— Итак, чем же точно мне следует заниматься? — спросил я Наталью Петровну, когда только пришел работать в ее научно-исследовательский коллектив. >
Царственно улыбнувшись, она ответила:
— Тем, что вы себе наметили, — и этим ответом удивила меня раз и навсегда.
Со времени того разговора прошло уже двадцать лет, но я хорошо помню не только его общее содержание, но и неподражаемую, «бехтеревскую», интонацию, с которой были произнесены эти слова.
Сказанное не означает, что коллектив Натальи Петровны был организован анархически. Напротив, управляемость и ее научно-исследовательской группы, и, насколько я понимаю, прочих научных коллективов, которыми ей довелось руководить в течение1 жизни — а среди них были весьма крупные и непростые, —всегда была просто отменной. Другое дело — к людям разного склада был и разный подход: достаточно подготовленный исследователь, занимающийся своим делом с увлечением и ответственностью, получал максимальную самостоятельность и полное уважение с ее стороны.
Сочетание этих двух принципов — свободы научного поиска и дисциплины — принадлежит к числу ключевых традиций академической науки мирового уровня. Наталья Петровна, как мне кажется, насаждала их последовательно и сознательно именно потому, что работала на мировом уровне сама и ожидала того же от других. Проводить этот принцип в наших условиях было непросто, но ей это, уверен, всегда удавалось.
К восприятию этой установки я был подготовлен опытом моего отца, Леонида Ивановича, пришедшего на работу к Наталье Петровне на несколько лет раньше меня. Окончив Военно-медицинскую академию, он потом проработал там всю жизнь, дойдя до постов начальника кафедры психиатрии и главного психиатра Министерства обороны СССР. Уйдя в отставку полным еще сил и научных планов, отец стал советоваться с друзьями, в числе которых был его соученик по академии, блестящий интеллектуал и добрый человек, профессор Всеволод Иванович Медведев, куда пойти дальше. Всеволод Иванович, бывший в свое время мужем Натальи Петровны, устроил им встречу — и вопрос о дальнейшей совместной работе был решен.
Надо сказать, что отец хорошо помнил то время, когда Всеволод Иванович и Наталья Петровна познакомились, поженились, а потом бывал у них в гостях, когда они поселились, кажется, на улице Белинского. Потом он следил за ее научными работами и всегда радовался ее успехам. Хорошо помню то солнечное весеннее утро, когда он пришел домой с газетой, где было объявлено о присуждении. Наталье Петровне и ее ученикам Государственной премии, и мы с ним рассматривали фотографии новоиспеченных лауреатов...
Вместе с тем сказывалась инерция военной жизни: насколько я помню, он долгое время ожидал приказов и распоряжений, и лишь постепенно оттаял, поняв и приняв уважительный и теплый стиль руководства, предложенный Натальей Петровной.
В целом отец был подготовлен к этому стилю работы общением со своими учителями, получившими образование и воспитание в старой, еще дореволюцибнной, научной школе, — от профессора Виктора Петровича Осипова до академика Леона Абгаровича Орбели. Отец с радостью узнавал черты этого старого, доброго grand style, создавшего славу российской науки первой половины XX века, в мыслях и действиях
Натальи Петровны, равно как и ряда других коллег, — скажем, другого его соученика по Военно-медицигіской академии, Павла Васильевича Симонова-. При этом он всегда подчеркивал, что Наталья Петровна не понаслышке знакома с научными установками и жизненным стилем крупнейших ученых современного Запада — к примеру, Грея Уолтера, в лаборатории которого она совершенствовала свое знание методики вживленных электродов — и, таким образом, совмещает принадг Оіежность к настоящей, большой науке по обеим линиям ее Исторического развития — советской и западной.
Их рабочие совещания, на которых мне иногда доводилось присутствовать, напоминали встречу двух старых и до: брых знакомых. Беседа шла очень неспешно, но и без длинных пауз, в духе взаимного уважения и симпатии, по ходу ее упоминались общие знакомые — иной раз крупнейшие деятели академической и военной науки, припоминались произошедшие с ними поучительные или забавные истории. И в этом потоке идей и ассоциаций легко и мягко решались текущие, а иногда и стратегические, проблемы развития той линии исследований,, которыми Леонид Иванович занимался у Натальи Петровны. Еще на вЬенной службе он отвечал за развитие и внедрение современных психофармакологических средств, издал ряд получивших признание и известность в кругах специалистов трудов — в первую очередь монографию «Психотомиметики» — и соответственно вышел, на проблематику управления сознанием, решение которой невозможт но без понимания общих принципов организации сознания человека.
Хорошо помню, как сразу же после начала перестройки американские специалисты, работавшие параллельным курсом, приложили усилия к налаживанию прямых связей с ним, заказали ему обобщающую статью по работам этого плана и весьма оперативно выпустили ее в престижном калифорнийском журнале, а он с головой погрузился в изучение их опыта[1]. Любопытно, что в ту пору у нас в этой области никакого отставания не было; ведущие коллективы шли «ноздря в ноздрю»/причем в очень схожем направлении, следуя вне- личной логике, подсказываемой самим материалом. Именно эта логика • и была' предметом систематических обсуждений между ним и Натальей Петровной: постоянно размышляя над контурами общей теории сознания, намеченной ею еще в ходе разработко й применения лечебных электростимуляций глубоких структур мозга, или метода артифициальных стабильных функциональных связей, она с пристальным вниманием знакомилась с тем, как разрабатывается структурно схожая тематика в смежных научных областях[2]. / /
В рамках указанной • проблематики существовало и достаточно новое, по сути своей поисковое, направление, состоящее в разработке теории так называемых измененных состояний сознания. Сейчас это терминологическое соче1 тание у всех на слуху, а в конце 1980-х годов центры их теоретической разработки можноі.было по пальцам! сосчитать: группы профессоров Чарльза Тарта, Колина Мартиндейла, Стэнли Криппнера в США, Адольфа Диттриха в Швейцарии, московская группа профессора Василия Васильевича Налимова, и наши работы, которые.велись в Ленинграде[3]. Не будучи уверенной в конструктивности разработки данной теории, Наталья Петровна не могла не увидеть ее мощный эвристический потенциал и приложила усилия к тому, чтобы проводимые у нас в этом направлении работы вошли в нормальную колею академической жизни. В результате едва ли не впервые в отечественной практике тематика измененных состояний сознания в прямой постановке — то есть в качестве особой научно-исследовательской темы — была включена в план работ института, где благополучно пребывает, и по сей день, обрастая проектами, публикациями и диссертациями.
Поначалу Наталья Петровна не только следила за ходом изучения измененных состояний сознания, но и приняла в нем самое деятельное участие. Так, по ее настоятельной рекомендации в программу трудов VII Международного конгресса психофизиологов, состоявшегося в Фессалониках (Греция) в 1994 году, было включено проведение симпозиума по измененным состояниям сознания с участием в основном российских и американских исследователей, несмотря на сопротивление некоторых консервативно настроенных иностранных членов оргкомитета[4].
Наблюдения мозговой активности при измененных состояниях сознания, в диапазонах как коротковолновой, так и сверхмедленной электрической активности, проводились при ее непосредственном участии. Речь шла как о состояниях, как вызываемых в интересах пациентов при разных видах психотренинга, так и спонтанно возникающих при необычных или экстремальных условиях. Некоторые типы психотренинга, наблюдаемые в коллективе Натальи Петровны, впервые были систематически описаны в отечественной науке. К примеру, так обстояло дело с голотропной дыхательной техникой
(holotropic breathwork), для освоения которой пришлось посылать сотрудника в Калифорнию, к ее создателю;; чешско- американскому психологу Станиславу Грофу, и.с так называемой терапией полярностей (polarity therapy).
Ряд состояний сознания был обнаружен, введен в научный оборот и систематически описан трудами коллектива Натальи Петровны. Так обстояло дело с измененными состояниями сознания, достаточно часто наблюдающимися в норме при родовом стрессе, а также при предменструальном синдроме[5]. По инициативе Наталии Петровны оперативно организовались лекции целого ряда выдающихся исследователей теории измененных состояний состояния, когда эти ученые приезжали к нам. В некоторых случаях мы слушали их прямо в ее кабинете. Так было в случае лекции американского профессора Стэнли Криппнера. По сию пору он тепло вспоминает и глубокое обсуждение, и последовавшее затем традиционное для коллектива Натальи Петровны веселое, непринужденное чаепитие.
Мне кажется, для Натальи Петровны это направление было ценно не только предложенным новым подходом к-по- ниманию характера и способов упорядоченности «поля сознания» человека, восходящего к традиции, заложенной еще Уильямом Джеймсом в его «Эдинбургском курсе», но и его положением на стыке с обширной областью непознанных явлений человеческой психики, которые Наталья Петровна часто называла «Зазеркальем»[6]. Насколько я понимаю, ее значительный интерес в рамках этого направления — не только научный, но и личный — привлекали люди, облада
ющие так называемыми сверхспособностями, и мир, каким он им видится (нередко присущее им знания, умения и на- выки, позволяющие по-особому продвигаться в континууме прошлого—настоящего—будущего, а в другом, более общем плане — жизни—рождения—смерти).
:і С другой стороны, ее внимание.неизменно привлекала загадка творческого потенциала человека :— в частности, прирожденного человеческому.роду умения самовосстанавли- ваться и достраивать свои способности на ходу, особенно при необходимости решатьтакназываемыесверхзадачи[7]. Креатив-, ность сама по себе — скрытый потенциал человеческой личности, и в этом качественна граничит со скрытыми резервами психики, изучаемыми теорией измененных состояний созна^ ния. «Решения „ниоткуда” кроме склада ума требуют определенного настроя, определенного психического состояния. Это как бы состояние,іприема”! Интересно, что этот настрой, это психическое состояние не является чем-то экзотическим, не слишком отличается от нормы», — заметила Наталья Петровна в одной из своих книг?*.:,.
Как сверхспособности, так и сверхзадачи связаны с будущим направлением эволюции человека, которая,, по всей видимости, будет все! в возрастающей степени переходить из области физиологии сферу состояний сознания. К обсуждению этой идеи,; намеченной в рамках теории измененных состояний сознания,' Наталья Петровна возвращалась в беседах со мной несколько раз. Мне кажется, она ей і была в чем-то "близка. Разумеется, ее преимущественный интерес был направлен на выяснение того, какие мозговые механизмы будут обеспе-
чивать, поддерживать, и/ил и воплощать в себе эту «эволюцию будущего», однако на материале измененных состояний сознания здесь не удалось получить качественно новых результатов: активность мозга, поддерживающая изучавшиеся нами.состояния, оказалась в своих основных чертах неспеци- фи.ческой.,.■•••;.
- По-иному, кажется, пошло дело при, изучении мозгог, вых основ креативности., Группе молодых учениц Натальи Петровны удалось под ее руководством нащупать контуры специфических механизмов этой способности как приисследовании электроэнцефалограммы, так и на материале позитронно-эмиссионной томографии. Насколько я понимаю, этот круг проблем привлекал значительное внимание Натальи Петровны в последние годы ее жизни — причем не только как предмет научных исследований, но и,как область оттачивания новых методов. Наталья Петровна не раз говорила, что даже классическая электроэнцефалограмма таит еще много загадок; если применить к ее расшифровке весь арсенал современных, методов обработки и интерпретации данных, и предвидела возвращением ней интереса научной общественности на новом уровне развития науки о мозге. Следует полагать, что идеям и методам, родившимся или переосмысленным при исследовании и этой обширной предметной области трудов Натальи Петровны и ее научной школы, предстоит еще долгое, плодотворное развитие;,. - Mr Наиболее конструктивные направления будущего разт вития наук о человеке были вообще одним из предметов ее постоянных раздумий. Нужно, указать, Наталья Петровна пррдолжала удивительно много читать как на русском, так и на английском практически каждый денй, в том числе и специальные издания, типа: журнала «Nature» (некоторые из опубликованных в нем статей иной раз разбирать приходится по нескольку дней). По моим наблюдениям, там ее интересовали работы не только по узконейрофизиологической
тематике, но и концептуальные статьи общетеоретического плана. Наиболее интересные из них она поручала>копировать и передавала потом кому-либо из сотрудников с краткой пояснительной надписью наискосок, черными чернилами.
Обсуждая одну из таких статей; мы как-то заговорили об общем затмении философии, так много столетий игравшей первостепенную роль в планировании научного поиска.’Надо сказать, Наталья Петровна продемонстрировала тонкое знание этого предмета. Большинство причин, обусловивших это помрачение — от падения «больших нарративов» (big narratives), повлекшего последующее возвышение «теорий среднего уровня» (middle range theories), до общего сдвига от мировоззрения — к идеологии, очень заметного в науке, причем не только об обществе, но и о человеке, — было известно ей, а' в большой степени и детально проработано.
•Кстати сказать, признавая существование методологического (в конечном счете — онтологического) предела, затрудняющего перенос методов и идей от наук о человеке к наукам об обществе — как в прямом, так и в обратном направлении, Наталья Петровна вовсе не рассматривала его как непреодолимый. В этом отношении, не до конца оцененном нашими обществоведами, она опиралась на традицию, утвержденную еще в посмертной монографии Владимира Михайловича Бехтерева[8] и вполне соответствующую современным представлениям об общей корректности и плодотворности такого контакта «через границы», рассматриваемого как в принципе допустимый в рамках так называемого трансдисципллнарного сдвига в методологии современной науки[9].
Наука о мозге представлялась Наталье Петровне не только как одна из ключевых составляющих наук о человеке; но и как интегральная часть человеческой культуры в целом. Как следствие, любые усилия, направленные на обеспечение живых, полнокровных взаимосвязей психофизиологии с самыми далеко отстоящими от неё дисциплинами, вплоть до филологии и культурологии, виделись ей целесообразными и конструктивными. Соответственно, интерес, с которым она вступала в общение с любым выдающимся ученым, независимо от сферы его деятельности, был глубоким и неподдельным', и люди это сразу чувствовали. По разным поводам, по поручениям Натальи Петровны или по ее рекомендации, мне доводилось встречаться с выдающимися представителями нашей гуманитарной науки — от историка русской литературы, академика Дмитрия' Сергеевича Лихачева до лингвиста-фонолога, ректора Петербургского университета (с весны 2008 года — его первого президента) Людмилы Алексеевны Вербицкой — и быть свидетелем того, с каким искренним уважением и!симпатией они откликались на ее пожелания и расспрашивали о ее трудах. \
Между тем их разделяло очень многое. Протяженность и высота искусственных перегородок, отгородивших даже весьма близкие научные дисциплины, не говоря уже об исходно далеких по направленности и структуре, отнюдь не уменьшаются, а многие даже выдающиеся деятели науки находят возможным кичиться своим узким профессионализмом — «ком- партментализацией науки», как сейчас принято говорить. В старину всё было совсем по-другому. Как помнят историки науки, в шестидесятых годах XIX века образованная публика в российских столицах валом валила на лекции по физиологии, почти как сегодняшняя молодежь —1 йа дискотеки. Хотя Наталья Петровна никогда на это не жаловалась, иногда ей было очень непросто находить контакт с людьми совершенно иной подготовки и общей культуры. Мне кажется, именно, поэтому она так ценила хороших журналистов, способных стать посредниками в приобщении людей к знаниям, и щедро отдавала им свое драгоценное время. >, і
Так же естествен но, переходила она в разговоре от чисто научных сюжетов к разговорам об изобразительных искус? ствах, балете и, особенно, об опере: в молодости у нее был прекрасный голос, так что карьера оперной певицы была бы вполне возможна., Все, кто знал Наталью Петровну, подтвердят, что ей был присущ глубокий внутренний артистизм^ими- тировать который невозможно.
Помню, с каким теплым чувством она говорила об одном из концертов Монсеррат Кабалье, выступавшей на Петербург: ской сцене в дуэте с певцом Николаем Басковым. В ее восхищении мне послышалась нотка легкого сожаления о том*, что жизнь не дает нам еще одного шанса реализовать наши скрытые способности. Впрочем, динамика и драматургия научных собраний, задуманных и проведенных Натальей Петровной, были,. настолько впечатляющими, что любой мало-мальски внимательный участник покидал зал в убеждении, что ему довелось принять хотя бы пассивное участие отнюдь не в рутинном научном заседании, а в акции широкого общекультурного значения. :
С этим, пожалуй, и связано мое личное наблюдение, вынесенное из опыта многолетних встреч с Натальей Петровной. Будучи, как правило, на голову (а то и на несколько голов) выше своего собеседника, она тем не менее с неизменной ответственностью и серьезностью относилась к каждой встрече, стараясь хотя бы на время поднять собеседника до своего уровня, понять его,, наладить не формальный, а подлинный контакт и попытаться вместе найти общий знаменатель.
С ее уходом мировая наука, не говоря уже об отечественной, понесла невосполнимую потерю. Остается надеяться лишь на то, что ростки нового знания, заложенные Натальей Петровной в недра основанной ею научной школы, будут пло
дотворно развиваться, и прежде всего — в Институте мозга человека,,по ее собственному выражению — в «замк,е, нашей мечты». Именно Он занимал ее мысли й чувств^ на протяжении последних дбух десйтков лёт.* *?і» (hi
Что же касается отечественной культуры, то и здесь Наталья Петровна Бехтерева уже заняла почетное место, став для своих современников практически культовой фигурой. Одно только присутствие Натальи Петровны в культурном поле оказало облагораживающее воздействие на мысли и.жизненные стратегии огромного числа людей, даже никогда и не видевших ее, кроме как на телевизионном экране. И в этом смысле огромное обще- культурное влияние, личности Натальи Петровны Бехтеревой отнюдь не прекратилось: оно только продолжает нарастать.'
И. Д. Столяров