ВОСПОМИНАНИЯ О КОРФУ
Теодор Стефанидес
Перевод с английского – Красавчик Ронни
– 2016 –
Теодор Стефанидес (1896–1983) был греческим ученым, врачом, астрономом, натуралистом, писателем, поэтом и переводчиком. Родившись в Индии, Стефанидес еще в детстве переехал с семьей на остров Корфу, где много лет спустя познакомился с семьей Дарреллов, поселившихся на острове в 1935 году. Лоренс (Ларри) Даррелл, автор знаменитого «Александрийского квартета», стал близким другом Стефанидеса. Брат Лоренса Джеральд был введен Стефанидесом в очаровательный и загадочный мир природы и стал впоследствии всемирно известным писателем и зоологом. В своей книге «Моя семья и другие звери» Джеральд дает живое описание Теодора Стефанидеса, своего друга и наставника. В предлагаемой вниманию читателя книге приводятся воспоминания Стефанидеса о своих встречах с Лоренсом Дарреллом и другими членами его семьи на Корфу, в Афинах и Египте в 1935–1944 гг. «Воспоминания о Корфу» полны остроумия, проницательности, эрудиции и доброты.
Название на оригинале: Theodore Stephanides, Corfu Memoirs, in Autumn Gleanings, 2011.
Русское издание снабжено иллюстрациями, взятыми в интернете, которых нет в оригинале.
На передней обложке: Теодор Стефанидес. Корфу, около 1938 г.
Лоренс Даррелл и Теодор Стефанидес. Лондон, около 1974 г.
Содержание
1. Первая встреча с Лоренсом Дарреллом.
Строительство второго этажа дома в Калами.......................................................... 4
2. «Ионические банкеты»............................................................................................. 12
3. Лоренс Даррелл и природа....................................................................................... 14
4. Дни в Палеокастрице................................................................................................ 19
5. На вилле Анемоянни................................................................................................ 24
6. Снова в Калами......................................................................................................... 26
7. Спиро-шофер везет нас в Палеокастрицу.............................................................. 29
8. Вилла Палатиано....................................................................................................... 32
9. Лоренс Даррелл и греческий театр теней............................................................... 34
10. Литературные игры на Корфу............................................................................... 36
11. Викторианские реликвии....................................................................................... 38
12. В Афинах. Первые дни Второй мировой войны................................................. 40
13. В Египте после падения Крита.............................................................................. 42
Из переписки Стефанидеса.................................................................................... 47
Первая встреча с Лоренсом Дарреллом.
Строительство второго этажа дома в Калами
Как-то раз поздней осенью 1934 года я рыскал в поисках грибов в оливковых рощах вокруг Аналипсиса и Канони, региона Корфу, где шампиньон обыкновенный (Psalliota campestris) и шампиньон полевой (Psalliota arvensis) водились в изобилии. Внезапно я наткнулся на худого и очень высокого молодого человека с короткой темно-коричневой бородкой и очень приятным лицом. Он спросил у меня на английском, что я делаю, и, похоже, нисколько не удивился, когда я ответил на том же языке. Мы тотчас же завязали знакомство и дружбу, продолжавшуюся вплоть до смерти Джорджа Уилкинсона (так его звали) зимой 1968 года. [Речь идет о том самом Джордже из книги «Моя семья и другие звери» Дж. Даррелла, наставнике юного Джерри. – Прим. пер. ] В тот раз мы продолжили прогулку вдвоем, и затем Джордж пригласил меня на чай в небольшую виллу, в которой он жил, расположенную на дороге из города Корфу в Канони. Также он представил меня своей жене Памеле (Пэм), симпатичной блондинке, на которой он совсем недавно женился перед отъездом из Англии.
Это Джордж впервые заговорил со мной о своих друзьях Дарреллах, которых он надеялся убедить приехать и поселиться на Корфу. И вот ранним летом 1935 года Джордж и Пэм пригласили меня на ланч, и затем мы втроем отправились на виллу Агацини, где проживали Дарреллы (буквально на днях прибывшие на Корфу), как раз поспев на чай.
Вилла Агацини («Землянично-розовый дом» из «Моей семьи») располагалась чуть выше дороги из Перамы в Беницес, примерно в четырех километрах к югу от г. Корфу. После очень приятного чаепития меня представили клану Дарреллов, включавшему в себя Луизу Даррелл, Лесли, Маргарет и Джеральда, а также Роджера, крупного и дружелюбного черного пса с весьма неясной родословной.
Лоренс и Нэнси явились вскоре после чая. Я уже не помню, жили ли они в довольно тесной вилле Агацини или же по-прежнему снимали номер в «Швейцарском пансионате» в городе. [Вопреки книге «Моя семья и другие звери», Лоренс и Нэнси не жили с остальными Дарреллами и прибыли на остров до них. Нэнси не появляется в книгах Джеральда, так же как и семья Дарреллов в книгах Лоренса. Однако Лоренс и Нэнси определенно посещали остальных членов семьи, как следует из повествования Теодора. – Прим. ред. ] При знакомстве с Лоренсом меня прежде всего поразили его бойкость и самоуверенность (качество, которого мне всегда недоставало), а также кипучая энергия. Казалось, что он одновременно находится во всех углах небольшого дома, выстреливая советами и предложениями как из пулемета и намереваясь взяться за все, начиная с расстановки мебели и заканчивая озеленением сада.
Именно эта неисчерпаемая энергия и самоуверенность всегда казалась мне ключевой чертой характера Лоренса. С самого начала он был намерен стать великим писателем. Он был совершенно уверен, что он им станет, и после того, как я узнал его поближе, я пришел к такому же крепкому убеждению, что своей цели он добьется.
Через месяц или два после нашего знакомства все семейство Дарреллов, включая Лоренса и Нэнси, переехало в гораздо более просторную виллу Анемоянни («Бледно-желтый дом» из «Моей семьи»), располагавшуюся на прибрежной дороге километрах в четырех к северу от г. Корфу, в местечке Сотириотисса у бухты Гувия. Эта восхитительная вилла лежала в обширной и почти целиком запущенной местности, усеянной кипарисами и оливами и покрытой густыми зарослями земляничного дерева и других кустарников. Ларри и Нэнси жили в светлой просторной комнате с двумя широкими окнами, которые летом частично загораживались вьющимся виноградником, покрывавшим часть одной из сторон дома. Очень скоро эта комната была загромождена пишущими машинками (если быть
Лоренс и Нэнси на Корфу, конец 1930-х годов.
Джордж Уилкинсон, один из наставников юного Джерри.
точнее, одной машинкой), книгами, словарями, папками и рукописными листами, которые, как это обычно происходит, вскоре проникли во все углы и закоулки. Лоренс и его мать вели между собой непрекращающуюся битву. Мать всегда была намерена взять и привести его комнату в порядок, в то время как Лоренс столь же сильно был намерен ей в этом помешать. Вот он, пример того, как непреодолимая сила встречается с несокрушимым препятствием.
Однако нельзя сказать, что Лоренс только работал и никогда не отдыхал, – никоим образом. Помимо прогулок на лодке и купаний в море – когда это позволяло (и даже когда не позволяло) время года, – Лоренс всегда охотно принимал участие в шумных играх, и чем они были суровее, тем лучше. На краю придомового участка располагался лесистый холмик, который мы окрестили фортом. Мы часто разделялись на две воюющие «армии», одна из которых состояла, скажем, из Лоренса, Лесли и одного из сыновей местного садовника, а другая – из Джеральда, меня и другого сына садовника. Одна из сторон пыталась взять «форт» штурмом. В качестве оружия мы использовали кипарисовые ветви, длинные и перистые, которыми можно было наносить жалящие, но не опасные удары (палки, разумеется, были запрещены), а в качестве снарядов – кипарисовые шишки и комья сухой рыхлой земли, взрывавшиеся при столкновении, словно бомбы. Кипарисовые шишки были старыми и довольно легкими, и мы не должны были целиться ими в лицо, но иногда несчастные случаи (неопасные) все же происходили, и все мы, включая Лоренса, являлись на чай с одним или двумя синяками или даже с подбитым глазом. Но я до сих пор, после стольких лет, с трепетом вспоминаю, как радостно мы все бегали и носились, издавая пронзительные крики и швыряясь друг в друга кипарисовыми шишками и комьями земли, – несмотря на то, что Лоренсу в то время было двадцать четыре года, а мне сорок лет! Интересно, могут ли многочисленные почитатели Лоренса Даррелла представить себе сейчас такую непочтительную сцену? Более того, некоторые из друзей Лоренса, прибывавших время от времени на Корфу, внезапно обнаруживали, что они были завербованы одной из враждующих армий и должны участвовать в сражении, хотя до этого они полагали, что будут мирно попивать чай под покрытой виноградником решеткой. Подозреваю, что некоторые из них не испытывали такого же энтузиазма, как мы.
Как-то раз в начале 1936 года я, Лоренс и Нэнси получили приглашение провести день в доме миссис Геннатас в Кулуре, что на восточном побережье километрах в четырнадцати к северу от г. Корфу по прямой линии, но гораздо больше, если ехать дорогой.
Спиро Халикиопулос (Спиро-шофер) повез нас туда на своем старом американском автомобиле – потрепанном, но весьма работоспособном; если не ошибаюсь, это был кадиллак [Согласно Дж. Дарреллу это был додж; речь идет о Спиро-американце из «Моей семьи». – Прим. ред. ]. Дорога была очень плохой, и нас бросало вверх-вниз, как горошины в кастрюле, зато пейзаж был одним из красивейших на Корфу – голубое Ионическое море справа и обрывистые скалы 900-метровой горы Пантократор слева. Стоял прекрасный весенний день, и дом миссис Геннатас выглядел великолепно. Это было очень старинное одноэтажное здание, венецианский форт в былые времена, с невероятно толстыми стенами, в которых ранее имелись бойницы для обороны, а сейчас – широкие двустворчатые окна, открывающиеся наружу и выходящие на широкую каменную террасу, возвышающуюся над морем. Перед нами лежала небольшая, почти круглая бухта, которой это небольшое рыбацкое село было обязано своим названием («kouloura» – кольцо), заполненная небольшими рыбацкими каиками и гребными лодками. Нам подали настоящий старомодный чай с кексом с тмином (но без маффинов), вкуснейший деревенский черный хлеб и восхитительный местный мед. Молоко было козьим, поскольку в скалистой северной части острова не было пастбищ для коров, но это лишь сделало еду более интересной, вопреки (или скорее благодаря) необычному привкусу. Затем мы уселись и завели беседу с миссис Геннатас, которая, как это ни странно, говорила по-английски с легким ливерпульским акцентом, – я не знаю, жила ли она сама в этом городе или же ее научил английскому тот, кто там жил. Как бы то ни было, она поведала нам множество подробностей и историй о Корфу, которые она знала с детства. Мы покинули ее с сожалением и отправились обратно на автомобиле Спиро, которому удалось разобрать дорогу скорее благодаря яркому свету луны, нежели свету его древних и весьма тусклых фар.
Лоренс и Нэнси были настолько восхищены этой экскурсией и сельской местностью вокруг Кулуры, что решили снять там парочку комнат в каком-то крестьянском доме при первой же возможности.
– Более того, – заявил Лоренс, – будет намного легче работать там в тишине и покое, чем в том месте, где сейчас меня окружает куча надоедливых детей, все время бегающих и кричащих что есть мочи!
Спиро-шофер, как всегда находчивый, объявил, что он знает всех вокруг Кулуры и что он вскоре подыщет подходящий дом.
– Не беспокоиться, Ларри, – прорычал он глубоким басом, – скоро я все сделать!
Спиро сдержал свое слово, и дней десять спустя Лоренс объявил своей плачущей (?) семье, что он и Нэнси будут жить отдельно в двух комнатах, который Спиро подыскал им в крестьянском доме у моря в Калами. Калами была небольшой рыбацкой деревушкой, состоявшей (в то время) всего из четырех-пяти домов и отделенной от Кулуры лишь выступающим мысом. Лоренс и Нэнси осмотрели место за пару дней до этого и остались им довольны. Калами обладала всеми преимуществами уединенности, не будучи при этом слишком отрезанной от мира. Ухабистая, но проходимая тропа соединяла деревню с главной дорогой и тем самым – со Спиро и его машиной. Кроме того, примерно в полутора километрах к югу находилась чуть более крупная рыбацкая деревушка Агни, также соединенная тропой, куда дважды в неделю, если позволяла погода, из города Корфу прибывал небольшой каик с дизельным двигателем, возвращаясь обратно в тот же день. Иногда, «по требованию», этот каик прибывал и в Калами, доставляя мебель или другие тяжелые предметы, которые Дарреллы покупали в городе.
Я бывал несколько раз у Лоренса и Нэнси в Калами и могу даже точно назвать время одного из этих посещений, заглянув в мой астрономический блокнот: оно имело место со 2 по 29 августа 1936 года. Именно из их дома в Калами я произвел большинство моих наблюдений за кометой Пелтьера.
Дом, который Спиро подобрал для Дарреллов, был самым крупным в Калами и принадлежал Атенайосу и его жене Элени. Атенайос был худощавым, довольно бледным мужчиной (насколько я помню) с темными волосами, небольшими темными усами и очень тихими, спокойными и воспитанными манерами. Не думаю, чтобы я хоть раз видел его возбужденным или раздраженным за все то время, которое я его знал. Жена его довольно сильно походила на него как внешне, так и поведением. Как правило, она носила крестьянскую рабочую одежду темного цвета с белым чепцом на голове, в то время как ее муж (если я хорошо помню) обычно ходил в рубашке и брюках темно-серого цвета. Ходили они, как правило, босиком либо в изготовленных в деревне туфлях с подбитой сапожными гвоздями толстой подошвой. Я не помню, чем занимался Атенайос. Казалось, что он может делать все что угодно – от строительства дома до установки удочек с приманкой и корзин для ловли омаров.
Сам дом был очень крепким, будучи построен по большей части из камня с пляжа и окрашен в яркий белый цвет. [Речь идет о знаменитом «Белом доме», превращенном ныне в музей Лоренса и Нэнси Дарреллов. Не стоит путать его с «Белоснежным домом», описанным в «Моей семье», в котором жил юный Джерри со своей семьей. – Прим. пер. ] Атенайос утверждал, что построил бóльшую часть дома сам, и я полагаю, что так оно и было. Дом был одноэтажным (в тот период) и сооруженным на группе скал, самая крупная из которых образовывала нечто вроде плоского плато в десяти-пятнадцати футах над уровнем моря (приливы и отливы незначительны в Средиземном и Ионическом морях). Дом был воздвигнут на этом плато и окружен морем почти с трех сторон. Атенайос соорудил также нечто вроде шлюпбалки, с которой свисала небольшая лодка, используемая им для рыбной ловли. Лодка эта выглядела довольно грубовато, и вполне возможно, что он также сам ее сделал.
Вилла Агацини («Землянично-розовый дом»). Современный вид.
«Белый дом» в Калами. Современный вид.
Внутри дом был весьма просторным и состоял из по меньшей мере трех спален, кухни, столовой и довольно приличной уборной – нечто, чего я никак не ожидал увидеть в крестьянском доме. Дарреллы снимали две из трех спален (одну для сна и другую для работы), имея права на кухню и столовую, где мы все вместе иногда собирались по вечерам, в компании с другими сельчанами, удостаивавшими нас своим посещением. По таким случаям Элени заваривала бесчисленное количество крохотных чашечек турецкого кофе, а Атенайос раздавал стаканчики с вином или узо (крепкий виноградный напиток с анисом). Лоренс и Нэнси обычно раздавали какое-то угощение из жестяной банки (печенье, шоколад и т.д.), что в те дни были высоко ценимым новшеством. Также весьма ценились английские сигареты, а вот джин и виски успехом не пользовались. Впрочем, большинство гостей приносило с собой бутылку вина из их собственного виноградника, так что напитков, как правило, было более чем достаточно. Поначалу были весьма востребованы мои услуги переводчика, но Лоренс и Нэнси на удивление быстро овладели греческим языком. При последующих посещениях я обнаружил, что они понимают местный говор лучше меня!
К счастью, эти «салоны» происходили не слишком часто, иначе бы поиски Лоренсом «тишины и покоя» оказались бесцельными. В остальном, однако, за исключением шума моря и далекого кукареканья сельского петуха, более тихого места найти было нельзя. Атенайос, Элени и их дочь (лет двенадцати от роду, если память мне не изменяет) были невероятно тихими. На время моих визитов они, должно быть, селились в одной из надворных построек или одном из сараев либо переезжали к какому-то соседу, поскольку они каждый раз настаивали на том, чтобы я занимал третью комнату, которую Дарреллы не снимали.
Я все еще очень отчетливо помню изумительные летние ночи, когда морской бриз охлаждал воздух и мы сидели на скалах прямо над морем, глядя вверх на яркие звезды и вслушиваясь в тихий шелест окружавших нас волн. По таким случаям мы обсуждали и высказывали свое мнение чуть ли не по каждому существующему вопросу. Или же мы просто сидели и размышляли, впитывая в себя ощущение ночи. Должно быть, в одну из таких ночей Лоренсу пришла в голову идея пристроить к дому второй этаж, для того чтобы он мог испытывать подобные ощущения и тогда, когда снаружи становилось слишком холодно. А заодно, без сомнения, и для того, чтобы иметь больше места для постоянно растущей коллекции книг и рукописей, которая уже грозила вытеснить его из дома.
В присущей Лоренсу бурной манере он немедленно изложил это предложение Атенайосу, который поначалу не выглядел слишком восторженным. Однако Лоренс вселили в него энтузиазм потоком доводов, отметив, что он сделает все архитектурные чертежи, что он поможет со строительством и что он оплатит все расходы, так что Атенайос в итоге получит совершенно новый верхний этаж к своему дому без каких-либо расходов со своей стороны. Лоренс, разумеется, совершенно ничего не знал ни об архитектуре, ни о домостроительстве, а его банковский счет (в те далекие дни) не заставил бы сборщика налогов скакать от радости, но его великая самоуверенность преодолела все препятствия. Вскоре он убедил Атенайоса, и в одно из моих следующих посещений я обнаружил, что работа над строительством нового верхнего этажа уже началась. Не знаю, сделал ли Лоренс какие-либо чертежи, но Атенайосу они были и не нужны, поскольку он, по-видимому, мог все сделать правильно на глаз. При помощи своего сельского приятеля и мальчика, который, казалось, лишь разносил ведра с водой, Атенайос творил чудеса, и новый этаж буквально рос на наших глазах.
Не знаю, занимался ли Лоренс серьезным ручным трудом, но предложения и советы с его стороны так и сыпались. Он неоднократно говорил Атенайосу:
– Я хочу два больших окна, которые займут почти всю стену, обращенную к морю. Я настаиваю на двух больших окнах. Я должен иметь два больших окна, так чтобы я мог смотреть на море и чувствовать, будто я плыву по волнам. Два больших окна, запомни. Каждое должно идти отсюда досюда. Смотри, я делаю отметки, чтобы не было ошибок. Два больших широких окна. Если у меня не будет двух больших окон, я просто встану и уйду, и ты больше никогда меня не увидишь!
Каждый раз Атенайос очень спокойно и терпеливо объяснял, что два больших окна будут превосходны для лета. Но как только наступит зима с ледяным восточным ветром, воющим в покрытых снегом горах на континенте, живущие в верхнем этаже замерзнут. Кроме того, во время зимних бурь волны иногда накатывают прямо на стены дома, и большие окна скоро разобьются. Но Лоренс отметал этот благовидный предлог. Он должен иметь два больших окна, иначе... – и Атенайос прекращал спорить.
Примерно в этот период Лоренс и Нэнси уехали из Калами на какое-то время. Мне кажется, они даже покинули Корфу на несколько месяцев и уехали в Париж [Так и было. – Прим. пер. ]. Как бы то ни было, Лоренс оставил Атенайосу строгие инструкции насчет больших окон, и планировалось, что дополнительный этаж будет готов к заселению по его возвращении. Когда чета Дарреллов возвратилась на Корфу, я отправился с ними в Калами на автомобиле Спиро, чтобы увидеть их в новом долгожданном жилище. Когда мы спускались по извилистой горной тропе, мы могли видеть вдалеке, что дом был готов и верхний этаж весь блистал белизной и был покрыт черепицей. Я изумился, как это Атенайос сумел проделать всю эту работу за такой короткий срок, – было ясно, что он не был членом какого-либо профсоюза. Наконец мы доехали до пляжа и смогли увидеть часть стороны дома, обращенной к морю. Тут Лоренс издал яростный рев, поскольку стало очевидно, что хоть Атенайоса и одолели в споре, он имел преимущество, состоявшее в непосредственном проведении строительных работ. Обращенная к морю сторона верхнего этажа имела два маленьких окна!
Я редко видел Лоренса более возмущенным и раздосадованным. Поначалу он хотел тотчас же развернуться, сесть в автомобиль и покинуть Калами раз и навсегда. С большим трудом Нэнси и мне удалось переубедить его. Но долгие недели после этого, даже когда верхний этаж уже был превращен в прекрасное удобное жилище, он почти не разговаривал с Атенайосом. Однако они помирились после того, как первые настоящие осенние штормы убедительно доказали, что точка зрения Атенайоса не была полностью ошибочной и что было бы крайне проблематично жить на верхнем этаже, если бы там были установлены два больших окна.
Кстати, впоследствии я узнал, что зверинец Джеральда, состоявший из скорпионов (см.: «Моя семья и другие звери») и других зловещих тварей, был одной из причин, по которым Лоренс принял решение поселиться в крайней северной части острова – чем дальше, тем лучше. Как он сообщил, его окончательно добил эпизод с пиявками. Как-то раз я помогал Джеральду собрать медицинских пиявок (Hirudo medicinalis), которых он затем отнес домой в стеклянной банке с большим горлом. Это были восхитительные экземпляры, около 75 мм в длину, с яркой продольной красно-зеленой полосой на каждой стороне тела. На следующий день, к несчастью, эта банка упала со стола и разбилась. Пиявки исчезли, и их так и не нашли. Лоренс в душераздирающих тонах описал мне, как он ночь за ночью лежал без сна, чувствуя, как на него взбираются пиявки, и ожидая увидеть утром простыни пропитанными темно-красной кровью. Если бы я знал об этой трагедии, когда она случилась, то я бы смог его успокоить. Вне своей обычной среды обитания медицинская пиявка съеживается и умирает в течение часа или раньше. Пиявки не могли бродить по дому, если только комнаты не были под водой. А уж эту ситуацию большинство людей обязательно бы заметило, даже если бы вопрос о пиявках не стоял на повестке дня.
Вилла Анемоянни («Бледно-желтый дом»), современный вид.
Улица Никифора Феотоки, современный вид.
Ионические банкеты»
В числе множества друзей-литераторов, которых Лоренс Даррелл завел на Корфу, были Зариан (не могу вспомнить его имя), американо-армянский писатель, проведший несколько лет на острове со своей женой и маленьким сыном [Речь идет о знаменитом армянском писателе Костане Заряне. По всей видимости, это тот самый «[армянский] поэт Затопеч» (Zatopec), упоминаемый в «Моей семье», бабник и алкоголик, гостивший у Дарреллов по приглашению Ларри. Интересно, что слово «армянский» было опущено в советском переводе. – Прим. пер. ], и доктор Константин Палатианос. Последний, которому тогда было под семьдесят, отличался большой эрудицией и принадлежал к очень древнему корфиотскому роду. Палатианос имел очень глубокие познания в английской и греческой литературе. В то время он работал над историей Корфу с особым уклоном на венецианскую оккупацию. К сожалению, эта работа была прервана Второй мировой войной и его смертью в 1944 году и, насколько мне известно, сохранилась лишь в виде рукописи.
Зариан и Палатианос, вместе с Лоренсом Дарреллом и парочкой других любителей литературы, чьи имена я уже не помню, организовали в конце 1936 года (или в начале 1937-го) «Ионические банкеты». Несмотря на огромную разницу в возрасте, Лоренс Даррелл и доктор Палатианос отлично ладили, и, на мой взгляд, составной образ Графа Д. из «Кельи Просперо» [«Prospero’s Cell» – дневниковые записи Лоренса Даррелла о пребывании на Корфу. На русском языке книга не издавалась. – Прим. пер. ] был списан, в первую очередь, с Палатианоса, чем с кого-либо еще. Я часто задавался вопросом, было ли это сделано Лоренсом осознанно или подсознательно. Так или иначе, описание вышло отличным. Они создали небольшой литературный клуб с очень скромным вступительным взносом, и раз в две недели все члены клуба (человек тридцать) собирались в ресторане «Пердика» («Куропатка») в центре города. Клуб намеревался учредить небольшой местный печатный журнал литературного толка, в котором бы публиковались все члены клуба, но по различным причинам, в том числе из-за отъезда с Корфу некоторых членов и все более неспокойной ситуации в мире, ни один номер этого журнала так и не был напечатан. «Банкеты», однако, происходили и продолжались более года с огромным успехом. Затем они также постепенно сошли на нет – уже не помню, почему, но, скорее всего, ситуация в мире и тут сыграла значительную роль.
На пике своей популярности «Ионические банкеты» проходили на ура, доставляя огромную радость всем присутствующим. Ресторан «Пердика» представлял собой старое низкое здание, построенное, вероятно, в венецианские времена или самое позднее в начале XIX столетия. [Здание располагалось на улице Никифора Феотоки и было разрушено при бомбардировках во время Второй мировой войны. – Прим. ред. ] В нем имелся подвал с низким сводчатым потолком, очень прохладный летом, который, вероятно, некогда служил винным погребом, но сейчас использовался для особых случаев. Подвал этот бронировался на ночи, в которые проходили «Ионические банкеты», и по таким случаям его единственная мебель состояла из длинного дощатого стола на подмостях и требуемого количества красочных, хоть и довольно жестких стульев с твердым сиденьем, узор на которых был точно таким же, как на знаменитой картине Ван Гога.
На этих банкетах после вступительной речи Зариана, назначившего себя церемониймейстером, провозглашались различные тосты и съедались яства, в шумной и оживленной атмосфере; при этом гости, по-видимому, говорили все одновременно. Затем наступал черед послеобеденным речам, в которых нередко принимал участие Лоренс Даррелл. Он умел экспромтом давать краткие и, как правило, крайне уместные ответы. Говорил он на английском (который понимали практически все присутствующие), неожиданно вставляя при этом замечания на разговорном греческом, которым он овладел с поразительной быстротой. Эти короткие речи, включая замечания, всегда пользовались большим успехом, особенно если они носили непристойный оттенок.
Владелец «Пердики» был отличным поваром и на этих банкетах всегда старался превзойти самого себя. Вино также было хорошим – по крайней мере, так мне говорили остальные, поскольку у меня напрочь отсутствует вкус к вину. Все вина для меня одинаковы на вкус, разве что некоторые из них сладкие, а некоторые кислые.
По завершении послеобеденных речей члены клуба иногда читали небольшую лекцию по какой-нибудь литературной теме или же зачитывали вслух короткое стихотворенье или эссе. Затем наступал черед принятию в клуб новых членов, если имелись желающие. Для этого Зариан подготовил весьма необычную церемонию. Я имею возможность привести ее полное содержание, поскольку у меня каким-то чудом сохранилась ее копия.
* * *
Ионические банкеты
Церемония и вопросник
После того как члены-основатели, окруженные постоянными членами, садятся во главе стола, приняв торжественную позу, новый кандидат на вступление медленно подходит к ним со скрещенными на груди руками и опущенными в знак смирения глазами. Он трижды кланяется, берет со стола бокал и, несильно постучав им дважды по столу и один раз по бутылке, произносит просительным тоном:
– О светлейший, соизволь принять меня в свое общество.
– А почему, человек, ты хочешь вступить в этот Ареопаг? По низменным ли мотивам или же будучи движимым высшим идеализмом?
– По второй причине. Ибо там я вижу высшую премудрость жизни.
– Ты пьешь белое или красное вино?
– Ни то, ни другое, но тот нектар, чей цвет принадлежит скорее солнцу, нежели земле, чья душа проистекает из лесов и чей вкус походит на нежный нектар, освежавший богов Олимпа.
(Члены-основатели хором произносят слово «рецина», пока кто-то наливает первый стакан, и один из членов-основателей декламирует: «Твое желание исполнено, и силой, которой нас наделили Бахус и боги мезе, мы провозглашаем тебя постоянным членом». Затем все присутствующие восклицают: «Зито!»)
В первый день новый член должен произнести хвалу «Солнечному гимну» в поэтической и аллегорической речи и ОПЛАТИТЬ ТРИ БУТЫЛКИ.
* * *
Восторженные упоминания рецины (смоляного вина), одного из любимых напитков Лоренса Даррелла, заставляют меня полагать, что он также приложил руку к сочинению вышеприведенного текста.
Примечания автора:
Мезе – небольшие закуски, обычно подаваемые к рецине и прочим напиткам.
Зито – греческий эквивалент слов «да здравствует» или «ура». Лучшим переводом слова «зито» будет «да здравствует», поскольку за ним обычно (но не всегда) следует слово «король», «Республика» и т.д.