Виктор честно выполнил программу до самого «и», но, сняв пояс, взглянул на чехол, вспомнил, что он самый несчастный юнга на всех флотах мира, присел, чтобы всесторонне обсудить этот неоспоримый факт, и задумался очень глубоко…
– Что же ты, Витя, спишь в форме? Разве так можно?..
Кто это? Ну конечно, дядя Иона. Он выплывает тихий, как сон, из самого тёмного угла комнаты, склоняется над мальчиком, и очень приятно чувствовать себя в больших тёплых руках. Правда, ни в одном уставе корабельной службы не указано, что знаменитый повар должен укладывать в постель юнгу, но ведь здесь не блокшив, а каменный сорокатрубный крейсер, и, кроме того, Иона Осипыч и Виктор были так опечалены своими неудачами, что нарушение устава прошло незамеченным как одной, так и другой стороной.
– Дытынка моя ридна! – сказал кок по‑украински. – Спи, небога сиротынка.
– Костин‑кок, опять «мечты адмирала» не будет? – сквозь сон спросил Виктор.
Кок вздохнул:
– Ни, Витя, придётся отложить. Ничего доброго Кузьма Кузьмич не привёз. Дарма шукав, напрасно искал. Такое дело, Витя… Нет мне в жизни доли‑удачи. Болтаюсь, как тот бакен[30]на старом фарватере,[31]морской травой зарос, даже чайка мимо летит, на тот бакен не сядет…
Кок присел возле мальчика и закурил трубку. Его лицо было таким грустным, маленькие серые глаза смотрели так устало, что Виктор взял его руку, положил под свою щёку и пробормотал:
– Расскажи, дядя Иона, как это с Мотей было?
– А что ж там рассказывать! Знаешь ведь.
– Всё равно расскажи, а я засну…
Не раз Виктор слышал неторопливый рассказ Ионы Осипыча о самом грустном событии в его жизни, и как‑то само собой получалось, что при первых же словах в сознании мальчика возникали яркие картины, будто он рассматривал книгу с рисунками.
|
|
…Бронепоезд очень большой, серый. На борту каждого вагона горят красные буквы – «Коммунар». Это сухопутный корабль. На площадках стоят длинноствольные орудия, а в вагонах живут военморы – так в годы гражданской войны называли матросов. В то время они ещё носили не только чёрные, но и георгиевские ленточки – чёрные с жёлтым. Костин‑кок тоже носил ленточку, и командир бронепоезда тоже. Костин‑кок говорит, что был тогда не такой толстый, а Фёдор Степанович Левшин – командир бронепоезда – не такой седой, но этому не верится.
У Костина‑кока на бронепоезде тоже был камбуз. Когда начинался бой, дядя Иона заливал огонь в плите и шёл в орудийный расчёт на подачу снарядов. А Фёдор Степанович стоял на высоком мостике и командовал:
– По белым гадам – огонь!
Все орудия стреляли по белым гадам, а бронепоезд шёл дальше и дальше. Иногда он останавливался в «гавани». Так военморы называли запасные пути железнодорожных станций. Название одной гавани Виктор запомнил: «Карповское», Здесь бронепоезд стоял долго, здесь заболела жена Костина‑кока, он положил её в лазарет в городе, а бронепоезд снова двинулся дальше и дальше.
– И Мотю тоже положили в лазарет?
– А как же? Где мать, там и сынок…
– А какой он был?
– Спи, спи, Витя… Маленький он был… Ну, вот, в бескозырку спрятать можно. Один только зуб у парнишки и прорезался.
Не скоро вернулся «Коммунар» в Карповское. Побежал Костин‑кок в лазарет, а там уже и забыли об его жене. Сиделка какая‑то вспомнила: умерла жена Костина‑кока, а ребёнка другая больная взяла. Выписалась эта добрая женщина из лазарета и унесла хлопчика Мотю, а куда – неизвестно. И вот уж сколько лет ищет Костин‑кок сына: и объявления в газете давал, и в детские дома писал, а всё без толку. Исчез Мотя, будто его и не бывало…
|
|
Костин доехал с бронепоездом до Чёрного моря, с Чёрного моря вслед за Фёдором Степановичем прибыл на Балтику, забрался на блокшив, и пошла известная жизнь: «Бери ложку, бери бак; коли нету – беги так; кок из ложечки покормит, как малое дитя…»
Известная жизнь…
Кок наклонился над спящим юнгой. Витя тоже сирота. Узнал его Иона Осипыч совсем недавно, а привязался так, что Фёдор Степанович сердится, говорит, что кок портит Витьку. Так ведь понимать нужно: кок, может быть, ещё найдёт своего сына, а Витька своего отца уже не найдёт. Это точно. Минная смерть – крепкая. Кому вред, если старый кок маленько побалует сына своего покойного друга минёра Павла Лескова. Может, и о Мотьке так же заботится та неизвестная женщина. Всё может быть…
Виктор во сне озабоченно проговорил:
– Есть зарубить в памяти! Красные флажки… Рыжая команда, пусти! Рыжая команда!..
– Ну, поехал, – сказал Иона Осипыч, поправляя на мальчике одеяло.
Он притронулся губами к его лбу, надел бескозырку и хотел набить трубку, но вдруг погас свет.
– Эге! – сказал кок, вышел на улицу и оглянулся.
Ни одного огонька не было в окнах домов, ни одного пешехода не было на улице. Жизнь остановилась, город замер, тишина повисла над Кронштадтом, который полчаса назад был наполнен шумом, звуками музыки, песнями, смехом. Из‑за угла показался морской патруль. Краснофлотцы с винтовками на ремне шагали вплотную к тротуару. Старшина остановил кока:
|
|
– Почему просрочили увольнение? Куда направляетесь?
– Пользуюсь увольнением до утра, – ответил Костин. – Возвращаюсь на минный блокшив.
– Не задерживайтесь.
– По какому случаю?
– Туча, туча, туча! – коротко пояснил старшина, и патруль скрылся в темноте.
Костин знал этот условный сигнал. «Туча, туча, туча!» – это значит: все по своим местам, механизмы и вооружение в полную готовность, потому что с минуты на минуту могут начаться манёвры флота и береговой обороны. На северо‑востоке в ночном небе висело бледное широкое зарево. В нескольких десятках километров обычной жизнью жила столица революции – Ленинград. Её младший брат – Кронштадт – нёс вахту на подступах Ленинграда.
– Туча, туча, туча! – повторил кок. – Ну, в этом году манёвры начинаются рано…
«ШТОРМ, ШТОРМ, ШТОРМ!»
«Он спит! Он спит!» – сообщили всему Кронштадту склянки Пароходного завода и удивлённо замолчали.
«А приказ? А приказ?» – не поверили им склянки базы плавучих средств.
«Странно… Странно…» – прохрипели склянки Главвоенпорта.
«Лентяй! Лентяй!» – тоненько засмеялись склянки службы связи. Затем склянки замолчали.
– Ой, как поздно! – испуганно вскрикнул Виктор и вскочил с койки.
Он наспех умылся и открыл окно. По небу, затянутому серым туманом, бежали рваные, торопливые тучи, в окно влетел холодный, сырой ветер, и мальчик услышал тишину. В Кронштадте было по‑особому тихо, будто жизнь оставила его.
Виктор надел бушлатик и выбежал на улицу.
Она была пустынной. Только морской патруль мерно шагал возле тротуара. Патруль днём? – это удивительно. Пробежал какой‑то озабоченный командир с противогазом через плечо. «Почему он противогаз надел?» – удивился Виктор. Он помчался по аллеям парка к воротам Усть‑Рогатки, стараясь уловить шум пара, свисток буксира, отзвук людских голосов – хоть что‑нибудь! Напрасно… Гавань молчала. Ни один краснофлотец не повстречался в парке. Бронзовый Пётр на высоком пьедестале, обнажив меч, стоял одинокий над военной гаванью, будто следил за чем‑то очень важным.
Виктор миновал ворота, окинул взглядом Усть‑Рогатку, протёр глаза, снова посмотрел и чуть не шлёпнулся на скамью у ворот… Дело в том, что флота в гавани не было. Исчезли все боевые корабли. У стенки стояла база плавучих средств да база подводных лодок… А где подводные лодки? Ещё вчера они лежали на своих накатах, как громадные рыбы, которым наскучила прохлада морских глубин, а сейчас – ни одной подлодки! Где эскадренные миноносцы, целая роща их стройных мачт, целая галерея орудий? А главное, где линейные корабли? Ещё вчера их мачты и трубы возвышались в самом конце Усть‑Рогатки.
Глаза Виктора стали такими большими, что портовый сторож у ворот улыбнулся и спросил:
– Что потерял, молодой человек?
– А где… где флот? – спросил Виктор.
– Флот? – переспросил сторож. – Здравствуйте! Разве не знаешь, что ночью товарищ нарком приехал, взял все корабли в охапку и в море ушёл?
Так вот почему вчера так спешно грузились корабли! Теперь также понятно, почему вчера уволили на берег большой процент. Теперь всё понятно и всё безнадёжно.
– Неправда! – пробормотал Виктор.
– Не веришь, так пойди поищи! – Сторож засмеялся. – Не надо было от своего корабля отставать.
– Никто не отставал, – сердито ответил юнга. – Разве не видите, что я из бригады траления и заграждения!
– Ступай, ступай! – прикрикнул сторож. – Со мною спорить запрещено. Юнга, а не знаешь, что ночью был сигнал «Шторм, шторм, шторм!». Тральщики тоже ушли.
– Ну да, – упавшим голосом сказал Виктор, которому было обидно признаваться в своём невежестве. – Начался штормовой поход. Ещё вчера говорили, что барографы[32]покатились…
– Вот угадал! Какой штормовой поход? Сказано – салажонок, значит, салажонок и есть. Тактические занятия начались, вот что. Ну, а шторм своим порядком будет, этого не миновать. Нарком знает, когда в поход идти…
Тактические?! Значит, корабли надолго оставили гавань, все пути к флажкам отрезаны, и нет никакой возможности выполнить приказ командира. Вчера, обдумывая слова извинения, с которыми он должен был обратиться к краснофлотцу и вахтенному начальнику линкора, мальчик краснел от стыда и хотел каким‑нибудь чудом избежать неприятного объяснения. Теперь, когда обстоятельства предоставили ему отсрочку, он готов был отдать всё на свете за встречу с чернобровым краснофлотцем.
«Ну как я вернусь на блокшив? – думал Виктор. – Фёдор Степанович скажет, что я проспал корабли».
Он побрёл по деревянному тротуару, поглядывая на воду. Маленькие мутные волны лопотали, разбиваясь о камни гранитной стенки: «Проспал, проспал, проспал!» На своём обычном месте стоял «Змей» – щеголеватое судёнышко, которое, казалось, только что вышло из рук маляров и полировщиков. Увидев его, Виктор отвернулся. Это сигнальщики «Змея» вчера сообщили на блокшив о случае во время погрузки…
Вдруг Виктор вздрогнул, остановился, прикусил от неожиданности кончик языка и просветлел. За причальной тумбой, свесив ноги со стенки, сидел мальчик в чёрной курточке и в серой кепке. Услышав шаги Виктора, он обернулся, и юнга увидел вздёрнутый нос, маленькие серые глаза, вихры рыжих волос, выбившихся из‑под кепки, – словом, он увидел своего вчерашнего противника.
Это был он! Это был тот самый мальчик, из‑за которого Виктор упустил возможность объясниться с чернобровым краснофлотцем.
Какое счастье! Юнга прищурился, прошёлся мимо своего врага и сразу нашёл, к чему придраться.
– Вот расселся! – сказал он, обращаясь к чугунной причальной тумбе. – Сидит сухопутная крыса на стенке, как рыболов, да ещё болтает ногами над водой. Видно, не научили его, как вести себя на стенке военной гавани.
Мальчик сделал вид, будто не слышит. Он взял камешек, размахнулся и швырнул его в воду. Это можно было расценить как желание избежать стычки, но можно было принять и как вызов. Виктор предпочёл последнее.
– Ноль внимания, фунт презрения, – сказал он, подмигивая причальной тумбе. – Гордятся, что уродились рыжие. Придётся протереть им глазки и накормить пылью.
Рыжий мальчик притворно зевнул и сделал такой жест, точно отогнал надоедливую муху. Виктор сжал кулаки и решил действовать напрямик.
– Рыжая команда! – крикнул он. – Принимай семафор: «Добро‑Уж‑Рцы‑Аз‑Како». Читай, если грамотный, ты, кепка!
– Дурак, – сказал мальчик не оборачиваясь. – Ты и есть дурак.
– Кто дурак? – спросил Виктор, радуясь правильному развёртыванию событий. – Я? А ну, повтори по‑русски!
– А то кто ещё? Конечно, ты.
– Ты, рыжая команда, ругаться! Так знай же, что таким рыжим в Кронштадте жизни нет! Сейчас я тебя открашу. Будешь зелёный, чтобы все радовались…
Он хотел ещё добавить, что таких курносых надо топить тут же у стенки, без лишних разговоров, но не успел. Мальчик вскочил, расстегнул курточку и, дрожа от обиды, выставил кулаки:
– Наскакивай, приставала! Имеешь бой.
– Имею бой, рыжая команда! – крикнул Виктор, распахнул бушлат и ринулся вперёд.
ЧТО ЗА СУДНО «ЗМЕЙ»?
– Товарищ рассыльный!
– Есть, товарищ командир!
– Что делают мальчики на стенке?
– Отрывают друг другу уши, товарищ командир!
– Одного из них мы знаем?
– Так точно. Юнга Лесков с блокшива.
– Всё тот же юнга с блокшива. Совершенно разболтался этот юнга с блокшива! Сойдите на стенку, прекратите безобразие и доставьте драчунов сюда.
– Есть, товарищ командир!
Рассыльный подоспел к месту побоища в тот момент, когда торжествующий противник подмял Виктора и растирал его лицо бескозыркой, сорванной с головы незадачливого юнги.
Стиснув зубы, юнга вертел головой и барабанил каблуками по земле.
– Говори: «Ай, не буду!» Говори: «Ай, не буду!» – требовал победитель.
– Не скажу… не скажу! – пыхтел Виктор. – Я ещё… на тебе посижу, рыжая команда…
Рассыльный сделал страшное лицо и загорланил:
– Отставить! Прекратить! Руки по швам!
Мальчики вскочили и, тяжело дыша, уставились на него. Рассыльный смерил их презрительным взглядом, пожал плечами и холодно сообщил:
– Вы арестованы. Юнга, надеть бескозырку. За мной!
– Куда? – спросил Виктор, но прочитал на ленточке надпись «Змей» и стал мрачнее тучи.
Опять «Змей»!.. Никуда не уйдёшь от этого «Змея». А этим «Змеем» командует Кравцов, знакомый Фёдора Степановича, значит, вся эта история станет известной на блокшиве…
Виктор сердито нахлобучил помятую бескозырку с надорванной ленточкой, его противник застегнул курточку, и мальчики, с ног до головы покрытые пылью, отправились на «Змея».
Но что за судно «Змей» и кто такой командир Кравцов?
«Змей» – посыльное судно, о чём говорят буквы «п/с», стоящие перед кавычками, а посыльное судно – это такое судно, которое выполняет различные поручения штаба флота и должно сразу поспеть в тысячу различных пунктов. А командир Кравцов – очень молодой, очень исполнительный и весьма самолюбивый командир, который считает, что кое‑кто недооценивает и – это особенно тяжело для молодого командира – не уважает «Змея». Кравцов неправ. «Змей» уже давно добился уважения, и товарищи Кравцова виноваты только в том, что считают п/с «Змей» именно п/с «Змеем», маленьким судёнышком, которое…
Судёнышко! Кто смеет утверждать, что Кравцов командует судёнышком! На «Змее» все уверены, что под их ногами палуба гиганта, без двух минут линкора. Что касается водоизмещения, то «Змею», конечно, не повезло. Даже приняв полный груз топлива, провианта и приказов штаба, он вытесняет слишком мало воды. Но зато п/с «Змей» – это воплощение аккуратности и чистоты; он весь сверкает, блестит, он не знает, что такое пыль, сор, ржавчина, и служит также блестяще и аккуратно. Кравцов принял девизом своей жизни поговорку: «Если приказ выполним, то уже выполнен, а если невыполним, то будет выполнен своевременно или немного раньше». Этому командиру моряки ставили в вину только то, что он сам и его команда иной раз говорят о самых простых вещах замысловатым языком.
– Прошу, корсары и пираты! – сказал рассыльный, и хмурые пираты и корсары ступили на блестящую палубу.
Командир поджидал их, стоя на мостике. Перегнувшись через поручни, он разглядывал мальчиков, и его озорные глаза улыбались. Признаться, он был рад этому происшествию: торчать в пустой гавани не очень‑то весело. Мальчики не видели его улыбки. В ожидании выговора они стояли потупившись и сосредоточенно сопели.
– Кто виноват? – спросил Кравцов быстро.
Мальчики молчали.
– Повторяю вопрос: кто виноват, кто затеял драку, кто начал?
Виктор вспомнил вчерашний разговор с Фёдором Степановичем, искоса взглянул на своего противника, набрался духу и весьма негромко сказал:
– Я…
– Ничего не слышу.
– Я! – крикнул Виктор.
– Правдивость похвальна, – важно заявил Кравцов. – Теперь изложи причины вооружённого конфликта.
Виктор понял, что от него требуют.
– Он… вчера… помешал мне поговорить с краснофлотцем… который отобрал мои флажки… и я хотел накормить его пылью…
– А получилось не совсем по плану, – добавил Кравцов. – Но так или иначе драка кончена, и вот вам решение: ты, юнга Лесков, и ты, мальчик, вы арестованы за безобразное поведение на стенке военной гавани. Товарищ рассыльный, доставьте буянов в каюткомпанию и сдайте под надзор вестовому до тех пор, пока я не придумаю, как с ними поступить в дальнейшем.
Мальчики испуганно переглянулись.
– Прикажете их помыть? – спросил рассыльный,
– Обязательно. Пускай этим займётся вестовой.
Виктор и рыжий мальчик почувствовали, что они попали в крепкие руки. Командир проводил растерявшихся мальчиков улыбкой и вдруг насторожился: далеко, за воротами Усть‑Рогатки, послышался автомобильный гудок, хорошо известный Кравцову.
НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ
Кают‑компания «Змея» была отделана полированным красным деревом. В ней стояли буфет, стол и диваны. Вестовой Красиков, смуглый и худенький, в своём белоснежном халате был похож на высохший стручок акации. Он вытирал мягким полотенцем тарелки голубого сервиза и беседовал с Митрофаном – чёрным корабельным котом. У Митрофана была блестящая шерсть и зелёные глаза. Немного портило Митрофана то, что он имел всего одно ухо, но, впрочем, на «Змее» все к этому привыкли и совершенно искренне считали Митрофана красавцем. Если друзья корабельного кота и вспоминали об отсутствующем ухе, так только для красного словца.
– Что в тебе хорошо, Митрофан, так это чистоплотность, – говорил Красиков коту. – Тут под тебя не подкопаешься. А что касается поведения, так ты скотина. Кто вчера стащил котлету у механика? Ты стащил! Скажи пожалуйста, какой смелый на котлеты и какой осторожный насчёт крыс! Знаешь небось, что механик простит, а крысы и последнее ухо отгрызть могут. Эх ты, крысиная закуска!
Кот бросил на него укоризненный взгляд и беззвучно открыл рот. Вероятно, он хотел сказать: «А ты пробовал крыс ловить? Попробуй, а я посмотрю, сколько у тебя ушей останется».
Дверь открылась, и рассыльный ввёл в кают‑компанию мальчиков. Вестовой, увидя их, ахнул и прислонился к буфету.
– Это что за явление? – спросил он шёпотом.
– Арестованы за драку на стенке, – деловито сообщил рассыльный. – Отдаются под твой надзор. Обоих приказано вымыть.
– Уведи! – взмолился Красиков. – Это же зараза…
– Ничего не могу. Командир приказал.
– Вот! – с отчаянием воскликнул вестовой, обращаясь к Митрофану, который при виде мальчиков распушил хвост и вскочил на буфет. – Вот два типа! Виктор Лесков, уж конечно, тут как тут.
– Я к вам не просился, – буркнул Виктор и ещё больше насупился. – Сами арестовали, а сами ещё и смеются.
– Ах, вот ты как разговариваешь! – сразу пришёл в себя вестовой. – Хочешь серьёзного отношения? Пожалуйста! Будьте так добры!
Он схватил мальчиков за руки, с шумом выставил их из кают‑компании, отодвинул дверь ванной, и оттуда сейчас же послышался плеск воды, топот ног, фырканье. Из ванны Виктор вышел чистенький, ошеломлённый, а затем сияющий Красиков ввёл в кают‑компанию такого же чистенького и не менее ошеломлённого рыжего мальчика.
– Вот теперь вы, ребята, похожи на людей, – сказал вестовой. – Похожи, но не совсем. Это половина дела, а вот вам культурное занятие.
Он достал из нижнего отделения буфета шкатулку:
– Получайте иголки, нитки и пуговицы по счёту. Садитесь и работайте. Тебе, юнга, надо ещё и локоть зашить. Ишь как разорвал!
– Я не умею, – сердито ответил Виктор. – Он мне разорвал, он пускай и зашивает.
– Кто он?
– Рыжая команда.
Вестовой торжественным тоном спросил мальчика:
– Как тебя зовут и величают?
– Митя, – сконфуженно ответил тот. – Митя Гончаренко.
– Лесков, запомни! Попробуй его ещё раз назвать не по имени, а… по цвету. Честное слово, в газету напишу, что ты пускаешь обидные клички. Будто не знаешь, что на Красном флоте это запрещено. Точка! Вот тебе, Митя, иголка и прочее. Научи юнгу Лескова пришивать пуговицы и чинить. А то весь флот неряху засмеёт.
Митя неохотно потянулся к бушлату Виктора, но юнга бросил на него сердитый взгляд и начал вдевать нитку в иголку.
– Дошло, – с удовлетворением отметил вестовой. – А ты, Митя, где живёшь? Папа, мама, братья, сестры есть?
– Нет, никого нет… Сестра есть… Она в швальне Главвоенпорта работает.
– А ещё кого‑нибудь имеешь?
– Брат на линкоре строевым служит.
– Понятно! А моряком когда станешь? – с улыбкой спросил вестовой.
– Брат говорит, что меня в военно‑морское училище отдаст, – сказал мальчик и украдкой взглянул на Виктора. – Только ещё не скоро меня во флот возьмут.
– И вовсе совсем не возьмут, – буркнул Виктор. – Нос не тем концом пришит. Довольно странный нос…
– Юнга! – прикрикнул Красиков. – Опять авралишь?
– Да, а почему он мне подножку дал? Дал подножку и задаётся. Как же, победитель!..
– Нет, неправда, неправда! – возразил Митя и так покраснел, что веснушки на его лице стали белыми. – Я честно! Я без подножки! Это он о тротуар споткнулся. Я видел…
– И не ври, не ври! – настаивал Виктор. – Тротуар где, а я упал где?
Вестовой рассмеялся от всего сердца:
– Митрофан, смотри, какие котята! Ну‑ка, рассказывайте, что у вас случилось, а я вам чайку согрею. Хоть вы и арестованные, а кормить‑поить вас нужно.
Не успел он включить электрический чайник, не успели мальчики начать рассказ о своей баталии, как наверху раздался заливистый свисток, кто‑то прокричал: «Все наверх, с якоря сниматься!» Над кают‑компанией тяжело затопали. Застучала лебёдка. «Змей» покачнулся и вздрогнул, точно потянулся после сна.
– Батюшки! – воскликнул вестовой. – Поехали… А ведь в море волна! Пропала посуда!
Он бросился убирать свои драгоценные голубые тарелки. Мальчики переглянулись.
– Куда мы? – спросил Митя, приподнимаясь.
– Не знаю! – Виктор пожал плечами. – А ты испугался, сухопутная крыса?
– Ничего не испугался. Ты чего пристаёшь?..
Только убрав последнюю тарелку, вестовой вспомнил о мальчиках и растерялся.
– А вас куда? – спросил он, будто мальчики знали, в какой буфет их надо спрятать. – А с вами как? Беда, честное слово!
Он выбежал из кают‑компании и через минуту вернулся успокоенным.
– Ну, ребята, история получилась! – сообщил он. – «Змей» в море пошёл. Надо секретные приказы по месту назначения доставить на форт.[33]Штаб приказал в порядке высшей срочности. Вот как… Командир велел передать вам, что теперь вы, так сказать, не арестованные, а пассажиры. Можете даже на мостик подняться. Понятно? Командир велел на берег семафор передать, что вы у нас. Понятно?
– Понятно! – в один голос сказали мальчики и вскочили.
«Змей» шёл к воротам гавани. Семафор, переданный по приказу Кравцова на берег, читался так:
«На блокшив. Виктор Лесков и Митя Гончаренко с нами. Передайте работнице швальни Гончаренко».
ЮНЫЕ МОРЕХОДЫ
Когда ворота военной гавани остались за кормой и «Змей» пошёл по фарватеру, Кравцов обернулся к мальчикам, которые забились в угол мостика, и спросил:
– Ещё не помирились? Ну и будете со мной плавать, пока не помиритесь. Нет худа без добра: оморячитесь, по крайней мере форт увидите.
Его тон ободрил Виктора.
– Форт! – протянул он. – А я думал…
– А ты думал, что мы отправились в океан? Нет, пока мы далеко не ходим. Придётся вам, юные мореплаватели, составить мне компанию до форта и обратно. Это не займёт много времени. К ночи вернёмся в Кронштадт.
– Мне на линкор «Грозный» надо, – сказал Виктор. – Фёдор Степанович приказал…
– Это насчёт красных флажков? Понимаю! Но линкор далеко в море, мы его не нагоним. Через несколько дней флот вернётся в гавань, и ты получишь свои флажки. Ну, а ты, мальчик в кепке? Тебя зовут Митя? Ты не сердишься, что я взял тебя в море?.. Ты флажки не терял?
– Нет, не терял, – смущённо ответил Митя. – А на линкоре у меня тоже брат есть…
– А ещё где у тебя есть брат?
– А ещё больше нет.
Кравцов сделал серьёзное лицо и торжественно объявил:
– Вы зачисляетесь на корабельное пищевое довольствие. Помещаться будете в кают‑компании. Обязаны соблюдать установленный на корабле порядок службы и жизни. Всё уразумели? Прекрасно. Можете остаться на мостике, для вас это интересно… Лево руля, лево руля, так держать!
Юные мореходы принялись глазеть, не зная, чему отдать своё внимание в первую очередь. Очень интересно было наблюдать за штурвальным.[34]Он большой, широкоплечий, с немного рябым лицом и сжатыми губами. Светлые упорные глаза смотрят всё вперёд, всё вперёд, а крепкие большие руки легко поворачивают штурвал,[35]заставляют корабль послушно ложиться на заданный курс. Мальчики смотрели на штурвального и справа, и слева, и в упор, но краснофлотец, занятый своим делом, не удостоил их ни одним взглядом, и лицо его оставалось гордым и холодным.
Ах, хорошо быть штурвальным! Весь корабль подчиняется малейшему движению этого спокойного человека с упорными светлыми глазами. Но очень интересно также наблюдать волны, пенный след за кормой, оградительные знаки фарватера – вешки, буйки. Жаль, что у человека только два глаза: их не хватает, и приходится вертеться волчком, чтобы всё охватить.
– Кончится тем, что вы просверлите корабль сверху донизу и пойдёте под киль, – сказал Кравцов, стоявший на узеньком мостике «Змея». – Не мешать!
Мальчики, как намагниченные, прилипли к поручням. Виктор, обдумывая план действий, сказал:
– Сначала буду смотреть на волны, а потом буду учиться штурвалить. А потом, когда научусь…
– Я тоже научусь, – откликнулся Митя.
– Мне до тебя дела нет и не надо, – фыркнул Виктор. – Ты подножки даёшь… Таких корсары на реях вешали. Вот!
– И мне до тебя дела нет, – ответил Митя. – А подножек я не даю. Очень нужно. Я и без подножек сильнее тебя, хотя ты и толстый, а я худой.
– Скажи честное пионерское, что не даёшь подножек, – предложил Виктор.
– Честное пионерское! Очень мне нужно подножки давать! Я тоже корсаром могу быть. Я читал, как это…
– Смотри, смотри! Там за стенкой мачты блокшива.
– А там вышка службы связи. Правда?..
– И каменный сорокатрубный крейсер! Смотри, там!
– А вот здесь две мартышки на мостике базар устроили, – серьёзно отметил Кравцов. – Прошу прекратить гам!
У мальчиков вытянулись лица, и они замолчали. Вокруг всё было необычайно: серое небо низко висело над взлохмаченным морем, не переставая дул ветер, волны закипали белой пеной, и чем дальше уходили гранитные стенки гавани, тем выше становились волны. «Змей» качнулся раз, другой, третий. Потом он зарылся носом, и показалось, что море впереди вздулось водяным горбом, а море позади корабля вместе с Кронштадтом поползло вниз. Затем корма осела, море за кормой поднялось стеной, а впереди опустилось так низко, что у мальчиков захватило дыхание и во рту стало сладко. Так и пошло: море опускалось, поднималось, падало, снова вздымалось, и стало очевидно, что это самая настоящая морская качка.
– Штывает, – солидно сказал Виктор, подражая старым морякам. – А я могу не держаться за поручни.
– Я тоже.
Они выпустили поручни, но «Змей» провалился между двумя водяными холмами, и мальчики снова уцепились за холодный медный прут.
– Люблю штормовую погодку! – сказал Виктор баском и вдруг почувствовал, будто кто‑то начинает медленно выворачивать его наизнанку, как длинный чулок. Это было так противно, во рту стало так плохо, что он плюнул за борт.
– Кто плюёт с мостика? – строго спросил Кравцов.
– Я, – хрипло ответил Виктор, чувствуя, что вот‑вот чулок будет вывернут до конца и вместе с этим погибнет его доброе морское имя.
– И я, – эхом откликнулся Митя.
Кравцов повернул мальчиков к себе и заглянул в их лица. Виктор сделался пятнистым, загар уступил место зеленоватой бледности. У Мити веснушки стали почти незаметными, а глаза смотрели жалобно. Виктор хотел улыбнуться и не смог.
– Так‑так, – сказал командир «Змея» весело. – Молодые мореплаватели начинают знакомиться со своей родной стихией. Разве ты, Виктор, не ходил в свежее море?
– Нет, ходил один раз на «Ударнике»… Когда тихо…
– Крупный пробел в твоём воспитании. Что ж, постарайся восполнить его. Вот хороший случай немного оморячиться.
Виктору было не до этого. Ветер уже запел в снастях свою однообразную морскую песню, мелкие холодные брызги залетали на мостик судёнышка, мальчиков начала пробирать дрожь.
– Отправляйтесь вниз! – приказал Кравцов. – Главное средство от качки – это не бояться качки. Но если у вас ничего не выходит, лучше всего заснуть. И не стыдитесь, ребята. Морская история знает несколько знаменитых адмиралов, которые терпеть не могли качки и во время шторма не вставали с койки.
Мальчики не были знаменитыми адмиралами, но они единодушно признали, что морская болезнь – это гадость, и, подавленные, направились к трапу. Им казалось, что их ноги набиты ватой, во рту сладковатая ржавчина, а живот крепко стянут холодным железным обручем.