Насилие обращается внутрь
Насилие, ассоциирующееся с культурой чести, не обязательно является ответом на внешнюю угрозу, будь то угонщики верблюдов или хулиган, пристающий в придорожном кафе к вашей девушке. Оно выполняет ту же функцию, когда опасность уронить честь исходит от самих членов сообщества. В главе 11 рассматриваются ситуации нарушения групповых норм самими членами группы, что порождает необходимость замалчивания, лжи, придумывания уважительных отговорок или снисходительного поведения и может повлечь суровое наказание. «Ты опозорил/а нас перед всеми» – вот его причина в системе культа чести. А это поднимает вопрос об «убийствах чести».
В чем суть данного вида убийства? Кто-то делает что-то, способное по бытующим нормам запятнать репутацию семьи. Член семьи убивает провинившегося, часто публично, чем восстанавливает репутацию. Уму непостижимо.
Вот некоторые характерные черты «убийства чести»:
а) История знает много примеров убийств для сохранения чести, но в современном мире их распространение ограничивается обществами мусульман, индуистов и сикхов.
б) Жертвами чаще всего становятся молодые женщины.
в) Их основное преступление? Отказ выйти замуж по сговору родственников. Попытка развестись с мужем-насильником или с мужем, за которого ее отдали еще девочкой. Попытка получить образование. Отказ соблюдать религиозные предписания, например покрывать голову. Замужество, сожительство, знакомство, разговор с неподходящим мужчиной. Неверность. Переход в другую религию. Другими словами – когда женщина сопротивляется тому, чтобы быть собственностью родственников-мужчин. А еще – и это уже совсем чудовищно – причиной убийства женщины ради сохранения чести семьи часто становится то, что ее изнасиловали.
г) В редких случаях, когда жертвой бывает мужчина, типичная причина убийства – его гомосексуальность.
В какой-то момент возникли споры, можно ли считать «убийства чести» разновидностью домашнего насилия, а раздутый интерес к этим спорам со стороны западной цивилизации – отражением антимусульманских настроений?{491} Если, например, баптист из Алабамы убивает жену, потому что она захотела развестись с ним, то никто не называет его поступок «христианским убийством чести», ведь это показало бы глубинное варварство религии. Типичные «убийства чести» отличаются от убийств на почве домашнего насилия по нескольким показателям:
а) Убийства на почве домашнего насилия обычно совершаются мужчинами-сожителями, а «убийства чести» – кровными родственниками-мужчинами, причем часто с согласия и с помощью родственниц.
б) «Убийство чести» не совершается в порыве страсти, его планируют и одобряют заранее на семейных советах.
в) «Убийства чести» обычно оправдывают религиозными принципами, рассказывают о них без угрызений совести, религиозные лидеры их явно поддерживают.
г) «Убийства чести» совершают открыто – как же еще смыть пятно с репутации семьи? Для совершения убийства часто выбирают несовершеннолетних членов семьи (например, младшего брата), чтобы минимизировать наказание за преступление.
По всем этим критериям «убийства чести» невозможно отнести к простому домашнему насилию. По оценкам ООН и правозащитных организаций, ежегодно случается от 5000 до 20 000 «убийств чести». Они происходят не только в каких-то неведомых дальних странах. «Убийства чести» вершатся по всему Западу, где патриархи ожидают от своих дочерей, что тех не коснутся веяния того мира, в который они же сами их и перевезли, где успешная ассимиляция девочек предполагает умаление его, патриарха, воли.
Культуры равенства и неравенства
Еще одна демаркационная линия разделяет культуры по критерию распределения ресурсов (например, земли, еды, материальной продукции, власти, престижа){492}. В обществах охотников-собирателей, как мы вскоре увидим, на протяжении всей истории человечества обычно устанавливалась культура равенства. Неравенство возникло после появления «благ», т. е. того, чем можно владеть и что накапливать. А они, блага, начали накапливаться, когда одомашнили животных и стало развиваться сельское хозяйство. Количество благ отражает процесс накопления излишков, специализации ремесел, усложнения технологий. Чем больше благ, тем больше потенциальное неравенство. Помимо этого, неравенство сильнейшим образом разрастается, когда культура «додумывается» до наследования внутри семьи. А уж после этого устанавливается настоящее царство неравенства. Среди традиционных пастушеских обществ или малых сельскохозяйственных групп уровень неравенства по критерию распределения богатства равен или даже превосходит таковой в индустриальных обществах с наивысшими показателями неравенства.
Почему культуры неравенства господствуют в мире, замещая повсеместно эгалитарные общества? Петр Турчин, который занимается вопросами популяционной биологии, считает, что культура неравенства идеально устроена для завоевательных походов, у них уже имеется установленная вертикаль подчинения{493}. Вдобавок ко всему и теоретические, и эмпирические исследования показывают, что в нестабильной обстановке общества с неравным распределением ресурсов «способны лучше переживать дефицит ресурсов за счет сдвига максимальной смертности на низшие классы». Иначе говоря, в тяжелые времена неравный доступ к ресурсам означает неравное распределение горя и смертей. Стоит заметить, что неравенство – не единственный ответ на нестабильность условий; охотники-собиратели в этой ситуации выигрывают за счет своей мобильности: они могут сняться с места и уйти.
Тысячелетний путь установления неравенства привел к положению, когда западные общества чрезвычайно отличаются по показателями расслоения, попадая на разные концы шкалы.
Одно отличие касается т. н. социального капитала. Экономический капитал – это вся совокупность товаров, услуг и финансовых ресурсов. Социальным капиталом называют совокупность таких социальных ресурсов, как доверие, ответная благодарность, взаимопомощь. Хотите быстро получить представление о социальном капитале какого-нибудь общества? Задайте два вопроса. Первый: «Можно ли доверять людям в общем и целом?» Если большинство опрошенных ответит «да», то в их обществах меньше запретов, там люди присматривают за чужими детишками и вмешиваются не в «свое» дело, хотя могли бы сделать вид, что не заметили неприглядной ситуации. Второй вопрос – о количестве организаций, в которых состоят члены данного общества, начиная от чисто развлекательных (к примеру, футбольного клуба) и до жизненно важных (скажем, профсоюзов, советов жильцов дома, касс взаимопомощи). В обществах с высоким уровнем участия в таких организациях люди инициативны, уверены в эффективности своих действий, а прозрачность функционирования этих объединений дает им ощущение, что можно что-то изменить. Человек, чувствующий себя бессильным, не вступает в подобные организации.
Проще говоря, культуры с большим расслоением по уровню доходов имеют одновременно и меньший социальный капитал{494}. Доверие требует взаимности, а взаимность требует равенства, тогда как суть иерархии – в доминировании и асимметрии. Кроме того, в культурах с заметным неравенством в распределении благ почти всегда столь же смещены и доступ к власти, и возможность эффективно воздействовать на ситуацию, и стать заметным. (Например, с ростом расслоения по уровню доходов падает общее число участвующих в голосовании.) По определению, практически невозможно создать общество одновременно и с сильным экономическим неравенством, и с мощным социальным капиталом. Или, если перевести все это с языка социологии, при значительном неравенстве люди относятся друг другу с пренебрежением.
Это можно продемонстрировать разными способами в масштабе страны, штата, провинции, метрополии или небольшого города западного мира. Чем больше расслоение, тем меньше люди помогают друг другу (в условиях эксперимента), а в экономических играх менее щедры и готовы к сотрудничеству. Ранее в этой главе я рассказывал о том, как по-разному дети в разных культурах третируют друг друга, а также об антисоциальных наказаниях, когда в ситуации экономических игр игроки штрафуют своих чрезмерно щедрых товарищей сильнее, нежели жуликов[265]. Исследования этого явления показали, что высокий уровень неравенства и/или низкий уровень социального капитала в стране предсказывают высокую степень третирования и антисоциального наказания{495}.
В главе 11 мы рассмотрим психологическую основу взглядов на социоэкономический статус (СЭС); неудивительно, что те, кто наверху, весьма изобретательно объясняют свое высокое положение{496}. Чем больше расслоение, тем крепче верхушка держится за мифы о скрытой благодати субординации: «Может, они и бедны, но по меньшей мере счастливы/любимы/честны». По словам автора одной из статей, «сообществам, где присутствует неравенство, необходима амбивалентность для поддержания стабильности в системе: у одних групп больше благ, а другим в компенсацию так или иначе придается положительный социальный образ».
Культура неравенства делает людей менее добрыми. А также менее здоровыми. Этим объясняется явление расслоения в обществе по критерию здоровья, а именно: соотношение социоэкономического статуса и здоровья в любой культуре одинаково – чем человек беднее, тем хуже его здоровье, тем чаще он болеет, тем тяжелее последствия болезней и тем короче ожидаемая продолжительность его жизни{497}.
Было предпринято широкомасштабное исследование, где анализировали зависимость СЭС/здоровье. Вот итоги данного исследования:
а) Показатели здоровья снижаются не потому, что слабое здоровье по той или иной причине снижает СЭС. Наоборот, низким СЭС в детстве предсказывается слабое здоровье в зрелом возрасте.
б) Было бы неверно утверждать, что бедняки все время болеют, а остальное население более или менее здоровое. На самом деле средние показатели здоровья ухудшаются с каждой ступенькой вниз по лестнице СЭС.
в) Градацию показателя СЭС/здоровье невозможно объяснить ограниченным доступом к лечебным учреждениям; градиент хорошо отслеживается и в тех странах, где установлена единая система здравоохранения. Она не связана и с загруженностью этой системы; градация проявляется также в отношении заболеваний, не связанных с доступом к лечебным учреждениям (например, в случае сахарного диабета 1-го типа можно хоть по пять раз на дню бегать проверяться в поликлинику, но на частоту заболеваний это никак не повлияет).
г) Только треть общего снижения здоровья объясняется непосредственными факторами, связанными с низким СЭС (такими, как свинец в воде, токсичная свалка неподалеку, больше сигарет и алкоголя и др.) или относящимися к профилактическим мерам (всеми – начиная от удобного матраса для усталой спины и заканчивая членством в спортивном клубе).
Что же является главной причиной градиента СЭС/здоровье? Важнейшее исследование Нэнси Адлер из Калифорнийского университета в Сан-Франциско показало, что плохое здоровье предсказывается не собственно скудостью жизни, а тем, что человек чувствует себя бедняком. То есть мы говорим о субъективном восприятии своего СЭС (имеется в виду ответ на вопрос «Насколько вы, как вам кажется, обеспечены по сравнению с другими?»), а субъективные ощущения так же хорошо предсказывают состояние здоровья, как и объективный СЭС.
Показательные в этом смысле результаты получил Ричард Уилкинсон из Ноттингемского университета на основе данных по социальной эпидемиологии. Бедность еще не обещает слабого здоровья, а вот бедность в окружении богатства – да. Ведь самый простой способ заставить человека почувствовать себя нищим – постоянно напоминать ему о том, чего у него нет.
Почему высокая степень расслоения по уровню доходов (независимо от абсолютных показателей достатка) оказывается причиной снижения здоровья у малоимущих? Есть два связанных друг с другом объяснения:
Одно из них предложил Итиро Кавати из Гарвардского университета, выразив точку зрения психолога. С уменьшением социального капитала (спасибо неравенству) возрастает психологический стресс. Целые горы литературы посвящены исследованиям влияния подобного стресса: ощущение беспомощности, отсутствие предсказуемости, отдушин для разрядки фрустрации, социальной поддержки – все это непрерывно активирует стресс-реакцию, которая, как мы узнали из главы 4, подрывает здоровье самыми разными способами.
Роберт Эванс из Университета Британской Колумбии и Джордж Каплан из Мичиганского дают неоматериалистическое объяснение. Если мы хотим улучшить здоровье и качество жизни среднего жителя, мы должны вкладывать деньги в общественные блага – улучшение общественного транспорта, укрепление безопасности на улицах, очистку воды, совершенствование школ, государственное здравоохранение. Но чем больше расслоение, тем шире финансовая пропасть между богатыми и всеми остальными; таким образом, богатые, отдавая средства на развитие общественных благ, напрямую не ощущают особенной пользы. Зато они много получают от трюков с налогами и вложения денег в собственное благосостояние: в частных шоферов, закрытые клубы и сообщества, бутилированную воду, частные школы, индивидуальное медицинское страхование. Как писал Эванс, «чем выше неравенство в доходах, тем отчетливее видна невыгодность для имущих слоев вложений в общественное благо и тем больше ресурсов эти люди будут выделять для создания эффективной политической оппозиции» (например, лоббирования). Эванс отмечает, что подобное «отмежевание богатых» поощряет «личный достаток и общественную скудость». Это означает подорванное здоровье для малоимущих{498}.
Связка неравенство/нездоровье помогает провести параллель между неравенством и ростом преступности и насилия. Я мог бы попросту полностью скопировать предыдущий абзац, с помощью автозамены поменять «слабое здоровье» на «высокую преступность» и получить правильный текст. Бедность еще не предвещает высокой преступности, а вот бедность в окружении богатства – да. Например, в Америке и других промышленно развитых странах степень расслоения является основным показателем для прогноза количества преступлений против личности{499}.
Почему неравное распределение доходов ведет к росту преступности? Опять же с точки зрения психологии неравенство означает уменьшение социального капитала, снижение доверия, сотрудничества и помощи друг другу. Неоматериализм утверждает, что неравенство способствует еще большему отмежеванию богатых и отдалению их от вкладывания в общественные блага. Каплан указывает, например, что американские штаты с более значительным расслоением по доходам тратят пропорционально меньше денег на самый действенный инструмент борьбы с преступностью – образование. Так что психосоциальная и неоматериалистическая позиции совпадают, когда идет речь о природе зависимости здоровья и преступности от неравенства.
И последнее, весьма печальное замечание. Как мы видели, у крысы после удара током возникает стресс-реакция. Но если дать возможность этой крысе от души покусать соседку, то стресс-реакция снижается. У павианов то же самое: самый надежный способ для особи низкого ранга снизить выделение глюкокортикоидов – это перенести агрессию на кого-то, кто еще ниже по рангу. Нечто подобное наблюдается и у нас: есть и отчаянная классовая борьба, когда бедные бьют богатых, но в основном беднота грызется с беднотой.
В этом смысле весьма символично и показательно исследование «агрессии на борту самолета»{500}. Данное явление описывает агрессивное поведение, драки, грубость во время полета; так вот – это стало происходить все чаще. Оказалось, что существует фактор, предсказывающий увеличение риска подобного поведения: если в самолете есть места первого класса, то среди пассажиров экономического вероятность драки увеличивается в четыре раза. А если пассажиры экономкласса должны по дороге на свое место пройти мимо кресел первого класса, то эта вероятность возрастет еще вдвое. Да-да, прямо в самом начале полета вам скажут, что, мол, знай свое место. И, чтобы довершить параллель с преступлениями против личности, вот еще один факт: если пассажир из экономкласса, подогретый ощущением собственной ущербности, станет хулиганить на борту, то он не побежит в салон первого класса, выкрикивая марксистские лозунги. Он нахамит стюардессе или сидящей рядом старушке[266].
Численность населения, плотность населения, неоднородность населения
Девять тысяч лет человечество шло к знаменательному рубежу и в 2008 г. перешагнуло его: впервые большинство людей оказались жителями городов.
Переход от полустационарных поселений к мегаполисам всегда диктовался выгодой. В развитом мире жители городов в среднем богаче и здоровее сельского населения, широкие социальные связи способствуют продвижению инноваций, в городах т. н. экономия на масштабе снижает (в пересчете на душу населения) последствия экологических бедствий{501}.
Жизнью в городе формируется определенное устройство мозга. В исследовании 2011 г. респондентами выступали жители городов, поселков и деревень: по условиям эксперимента их подвергали социальному стрессу и в это же время проводили нейросканирование. Основной результат таков: чем больше численность населения там, где человек живет, тем сильнее у него возбуждается миндалина в ответ на стресс[267]{502}.
Для нас самым важным будет то, что городской житель существует в обстановке, не имеющей аналогов у других приматов: он непрерывно встречается с себе подобными, которых видит в первый и последний раз. Именно из-за этого появилось особое анонимное поведение. Вспомним, что рождение детективной литературы произошло лишь в урбанизированном XIX в. Действие детектива, как правило, происходит в городе, а не в деревне, где все всех знают.
При становлении культуры должны сформироваться правила поведения с незнакомцами и механизмы приведения в исполнение этих правил. Например, если брать традиционные культуры, то чем больше общество, тем строже наказание за нарушение правил и тем сильнее упор на равенство в обращении с пришлыми. Кроме того, большие группы привлекают для исполнения наказаний «промежуточное звено» (в следующей главе об этом будет рассказано подробнее). Жертвы сами уже не наказывают нарушителей, а поручают это объективным третьим лицам, таким как суды и полиция. В случаях самых развитых систем не только жертва страдает от преступления, но и общество в целом – отсюда и слушания дел типа «Народ против Джо Блоу»[268]{503}.
И наконец, большая численность населения порождает необходимость в тех, кто карает. По данным Ары Норензаяна из Университета Британской Колумбии, «Большие Боги» – божества, отвечающие за человеческую мораль и воздающие за прегрешения, – возникают только тогда, когда население достигает высокой численности и люди становятся вынуждены постоянно сталкиваться с чужаками{504}. Общества, в которых анонимные взаимодействия обычны, склонны отводить карательную роль богам[269]. А вот боги охотников-собирателей не обращают внимания, хорошо или плохо мы себя ведем. Норензаян, проведя дальнейшую работу по исследованию традиционных религий, обнаружил, что чем более «всезнающими карателями» люди считают своих богов, тем добрее и щедрее они ведут себя по отношению к собратьям по религии в экономических играх.
А теперь спросим, какую роль играет плотность населения? В одном из исследований с использованием данных по 33 развитым странам дана оценка зажатости людей: т. е. до какой степени правительство автократично, насколько подавляется народное недовольство, контролируется поведение, наказываются промахи, до какой степени жизнь регулируется жесткими религиозными нормами, а граждане считают неприличным то или иное поведение (например, нельзя петь в лифте, выражаться на собеседовании при приеме на работу){505}. Высокая плотность населения предсказывает более зажатую, «строгую»[270] культуру. Это справедливо и для современного общества, и, что удивительно, в ретроспективе – для 1500 г.
Размышления и исследования о влиянии плотности населения на поведение привели к описанию широко известного теперь явления, причем широко известного в неправильной трактовке.
В 1950-х гг. Джон Кэлхун из Национального института психического здоровья задался вопросом, что произойдет с поведением крыс, если увеличить плотность популяции. Его побудил заняться этой проблемой интерес к последствиям быстрого роста городов в Америке{506}. И вот Кэлхун дал и специалистам, и широкой публике четкий и ясный ответ: жизнь в условиях высокой плотности вызывает «девиантное» поведение и «социальные патологии». Крысы стали агрессивными, взрослые особи поедали друг друга; самки нападали на своих детенышей; самцы выказывали гиперсексуальность к месту и не к месту (например, пытались спариваться с самками не в период эструса).
Работы на эту тему, начиная со статей Кэлхуна, пестрели самыми красочными выражениями. Суховатое «жизнь в условиях высокой плотности» заменили на «скученность толпы». Агрессивные самцы описывались как «исступленные», агрессивные самки стали «амазонками». Крысы-жители «крысиных трущоб» вырастали «социальными отщепенцами», «аутистами» или «малолетними преступниками». Один из специалистов по поведению крыс, Алан Стерлинг Паркс, написал про кэлхуновых подопечных, что они «дрянные матери, гомосексуалы и зомби» (правда ведь, в 1950-х гг. такое трио только и дожидалось приглашения на званый ужин?){507}
Исследование Кэлхуна стало широко известно, его изучали психологи, архитекторы и градостроители; было затребовано около миллиона репринтов его первой публикации в Scientific American; социологи, журналисты и политики напрямую сравнивали жителей того или иного микрорайона с крысами Кэлхуна. Будто специально для бурных 1960-х до всех и до каждого докатилось эхо того исследования: бедные кварталы порождают насилие, патологию и антисоциальное поведение. С крысами Кэлхуна все было гораздо сложнее (чего он не стал подчеркивать в публикациях для общественности). Сами по себе условия высокой скученности не делают крыс более агрессивными. Это агрессивные крысы становятся еще агрессивнее в таких условиях. (Что звучит в унисон с уже известными нам фактами – ни тестостерон, ни алкоголь, ни средства массовой информации не усиливают агрессию. Они лишь повышают восприимчивость агрессивных людей к связанным с ней социальным триггерам). И наоборот, толпа принуждает спокойных людей вести себя еще более скромно. Иначе говоря, усиливаются уже существующие личные склонности.
Выводы Кэлхуна – ошибочные, кстати, – никак нельзя переносить на людей. В некоторых городах вроде Чикаго 1970-х гг. высокая плотность в конкретном районе действительно приводила к повышению там уровня насилия. Тем не менее в ряде городов с наибольшей плотностью населения – Гонконге, Сингапуре и Токио – уровень насилия минимальный. Жизнь в условиях высокой плотности не есть синоним агрессии ни у крыс, ни у людей.
В предыдущих абзацах мы немного познакомились с последствиями жизни большого количества людей в тесном соседстве друг с другом. А что получится, если соседствуют совсем разные люди? Многоликость. Разнообразие. Смешение. Мозаичность.
На ум приходят два сюжета.
По соседству с мистером Роджерсом живут люди разных национальностей, рас и религий. Они стараются обращать внимание на сходство, а не на различия и воспринимают друг друга просто как личностей, минуя культурные стереотипы. Развивается торговля и, как следствие, процветают честность и дух коллективизма. Неизбежные культурные расхождения размываются межкультурными браками, и вскоре вас уже приглашают на школьный спектакль в «их» район похлопать своему внуку. Все перемешаны, как горошины в миске.
Акулы против Ракет[271]: между разными типами людей, живущих в непосредственной близости, бок о бок, возникают трения, и бока все время «обдираются». Одни в соответствии с принятыми у них культурными нормами защищают свою честь, а другие воспринимают это как злобное вторжение в их внутренние дела; общие пространства превращаются в арену территориальных конфликтов и трагедий.
И вот что удивительно: бывает и то и другое; в последней главе мы обсудим, какие условия в обстановке межгруппового контакта с большей вероятностью приведут к одному сюжету, а какие – к другому. На данный момент нас интересует неоднородность в расселении людей в пространстве. Представьте себе регион, в котором поселились выходцы из неких Элбонии и Керплакистана, две враждебные группы, одинаковые по количеству людей. Пусть в первом предельном случае территория поделена пополам и каждая группа занимает свою половину, так что между ними проходит одна-единственная граница. Во втором предельном случае картинка расселения напоминает шахматную доску, где соседние клеточки населены людьми разных национальностей, – скажем, на каждой белой живет по одному элбонцу, а на каждой черной – по керплаку, так что получается огромное количество границ между ними.
Интуиция подсказывает, что в обоих случаях конфликт маловероятен. В ситуации максимального разделения каждая группа обладает достаточной численностью, чтобы обеспечить местный суверенитет, а общая длина границы минимизирует межгрупповое «трение боками». Сюжет максимального перемешивания не дает возможности ни одной из групп создать достаточно большую общность и, соответственно, позволить своим членам ощутить с ней самоидентификацию, чтобы провозгласить ее главенство: как-то глупо в своей клеточке выгораживать место для флага и провозглашать свой квадратный метр Элбонской Империей или Республикой Керплакистан.
Но в реальном мире таких предельных случаев не бывает, каждая из возможных ситуаций попадает плюс-минус на середину спектра вариантов с сильно колеблющимися размерами «этнического участка». Влияет ли размер участка, а следовательно, и длина границ на взаимоотношения между группами?
Именно этот вопрос обсуждался в публикации, подготовленной организацией с серьезным названием Институт сложных систем Новой Англии, расположенной через квартал от МТИ{508}. Для начала авторы построили модель перемешивания элбонцев и керплаков, в которой каждый человек представлен одним пикселем (точкой) на сетке координат. В начальной позиции точки распределялись по сетке случайным образом. Пикселям придавалась некоторая возможность передвижения плюс задавалась тенденция соединяться с другими точками своего типа. В процессе самопроизвольной сортировки происходило нечто любопытное – складывались острова и полуострова элбонцев в море керплаков, и наоборот. То есть создавались ситуации, изобилующие, как подсказывает интуиция, потенциальными конфликтами. Продолжение процесса самосортировки приводило к уменьшению количества этнических островов. На промежуточном этапе – с максимальным количеством островов и полуостровов – очевидно оказывалось наибольшим и число людей, живущих внутри любого из анклавов[272].
Затем авторы взяли эмпирические данные за 1990 г. по Балканскому региону, а именно по бывшей Югославии. Это был период прямо перед началом самой ужасной после Второй мировой войны бойни, развязанной сербами, боснийцами и албанцами, когда весь мир узнал о существовании городка Сребреница и людях, подобных Слободану Милошевичу. Применив тот же самый анализ и приняв диапазон диаметров этнического острова примерно от 20 до 60 км, ученые теоретически указали места возникновения возможных конфликтов; поразительно, но они совпали с районами основных боев и массовых убийств в той войне.
По словам авторов, насилие возникает скорее «из-за структуры границ между группами, чем как результат неизбежных межгрупповых конфликтов». Затем исследователи продемонстрировали, что четкость границ тоже имеет значение. Добротные, понятные «заборы» – например, горные цепи, реки между странами – дают ручательство доброму соседству. «Мирное сосуществование зиждется не на интеграции, а, скорее, на границах, хорошо обозначенных топографически и политически, которые обеспечивают частичную автономию внутри одной страны», – заключили авторы.
Таким образом, не только численностью, плотностью и неоднородностью населения объясняется межгрупповая агрессия, но также и способом и определенностью районирования. К этим проблемам мы еще вернемся в последней главе.
Последствия культурных кризисов
Кризисные ситуации – «Лондонский блиц», Нью-Йорк после 11 сентября 2001 г., землетрясение в Сан-Франциско в 1989 г. – сплачивают людей[273]. Здорово, да. Но полностью противоположный эффект оказывает и на культуры в целом и на отдельных людей в частности постоянная, висящая дамокловым мечом, разъедающая душу опасность.
Исконный бич – голод – оставил в истории свои следы. Давайте вернемся к исследованиям зажатости, «строгости» в некоторых странах (напомню, что «строгие» страны характеризуются автократией, подавлением недовольства народа, повсеместностью и насаждением поведенческих норм){509}. Какие типы стран более «строги»?[274] Те, где, помимо упомянутой выше высокой плотности населения, исторически регистрировались периоды голода, скудное потребление продуктов, пониженное содержание белков и жиров в пищевом рационе. Другими словами, мы говорим о культурах, в которых постоянно присутствовала угроза пустого желудка.
Деградация окружающей среды тоже предсказывает «строгость» культуры: меньше доступной пахотной земли, чистой воды, больше загрязнения воздуха. Точно так же деградация ареалов обитания и снижение численности животных порождают культурный конфликт, если культура зависит от охоты. Основная мысль авторитетной книги Джареда Даймонда «Коллапс: Почему одни общества выживают, а другие умирают» (Collapse: How Societies Choose to Fail or Succeed)[275] сводится именно к этому: деградация окружающей среды привела к краху многие цивилизации.