— Дерзай. Заведи ее, малышка.
Я следую за ним к машине. Открываю дверь у водительского сидения и забираюсь внутрь.
Он с тихим щелчком закрывает капот и садится на пассажирское сидение рядом со мной.
Я мгновение смотрю на ключ в моей руки и затем вставляю его в зажигание. Бросаю взгляд на Каррика, и он смотрит на меня, подбадривая.
Делая глубокий вдох, я поворачиваю ключ. Машина слегка пыхтит, пока вся механика пытается взаимодействовать, притираясь и приспосабливаясь к другим запчастям.
Отпускаю зажигание, жду несколько секунд, а затем включаю его снова, и в этот раз она оживает.
Я сияю лучезарной улыбкой, смотря на Каррика.
— Она работает! Поверить не могу, что она работает!
— Я могу. Ты можешь починить все, за что ни возьмешься.
Но не себя. Я не могу починить надломленность в себе.
Я прикусываю губу, чувствуя, как дрожу.
— Я заставил тебя расчувствоваться? — спрашивает он.
— Немного. — Из глаз текут слезы. Я вытираю их.
— Ну, я могу сделать либо лучше, либо хуже. — Он тянется к бардачку и достает оттуда какие-то бумаги. Протягивает их мне, вынуждая принять.
— Что это? — спрашиваю я, забирая их.
— Если моя девушка не знает, как выглядит техпаспорт, мне следует обеспокоиться.
Я слышу нотки нервозности в его голосе, и глазами начинаю сканировать бумаги.
Черт подери...
— Каррик... я.... ты...
— Она твоя.
— Нет. — Я едва дышу. — Каррик... это слишком... ты не можешь...
— Могу и делаю. — Поворачиваясь на сидении, он берет мое лицо в свои руки. — Я купил ее для тебя. Она принадлежит тебе. Это то, чего хотел бы твой отец.
Я закрываю глаза, часто моргая, а по щекам катятся слезы. От эмоций в горле встал ком.
— Мне нравится, что ты делаешь... но это так много денег. Я вроде как не могу принять от тебя такую сумму.
|
|
— Она без права передачи. Документы оформлены. Все легально и закреплено. Единственный способ избавиться от этой машины — это продать ее, но не думаю, что ты так поступишь. — Он смотрит на меня победным взглядом.
Я должна быть зла на него за то, что он делает... тратит так много денег на меня. Но как я могу злиться на такого красивого мужчину, который для меня делает такие красивые вещи?
— Каррик... я.... — Люблю тебя. — Гораздо больше, чем просто схожу по тебе с ума. — Затем я целую его, вкладывая в поцелуй все чувства.
Когда мы наконец отрываемся друг от друга, тяжело дыша, он прижимается своим лбом к моему.
— Я действительно хочу тебя прямо сейчас, но думаю, что трахать тебя в машине твоего отца будет несколько жутковато.
— Не несколько жутковато. Абсолютно кошмарно.
Он усмехается.
— Ну, давай обкатаем ее, посмотрим, как она поведет себя. Затем возвращаемся сюда, и остаток для я провожу в тебе, трахая тебя в каждой комнате моего дома и, вероятно, в саду.
Ухмыляясь ему, я отвечаю:
— Звучит идеально.
Глава двадцать третья
Будапешт, Венгрия
СПРАВЕДЛИВО СКАЗАТЬ, что за последние пару недель мы с Карриком стали невероятно близки. В личных отношениях мы достигли того уровня, которого, мне казалось, я никогда не буду способна достичь с мужчиной вообще.
Мы часто находимся рядом друг с другом, разделяемся только тогда, когда я работаю, а он тренируется.
Каррик хотел, чтобы я прекратила делить комнату с Петрой и просто осталась с ним, но мне показалось, что мне следует сохранить некоторую независимость от него. Его это не осчастливило, но я настояла.
|
|
Оставаться в его номере вместе с ним было похоже на сожительство, а я не хочу торопить события. Но даже если мои вещи могут оставаться в номере, занимаемом мной и Петрой, я все равно каждую ночь провожу в постели Каррика. Держаться от него хотя бы на каком-то расстоянии довольно сложная задача, так что нахождение моей одежды и принадлежностей в другом номере является единственным способом создать видимость того, что мы движемся постепенно.
Все знают, что мы вместе. Каррик настоял на этом. Он рассказал отцу и Пирсу, а я рассказала дяде Джону, и, вопреки моим ожиданиям, он не был удивлен. Само собой, я рассказала Петре, и она просто взорвалась от восторга. От Бена я получила: "Давно, черт бы вас побрал, пора".
Очевидно, сексуальное напряжение между мной и Карриком убивало остальных.
Каррик взял Гран-при в Британии. Для него это было грандиозным явлением. Победить дома — всегда знаменательно.
Также он взял победу в Германии.
Я гордилась им. Но на Гран-при в Англии я осознала, как тяжело мне будет строить отношения с Карриком. Когда я наблюдала за его гонкой на мониторе, на меня нахлынула самая настоящая паническая атака.
Она взялась из ниоткуда. К счастью, я была в чувстве достаточно, чтобы отправиться в уборную до того, как кто-нибудь смог бы увидеть.
Каррику я об этом не рассказала. Он так радовался победе, что я просто не хотела портить ему настроение, потому ничего и не сказала. В Германии это случилось снова.
Теперь мы в Будапеште, и до гонки несколько дней. Сказать, что я тревожусь, это ничего не сказать.
|
|
Мне нужно найти способ справиться с этим. Он всегда будет заниматься гонками, и даже если я с ним, ничего не изменится. Мне все время придется наблюдать. Мне нужно научиться справляться.
— Я нормально выгляжу? — спрашиваю я Каррика.
Мы в моем номере. Он лежит в моей постели и выглядит потрясающе: одет с темные джинсы и футболку, смотрит телевизор, пока я одеваюсь.
Петра ушла поужинать с ребятами. Мы с Карриком идем ужинать с его отцом.
Это была идея Оуэна.
Я переживаю. Я знаю, что не нравлюсь Оуэну.
— Ты выглядишь прекрасно. — Каррик поднимается с кровати и подходит ко мне. Кладет руки на мою талию, стоя за моей спиной, и смотрит на меня через отражение зеркала. — Ты всегда выглядишь прекрасно.
Я одета в симпатичное, длинной по колено, платье в цветочек без рукавов, а обута в золотистые сандалии, что купила, когда мы ходили шопиться с Петрой. Ее помощь в покупке всех этих девчачьих вещей неоценима.
Прикусывая губу, я отвечаю на его взгляд.
— Я просто хочу произвести хорошее впечатление. Я хочу понравиться ему.
— Ты ему нравишься. — Он усмехается. Чувствую, как он грудью прижимается к моей спине.
Я приподнимаю бровь.
— Нравишься, — повторяет он. — Думает, что ты хорошо на меня влияешь.
— Он думает, что я отвлекаю тебя.
— Но ведь ты отвлекаешь меня. Ты плохая... плохая отвлекающая Андресса. — Языком он проводит по моей шее, продвигаясь к уху. Он щипает мочку уха зубами, и от этого по моему телу бегут мурашки.
— Я плохая, да?
— Ммммм... ты очень, очень плохая.
Руками он скользит на мой живот. Затем обхватывает грудь и большими пальцами трет уже затвердевшие соски. В мою чувствительную зону выстреливает заряд возбуждения.
— И я бы показал, насколько ты плохая, если бы прямо сейчас нам не нужно было идти на ужин.
Разворачиваясь в его объятиях, я приподнимаю уголок губ.
— Мы можем отменить ужин и остаться здесь. Я дам тебе наказать меня за то, какая я плохая. — Приподнимая руки, я сжимаю запястья вместе, принимая самый невинный вид.
Это привлекает его внимание. В его глазах я вижу проблеск похотливости, а у своего бедра чувствую упирающееся в меня доказательство.
— Черт, вот теперь он встал. — Он бросает взгляд на часы и рычит. — Мы уже опаздываем, так что я не могу трахнуть тебя по-быстрому. — Сжимая мой подбородок одно рукой, он жестко меня целует, языком проскальзывая в мой рот, заставляя меня рычать. — Когда мы вернемся, я привяжу тебя к моей постели и покажу тебе, насколько плохим могу быть я.
Отпуская меня, от двигается назад с его самым горячим взглядом, заставляющим мое лоно трепетать.
— А теперь давай покончим с этим ужином, чтобы мы могли вернуться назад, и я смог бы оттрахать тебя до потери пульса.
Чувствуя жар между ног, я решаю завести его еще сильнее, потому что не собираюсь мучиться одна.
— Ах да, просто, чтобы ты знал, на мне нет белья. — Я одариваю его дерзким взглядом, когда прохожу мимо, и хватаю клатч с туалетного столика.
Эту заманчивую информацию я собиралась сохранить на потом, но не смогла ничего с собой поделать.
— Прошу, скажи мне, что ты шутишь. — Он снова грудью прижимается к моей спине, вынуждая меня остановиться, и руками поднимает мое платье, чтобы обнаружить меня обнаженной и готовой для него. — Иисусе, ты не шутишь, — рычит он, лбом упираясь в мое плечо.
— Просто подумай, насколько проще будет заполучить меня. — Я стреляю глазами, смотря на него, когда он поднимает голову.
— Боже, это ужин обещает быть очень долгим, если я буду знать, что ты сидишь рядом со мной обнаженная. Не удивляйся, если я выдерну тебя в уборную и трахну прямо там.
Мо глаза расширяются.
— Ты не посмеешь! Не в то время, пока мы с твоим отцом.
— Разве не посмею? — Он приподнимает бровь. Затем шлепает меня по заднице и отходит назад. И, открывая дверь, говорит:
— После тебя.
Мы встречаемся с Оуэном в "Костес". Это любимый ресторан Каррика в Будапеште. А так как мы остановились в отеле "Четыре сезона", то находимся от него недалеко, потому отправились с Карриком пешком.
Мы прибыли в ресторан первыми.
Когда приехал Оуэн, мы уже были на месте и заказали напитки.
— Я не опоздал?
— Нет, ты вовремя, — отвечает Каррик.
— Энди, рад тебя видеть.
Оуэн наклоняется над столом, чтобы поцеловать меня в щеку, так что я приподнимаюсь ему навстречу.
Он садится напротив меня. Беря свое меню, он делает заказ, обращаясь к официантке.
— Итак, как прошел день? — спрашивает он Каррика.
— Хорошо. Утром я тренировался. Затем повез Андрессу прокатиться по Цепному мосту, после чего мы отправились ознакомиться с некоторыми достопримечательностями.
(Мост Се́ченьи, цепной мост — подвесной мост через реку Дунай, соединяющий две исторических части Будапешта — Буду и Пешт.)
— Да? Какими?
— Съездили к Базилике святого Иштвана, а также посетили мемориал "Туфли на набережной Дуная", — отвечаю я.
(Памятник воздвигнут в 2005 году в память о жертвах Холокоста. На берегу Дуная из чугуна отлито 60 пар женской, мужской и детской обуви. Во время Второй Мировой Войны евреев увозили на баржах в неизвестном направлении, чтобы расстрелять, а перед этим приказывали им снимать обувь и оставлять ее на берегу, чтобы затем использовать по своим нуждам.)
— О, да, я был на набережной Дуная. Нашел мемориал невыносимо трогательным.
— Да, это так.
Официантка вернулась с нашими напитками.
Я беру меню и начинаю знакомиться с предлагаемыми блюдами.
— Что порекомендуешь? — спрашиваю Каррика.
— Мясо теленка. Я обычно заказываю его.
— Но... разве это не ребенок коровы? — хмурюсь я.
— Ага.
— Иисусе, я не буду есть ребенка коровы. — Я кривлю лицо от отвращения. — Вместо этого закажу стейк.
Каррик взрывается смехом.
— Ты не станешь есть детей коров, но согласна на взрослых? Где логика, малышка?
— Но они же дети! — Я активно жестикулирую. — Это неправильно!
— Но есть их мамочек нормально?
Черт. Он подловил меня.
— Ладно. Я буду речных раков.
— А если это их детишки?
Мерзавец.
Глаза Каррика полны веселья. Даже Оуэн смеется, отбросив голову назад.
Я смотрю на Каррика, сузив глаза, затем мой взгляд возвращается к меню, быстро его сканируя.
— Я буду равиоли со шпинатом. — Я захлопываю меню, выпячивая губу.
— Эй, малышка, я просто дразню тебя. Заказывай стейк.
— Нет, как ни странно, сейчас я его не хочу.
— Не дуйся. — Большим и указательным пальцами он одергивает мои дрожащие губы.
Как будто я могу злиться на него.
— Я не дуюсь. Обещаю. — Я мягко улыбаюсь. — Равиоли хороший выбор.
Он мне в ответ улыбается с такой теплотой, что возникает ощущение, будто моя кожа укрыта ею, как если бы меня осветило солнце. Он закидывает свою руку за спинку моего стула.
Когда я поворачиваю свое лицо, то вижу, что Оуэн наблюдает за нами с нескрываемым интересом.
От этого я задаюсь вопросом, всегда ли Каррик такой ласковый с женщинами перед его отцом. Оуэн не выглядит удивленным, так что может я и права.
Затем в голове возникают мысли о том, вел ли он так себя с Сиенной, и мне внезапно становится плохо.
Я рада, когда передо мной появляется бокал вина. Я делаю долгий глоток.
— Вы готовы заказать? — спрашивает официантка.
Каррик ухмыляется мне.
— Да, готовы.
Мы делаем заказ и возвращаемся к спокойной беседе.
Оуэн спрашивает меня о семье, и я с помощью Каррика изящно уклоняюсь от любых расспросов о моем отце. Затем Оуэн спрашивает меня о времени, когда я работала на гонках серийных автомобилей. Кажется, ему действительно интересно.
И я расслабляюсь. Может в этом и был смысл. Отвлечь жертву, а потом напасть на нее, чтобы убить, когда та совершенно не будет этого ожидать.
— Мне нужно отойти в уборную, — говорит мне Каррик со злобным блеском в глазах.
Если он думает, что я покину этот стол, чтобы присоединиться к нему, то ему следует подумать еще раз.
Не то чтобы я отрицательно относилась к сексу с Карриком в общественном туалете. Я отношусь к этому отрицательно, пока мы ужинаем с его отцом.
— Ладно. — Я мило ему улыбаюсь. — Не задерживайся.
Он игриво сужает глаза, а затем удивляет меня тем, что рукой берет меня за подбородок и нежно целует в губы.
— Скоро вернусь.
Я наблюдаю за тем, как он уходит, а ощущение его поцелуя все еще остается на моих губах. Затем я поворачиваюсь обратно к столу.
Оуэн наблюдает за мной. И что-то в выражении его лица изменилось. Оно стало жестче. В области желудка образовалось нехорошее предчувствие.
— Ты нравишься ему. Сильно.
— Я рада этому. Он мне тоже сильно нравится. — Я улыбаюсь, но улыбка получается вымученной.
Оуэн наклоняется вперед, локтями опираясь о стол.
— Знаешь ли ты, что мать Каррика оставила его, когда он был еще мальчиком?
— Да, он рассказывал мне.
Он выглядит удивленным.
— Ну так из-за того, что она ушла, он не может с легкостью довериться людям. Он не попускает их близко. Особенно женщин. Оттуда и его образ жизни, его перебежки от одной женщины к другой. До тех пор, пока не появилась ты. По каким-то причинам ты отличаешься от остальных. Он доверяет тебе. Он подпустил тебя к себе. И я этому очень рад — честно говоря, испытываю облегчение — потому что все, чего я хочу для него, это чтобы он остановился на одной единственной хорошей женщине. А ты милая, Энди. Ты не такая, как прочие девушки. Ты умная и красивая, но...
И вот оно. " Но ", которого я ждала.
— Я вижу в тебе то, что было в моей бывшей жене. У тебя тот же самый взгляд, который всегда был у нее — взгляд беглянки. Ее взгляд был обусловлен мыслями о том, что в жизни она может достичь гораздо большего, чем если останется со мной и с Карриком. Она всегда стремилась к большему и лучшему, бежала туда, где, ей казалось, она может этого достичь. Но у тебя... — Он качает головой, смотря на меня оценивающе. — У тебя взгляд такой, словно ты предпочитаешь бежать не к чему-то, а от чего-то.
Я почувствовала головокружение. Он может видеть меня насквозь, и на данный момент я чувствую себя беззащитнее, чем когда-либо.
— Оуэн...
Он поднимает руку, чтобы остановить меня.
— Полагаю, я знаю, что ты собираешься сказать, и тебе не нужно этого делать. Все, чего я прошу, это если ты не уверенна, что сможешь построить с Карриком длительные отношения, оставить его прямо сейчас. Разбей его сердце, пока он еще способен это пережить, а не годы спустя, когда будет слишком поздно, когда он будет не в силах что-то исправить.
Ощущение такое, словно он только что ударил меня под дых. Я борюсь за воздух.
И что мне говорить?
Что он прав. Что каждый раз, когда я смотрю гонку с участием Каррика, мой страх растет по экспоненте. Что вскоре в один из дней он возьмет надо мной верх, и я сбегу от Каррика.
Что, просыпаясь каждое утро, я смотрю в лицо Каррику и осознаю, насколько я слаба. Осознавая, что однажды я причиню ему боль и не буду способна остановить себя.
Что я знаю, что недостаточно хороша для Каррика и никогда не буду.
— Все в порядке? — Каррик стоит у столика.
Я стремительно убираю все эмоции с лица и натягиваю улыбку, прежде чем посмотреть на него. Я сочиняю на месте.
— Конечно. Твой отец рассказывает забавные истории из твоего детства.
— Ох, боже, — рычит Каррик, падая в свой стул. — Что ты рассказал ей, чтобы я быстро смог исправить нанесенный тобой ущерб?
— Ничего плохо, сынок. — Оуэн бросает на меня взгляд. — Ничего, о чем тебе пришлось бы беспокоиться.
Я поднимаю бокал вина и осушаю его.
Остаток ужина проходит для меня словно в тумане. Я присоединяюсь к беседе, когда это нужно, и смеюсь в правильных местах, но все, что занимает и грызет мой мозг, это слова Оуэна.
Мы только что закончили с десертом, и я более чем готова уйти.
— Останетесь на кофе? — спрашивает Оуэн. — Или на бренди после ужина?
— С меня хватит, — отвечаю я.
— Каррик? — спрашивает Оуэн.
Я смотрю на него, когда он не отвечает на вопрос своего отца сразу же. Он пристально смотрит на меня, и я вижу это в его глазах. Он знает, что я не на сто процентов искренняя.
— Ты устала? — спрашивает он меня.
— Немного. Но ты можешь остаться и выпить. Я не возражаю.
Он смотрит на меня несколько долгих секунд. По его голубым глазам видно, что он взвешивает что-то в уме. Он отрывает взгляд от меня и смотрит на своего отца.
— Нет, достаточно. Спасибо, па.
Обожаю, когда он так делает: опускает второй слог и называет отца просто "па". Это так мило.
— Полагаю, сейчас мы направимся в отель. — Каррик зовет официантку, чтобы попросить счет.
— Я оплачу этот, сынок. — Его отец поднимает руку, когда Каррик тянется за кошельком.
— Хорошо. Спасибо, па.
Оуэн единственный человек, которому Каррик позволяет заплатить за что-то. Наверно это фишка отца и сына.
Как только счет оплачен, я поднимаюсь со стула. Каррик помогает мне надеть пальто.
— Поедешь в отель с нами? — спрашивает Каррик Оуэна, когда мы покидаем ресторан.
— Нет, у меня есть кое-какие дела. — Он кивает в направлении ожидающей его машины. — Но увидимся завтра.
— Ладно.
— Энди, было мило провести с тобой время вне рабочей обстановки. — Оуэн целует меня в щеку.
— Да, мне тоже. — Моя улыбка натянута.
Как только мы начинаем идти, Каррик рукой обнимает меня за плечи, а я свою кладу ему на спину. Свободной рукой он держит мою руку, переплетая свои пальцы с моими, и прижимает наши руки к своему бедру.
— Уверен, что у отца в каждой стране, в которую мы отправляемся, есть пассия — либо это, либо у него проблемы с азартными играми. — Он улыбается самому себе.
— Что тебя заставляет так говорить?
— А в каждой стране, по крайней мере в одну из ночей, он просто исчезает с фразой "есть кое-какие дела" без дальнейших объяснений.
— Был ли у него кто-то всерьез... после твоей мамы?
— Пока я был ребенком, не было никого — никого, о ком бы я знал. Когда я стал немного старше, была парочка девиц, но он всегда сфокусирован на моей гоночной карьере.
— Он сильно тебя любит.
— Да, это так. Иногда даже слишком сильно. Думаю, это из-за того, что он чувствует себя обязанным отдуваться за уход матери.
— Ты не можешь винить его за это.
— Знаю.
— Моя мама такая же, — говорю я ему. — После отца... она, бывает, слишком опекает меня.
— Как она справляется с тем, что ты далеко, путешествуешь по миру?
— Потихоньку ей становится проще. — Я мягко смеюсь.
— Как насчет того, что ты встречаешься со мной — гонщиком? Что она думает об этом?
Вообще-то раньше он никогда особенно не интересовался мнением моей матери о нем. Догадываюсь, что это в нем разжег его отец этим вечером.
— Она счастлива, если счастлива я.
Честно говоря, она не так много говорила, когда я рассказала ей обо мне и Каррике. Думаю, это по большей части связано с его репутацией. И отчасти с тем, чем он занимается в жизни.
— А ты счастлива?
Я широко улыбаюсь.
— Очень.
Он наклоняется ко мне и целует.
— И я тоже. Как никогда прежде.
Я беру ту его руку, что обнимает меня за плечи и тяну ее к своим губам, чтобы поцеловать. Я теснее прижимаюсь к его боку.
Пока мы идем, я слышу мягкие звуки начинающей играть песни Эда Ширана “Thinking Out Loud”, раздающейся из колонок в ресторане через дорогу, перед которым этим дивным вечером сидят и ужинают люди.
— Обожаю эту песню, — бормочу я.
Вынуждая меня остановиться, Каррик говорит:
— Потанцуешь со мной?
Я осматриваюсь вокруг.
— Эм, здесь?
— Да, здесь. Я хочу потанцевать с моей девочкой под звездами. — Жестом он указывает на ясное ночное небо.
Затем он закручивает меня в свих руках так, что я оказываюсь к нему лицом.
— Ты не можешь отрицать, что мусорный бак добавляет некой романтичности ситуации.
— О, да, грязный мусор... так сексуально. — Я начинаю смеяться, обожая то, как он смеется надо мной.
— Заткнись и танцуй со мной. Ты убиваешь момент.
— Ладно. — Я уступаю, давая ему двигать нас под музыку. Но я чувствую себя несколько смущенно и глупо. Я бросаю взгляд на ресторан через дорогу. - Люди пялятся, — шепчу я.
— Так позволь им пялиться. Мне плевать, потому что я не смотрю на них. Я смотрю только на тебя.
Это заставляет меня посмотреть на него. Он смотрит на меня так, как и всегда — с такой проницательностью во взгляде, что я чувствую ее отголоски глубоко в сердце, чувствую, как она проникает в те места, в которых он уже прочно обосновался.
— Что, если кто-то узнает тебя? — спрашиваю я, пытаясь приземлить себя и не потеряться в нем окончательно.
Но тогда он говорит:
— Тогда они увидят меня, танцующим с моей девочкой, по которой я схожу с ума. — Он прекращает танцевать, в его взгляде серьезность. — И я, малышка, абсолютно, чертовски, до умопомрачения без ума от тебя.
И ощущение приземленности возносится к звездам вместе с моим сердцем. Прильнув к нему, своим лбом я прижимаюсь к его, и закрываю глаза, несмотря на глубину моих чувств.
— Я тоже без ума от тебя.
И я остаюсь с ним, танцуя на улице Будапешта, пока песня не затихает, осознавая, что время, которое я провожу с ним, стремительно подходит к концу, и не понимая, как остановить то, к чему все идет.