Но когда смотрю ему в лицо и Картер еле заметно улыбается, я знаю, что мы думаем об одном и том же: «Но я была такой с тобой. Совсем недавно».
– глава двадцатая –
Картер
После восемнадцатичасовых рабочих дней и нулевого общения вне работы я сажусь на самолет до Нью‑Йорка, задаваясь следующим вопросом: тот факт, что на календаре 21 декабря, а вечеринки в Лос‑Анджелесе, на которых я был, касались исключительно дел, – не превращает ли меня этот факт в выдающегося карьериста и пугающего одиночку?
Одну вечеринку устроили Майкл Кристофер со Стеф – жаль, что на этот раз не костюмированную – но она по времени наложилась на мероприятие от Paramount. Джона приглашал меня посмотреть на его новую квартиру в Западном Голливуде, но в мой единственный свободный вечер у него была назначена встреча с адвокатом по вопросу банкротства. В итоге мы обменялись небольшими подарками во время ланча у уличного лотка рядом с моим домом.
Иви я почти не видел, но вроде бы теперь у нас перемирие. Шаловливые ручки помогли? Или, может, потому, что я сказал ей о застрявших у нее между зубами семенах мака на летучке в понедельник, и ее благодарный взгляд красноречиво говорил: «Ты больше не сатанинский приспешник». Как бы то ни было, отношения между нами смягчились, и я так этому рад, что готов всплакнуть. Еще никогда в жизни я не был так сильно занят работой, еще никогда так отчаянно не стремился проявить себя и заявить о своей незаменимости. Но видеть ее лицо при встречах в коридоре или слышать ее голос, доносящийся из кабинета, – все это сделало последние три недели более‑менее сносными.
Бессмысленно, я это и сам понимаю. Ее голос должен был напоминать мне о тикающих часах и что уведомления о денежных поступлениях каждые две недели вот‑вот прекратятся.
|
|
Тем не менее при таких исходных данных я чувствую себя в вменяемым и крепко стоящим на ногах. Вот только жутко осознавать, что чем бы дело ни обернулось, она больше не будет моей коллегой. Поэтому предпочитаю перейти в режим страуса и просто не думать об этом.
***
Через два дня Рождество, и я с семьей хожу по магазинам. В торговом центре полно народу, но несмотря на то, что кругом не протолкнуться, этот предпраздничный хаос дарит хорошее настроение.
Я обожаю своих тетушек Дорис и Долорес. Они сестры моего отца – близнецы, разумеется – и несмотря на внешнее сходство, сильно отличаются друг от друга. Сколько их помню, Дорис всегда была натурой страстной, а Долорес сдержанной. Если Дорис хотела на ужин бургер, Долорес предпочитала рыбу. Если одна рвалась посмотреть комедию, у другой появлялось настроение для фантастики.
– Чего такой тихий, Оболтус? – интересуется Дорис, как видно, по‑прежнему отказываясь понимать, что мне около тридцати лет. Она разглядывает меня, стоя по другую сторону от вешалки с одеждой, а ее голубые глаза от непомерно толстых линз очков кажутся в три раза больше обычного. – О чем задумался?
Копаясь в разложенных на столе разноцветных поло, Долорес оглядывается на сестру.
– Он мальчик. Они ни о чем не думают.
Я икоса смотрю на нее.
– Полегче, Долорес.
В магазине на повторе играет праздничная музыка. Долорес прищуривается.
– Вы только посмотрите на него. Он же вянет на глазах.
Мама мягко кладет руку мне на плечо.
|
|
– Ты так измотан работой, дорогой?
О проблемах на работе она ничего не знает. Не стану же я рассказывать, как пару месяцев назад ее старший сын обмазывал автозагаром женщин без их на то согласия и занимался контрабандой блесток и острых соусов. Я не говорил про своего босса и что работать с ним все равно что впустить в свою жизнь реального Рона Бургунди. Естественно, я не упоминал о небольшом шансе переехать сюда, потому что устроенное в таком случае мамой не пойдет ни в какое сравнение с подлянками Иви. И ни слова не проронил, что девушка, с которой я познакомился на вечеринке несколько месяцев назад, стала для меня одним из важных людей в моей жизни, и что я чувствую себя слегка страдающим влюбленным.
– Интересно, – показывая на копающуюся в стопках футболок Долорес, говорю я, – что за чудовище посреди рождественского шопинга станет доставать каждую футболку и разворачивать ее?
Долорес бросает на меня уничижительный взгляд.
– Ты вообще представляешь себе, сколько времени требуется, чтобы все это аккуратно сложить, Ди‑Ди? – я начал так называть своих тетушек задолго до того, как оценил эти буквы и понял, что они означают [имеется в виду размер чашки бюстгальтера DD – прим. перев.]. Они всегда смеялись над этим прозвищем, но спустя больше чем двадцать лет мама уже не находит его забавным. Она укоризненно смотрит на них обеих, от чего я смеюсь. Переложив пакеты с покупками в другую руку, я иду за ней к следующему столу.
– Милый, – говорит мама, – расскажи, что тебя беспокоит. У тебя какие‑то неприятности? Знаешь, я тут видела тот эпизод «Закона и порядка», где говорилось о теневой стороне Голливуда, – к концу фразы она понижает голос, и ее сережки позвякивают, пока она перебирает рубашки. – В общем, там рассказывалось обо всем. И о проституции, и о бандах, и о торговцах наркотиками, – она смотрит на меня широко распахнутыми глазами. – Ты же не рядом со всем этим живешь?
|
|
– Нет, мам. Теневая сторона – это на другой стороне Лос‑Анджелеса. Где Джона живет.
Теперь мой черед получить неодобрительный взгляд.
– Мам, я в порядке. Кстати, о нем и думал. Интересно, не одиноко ли ему на Рождество.
Я отличный манипулятор, и в этой семье я научился одному гениальному ходу: если хочешь перевести разговор на другую тему, упомяни Джону.
Мама хмурится, и хотя я уверен, что она раскусила мой маневр, все равно не может удержаться и не защитить своего непогрешимого сына.
– Ты же знаешь, как он занят, – говорит она мне и Долорес с Дорис, которые подошли к нам и тоже слушают. – Он сказал, что все будет хорошо. Что будет с друзьями. Уверена, у него есть важная работа, которая не позволяет ему уехать на праздники.
Кивнув, я решаю смолчать по поводу графика Джоны. Еще недавний Картер выболтал бы все детали падения Джоны, о его проблемах с деньгами, приключениях и банкротстве, потому что – хотя бы на несколько минут – это будет означать, что хороший сын – это я. Но сейчас внутри я ощущаю странное желание защитить и покровительствовать.
Покровительствовать Джоне… Может… он мне начинает нравиться?
– У него полно дел, – соглашаюсь я.
Мама кладет на место совершенно отвратительную рубашку и, глядя на меня, прищуривается.
– Обычно в этом месте ты как‑нибудь цветасто его называешь и напоминаешь, как много времени прошло с его последнего приезда.
– Может, я решил вести себя по‑взрослому.
– Думаю, в тебе этого и так довольно, – возражает она. И вот она – маленькая искорка, которую я обожаю. Мне всегда было интересно, как много мама знает о жизни Джоны. Конечно, они время от времени разговаривают, потому что он рассказал ей про Иви, но домой он прилетает редко, а засунуть родителей в металлическую трубу смерти, которую пилотируют (по их словам) алкоголики, вообще не вариант.
Сейчас мне двадцать восемь лет, от родителей я съехал, когда мне было девятнадцать, но до сих пор иногда скучаю по маме, папе и куче безумных родственников. Не представляю себе, как с этим справляется Джона. Хотя, может быть, именно так и справляется. Ведь если приедет домой, то сразу же поймет, в каком он сейчас дерьме. Так что ему проще быть идеальным Джоной, которого все они знали, нежели теперешним и настоящим.
– Лос‑Анджелес… настоящая пропасть, – запинаясь, отвечаю я.
Мама как‑то по‑своему понимает мои слова и, кивнув, начинает складывать ту ужасную рубашку.
– Просто смотри, чтобы самому не провалиться в эту пропасть.
На обратном пути я сажусь на заднее сиденье вместе с Дорис. Спустя десять минут она засыпает, от чего приходится молчать, зато можно достать телефон, чтобы проверить входящие сообщения, а заодно и похандрить немного без лишних свидетелей.
Не хочу врать: я расстроен, когда открываю диалог с Иви и понимаю, как много времени прошло с тех пор, как наши отношения немного наладились. Начинаю перечитывать кое‑что из нашей переписки, гадая, что, может, я просто придумал себе ту Иви – более умную, веселую и более сексуальную, нежели она есть на самом деле.
Нет, не придумал. Та Иви в переписке именно такая, какой я ее и запомнил, и даже такая, какой я вижу ее каждый день в офисе – разве что в ней еще больше огня.
***
Пока несу пакеты в дом, звонит мой телефон, и я не сразу верю своим глазам, когда вижу высветившееся на экране имя.
Зак Баркер – один из моих любимых клиентов, кого я с театральных подмостков привел в большое кино. Ему предложили роль в экшне, когда в последнюю минуту пришлось заменить одного из актеров второго плана. Так что несмотря на тот факт, что его жена Авайя живет в Нью‑Йорке и ждет их второго ребенка, он срочно нужен на съемочной площадке. Не самая идеальная ситуация, конечно, но я слышал, что Авайя решила остаться и дождаться начала каникул у старшего сына, чтобы как раз к дате родов прилететь в Калифорнию.
– Привет, Зак, – говорю я и, подняв голову, смотрю на падающий снег. – Вернулся в Нью‑Йорк?
– Я все еще в Лос‑Анджелесе. А Авайя с Джошем там. Поэтому я и звоню.
От предчувствия катастрофы сердце начинает биться быстрее.
– Говори, что случилось.
– Джейсон сломал ногу, – говорит он, и я морщусь.
Джейсон Довер, исполнитель главной роли.
– Так. И что это значит? – прохаживаясь по подъездной дорожке, спрашиваю я.
– Мы почти закончили, так что они решили отснять остальные сцены, касающиеся него, а для других пустить в кадр дублера. Но им пришлось изменить график съемок, и я смогу приехать домой только завтра.
– Хочешь, чтобы я кому‑нибудь позвонил или… что‑то сделал?
– Мне нужна помощь Друга Картера, не Агента Картера.
– Да, конечно.
Он смеется.
– В следующую секунду ты можешь пожалеть.
– Говори давай.
– Я должен был прилететь еще вчера и отвести Авайю на сегодняшнее занятия по подготовке к родам.
– Куда‑ куда? – от моего хохота изо рта появляется облачко пара в холодном воздухе. Маленький мамин садик замерз, заброшенные виноградные лозы покрылись ледяной коркой и припорошены снегом. Группка подростков ютится на углу одного из домов чуть дальше по улице. Огоньки от их самокруток мерцают в наступающих сумерках.
– Ну вот… – делает паузу Зак, после чего снова смеется. – Я же говорил.
Я зажмуриваюсь и пальцами сжимаю переносицу.
– Нет‑нет. Это даже круто.
– Ты такой врун.
– А ты уверен, что Авайе это подходит? – мы знакомы с ней с тех пор, когда она еще не встречалась с Заком, но мне не хочется, чтобы ей было дискомфортно.
– Как раз она и предложила тебе позвонить.
Открыв глаза, я смотрю на затянутое снежными тучами небо. Мне нравится общаться со своими клиентами. Этот же разговор просто… странноват.
Но разве я могу тут отказать. Занятия по подготовке к родам. Вперед.
***
Если бы меня спросили, что у меня сегодня было в планах, я бы ответил: Xbox с кузенами, упаковка подарков с Ди‑Ди, снова и снова перечитывать старые смс‑ки Злючки и от расстройства съесть целую упаковку мороженого, в чем обвинить потом отца.
Возможность оказаться вечером с чьей‑то женой в кругу беременных женщин и их партнеров в голову мало кому придет.
Тем не менее я здесь.
Встречаю Авайю снаружи, мы обнимаемся, обмениваемся любезностями и парой слов о погоде. Поначалу немного странно, потому что я не знаю, куда смотреть и что говорить – да хотя бы как обнимать женщину с огромным беременным животом.
Как и всегда, Авайя разряжает обстановку.
– Готов поговорить о моих естественных родах? – говорит она, держа под мышкой свернутый в рулон коврик для йоги.
Я и на это не знаю, что ответить. С улыбкой открываю для нее дверь и после вхожу сам.
Курсы для будущих родителей кажутся не такими уж и страшными. Большой зал, в котором так же уютно, как в гостиной приятеля, где можно зависать в спортивных штанах. Думаю, это хорошо, если все настроены на естественность.
Естественность здесь лидирующая тема: можно управлять болью с помощью естественных методов, но не стоит винить себя или кого‑то другого, если в последний момент решение изменится. И комментарий в сторону: если когда‑нибудь наука придумает, как рожать мужчинам, я сразу говорю боли свое решительное «Нет». Выбираю медикаментозное обезболивание. Да побольше.
Нашего инструктора зовут Мередит. Она грамотная и очень приятная, ходит от пары к паре и поправляет позу или говорит подвинуть ногу туда или сюда. Мы начинаем с растяжки, стоя на четвереньках и двигая бедрами туда‑сюда, и сейчас я ужасно рад, что у нас с Авайей не было секса до ее знакомства с Заком.
– Хорошо, – говорит Мередит, оглядывая класс. – А теперь выгните спину и нарисуйте бедрами восьмерку. Прочувствуйте это движение. Вверх и вниз, вверх и вниз. Получайте удовольствие от этого упражнения, потому что кто знает, когда такое будет в следующий раз, верно?
Авайя оглядывается на меня через плечо, и мы хохочем.
– Господи, Иви ни за что в это не поверит, – помогая Авайе встать в следующую позу, говорю я.
– Иви… Иви… – медленно повторяет Авайя. – Кажется, Зак не упоминал это имя.
– Она агент из Лос‑Анджелеса.
– В твоем агентстве?
– Ага. Типа того. Долгая история.
– Ты встречаешься с коллегой? Моя жизнь сейчас такая скучная, слава богу Зак попросил тебя приехать.
– Не встречаюсь, – даже я слышу в своем тоне что‑то вроде «Ох уж эти девчонки, вечно о своем».
– Ой, так не интересно, – жалуется Авайя, наклоняясь вниз, и ее длинные светлые волосы скрывают лицо. – Зачем бы тогда ей интересоваться этими занятиями? Развлеки меня какой‑нибудь историей, Картер.
– До слияния она работала в «П&Д», – начинаю я, и Авайя кивает. – Кстати, она ходит с женой своего клиента и их ребенком на развивашки в Беверли‑Хиллз.
– Дай‑ка угадаю: час таких занятий по стоимости равен месячной аренде двухкомнатной квартиры в Квинсе, а занимаются там чем‑то совсем простым – типа поиграть пудингом или попрыгать на простыне.
– Они играли с пастой. А откуда ты знаешь?
– На подобные классы я ходила с Джошуа, когда он был маленький. Но там были парашюты.
– Парашюты?
– Мы усыновили его новорожденным, – поясняет она, – и, конечно же, никакого опыта родов у меня нет. Вот и пришла сейчас сюда, – она снова улыбается мне, оглядываясь через плечо. – Мы клали детей в круг, и все мамы поднимали и опускали над ними большой круглый тент, похожий на парашют. В теории это звучит красиво, а на практике дети, видимо, были слишком маленькие, чтобы получить от этого удовольствие. Когда мы резко поднимали парашют от их лиц, то они пугались до чертиков. Кто‑то плакал, кто‑то пытался поскорей уползти оттуда, а кто‑то просто замирал на месте от ужаса.
– О господи, – пытаясь подавить рвущийся наружу смех и оглядываясь на инструктора, говорю я. Меньше всего мне надо, чтобы нас сейчас вывели из класса. – Это не смешно, конечно.
– Это дико смешно, вообще‑то. Будучи родителями, мы проводим своих детей сквозь странный опыт, уверенные, что это даст им потом какое‑то преимущество.
Инструктор ставит всех будущих мам на корточки, будто они собрались сходить в туалет, и объясняет пользу этой позы, в том числе для промежности и кое для чего еще, на чем сфокусироваться я даже при всем желании не смогу.
– Как твоя промежность? – интересуюсь я. – Хорошо?
Авайя качает головой, будто поверить не может, что мы ведем такие разговоры.
– Расслаблена. Спасибо. А теперь расскажи мне про Иви.
Глубоко вздохнув, я выкладываю все:
– Если в двух словах, то Ивлин Эбби – моя бывшая почти девушка, превратившаяся сначала в заклятого врага, а потом в почти союзника, которую я предпочел бы постоянно соблазнять.
Ликование на лице Авайи говорит мне, что мне стоит продолжать.
– Это долгая и непростая история, где за первыми свиданиями следует корпоративная жадность, соревнование за одну должность и саботаж.
– Хм, кажется, это не так весело, как я ожидала.
– Все дело в том, что она умная, забавная и потрясающе выполняет свою работу. И это бесило. А когда нам сказали, что могут оставить только одного, мы оба превратились в маньяков. Я ловил себя на том, что слушаю ее на совещаниях, совершенно завороженный, а в следующий момент хотел проколоть ее шины за то, что отвлекала меня от основной цели.
– А твоей основной целью было…
– Полное уничтожение противника, естественно.
Мы переходим в следующую позицию, и Авайя прислоняется к моей груди спиной, усевшись между моих ног.
– А сейчас? – спрашивает она.
– Сейчас считаю ее лучшей.
– А вы… – она не договаривает до конца вопрос, занятая дыхательными упражнениями.
– Ну… почти. Прикосновения, не снимая одежды, если ты понимаешь, о чем я.
Она хихикает.
– И было хорошо?
Бля.
– О да.
– Смею предположить, ты был бы не против повторить.
– Может, мы сосредоточимся на чем‑нибудь полезном? – предлагаю я.
– Как я могу сосредоточиться на чем‑нибудь другом, когда тут такие рассказы о страданиях и запретной любви?
– Тебе придется, потому что боюсь, сейчас у меня больше шансов осуществить прикосновения, не снимая одежды, с этими дамами, – я показываю на беременных слушательниц курса, – чем с Иви.
– Почему? Из‑за работы? Лично мне это кажется мелочью.
– Вообще‑то, это не мелочь. Мы оба состоим в браке со своими работами. И через три месяца этой работы у кого‑то больше не будет. А еще этот корпоратив на озере Биг Бэр. Мне хочется быть с ней, но мы постоянно спорим. Не хочу, чтобы в итоге мы перерезали бы друг другу глотки. В тюрьму таким властным, как она, никак нельзя, а мне будет слишком трудно не взять в руки нож.
– Итак, главный вопрос тут такой, – говорит Авайя. – Ты был бы с ней, если ни работа, ни что‑нибудь еще в этом роде не стояло на пути?
– Вообще‑то, это довольно важное «если», Авайя.
– Ты не ответил на вопрос, Картер.
– Был бы я с Иви, если на пути ничего не стояло? Наверное, – почесав подбородок, я морщусь от этой оговорки. – Нет. Не «наверное». Совершенно точно.
– Тогда просто исправь все.
– Ну надо же, как это я раньше не додумался?
– Картер, женщины не настолько сложные, – обернувшись, с улыбкой говорит Авайя. – Умнее? Да. Но не сложнее. Мы хотим, чтобы были подвижки, а не безупречность.
***
Тем же вечером дома у родителей я размышляю над словами Авайи.
Подвижки. Не безупречность.
Мне не нужно быть идеальным; что касается Иви, мне даже не нужно ничего исправлять, но я могу признать, чт о сделал и где был неправ. Попробовать стать чуть менее жутким.
Протянув руку к лежащему на прикроватном столике телефону, я листаю сообщения и нахожу наш диалог с Иви. Потом в уме прикидываю, сколько сейчас у нее времени; здесь начало одиннадцатого, значит, там начало восьмого. То есть не поздно.
«Привет».
Задержав дыхание, я смотрю на экран в надежде увидеть маленькие точки, говорящие о том, что она мне пишет. В момент, когда я выдохнул и собрался положить телефон, точки все‑таки появились. Мое сердце подпрыгнуло в горло.
«И тебе привет».
Поехали. Время высказаться.
«Кажется, мне нужно отмотать немного назад».
«Во‑первых: мне стоило сначала поговорить с тобой про Дэна Принтса».
«Я должен был сказать тебе, что у тебя блузка расстегнулась. И СПРОСИТЬ про кандидатуру Джоны».
«Тебя посетил призрак Прошлого Рождества?»
«Что‑то типа того».
«Что ж, спасибо».
«Не за что».
«Но за блестки извиняться не буду».
«Прикол с блестками был очень крутой».
«И если честно, я тоже хочу извиниться».
«Но только не за лук».
«Ты прощена».
«Луковые конфеты – ужасная/гениальная идея».
«А микшерная комната была чистым удовольствием».
Она просто оценит мое понимание очевидного? Или же согласится со мной? Проходит минута. Пульс стучит уже повсюду – во рту, глазах и ушах. И наконец телефон вибрирует снова.
«Не то слово».
Сделав глубокий вдох, я перекатываюсь на спину. Слава богу.
«Ты сейчас в Нью‑Йорке?»
«Ага. А ты чем занимаешься?»
«Поужинала с Дэрил, а сейчас доделываю свой отчет о расходах, после чего собираюсь в Бёрбанк».
«Доделываешь отчет во время праздников?»
«Ай‑яй‑яй».
«Знаю, но ждут только меня, чтобы закончить проверку».
«Интересно, что они собираются найти? Водку, которую я списала в расход, чтобы было чем восстанавливаться после общения с Брэдом?»
«Уверен, водки там было немало».
«По крайней мере, оптом дешевле».
«Ты там увидишься с Майклом и Стеф?»
«Они обычно останавливаются в доме родителей Стеф, так что да».
«Странно, да, что я рад буду увидеться с ними здесь?»
«Можно подумать, мы не живем в одном городе».
«Нелепо, знаю».
«Это все потому, что ты соскучился по вечеринке в «Ареоле».
Рукой зажимаю рот, чтобы сдержать смех. Уже успел забыть, что рассказал ей об этом. Мы флиртуем? Это оно сейчас? Она упомянула наш последний с ней разговор, а я… Что? Рад до чертиков? Придумай что‑нибудь умное, Картер.
«Намек понят».
Вот. Я молодец.
«Можно тебя попросить кое о чем глупом?»
«Обожаю глупые просьбы».
«Будешь на улице – сфотографируй снег».
«Это не сильно глупо».
«Даже разочарован».
«Мало радует калифорнийское Рождество?»
«Возможно…»
«А давай так: я сделаю тебе снежного ангела и напишу твое имя».
«Только не желтым».
«Почему желтым?»
«Жду, когда дойдет…»
«Ой. ОЙ!»
«Бугага».
«Испорченная девчонка».
«Думаю, тебе нравится».
«Спокойной ночи, Картер».
«Спокойной ночи, Иви».
– глава двадцать первая –
Иви
В первый рабочий день после праздников я комок нервов. Удержать в голове свой спокойный и рассудительный внутренний голос стало невозможно, потому что та словно закрытый на время снежной бури магазин.
Когда на работу приходит Картер, мое сталкерское второе «Я» замечает, что на нем новая одежда и что выглядит он… головокружительно. Узкие, длиной до щиколоток угольно‑черные брюки, из‑под которых виднеются носки буйной расцветки. Парни теперь перехватили инициативу в этой игре с укороченными штанишками? Полностью поддерживаю! Его рубашка актуального фиолетового оттенка, и внезапно он выглядит слишком модно даже для голливудского офиса, полного сильными мира сего.
Стоя в дверях комнаты отдыха, я в восторге наблюдаю, как Картер идет от лифтов, и внутри все замирает, когда он останавливается у моего кабинета и осторожно заглядывает внутрь.
Очевидно, там меня нет. Я окликаю его, и кровь, отхлынув от сердца, начинает пульсировать где‑то между ног, когда он оборачивается на мой голос и улыбается.
Черт. Я по уши.
– Я тебе привез кое‑что, – он подходит ко мне и протягивает целлофановый пакетик. Лента, которой он был перевязан, перекосилась, словно была использована в качестве ручки. – Печенье. От моем мамы.
– Ты привез мне печенье от мамы из Нью‑Йорка? – осторожно принимая печенье, спрашиваю я.
Видимо, только сейчас поняв смысл подарка, Картер отвечает:
– Я… Ну, их просто было очень много, – говорит он и одаривает меня очаровательной смущенной улыбкой. – Странно получилось, да?
Мое сердце бьется оглушительно громко, кожу охватывает румянец, и рекламным билбордом в моем воображении мерцает образ меня, схватившей его за воротник и притянувшей для поцелуя.
– Да нет, это мило, – говорю я и аккуратно открываю сверток. Воздух наполняется ароматом шоколада и сливочного масла.
– Картер, – подбегает Кайли. – Рада, что нашла тебя.
Он поворачивается к ней.
– Я только что приехал. Что случилось?
– Брэд хотел узнать, успел ли ты пробежаться глазами по тем пяти сценариям, которые он тебе прислал.
– О, еще нет, – отвечает он, явно застигнутый врасплох. – Я вчера только письмо увидел.
Кайли весело смеется.
– Он хотел, чтобы я напомнила. А я ему такая: «Брэд, там же пять сценариев! Дай ему время».
Картер теперь тоже смеется, а моя улыбка натянутая. Даже галлон ледяной воды не изменил бы тон этого разговора столь же быстро.
Не то чтобы Брэд не присылает сценарии интересующим его агентам. Вот только он никогда не отправлял пять сценариев одному.
Я пытаюсь сохранять спокойствие, но на ум тут же приходит грядущий гольф‑тур и его подноготная.
– Брэд присылает тебе сценарии? – интересуюсь я.
– Ага. Когда хочет оставить отзыв какому‑нибудь сценаристу и интересуется моим мнением.
– Ясно, – я кладу печенье на стол.
– Еще Брэд хочет, чтобы Картер помог ему решить, как лучше распределять работу в команде, – услужливо добавляет Кайли.
Я прикусываю нижнюю губу, чтобы челюсть не упала на пол. То есть теперь мне нужно завоевать расположение Картера, чтобы он направлял мне клиентов?
– Только Картер? – убедившись, что смогу спросить, не заорав, задаю я вопрос.
– Ага, только он, – немного растерянно пожимает плечами Кайли.
Вот и приплыли. Не могу сказать, что удивлена.
– У меня и правда есть в этом некоторый опыт, – мягко напоминает он. – В Нью‑Йорке я выполнял кое‑какую работу драматурга. И на всякий случай: у меня есть талант находить актерам лучшие роли…
Я киваю его и снова заставляю себя улыбаться. Почему у нас с Картером все получается в разы лучше, если мы находимся в разных помещениях? После переписки я была так рада его увидеть, но теперь снова в замешательстве относительно его намерений. Словно это сама судьба говорит нам, что ничего путного у нас не выйдет.
Он бросает быстрый взгляд на Кайли, которая с любопытством смотрит на нас.
– Что ж, – говорю я, проглотив свою гордость, – дай знать, если тебе понадобится моя помощь, ладно?
Картер кивает, но мне больше не хочется здесь оставаться, даже если он скажет что‑нибудь еще.
Я так взвинчена, что едва могу сосредоточиться. Худшее в этой злости то, что я не в состоянии мыслить рационально. В своем кабинете, не закрыв дверь, Картер говорит по телефону, и мне хочется швырнуть в него степлером за то, что заставляет меня его слушать. Я слышу, как в коридоре Брэд благодарит Кайли за принесенный кофе, и мне хочется взвыть: «Если бы она была ассистентом мужского пола, стал бы ты ее гонять за кофе каждый чертов час?»
Я настолько разозлилась, что когда на телефон приходит сообщение от Картера, даже не читаю его. Когда приходит еще одно, а потом третье и четвертое, я переворачиваю его экраном вниз и погружаюсь в процесс ответов на письма, переговоров по телефону и назначения встреч. Меня подпитывает эта ярость – так что даже если в моем почтовом ящике не лежат пять новых сценариев, по крайней мере, мать вашу, у меня продуктивный день.
Только придя домой – сильно после девяти вечера – и налив себе бокал вина, я решаю прочитать его смс.
«Давай завязывать».
«Я не знаю, какую игру затеял Брэд».
«Но я вижу, что он выделяет меня, только потому что я парень. И это полный пиздец».
«Ты мне нравишься. Мне нравятся мы с тобой».
«Я без понятия, как быть с этим соревнованием. Скажи, как я могу что‑нибудь исправить».
Проблема в том, что сказать «Давай завязывать» легче, чем сделать. Я могу ответить на каждое из его сообщений, но это будет выглядеть обманом. Мы оба знаем, что можем душевно переписываться. Знаем, что можем нормально взаимодействовать вне работы. Но нам по‑прежнему не удается общаться по‑человечески в офисе, а учитывая, что почти сто процентов моей жизни сосредоточено вокруг работы, для отношений мне мало только смс‑переписки и вечерних встреч.