– Личной? – спросил Воробьёв и остановился.
– Так точно!
У Воробьёва была особая манера слушать и отвечать. Слушая, он немного выдвигал голову вперёд, а выслушав, продолжал внимательно смотреть в глаза собеседнику своими упорными, чересчур светлыми глазами. Сейчас, заинтересованный, он ответил быстро:
– Жду к себе через десять минут.
– Есть через десять минут!
Командир шёл по верхней палубе, празднично настроенный, влюблённый даже в этот серый день, в эту волну, которая казалась бесцветной после синей и тяжёлой волны Чёрного моря. За время ремонта он несколько раз ходил пассажиром на миноносцах, зачитывался лоциями,[48]вглядывался в Балтийское море, такое непривычное, такое непохожее на Чёрное и в то же время дорогое своей героической историей. А теперь вот оно, славное море, в каждой волне которого горит капля горячей русской крови, пролитой в боях за Балтику!
Впервые Воробьёв шёл далеко в море на своём миноносце, и этот миноносец должен был служить не хуже красавца эсминца на Чёрном море. Нет‑нет, во всяком случае не хуже! Машины, как он был в этом уверен, не откажут, хотя в штабе кое‑кто утверждал, что Воробьёв слишком торопил ремонтные работы. Люди?.. Команда на эсминце дружная, умелая. Всё идёт ладно, и обидно только то, что штаб продолжает держать эсминец на положении ремонтируемого корабля. Назначили «Быстрому» дополнительное испытание – большую пробежку в одиночку до Гогланда.
Утром, когда Воробьёв ждал ответа на свой запрос о месте встречи с действующими силами, была получена от штаба радиограмма о каком‑то профессоре Щепочкине.
Воробьёв задержался возле комендоров, проверявших материальную часть орудия, дал несколько указаний и отправился к себе по другому борту миноносца, провожаемый взглядами краснофлотцев.
– Сутулится он, что ли? – сказал один из них.
– Высокий больно, вот и кажется, что сутулится.
– Вчера видел, как он нашим гиревикам работу со штангой показывал! Силища!
– Говорят, в гражданскую войну от наркома часы за храбрость получил.
– А чего ж… Видать, человек крепкий.
Краснофлотцы всё ещё присматривались к новому командиру и каждый раз открывали в нём новые достоинства. Им нравилось в нём всё: то, что он всегда спокоен, ко всем одинаково внимателен, всё понимает с полуслова, но слушает до конца и при случае может нагнать холодка.
Командир остановился возле камбуза и глубоко втянул воздух. Пахло заманчиво. У плиты, помешивая в кастрюле, стоял величественный, почти грозный, лучший кулинар флота Иона Осипыч Костин. Он читал своему бывшему ученику – молодому коку – лекцию об искусстве варить флотский борщ и строго критиковал чрезмерное пристрастие некоторых коков к лавровому листу и перцу. Увидев командира, он оборвал нотацию на полуслове и отдал честь.
– Как дела, товарищ кок?
– Передаю опыт, товарищ командир.
– Очень хорошо! Желаю полного успеха.
Командир хотел продолжать путь, как вдруг Костин, почти неожиданно для себя, решился заговорить о деле, которое ему самому казалось невыполнимым.
– Позвольте обратиться с просьбой, товарищ командир?
– С личной?
– Так точно!
– Прошу зайти через пятнадцать минут, – ответил после короткого раздумья командир. – Через пятнадцать минут ко мне в каюту, – добавил он.
Давно командир не бывал у себя! Ночь и утро прошли в последних хлопотах, не было ни минуты свободной. Теперь так приятно умыться, опуститься в кожаное удобное кресло, взглянуть на фотографическую карточку, висящую над письменным столом, взять в озябшие руки стакан тёмно‑коричневого чаю с лимоном, закурить толстую папиросу и дымить спокойно‑спокойно, прислушиваясь к сильному дыханию машин. Начался поход – вот что замечательно!
Он протянул руку, снял трубку телефона, приказал соединить с радиорубкой, спросил, что нового, узнал, что ничего нового нет, и задумался. Поход начался. Очень хорошо! А что дальше? Где состоится свидание? Корабли сократили радиообмен, помалкивают, и теперь становится всё очевиднее, что штаб не рассчитывает на участие «Быстрого» в тактических занятиях. Но поход начался и будет продолжаться. Хорошо – всё дальше на запад, всё дальше, всё дальше на запад…
Он встрепенулся и открыл глаза как раз вовремя, чтобы без промедления ответить на короткий стук:
– Войдите!
Вошёл боцман и остановился у двери.
– Изложите просьбу, – коротко приказал командир.
Алексей Иванович заговорил неуверенно, с таким видом, будто сам удивлялся, что обращается к командиру с пустяками и хорошо сознаёт всю странность просьбы:
– Слышно на корабле, товарищ командир, что мы с «Водолея» какого‑то профессора снимать будем…
Командир кивнул головой:
– Вас интересует профессор Щепочкин?
– Никак нет… Профессор – личность мне неизвестная. Другой человек на «Водолее»… Мальчик… Братишка одной моей знакомой… Без дела в море подался, асестра беспокоится…
Командир поднёс стакан остывшего чаю к губам, чтобы скрыть усмешку:
– Что нужно сделать с мальчиком?
– Даром он в море болтается, и сестра беспокоится… Так вот, если случай будет… Хоть вы не любите пассажиров…
– Понятно, понятно, боцман, – прервал его командир. – Надо снять с «Водолея» мальчика… Кстати, как его зовут?.. Митя Гончаренко?.. Значит, надо раздобыть Митю Гончаренко, отдать под ваш надзор и сделать приятное его сестре. Так?
– Точно так! – обрадовался боцман, чувствуя, что дело идёт на лад. – Будьте уж так добры, товарищ командир!
– Один или два пассажира на корабле – разница невелика. Готовьте шлюпку, боцман. Профессора Щепочкина поручаю вам в придачу к этому мальчику. Вы свободны.
– Есть, товарищ командир! Премного благодарен!
Боцман бросился к двери и столкнулся с Ионой Осипычем, который всё никак не решался постучать.
Командир, увидев Костина, крикнул:
– Прошу!
Иона Осипыч вошёл и огляделся. Одна вещь в каюте командира сразу же привлекла его внимание и обрадовала: фотография молодой женщины и мальчика лет десяти. Мальчик был одет в морское, как одевают своих сыновей моряки: просто, без помпонов, многочисленных знаков различия и глупых надписей на ленточках бескозырок, вроде «Пират», «Шалун» и тому подобное. То обстоятельство, что командир имел сына одного возраста с Виктором, придало Ионе Осипычу смелости в его предприятии.
– Слушаю вас, товарищ кок. Изложите дело.
Кок прижал руки к груди.
– Товарищ командир, – начал он, – дело‑то вот какое… Не совсем дело, по секрету скажу, даже и беспокоить вас как‑то…
– Да вы без предисловий.
– Дело‑то вот какое, товарищ командир… Я бы и не просил… Так ведь Фёдору Степановичу что? Плывёт мальчишка, ну и пускай плывёт… А может быть, он голодует? А может, совсем режим сломал?.. Ведь он же что? Он же маленький, ну, как вот тот хлопчик, что у вас на карточке.
– На чём плывёт? Что надо сделать, чтобы восстановить сломанный режим? Слушаю вас, – серьёзно сказал Воробьёв, стараясь разобраться в положении.
– Да на «Водолее» он плывёт, товарищ командир, на «Водолее»! – воскликнул Иона Осипыч с таким видом, будто удивлялся, что Воробьёв не знает самых общеизвестных вещей. – Сегодня утром слышно было, что «Водолей» на запад идёт, на самый дальний форт… А что ему делать на форту, мальчику‑то? Совсем пустое дело… Ну, как та горчица после обеда…
Командир кивнул головой:
– Согласен. Мальчику незачем болтаться по фортам и «Водолеям». Но какое отношение к нему вы имеете? Хотите сделать приятное его сестре?
– Да у него же нет сестры!
– У Мити Гончаренко?
– Так он же не Митя Гончаренко, – заспешил Иона Осипыч. – Он же Лесков, Витя. Сыночек минёра Лескова, того самого, который, может, слыхали, от мины погиб. А Витька – воспитанник наш, блокшива то есть. По глупости в море ушёл, а теперь режим сломал… Так, может, если можно…
Воробьёв медленно заговорил:
– Не люблю пассажиров… Бродят, глазеют, путаются под ногами, норовят попасть на командирский мостик или за борт – им всё равно куда. Сначала восхищаются каждой мелочью, потом укачиваются, спят в неположенное время, в неуказанных местах…
Иона Осипыч виновато опустил глаза. По‑видимому, всё пропало.
– Но вашу просьбу я выполню, – продолжал командир. – Мы должны взять с «Водолея» профессора Щепочкина. А где есть один пассажир, там… Словом, вашу просьбу выполнить можно. Но с «Быстрого» вы заберёте мальчика на линкор. Так? Теперь всё в порядке.
Костин‑кок, пятясь к двери, забормотал слова благодарности.
Послышался свисток переговорной трубы. С мостика сообщили:
– Товарищ командир, на горизонте транспорт «Водолей».
КАК В СКАЗКЕ
Только что чёрный одноухий Митрофан бродил по палубе, тыкался носом в мешки и ящики, вежливо уступал дорогу людям, сладко жмурился, когда кто‑нибудь из моряков почёсывал у него за ухом, а теперь исчез, будто его никогда и не бывало на «Водолее».
– Как ты думаешь, где он? – спрашивал встревоженный Митя.
– Откуда я знаю? Спит где‑нибудь. Кошки всегда перед обедом спят, – равнодушно отвечал Виктор.
Он с завистью наблюдал за кораблём, который темнел на горизонте и приближался с каждой минутой.
– Вот быстро идёт! Что это за корабль?
Почти всё население «Водолея» столпилось на верхней палубе, разглядывая встречный корабль. Но Мите было не до него. Он самостоятельно двинулся на поиски Митрофана – исследовал все закоулки на верхней палубе, заглянул в кают‑компанию, в кубрик и даже в капитанскую каюту, навёл справки у машинистов и кочегаров, по четвероногое корабельное имущество, как видно, всерьёз решило потеряться. Мальчик чувствовал свою ответственность перед вестовым «Змея» и перед Кравцовым: ведь это он, Митя, унёс Митрофана на плече со «Змея», а теперь Митрофан пропал!
Мимо огорчённого мальчика пробежал матрос и крикнул:
– Чего один бродишь? Иди посмотри на миноносец!
На «Водолее» уже разобрались, что встречный корабль был миноносцем, сейчас же совершенно правильно решили, что это «Быстрый», начавший поход после ремонта, напомнили друг другу фамилию его командира, перечислили его достоинства, в том числе пристрастие к гребному и парусному спорту.
– Вот быстро идёт! – сказал Виктор, когда к нему присоединился Митя, расстроенный неудачными поисками. – Не то что мы… Он к боевым кораблям спешит. А мы здесь так и будем болтаться…
Миноносец приближался. Уже можно было различить фигурки людей на верхней палубе. Казалось, что корабль замедляет ход. Зоркий Митя уже разглядел на борту миноносца Алексея Ивановича Щербака и обрадовался, что встретил в море знакомого человека.
Миноносец стопорил: за его кормой вздулся высокий бурун, а трубы пыхнули коротким дымом.
На «Водолее» зашумели, кто‑то крикнул: «Классно! Высшая марка!» «Быстрый» уже покачивался неподалёку от «Водолея», и от борта миноносца шла шлюпка, выгребаясь против волны. Всё это сделалось так быстро, что мальчикам осталось только моргать глазами. Откуда им было знать, что боцман Щербак превзошёл на этот раз самого себя и посадил шлюпку на волну с небывалым мастерством.
– Нет, каков спуск! – волновались курсанты. – Килем на пятку волны, вёсла на воду – и пошёл. Вот это моряки!
Митя тихонько сказал приятелю:
– Попросим боцмана, чтобы нас с собой взял. Алексей Иванович добрый. Тогда мы на флот попадём, да, Витя? Попросим… Только Митрофана надо сначала найти.
– Так он и возьмёт! – пробормотал Виктор, но насторожился.
– Хорошо гребут! – восхищались курсанты. – Какой гребок: длинный, сильный, чёткий, ровный!
Шлюпка подошла вплотную к «Водолею», щеголевато развернулась бортом. Боцман отдал честь капитану, стоявшему на мостике, и весело крикнул:
– Мы за пассажирами: за профессором Щепочкиным и за ребятами. Просим отпустить поскорее.
И началось что‑то сказочное, в чём ни Виктор, ни Митя так и не сумели разобраться. Шлюпка очутилась у самого борта «Водолея», кто‑то схватил Виктора под мышки, перебросил его за борт, и, когда шлюпка поднялась на волне, хлоп! – Виктор очутился возле чернобородого, хлоп! – и рядом с ним на банке[49]сел ошеломлённый Митя: На борту «Водолея» послышался топот, кто‑то закричал:
– Одну минутку, одну минутку!
Над шлюпкой свесились ноги в слишком коротких брюках, в шлюпку спрыгнул обладатель плоского чемодана, а за ним последовал и сам чемодан, переданный курсантом.
– Щепочкин, – отрекомендовался боцману обладатель чемодана. – А это очень мило с вашей стороны, что вы за мной заехали.
– Рад служить! – ответил боцман и с большим трудом заставил себя воздержаться от колкости по поводу того, что, как известно, по морю не ездят, а ходят.
– Митрофан! Митрофан! – закричал вдруг Митя вскакивая. – Алексей Иванович, возьмите Митрофана!.. Алексей Иванович, мы кошку забыли!
– Ну нет, хвостатого пассажира нам не нужно, – заявил Алексей Иванович. – Сядь, Митя! Кошки на миноносцах не выживают. Слишком у нас железа много. – И скомандовал: – Вёсла на воду!
Шлюпка пошла…
Прощай, старый, добрый «Водолей»! Прощай, водолаз, чья резиновая роба так напугала ночью мальчиков! Прощайте, курсанты, спасибо за волшебную горошину! Рано или поздно юные путешественники вспомнят о ней. Прощай, одноухий чёрный Митрофан! Что‑то тебя ждёт, любитель шоколада, променявший бархатные диваны кают‑компании «Змея» на невзгоды и опасности морского странствия на чужом судне?.. Прощай, прощай!..
Гребцы работали во всю мочь; вёсла в их руках не имели веса; море для них не имело волн; шестёрка[50]приближалась к миноносцу. Виктор взглянул на него и вдруг вскочил, подпрыгнул.
– Костин‑кок! – завопил он. – Там Костин‑кок, Костин‑кок! Ура!
– Не шуметь на шлюпке! – строго приказал боцман. – Не умеешь вести себя, юнга! На место!
Всё равно кок, чудесный Костин‑кок, был уже в двух шагах. Он смотрел на Виктора, и его лицо вполне – о, вполне! – заменяло солнце, которое всё никак не могло пробиться сквозь тучи. Гребцы будто спешили приблизить счастливую встречу и длинными гребками бросали шлюпку вперёд: и‑раз, и‑два! и‑раз, и‑два!
– Это Костин‑кок, – шептал Виктор Мите. – Я тебе говорил… Он, ух, добрый! Он всё может готовить: компот, котлеты… А ещё он пирог «мечта адмирала» приготовит. Это потом, когда сына найдёт. Такого пирога никто на флоте ещё не ел.
Митю не заинтересовал даже пирог «мечта адмирала». Он грустно смотрел на «Водолея», который спокойно продолжал свой путь. Бедный, бедный Митрофан! Мальчик был уверен, что теперь одноухого кота ждут самые страшные злоключения…
Тем временем на «Водолее» действительно разыгралось драматическое событие.
Палубный матрос решил, что теперь он должен навести порядок. Четвероногое корабельное имущество с уходом мальчиков превратилось в бродячий скот, и из этого надо было сделать решительные выводы. Напрасно курсанты пытались утихомирить матроса: он заявил, что на «Водолее» крыс не имеется и что, следовательно, «Водолей» обойдётся без котов, да к тому же одноухих. Тьфу!
Высоко поднимая длинные ноги, ненавистник кошек крался вдоль ящиков и бочек, готовый выполнить свой страшный замысел во что бы то ни стало. Опасность снова нависла над Митрофаном, и, казалось, никакая сила не могла предотвратить ужасную развязку.
Развязка наступила.
Ненавистник кошек неожиданно остановился, попятился, расставил ноги и развёл руками, как человек, увидевший нечто совершенно непонятное. Ему навстречу по палубе шёл Митрофан. Он двигался медленно, торжественно, выгнув шею, опустив голову и сердито урча. В зубах он держал громадную крысу с длинным хвостом.
Это была настоящая крыса – серая с ржавчиной старая крыса, одна из тех, без которых не обходится ни одна гавань и ни одно судно.
Митрофан положил добычу на палубу, сел и беззгучно открыл рот, как бы спрашивая: «Если это не крыса, то объясните, пожалуйста, что вы называете крысой?»
Теперь одноухий чёрный любимец Мити мог ничего не бояться на «Водолее».
НЕУДАЧНЫЙ РАЗГОВОР
Никогда в крохотной каюте боцмана Щербака не бывало так людно и весело. Мальчики за обе щеки уплетали борщ и жаркое. Костин‑кок прислонился к двери, скрестил руки на груди и не спускал сияющих глаз с Виктора, а боцман курил у открытого иллюминатора, бесконечно довольный тем, что Митя попал под его опеку. Он уже нарисовал себе картину, как приведёт Митю к его родному дому, как выбежит навстречу Оксана Григорьевна, всплеснёт руками и, может быть, обрадуется боцману не меньше, чем своему братцу.
– Так‑то, гроза морей Виктор! – сказал Иона Осипыч. – Задал ты беспокойства всему блокшиву! Недоглядели за тобой – и пожалуйста, в море удрал, режим сломал. Хорошо, что я тебя нашёл… Ешь с хлебом, тебе говорят!
– Как это вы, ребята, попали на «Змей»? – спросил Алексей Иванович, улыбаясь Мите.
– Нас арестовал командир Кравцов, – не без гордости сообщил Виктор. – За буйство на стенке. Мы с Митей на стенке кормили друг друга пылью…
Костин‑кок обратил взгляд на Митю, и тот залился румянцем. Он легко краснел, этот вихрастый, веснушчатый мальчик со вздёрнутым носиком. Костин, как показалось Мите, смотрел на него недружелюбно, и мальчик был недалёк от истины. Простодушный Костин‑кок возлагал всю ответственность за последние проступки своего любимца исключительно на Митю и, уж конечно, не на Виктора.
– Значит, подрались?.. А кто первый начал? – поинтересовался Алексей Иванович.
Лучше бы он не задавал этого вопроса! Но разве мог знать Алексей Иванович, что этот разговор будет неприятен Ионе Осипычу!
– Первым начал я, – признался Виктор с лёгким сердцем, так как ему уже пришлось однажды сделать такое же признание на палубе «Змея».
Костин поджал губы и нахмурился. Признание Виктора больно задело его чувствительное сердце. Поднять дебош, и где? – на стенке военной гавани! И с кем? – с береговым мальчишкой! Этого ещё не хватало…
– Ну, и кто кого? – спросил боцман, уверенный, что Мите пришлось солоно.
Костин бросил на Виктора гордый взгляд. Вот сидят два малыша – широкоплечий, крепкий юнга Лесков, за питанием которого изо дня в день следил лучший кок флота, а рядом с ним мальчик с тонкой шеей, жилистый, худенький. Кто кого? Ну‑ка, Виктор, скажи, что ты из него сделал там, на стенке? Виктор поёжился. Тут уж было труднее соблюсти беспристрастие, тем более перед лицом Костина‑кока, но что случилось, то случилось, и вовсе не надо Мите так смущаться. Неужели он думает, что Виктор не решится сказать правду?
– Он мне всыпал, – тихо проговорил Виктор.
– А ты мне тоже крепко задал, – поспешил вмешаться Митя, заметивший, как округлились глаза Костина‑кока, как высоко поднялись его брови. – Ты хорошо дерёшься, очень хорошо! Ты не виноват, что о тротуар споткнулся…
Надо было говорить всю правду, и Виктор сказал её:
– Нет, это я только в первый раз о тротуар споткнулся. А во второй раз и ещё раз ты мне сделал нокаут, хоть ты и не знаешь бокса. Я бы тебе тоже сделал нокаут, только я не успел, потому что нас арестовали…
Алексей Иванович отодвинул кресло, на котором сидел Виктор, достал из нижнего ящика шкафа пёструю картонную коробку и положил её перед Виктором:
– Это тебе за правду‑матку, юнга! Вижу, что ты честный паренёк.
– Спасибо, – сказал Виктор, подвигая коробку‑Мите. – У нас уговор: всё пополам.
– Каковы малыши! – воскликнул боцман. – Вот, товарищ Костин, сказано: друга в море ищи! Жаль, Витя, что ты мало у нас погостишь. Не хотелось бы дружков разлучать. – И в ответ на вопросительный взгляд Виктора боцман пояснил: – Скоро мы к эскадре присоединимся, придётся вас с товарищем Костиным на линкор «Грозный» перебросить.
На линкор! Виктор ушам своим не поверил. Он вскочил, вцепился в Иону Осипыча, засыпал его нетерпеливыми вопросами:
– Правда, дядя Иона? На линкор, да? А зачем ты на линкор? Да говори же, дядя Иона!
Иона Осипыч с важным видом сообщил:
– По именному вызову командования «красных» направляюсь на линкор «Грозный» заменить Кузьму Кузьмича Островерхова, кормить весь линкор. Кузьма‑то Кузьмич на берегу остался. Заболел он.
– О! Весь линкор кормить! – с восхищением произнёс Виктор. – И меня возьмёшь? Непременно возьмёшь?
– Ну что же, куда от тебя денешься, – милостиво согласился Костин‑кок, который, конечно, и без просьб Виктора ни за что не расстался бы с ним. – Так и быть, возьму…
– И Митю! – сказал Виктор таким тоном, будто это подразумевалось само собой.
Костин‑кок молча убирал со стола. Щербак взглянул на обеспокоенного и смущённого Митю.
– Нет, Митя на линкор не пойдёт, – сказал он спокойно и твёрдо. – Нечего ему делать на линкоре. Мы с ним до Кронштадта не расстанемся. А теперь, ребятки, поднимитесь на верхнюю палубу, воздухом подышать. Но с юта не уходить… Марш!
Мальчики оделись и вышли. Виктору было весело. Кончилось медлительное плавание на «Водолее», и сам «Водолей» скрылся за горизонтом. Перед Виктором лежал верный путь на линкор. Ещё немного – и юнга получит флажки, победителем вернётся в Кронштадт и сможет прямо взглянуть на Фёдора Степановича.
Митя был опечален. Только что он приобрёл друга, первого друга в Кронштадте, и вот уже должен с ним расстаться и, как видно, надолго, если не навсегда. Правда, в Кронштадте они могут встретиться, но ещё вопрос, разрешат ли взрослые их дружбу. Начало было неблагоприятным: толстый, важный Иона Осипыч во время обеда смотрел на Митю так неприязненно, так холодно, что Митя мог прийти лишь к одному выводу: кок был против дружбы мальчиков
«Очень надо, – думал огорчённый Митя, – я не набиваюсь. А только я не виноват, что нас в море забрали и что Виктор юнга, а я штатский. Я тоже моряком буду. Подумаешь'»
Мальчики остановились на юте. Бурун за кормой поднялся вровень с дрожавшей палубой, кипел, бурлил. Миноносец мчался вперёд. Сильный воздушный ток шёл над кораблём; пенный след терялся вдали. Мальчики почувствовали себя на настоящем корабле.
– А на линкоре ещё лучше! – похвалился Виктор таким тоном, будто уже давным‑давно был знаком с этим кораблём. – Я там всё осмотрю, как только получу красные флажки, всюду полезу: и в кочегарку и даже в трюмы – всюду…
– А ты мне так и не рассказал про красные флажки, – напомнил Митя.
– В Кронштадте узнаешь, – уклончиво ответил Виктор. – Только там мы не сразу увидимся. Сначала мне нужно пять суток без берега отсидеть… Думаешь, легко?..
– О! – произнёс Митя, с благоговением и грустью глядя на товарища. – А ты мне не говорил…
– Мало ли чего не говорил! – Виктор пожал плечами. – Это ещё ничего – без берега отсидеть хоть и пять суток. А вот как зачислят на чёрные сухари да на забортную воду, как в старину делали, – тогда запищишь. Нам, морякам, всякое бывает. А думаешь, флажки легко достать?.. Попробуй!
Митя был подавлен величием своего друга. Он хотел помочь Виктору в его тяжёлом положении и робко предложил:
– Ты на линкоре непременно Остапа найди. Он строевой, он всё знает… И дядя Грач знает. Они дружки, как мы с тобой…
Корма миноносца дрожала под ногами так, что начинали чесаться пятки. Каждый оборот винтов приближал «Быстрый» к эскадре, приближал разлуку маленьких друзей.
КОРАБЛИ УЧАТСЯ
Ночь в море была богата событиями.
Миноносцы «красных» проявили лихость, которую так ценили моряки: расчётливо и в то же время смело они произвели две атаки. Заградители удачно поставили мины. Разведчик «синих», лёгкий крейсер, «получил повреждения». Но в ту же ночь тральщики «синих» начали свою работу сразу в нескольких местах. Они протралили «минные заграждения» – убрали «мины», встречавшиеся у них на пути, приготовили безопасную дорогу для своих боевых кораблей. Нельзя было сказать, откуда пожалуют главные силы противника, чувствовалось одно – противник силен.
Утро застало эскадры в свежем море. День пришёл неспокойный, точно природа приняла участие в суровой игре людей. Игра не прекращалась ни на минуту. Первый ход делали линкоры. Исходное положение игры было одним и тем же: кильватерной колонной,[51]строго соблюдая расстояния, шли на запад линейные корабли. Каждый из них был самостоятельной грозной силой, могучей боевой единицей, но сейчас их будто связывала невидимая цепь.
Вдали, но обеим сторонам линкоров, бежали миноносцы – длинные, с высокой грудью, хищные, тоже связанные невидимой цепью боевого строя. Всё это двигалось вместе, не изменяя расстоянии, и, если бы не пенный след за кормой, если бы не всплески волн, разрезанных и отброшенных форштевнями,[52]можно было бы подумать, что флот замер в неподвижности под быстрыми и низкими серыми тучами.
Над мостиком «Грозного» взлетели сигнальные флаги, и всё кругом изменилось. Линкоры сделали крутой поворот, двинулись строем фронта. Разбежались миноносцы, освобождая им дорогу. Броненосные великаны вспахивали море, как лемехи громадного плуга. Новая комбинация флагов над мостиком линкора, в ответ взлетают такие же флаги над другими линкорами, корабли делают крутой поворот, отмеченный на поверхности моря округлым пенным следом. И снова линкоры идут в кильватер друг другу, а миноносцы бегут в охранении…
– Красота, Остап! – сказал краснофлотец, стоявший у орудийной башни на корме «Грозного».
– Красота, Грач! – повторил его товарищ.
– Вот и пришлось нам в наркомовском походе побывать.
– А наркома‑то до сих пор и не видели. И надо же было старшине нас в трюм послать! Нарком приехал, а мы в трюме возимся. А хотелось бы…
Он не закончил. Подчиняясь сигналу флагмана, миноносцы правого борта круто развернулись и помчались на линкоры. Они вырастали с каждой секундой – стремительные, яростные, будто охваченные желанием со всего разбега протаранить броненосных великанов. Вот уже близко, вот уже хорошо видны люди на верхней палубе, минные аппараты, орудия. Сейчас удар, взрыв!.. Но когда у людей, наблюдавших эту картину, начали учащённо биться сердца, миноносцы проскользнули в промежутки между линкорами с такой уверенностью, будто линкоры стояли на месте, а не мчались вперёд со скоростью поезда, С правого борта расстилалось пустынное море.
– Здорово! – со вздохом прошептал Остап.
Миноносцы снова проскочили между линкорами, заняли свои места в охранении, и на верхней палубе линкора начались обычные заботы. Строевой старшина нашёл дело всем вахтенным: одним смести с палубы крупинки гари, налетевшей из труб, другим поправить брезент, прикрывавший командирский ход, третьим протереть медяшку на верхней палубе.
Остап Гончаренко и его товарищ Грач отправились на срез[53]освежить медные рамы иллюминаторов. Работа, казалось бы, не очень увлекательная, но всё, что касалось службы корабля, как видно, представляло для друзей большой интерес. Сначала они работали каждый сам по себе, но затем Остап подошёл посмотреть на достижения товарища и, как бы между прочим, заметил:
– Что‑то у тебя рама не смеётся… Посмотри на мою.
Грач посмотрел, про себя признал, что Остап действительно надраил[54]медь до полного блеска, и сказал:
– Ничего особенного… Потом посчитаемся, у кого лучше будет!
Они снова с азартом принялись за иллюминаторы, подзадоривая друг друга. Так получалось всегда – стоило им вместе взяться за какое‑нибудь дело, как начиналась борьба, гонка, азарт. И любое дело вдруг становилось увлекательным; то один, то другой находил способ выполнить свою часть работы лучше, быстрее, чем товарищ, а когда товарищ отставал не на шутку и мрачнел, опередивший приходил ему на помощь, и снова становилось хорошо, весело.
– Да ты не дави, не дави! – крикнул Остап. – Оттого у тебя и нет ровного блеска, что ты давишь… Ты полируй легко, вот…
Грач попробовал – и впрямь получилось лучше. Он засмеялся.
– Весело работает, – сказал невысокий, плотный, уже пожилой командир с серебряными висками, который только что зашёл в салон и, заинтересованный, с улыбкой наблюдал через стекло иллюминатора за чернобровым краснофлотцем.
Его спутник, молодой худощавый моряк, посмотрел на краснофлотцев и тоже улыбнулся.
Пожилой командир нажал на иллюминатор, повернул его на оси. Грач, которому со свету не было видно, кто это, крикнул:
– Подождите трошки, товарищ, сейчас кончу!
Он решительно закрыл иллюминатор и продолжал орудовать суконкой с удвоенной энергией.
– Строгий какой! Не мешай – и всё тут, – с улыбкой одобрил его пожилой командир.
Друзья кончили работу, придирчиво осмотрели её. Каждый из них, конечно, нашёл, что он справился с задачей лучше, и, захватив своё снаряжение, они отправились со среза на верхнюю палубу в надежде увидеть наркома. Товарищи сказали им, что нарком минут десять назад был в салоне и теперь пошёл по низам корабля.
РЕПЕТИЦИЯ В КЛУБЕ
Нарком отдавал осмотру линкора всё свободное время. Он шёл в машинное отделение, в кубрик, в орудийные башни, появлялся неожиданно, смотрел, как работают моряки, вглядывался в многообразную жизнь, которая кипела на громадном корабле.
Молодой политработник у карты Финского залива объяснял краснофлотцам значение тактических занятий. У шахты санитары учились поднимать «раненых» на носилках. В плутонге[55]за столом комендоры занимались с артиллеристом по теории.