ПЕРВЫЕ РУДОКОПЫ СИХОТЭ-АЛИНЯ

 

Ярким подтверждением ленинского интернационали­стического взгляда на историю народов земного шара стали археологические памятники нашего Дальнего Востока. Каждый народ, даже самый маленький, вно­сил во всемирную историю, в мировую культуру нечто свое собственное.

Это не исключает, разумеется, взаимодействия, вза­имного оплодотворения культур. Но такое взаимодей­ствие еще полнее, глубже оттеняет самобытные, харак­терные черты каждой культуры, историческое своеобразие того пути, который проходили части велико­го целого — человечества в планетарном масштабе. Археология нашего Дальнего Востока дает тому мно­гочисленные примеры.

Именно поэтому археологические памятники Даль­него Востока всегда останавливали внимание исследователей, а особенно в наше, советское, время, когда ле­нинская идея дружбы народов, их взаимодействия и взаимопомощи легла в основу нашей жизни.

Итак, археология Дальнего Востока. Когда она сде­лала первые свои шаги? Мало кому было до недавнего времени известно, но это бесспорный факт, что памят­ники древней истории дальневосточных племен привлек­ли внимание русских людей еще три века тому назад! Первыми археологами Дальнего Востока стали русские казаки-землепроходцы, первооткрыватели северных областей Азии.

В 1701 году выдающийся русский географ и исто­рик С. Ремезов — он записал и легенды о Ермаке — заканчивал «Чертежную книгу Сибири», первый мону­ментальный труд по географии края, обессмертивший имя своего создателя. И сегодня ученые с интересом рассматривают ветхие листы этого удивительного атла­са. На одном из них изображены низовья Амура, рядом с которыми имеется неожиданная и загадочная на пер­вый взгляд надпись: «До сего места царь Александр Македонский доходил и ружье спрятал и колокол оста­вил». Около надписи нарисован город с башнями, а при нем предмет, изображающий, очевидно, колокол, о котором рассказывает надпись.

Историки, читавшие эту надпись, не раз задумыва­лись, пытаясь понять, каким образом попало на чертеж сибирских земель имя Александра Македонского и по­чему в устье Амура оказался этот не ведомый никому город с башнями и мифическим колоколом. Правда, Ремезову, читавшему фантастическую средневековую по­весть о походах Александра Македонского на край све­та, его имя было, видимо, хорошо известно. В повести этой, между прочим, рассказывалось, как Александр по­строил на краю земли высокую каменную стену, которой оградил два мифических народа «Гога и Магога», гро­зивших гибелью всему человечеству. Наверное, нет ни­чего удивительного в том, что именно здесь, на крайнем востоке, вблизи берегов Тихого океана, по понятиям лю­дей XVII века, и должно было находиться место, у кото­рого великий полководец построил свою легендарную стену.

Однако самое интересное заключается в том, что город, отмеченный на ремезовской карте, все-таки су­ществовал. В 70-х годах XVII века знаменитый русский дипломат и ученый того времени Н. Спафарий писал, что за двенадцать лет до его приезда на Восток, то есть в 1655 году, казаки нашли около устья Амура место, где было «во утесе аки бы копано», а рядом колокол и в трех местах «каменные скрижали». Впоследствии было установлено, что казаки открыли древние памятники с надписями и остатки храма XV века на Тырском утесе против устья реки Амгуни. Все эти сведения, сместившись по времени и смыслу, нашли свое отражение в «Чертежной книге» Ремезова.

У этого храма есть история: он свидетель и своего рода участник бесславной авантюры минских императо­ров Китая, неудачно пытавшихся вслед за Чингисханом покорить вселенную. Но нас интересует не этот эпизод, а сам по себе факт, что начало дальневосточной архео­логии положили наши смелые землепроходцы.

Два века спустя появился на земле Дальнего Вос­тока молодой тогда наш знаменитый путешественник, исследователь Азии Н. Пржевальский. В 1868 году он побывал в деревне, находившейся на месте нынешнего города Уссурийска. У самой деревни он увидел пора­зившие его стены когда-то мощных древних укреплений, возвышения вроде курганов, каменные изваяния живот­ных, плиты с отверстиями и высеченное из гранита ги­гантское изображение черепахи.

«В глубоком раздумье, — пишет он, — бродил я по валам укреплений, поросшим кустарником и густой тра­вой, на которой спокойно паслись крестьянские коровы.

Невольно тогда пришла мне на память известная арабская сказка, как некий человек посещал через каждые пятьсот лет одно и то же место, где встречал попеременно то город, то море, то леса и горы, и вся­кий раз на свой вопрос получал один и тот же ответ, что так было от начала веков».

Как оказалось впоследствии, это были остатки по­селений, принадлежавших древним бохайцам и чжурчжэням, создателям двух могущественных государств, оставивших глубокий след в истории Восточной и Цент­ральной Азии.

С широким освоением Приамурья и Приморья свя­заны дальнейшие археологические исследования в бас­сейнах Амура, Уссури и Раздольной, предпринятые Н. Пржевальским, И. Лопатиным, Ф. Буссе, В. Кропот­киным и А. Федоровым. В низовьях Амура первые разведки производили Л. Штернберг, В. Арсеньев. На Са­халине трудился выдающийся зоолог и первооткрыва­тель палеолита в Костенках И. Поляков. На Среднем Амуре подобные работы проводили по поручению Ака­демии наук С. Широкогоров и его сотрудник А. Гуров, Но по-настоящему археологические исследования, при­званные решить большие проблемы истории Дальнего Востока, развернулись после Октябрьской революции.

Первой академической археологической экспедицией на Нижнем Амуре была экспедиция 1935 года, направ­ленная туда Институтом этнографии АН СССР по ини­циативе выдающегося исследователя культуры север­ных племен В. Богораза.

В 1953—1963 годах на Амуре и в Приморье работа­ла Дальневосточная археологическая экспедиция Инсти­тута археологии Академии наук и Сибирского отделе­ния АН СССР. С работой этой экспедиции связана орга­низация первого научного центра по истории, археоло­гии и этнографии Дальнего Востока — специального отдела Дальневосточного филиала АН СССР. Затем был образован Отдел истории и этнографии Северо-вос­точного комплексного института Сибирского отделения АН СССР в Магадане. Оживилась деятельность краевед­ческих музеев в Анадыре, Магадане, Благовещенске, Ха­баровске, Комсомольске-на-Амуре. Повысился интерес дальневосточной общественности к изучению истории своего края.

В археологические работы на Дальнем Востоке и в Монгольской Народной Республике включилось Сибир­ское отделение АН СССР.

Все это, естественно, дало толчок развитию дальне­восточной археологии. По берегам Амура у Благове­щенска и села Кукелево у Хабаровска, Комсомольска (село Кондон), Мариинска и в других местах произве­дены широкие раскопки поселений и могильников. Та­кие же работы проведены по берегам рек Уссури и Зеи. Добытые в этих местах материалы позволили получить ясное представление о древних культурах и основных этапах древней истории Приамурья.

Аналогичные работы производились в Приморье. Здесь исследовали такие важные памятники ранней ис­тории Приморья, как древнее поселение на полуострове Песчаном вблизи Владивостока, поселения в падях Семипятной и Харинской, у озера Ханка, на реке Кроуновке, в бухте Рудная Пристань, у деревни Осиновки, в устье реки Гладкой, поселения раннего железного ве­ка на Синих скалах в Ольгинском районе. Новые дан­ные были получены и об археологических памятниках в таких отдаленных районах, как остров Сахалин, Мага­данская область, Чукотское побережье, Камчатка.

Накопленный советскими исследователями огром­ный материал потребовал обобщения фактических дан­ных, разработки важнейших исторических проблем про­шлого народов Дальнего Востока в свете марксистско-ленинской теории развития общества. Первая такая проблема — периодизация археологических культур и выяснение последовательности культурно-этнических этапов на Дальнем Востоке.

Значение этой работы определяется тем, что старые взгляды на последовательность культурных этапов уже не соответствуют вновь накопленным фактам: история народов Дальнего Востока оказалась несравненно дли­тельнее и сложнее, чем представлялось раньше. В раз­ных районах (озеро Ханка, окрестности города Уссурий­ска — бассейна Раздольной, Средний Амур, район Ха­баровска, Нижний Амур, Лазовский район, район озера Хасан — село Краскино) выявлены серии разновремен­ных археологических памятников и локальных культур, сменявших друг друга. Одновременно стало возможным проследить и последовательную смену больших истори­ческих этапов, в той или иной степени общих для всего Дальнего Востока.

Исключительно важно, что для определения возрас­та археологических памятников и древних культур, по­мимо обычных типологических сравнений, использова­лись современные физические методы радиоуглеродной датировки. Это позволяет уверенно строить общую хро­нологическую шкалу исторического процесса. За пос­ледние десять лет впервые получена серия абсолютных дат для ряда археологических памятников ключевого значения. В нашем распоряжении сейчас есть около де­сяти датированных радиоуглеродным методом памят­ников.

Одним из крупнейших достижений дальневосточной археологии стало открытие в районе города Уссурийска, в долине реки Осиновки, у села того же названия, и в некоторых других местах Приморья древнейшей пока для Дальнего Востока осиновской культуры. Она харастеризуется орудиями из оббитых галек, напоминающих ручные рубила Европы, а также нуклеусы-ядрища. Поселения этой группы концентрируются главным об­разом собственно в Приморье, в Славянском и Михайловском районах, а также у озера Ханка. Молодой тогда археолог Э. Шавкунов нашел изделия, похожие на осиновские, и на Верхнем Амуре, в селе Кумарском. Стоит сказать несколько слов о том, как была открыта знаменитая ныне осиновская культура.

На дороге лежал маленький обломок камня с характерным раковистым изломом. Так расколоть камень могла только рука человека, и при этом мастера, в совер­шенстве владевшего своим ремеслом (или скорее искусством). Неподалеку оказались еще три таких же отщепа, очевидно, доставленных вместе с породой из какого-то карьера для добычи щебня. Оставалось найти сам карьер, что, вообще говоря, было уже делом нетрудным. Он отыскался у деревни Осиновки, которая стала благодаря этому известной на весь мир.

Первое, что обнаружили в отвесной стенке карьера, был предмет, который так упорно и настойчиво и вместе с тем, казалось, безнадежно искали: крупное орудие из зеленого яшмовидного сланца, вытесанное из целого булыжника. Поблизости оказались и другие, со­вершенно такие же орудия. На одном конце все они имели массивное и широкое выпуклое лезвие, которым можно было наносить удары большой силы, подобно лезвию топора или секиры. Противоположный конец этих орудий оставался нетронутым и мог служить удобной рукоятью.

Следующий культурно-исторический этап — мезолит представлен прежде всего огромной стоянкой-мас­терской у выходов вулканических туфов на реке Зеркальной вблизи села Устиновки. Этот уникальный памятник был открыт и впервые описан геологом Г. Петрунем. Об этом стоит сказать подробнее, потому что там работали первые «рудокопы» горняцкого края, искатели подземных сокровищ в горах Сихотэ-Алиня...

Вова-Политэн (так ласково зовут в нашей экспедиции студента Хабаровского политехнического института В. Чайко) вздрогнул и замер от волнения. У самых его ног в облаке пыли шло настоящее сражение, битва не на жизнь, а на смерть! Маленькая храбрая ласка сражалась с родичем гремучей змеи, щитомордником. Отвратительное пресмыкающееся, свернувшись коль­цом, то втягивало голову, то стремительно выбрасывало ее вперед, стараясь укусить противника смертоносными ядовитыми зубами. Ласка так же стремительно отска­кивала назад, а затем снова бросалась в атаку, в свою очередь, пытаясь схватить змею за шею, чтобы пере­грызть ее.

Студенту повезло. За всю свою долгую походную жизнь я не видел такой битвы ни разу. К его радости, ласка одолела щитомордника: она изловчилась, схва­тила яростно извивающегося врага за шею у самой го­ловы и утащила в густую траву, чтобы там с ней окон­чательно разделаться. Вскоре произошла и вторая встреча с рептилиями Уссурийского края, с третичным реликтом, огромным амурским удавом — полозом Шренка, как его называют зоологи в специальной лите­ратуре. Красавец полоз длиной более полутора метров и толщиной в руку полз около палаток, как бы наро­чито играя на солнце блестящим ковровым узором. Змея эта безвредна, у нее нет яда. Но зато сколько шу­ма поднялось!

Но не только этими таежными происшествиями встретил экспедицию давно знакомый ручей за дерев­ней Устиновкой на горной реке Зеркальной. Жизнь тай­ги шла своими привычными путями. На хребте у высо­ковольтной линии кабаны нахально на глазах у пасеч­ника изрыли весь склон сопки. В кустарнике трава была истоптана и измята, а на кустах висела прядь шер­сти, не кабаньей — густой и жесткой, и не оленьей, а мягкой и даже шелковистой, как у кошки. Здесь, види­мо, шел и прилег отдохнуть владыка тайги «амба» — тигр. Недаром, как рассказывали местные жители, ста­рая тигрица незадолго до нашего приезда будто бы за­давила стельную корову у самого села, что, впрочем, скорее всего было лишь фольклорным сюжетом.

Не только животный мир, но и лес, густой, широко­лиственный, шумел листвой не такой, как в Сибири. Все здесь было ново для северян: высились дубы и бар­хатное дерево с пробковой корой. Гибкие лианы вились по деревьям. На них уже созрели в багряной листве ягоды лимонника и дикий виноград. Береза и та была не белой, а с темной шершавой корой — камчатская бе­реза Эрмана.

Одним словом, с первых же шагов лагерь охватила атмосфера тысячелетий. Как и во времена В. Арсеньева и М. Венюкова — пионеров исследования горной страны Сихотэ-Алиня. В их честь на перевале у села Кавалерова воздвигнут высокий обелиск. Обелиск изве­стен каждому, кто проезжает теперь по отличному шос­се этот перевал на автобусе.

Это теперь, а когда-то, лет 100 назад, по непролаз­ной тайге, облепленные гнусом, искусанные слепнями и оводами разных калибров, здесь вели своих измучен­ных лошадей прославленные путешественники. Однако в Устиновку нас привело вовсе не стремление повторить легендарные маршруты наших предшественников, не жажда новых приключений и даже не тоска по голу­бым далям, по аромату тайги, так хорошо знакомая всем, кто хотя бы раз побывал в этом удивительном крае и дышал летом его пряным, пьянящим воздухом.

Еще в 1963 году наша экспедиция по следам Петруня пришла на высокий, круто обрывающийся берег реки Зеркальной, и прямо на полотне недавно проложенной широкой автомобильной трассы мы увидели множество острых осколков белой или зеленоватой и желтой плотной породы. Это были осколки вулканического туфа, прочного и твердого камня, который служил первобытным обитателям Приморья и Приамурья превосходным заменителем кремня, того универсального в ка­менном веке природного сырья, из которого наши далекие предки повсюду, от Гренландии до Танганьики и Нила, выделывали свое оружие и орудия труда.

Вулканический туф, а вместе с ним и вулканическое стекло, смоляно-черный и голубоватый обсидиан издрев­ле, были излюбленными материалами людей каменного века на Дальнем Востоке. Но, как правило, вулканиче­ский туф встречался лишь в виде готовых, вполне за­конченных изделий или единичных осколков, отбросов производства. Здесь же рядом с отщепами лежали боль­шие куски вулканического туфа, можно сказать, глы­бы, в том числе со следами искусственной обработки руками человека. Человека той далекой поры, когда на­ши предки еще не имели понятия о металлах, не знали ни меди, ни тем более железа.

Рядом с крупными кусками поделочного камня ле­жали сколотые с них отщепы, и на каждом таком отщепе заметны были хорошо известные нашим студентам по учебникам следы искусственной обработки. Выпуклые ударные бугорки, величина и крутизна которых варьи­ровала в зависимости от силы удара. Характерные мет­ки от удара — маленькие фасетки на месте приложе­ния силы каменного отбойника или костяной палочки-отжимника. Наконец, не менее выразительные свидетели целенаправленной творческой силы человека-мастера ударные волны расходились по плоскости откола плав­ными параллельными дугами, пока, наконец, сила уда­ра не затихала окончательно.

Количество обработанного камня на полотне доро­ги и в кювете не оставляло никакого сомнения в том, что здесь находилась не обычная стоянка каменного ве­ка, не стойбище бродячих охотников на месте случай­ного пиршества по поводу удачной охоты, а нечто со­вершенно необычное и редкое в практике архео­логов.

Это явно была мастерская, где шла массовая обра­ботка ценного по тем временам сырья. И даже не про­сто мастерская, а место, где находились залежи такого сырья и где его добывали из земли в большом количе­стве, чтобы затем унести заготовки-полуфабрикаты или вполне законченные изделия на сотни или даже тысячи километров. Одним словом, уже после первых ударов лопаты можно было убедиться, что мы наткнулись на следы деятельности первых горняков Приморья, с кото­рых, по справедливости, и следует начинать историю освоения горных богатств Дальнего Востока...

Но кто конкретно были эти первые испытатели недр природы нашего чудесного края, его пионеры? Ведь ка­менный век, а эти находки бесспорно принадлежали ему и никакой другой эпохе в истории Азиатского материка, длился сотни тысячелетий!

Вопрос о возрасте устиновских обработанных кам­ней приобрел особую остроту, когда в местных газетах появилось сообщение о том, что их следует отнести... если не за 300, то, во всяком случае, за 100 тысяч лет назад, то есть ко времени, когда существовала ашельская культура и выделывались ручные рубила.

Это было тем более неожиданным, что над витри­ной в музее во Владивостоке, где были выставлены сбо­ры с этого места, раньше висела надпись: «неолит», иначе говоря, 5 или 6 тысяч лет назад.

Конечно, открытие на Дальнем Востоке культуры такого возраста означало бы настоящую сенсацию. Еще более сенсационным было бы появление здесь культу­ры, которая известна в Европе как ашельская.

Ведь до сих пор на всем огромном пространстве Се­верной и отчасти Восточной Азии не было найдено ни одного ашельского рубила. И большинство серьезных исследователей, начиная с крупнейшего знатока палео­лита Юго-Восточной Азии, члена Национальной Акаде­мии наук США профессора X. Мовиуса, считают, что эти области Азиатского материка уже с нижнего палео­лита развивали культуру по иному пути, отличному от европейско-африканского. Здесь, как полагают, суще­ствовала техника рубящих орудий с поперечным лез­вием — «чопперов», буквально «сечек».

И вдруг ашельские рубила в Приморье на реке Зер­кальной!

Итак, встал вопрос: 5—6 тысяч лет или 300 тысяч? А может быть, ни то и ни другое! Ведь при первых на­ших находках, при раскопках не обнаружили ничего та­кого, что можно было бы назвать ашельским рубилом, а в специальной статье, посвященной находкам на реке Зеркальной, опубликованной в 1963 году, этот памят­ник датирован переходным временем от палеолита к неолиту.

И вот мы снова на этом месте, уже вошедшем в исто­рию дальневосточной археологии и одновременно в ис­торию древнейших культур Азиатского материка. О чем расскажут теперь эти оббитые камни, немые свидетели былого?

Первый и самый главный вывод был таким же, как и после первых наших раскопок шесть лет назад. На устиновской террасе поколениями трудились масте­ра обработки камня.

Мы с волнением как бы следили теперь за каждым движением древнего нашего предка. Вот он извлек из жирной вязкой глины большой кусок породы, сплошь покрытый тем, что археологи называют коркой. От дол­гого лежания в земле в результате воздействия влаги и почвенных кислот камень с поверхности глубоко вывет­рился и преобразовался. Он и на самом деле как бы покрылся рыхлой желтой корочкой, под которой скрыт первоначальный цвет камня, чаще всего приятный тем­но-зеленый, и сейчас ласкающий глаз. Должно быть, и нашим далеким предшественникам этот темный зеленый цвет, напоминающий яшму или даже нефрит, доставлял такое же эстетическое удовольствие, как и нам самим.

Однако прежде всего нужно удалить неприятную и совсем ненужную корку. И вот ее сбивают рядом мел­ких, хорошо нацеленных ударов, бережно зачищая та­ким образом натуральную сердцевину исходной глыбы.

В результате обнаруживается истинное качество кам­ня, его ценность для дальнейшей творческой работы мастера. Если в нем есть трещины, если минерал слиш­ком мягок и хрупок, его безжалостно выбрасывают, бла­го рядом можно найти не один десяток других таких же Камней. Не случайно же почти на каждом квадрате рас­копа встречаются выброшенные за непригодностью, лишь слегка опробованные камни.

Настоящая работа мастера начинается, однако,.на следующем этапе. Документами этого этапа служат нуклеусы-ядрища, то есть специально подготовленные заготовки-полуфабрикаты. От них скалывались или, точнее, отжимались уже не камнем-отбойником, а спе­циальным отжимником из кости или рога те многочис­ленные отщепы и пластины, которые впервые нашел в таком большом количестве на полотне дороги Петрунь, а вслед за ним и мы сами в нашем раскопе.

Каждый такой нуклеус, каждая такая пластина или отщеп не простой отброс производства каменных изде­лий, а своего рода концентрированное выражение огромных усилий, производственного опыта и традиций, накоплявшихся тысячелетиями. На протяжении веков одни приемы расщепления камня, одни производствен­ные навыки сменялись другими, более совершенными, а соответственно менялись формы нуклеусов, развивалась техника их оформления.

Иными словами, для археологов такой кусок обра­ботанного камня, нуклеус, означает то же, что для па­леонтолога раковины ископаемых моллюсков. Это «ру­ководящее ископаемое». Точный индикатор уровня раз­вития культуры. И в то же время хронологический показатель, молчаливый, но выразительный и достовер­ный свидетель древности наших находок.

Тем интереснее, что среди нуклеусов из Устиновки самыми характерными оказались такие, для которых мы уже давно употребляли звучное и не всем понятное слово «леваллуа». Леваллуа — небольшое местечко во Франции вблизи Парижа. По имени этого местечка, где такие нуклеусы были впервые описаны, они и названы, хотя затем были найдены и далеко за пределами Фран­ции: в Африке, Передней азии, Европе, наконец, в Сред­ней Азии. Как правило, такие нуклеусы появляются еще в очень раннее время, в конце ашеля — около 150—100 тысяч лет назад. Но они встречаются в Азии и много позже, до конца палеолита.

Вместе с нуклеусами найдены и характерные плас­тины: широкие, правильной огранки и с такими проч­ными острыми лезвиями, что их можно было использо­вать в дело без всякой дополнительной подправки в ка­честве ножей, а если понадобится, и наконечников копий или кинжалов. Такие пластины тоже получили па Западе наименование леваллуазских. Однако устиновские нуклеусы особого рода. Их можно называть «эпилеваллуазскими», потому что в них видна лишь ка­кая-то поздняя передача более древней технической традиции.

Еще интереснее, что среди множества устиновских нуклеусов такого рода встречены образцы, поразитель­но похожие по технике на загадочные каменные изде­лия из знаменитого местонахождения каменных изде­лий у деревни Осиновки вблизи Уссурийска.

Значит, человек поселился в Приморье несравненно раньше, чем этого можно было ожидать, еще в леднико­вое или даже межледниковое время: к такому мнению пришли и авторитетные геологи-консультанты, посетив­шие раскопки в Осиновке.

Находки в Осиновке показали также, что в Приморье с самого начала развитие культуры шло особыми путя­ми, каких не было в Европе. Бережно расчищая слой с каменными изделиями в устиновском поселении-мастер­ской, мы увидели, что своеобразные черты древней культуры Приморья не исчезли, а продолжались здесь, хотя и видоизменились. Здесь уже не было оббитых га­лек-рубил. Но многие нуклеусы древней мастерской об­наруживали отчетливое сходство с этими гальками. По­вторяли технику скалывания пластин, свойственную осиновским нуклеусам-рубилам. Такие нуклеусы из Усти-новки казались явно измельчавшими и преобразованны­ми, потомками осиновских орудий, сделанных из целых галек.

Мастера каменных орудий, жившие около Устиновки, следовательно, были потомками древних обитателей оселения на холме у нынешней деревни Осиновки!

Кто же был современником наших устиновцев? Здесь перед нами встали новые, поистине увлекательные возможности проникнуть в жизнь людей далекого прошлого не только нашего Приморья, но и других стран Азии. Ведь уже в каменном веке племена, отделенные руг от друга тысячами километров, не были наглухо и навсегда изолированы друг от друга. Иначе человек не заселил бы Американский континент, иначе не были бы освоены нашими предками еще в каменном веке Японские острова, Полинезия, остров Пасхи, а также Австралия.

Конкретно наши находки в Устиновке имеют самое прямое отношение к большой и сложной проблеме за­селения человеком Японского архипелага.

За последние десятилетия благодаря упорной рабо­те японских археологов, кстати сказать, стоящих по ка­честву их работы и достижениям на одном из первых мест в мире, показано, что эти острова пережили в ка­менном веке столь же длительную, как и сложную, инте­реснейшую историю. Пожалуй, важнейшим достижением японских археологов в последние годы было открытие целой серии так называемых «докерамических куль­тур». Они соответствуют палеолиту и мезолиту Запада и Сибири. Среди этих культур отчетливо выделяются та­кие, которые непосредственно предшествуют неолиту, когда впервые появляются глиняные сосуды. Поэтому их и называют докерамическими. Возраст древнейшей керамики в Японии, как полагают многие японские и американские ученые, достигает по крайней мере 7, да­же 12 тысяч лет. Докерамические культуры Японии еще старше — им 14—15 тысяч лет.

Однако в то время, как японские археологи находили все новые и новые поселения докерамических культур, в хронологии древних культур нашего Дальнего Восто­ка оставался зияющий пробел. Казалось, что эта тер­ритория была тогда пустой. Понятно поэтому наше вол­нение, когда на осиновском холме было открыто поселение каменного века, намного превосходившее по своему возрасту все известные к тому времени.

Еще большее волнение охватило нас, когда мы уви­дели собственными глазами докерамические находки японских коллег в Токио. Старейший археолог Японии почтенный Сугихара-сан открыл зеркальные стекла вит­рин своего удивительного музея в университете Мэйдзи, и можно было ощупать пальцами фасетки сколов на странных нуклеусах из его коллекции. Это были точь-в-точь те нуклеусы, которые характерны для нашего Дальнего Востока и Монголии.

В древней мастерской на реке Зеркальной рядом с нуклеусами леваллуазского облика лежали многочис­ленные заготовки этих гобийских нуклеусов! Но удиви­тельные гобийские нуклеусы связывают, как сказано выше, не только отдаленные друг от друга страны Азии. Они соединяют также и два соседних материка — Азию и Америку.

Одним словом, это памятники переходной поры от палеолита к неолиту или, в крайнем случае, поздней поры палеолита, которая хронологически соответствует концу верхнего палеолита Европы, закончившегося око­ло 15—20 тысяч лет назад.

Эти аналогии могут разочаровать тех, кто по своей простоте хотел видеть в нуклеусах леваллуа ашельские рубила. Поэтому следует сказать, что вопреки тра­диционно сложившимся взглядам на Дальнем Восто­ке, в низовьях Амура, в окрестностях центрального по­селка Ульчского района в 1977 году все же поднято было и настоящее ашельское рубило небольшого разме­ра. Сердцевидное по форме, точь-в-точь такое же по очертаниям и технике изготовления, как истинные позднеашельские рубила Франции.

Но хотя устиновским находкам не 300 и даже не 100 тысяч лет, а скорее в 10 раз меньше, они поистине замечательны еще и потому, что являются ценнейшим вкладом в раннюю историю Дальнего Востока, в исто­рию таких отношений между древними племенами, ко­торые можно назвать международными связями камен­ного века.

Так по-новому в неожиданно сложных формах рас­крывается история каменного века Дальнего Востока. Уже не как простая смена стандартных этапов культу­ры, не как случайный рассказ об обломках камней или черепках глиняной посуды, уныло сложенных в пыль­ные витрины музеев, а как история неведомых по име­ни, но вполне конкретных обществ и племен, оставив­ших после себя оригинальные следы самобытной исто­рической жизни.

Древняя же история Приморья в целом имеет вовсе не узкий, не локальный, чисто краеведческий интерес, в ней скрыто множество важных с всемирно-историче­ской точки зрения событий и проблем. Недаром же этот богатый и щедрый край нашей Родины лежит у одного из двух величайших океанов, где сходятся пути из дале­кой Юго-Восточной Азии и островного мира Тихого оке­ана с путями, ведущими в глубь Азиатского материка, в степи Монголии и в сибирскую тайгу.

И кто знает, может быть, устиновцы, потомки людей древнейшей пока известной нам на территории Примо­рья осиновской палеолитической культуры, мастера ле-валлуазской техники обработки камня, положили нача­ло своеобразной докерамической культуре Японии, ко­торая так поразила японских исследователей, когда в красной глине равнины Канто у Токио они впервые обнаружили изделия из вулканического стекла и сланца.

Во всяком случае, как учит история, чаще всего ост­ровные цивилизации зарождались на материке, а не на­оборот. И лишь с течением времени достигали при бла­гоприятных условиях высокого расцвета, даже опережа­ли материк.

Тем более вероятно, что именно отсюда, с материн­ской земли Дальнего Востока, пролегали пути тех, кто восемь тысяч лет назад или даже ранее первым достиг Алеутских островов и Аляски.

 

В СТРАНЕ ТРЕХ СОЛНЦ

 

Чем ближе к современности, тем сильнее проявля­лось своеобразие древних культур нашего Дальнего Востока, яснее сказывался особый дух, оживлявший все, что создавали его обитатели. И при этом повсюду на общей исходной основе складывались местные культуры со свойственными каждой характерными чертами.

По-своему жили люди на Верхнем Амуре, рядом с обитателями Забайкалья и Монголии. Основой их хо­зяйства были охота и отчасти рыбная ловля. Со време­нем они рано и, видимо, не без влияния соседей пере­шли к разведению домашних животных.

Иначе складывалась культура населения Приморья и Среднего Амура. Древние жители этих мест занима­лись не только рыболовством и охотой, но и земледе­лием. Выше Хабаровска и в Приморье на неолитических поселениях обычны своеобразные каменные изделия в виде сегментов из песчаника. Это куранты-терочники, которыми на каменных плитах растирали зерно. Вместе с ними встречаются и характерные мотыжки с плечиками-уступами у рукояти — ими обрабатывали землю.

Тяжелый труд земледельца каменного века щедро вознаграждался плодородием почв и теплым влажным климатом этих мест. Не менее благоприятные условия для возникновения земледельческой культуры еще в ка­менном веке существовали на Среднем Амуре и в бассейне реки Зеи, где позднее наблюдалось собственное земледелие дауров и дучеров.

Плодородная низменность, раскинувшаяся вдоль мощных водных артерий, богатая природа, щедро оделяющая земледельца, скотовода, охотника и рыболова своими дарами, — все это издавна способствовало здесь раннему подъему хозяйства и культуры. Археология Среднего Амура подтверждает, что так оно и было в дей­ствительности. Попытки отрицать возможность столь раннего развития земледельческой культуры на Дальнем Востоке оказались несостоятельными. Особенно после того, как в культурных слоях двух поселений — у по­селка Кировского возле нынешнего города Артема и у села Екатерининского на реке Партизанской — были обнаружены не только терочники-куранты, но и обуг­ленные зерна проса.

Другой особенностью экономики дальневосточных племен на юге издавна было разведение домашних сви­ней. Свиноводство — и это подтвердили раскопки «куль­туры раковинных куч» — характерная черта экономики прибрежных племен Приморья. Лишь со временем, ве­роятно, под влиянием связей со степными народами Центральной Азии здесь начинают разводить лошадей. Иначе жили племена Нижнего Амура, о которых нужно сказать подробнее. У них была своя, особенная экономика, обусловленная природой этих мест.

В определенное время года реки Дальнего Востока переполняются косяками кеты и горбуши. Достаточно интенсивно поработать во время рыбачьей страды, что­бы обеспечить весь род или племя пищей на всю зиму. Так возникли на берегах Амура оседлые поселения. Це­лые деревни каменного века, состоявшие из больших — по сто и более квадратных метров площадью полупод­земных жилищ с углубленным в землю основанием. В заполнении котлована и особенно на полу жилищ лежали многочисленные каменные изделия. Часты шлифо­ванные тесла для обработки дерева, ножи для разделы­вания рыбы, скребки, вкладные лезвия для составных кинжалов, наконечники копий, а также сверленые пали­цы, которыми, видимо, глушили крупную рыбу. Вдоль стен нередко располагались глиняные сосуды, часто снабженные отверстиями, которые нужны для скрепле­ния треснувших сосудов.

В закономерной связи с развитием рыболовства и оседлостью у амурских племен находилось разведение собак. Собака была у речных рыболовов единственным домашним животным. Ее использовали, по-видимому, и как тягловую силу, и как источник пищи: собачье мясо на Амуре даже в XIX веке было любимой пищей. Соба­ку приносили в жертву во время самых различных об­рядов, так же как оленя у оленеводов, лошадь и овцу у степняков.

Самое замечательное в культуре неолита Нижнего Амура даже не мастерски выполненные из кремня на­конечники стрел, нож и вкладыши или до зеркального блеска отшлифованные тесла и топоры, а образцы искус­ства в полном и настоящем смысле этого слова.

Еще сто лет назад на берегу Амура около старинно­го нанайского селения Сакачи-Алян были обнаружены и частично описаны удивительные валуны с древними рисунками. На валунах выгравированы загадочные ан­тропоморфные изображения, в подавляющем большин­стве не целые фигуры, таких вообще здесь нет, а маски-личины.

В далеком уже 1935 году наша маленькая экспеди­ция из четырех молодых людей причалила к берегу не­много выше домов Сакачи-Аляна, где тогда еще стояла древняя многосемейная постройка нанайского типа.

Так же как и наших предшественников, в том числе Л. Штернберга, В. Арсеньева, американского востокове­да Б. Лауфера и японского этнолога и археолога Р. Тории, нас влекли сюда огромные глыбы базальта, которые длинными валами громоздятся вдоль скалистого берега Амура. Несколько миллионов лет назад из недр земли, из жерла давно исчезнувшего вулкана, вылился поток раскаленной магмы. Затем он застыл, потрескался и наконец, подточенный рекой, рассыпался на множество глыб.

И сейчас весь в брызгах и пене из волн выступает огромный, многотонный отторженец скалы, черный, изъеденный временем, почти такой же старый, как и сам Амур и голубое небо над ним. Этот одинокий кусок базальта, как сотни других таких же, был когда-то, в незапамятные времена, оторван от соседних скал и принесен сюда ледоходом. На первый взгляд здесь нет ничего примечательного, ничего особенного. Но подойдите поближе и увидите, что на отлогом песчаном берегу Амура в Сакачи-Аляне лежит не простая глыба дикого камня.

Грубая первозданная глыба, свидетель детства нашей планеты, несет на себе печать творческого замысла. Она открывает странный и вместе с тем увлекательный, фантастический мир древнего искусства. Века, а скорее всего тысячелетия сгладили острые грани этой базальтовой глыбы, как и сотен других, отшлифовали ее поверхность, но не смогли стереть г