– Где же? – спросила Джейн.
– Он сказал, – и мистер Макфи взял понюшку табаку, – что он был на Марсе.
– Он бредил?
– Нет, нет. Он и сейчас так говорит. Судите, как хотите, а он говорит так.
– Я ему верю, – сказала Джейн.
– Я сообщаю вам факты, – сказал Макфи. – Он же сообщил нам, что его похитили и увезли на Марс профессор Уэстон и некий Дивайн, теперь он лорд Феверстон. Он от них убежал и был там какое‑то время один.
– Там нет жизни?
– Мы знаем лишь то, что сообщает он. Вы, конечно, понимаете, миссис Стэддок, что даже здесь, на Земле, человек в полном одиночестве, скажем, географ‑исследователь, может впасть в самое странное состояние. Мне говорили, что он может забыть, кто он.
– Вы думаете, ему все примерещилось?
– Я ничего не думаю. Я излагаю. По его словам, там есть самые разные формы жизни – может быть, поэтому он развел здесь такой зверинец. Но не в том дело. Нам важно, что он там встретил так называемых эльдилов.
– Это животные?
– Вы пытались когда‑нибудь определить, что значит слово «животные»?
– Н‑нет… Я хотела спросить, это разумные существа? Говорят они?
– Да. Они разумны, хотя речь и разум не одно и то же.
– Значит, они и есть марсиане?
– Ничуть не значит. Судя по его словам, они бывают на Марсе, но живут в космосе.
– Там же нечем дышать!
– Я вам рассказываю, что говорит доктор Рэнсом. По его словам, они не дышат, и не размножаются, и не умирают. Как вы понимаете, последнее утверждение не основано на опыте.
– На что же они похожи?
– Я не вполне готов ответить на этот вопрос.
– Большие они? – против воли спросила Джейн.
Макфи высморкался.
– Суть дела не в том, миссис Стэддок, – сказал он. – Доктор Рэнсом утверждает следующее: с тех пор как он вернулся на Землю, эти существа посещают его. Он исчез еще раз, отсутствовал более года и, по его словам, был на Венере, куда его доставили они.
– Они и на Венере живут?
– Простите, этот вопрос показывает, что вы не совсем меня поняли. Они вообще не обитают на планетах. Если мы допустим, что они существуют, придется представить себе, что они как бы плавают в космосе, присаживаясь на ту или иную планету, словно птица на дерево. По его словам, некоторые из них как‑то связаны с определенными планетами, но, повторяю, не обитают на них.
– Они людям не вредят?
– Доктор Рэнсом полагает, что нет, но есть одно исключение.
– Какое?
– Эльдилы, которые издавна связаны с Землей. Нам, землянам, не повезло с паразитами. Здесь‑то мы и подходим к сути дела.
Джейн ждала, удивляясь тому, что совсем не удивляется.
– Короче говоря, – продолжал он, – или этот дом посещают эльдилы, или мы все подвержены галлюцинациям. Именно эльдилы открыли Рэнсому, что существует заговор против человечества. Более того, именно они советуют ему, как бороться… если здесь применимо это слово. Вы спросите, можно ли победить могучих врагов, поливая грядки и дрессируя медведей? Я и сам задавал этот вопрос. Ответ всегда один: мы ждем приказа.
– От эльдилов? Нет, я все‑таки не пойму. Вы сами сказали, что наши, земные, человеку враждебны.
– Вот это хороший вопрос. К нам земные не ходят. У нас другие, космические.
– Неужели они приходят сюда?
– Так полагает доктор Рэнсом.
– Должны же вы знать, это правда или нет?
– Откуда?
– Вы их видели?
– На ваш вопрос нельзя ответить ни положительно, ни отрицательно. Я видел многое – и радугу, и зеркало, и закат, не говоря о снах. Признаю, что здесь, в доме, я наблюдал явления, которые объяснить не могу. Но никто не являлся, когда я собирался вести запись или хоть как‑нибудь их проверить.
– Разве видеть самому – недостаточно?
– Достаточно для детей и животных.
– А для разумных людей?
– Мой дядя, доктор Дункансон (быть может, вам доводилось о нем слышать), говорил: «Поклянитесь мне на слове Божьем», – и клал на стол большую Библию. Так он усмирял тех, кто хотел рассказать о видениях. У меня, миссис Стэддок, вера иная, но принципы те же. Если кто‑нибудь хочет, чтобы Эндрью Макфи в него поверил, пусть явится, будет так добр, открыто, при свидетелях, не стесняясь ни фотоаппарата, ни термометра.
– Значит, вы что‑то видели?
– Да. Но это не разговор. Бывают обманы чувств, бывают фокусы…
– Чтобы он!.. – сердито воскликнула Джейн. – Никогда не поверю!..
– Я бы предпочел, миссис Стэддок, обходиться без слов этого типа. Что такое «верить»? Честный исследователь обязан принимать в расчет и фокусы. Если такая гипотеза противоречит чувствам – тем более. Существует сильная психологическая опасность, что он о ней забудет.
– Есть же верность, в конце концов, – сказала Джейн.
Макфи, бережно закрывающий табакерку, поднял глаза.
– Да, – сказал он. – Она есть. Когда вы станете старше, вы поймете, что такую большую ценность нельзя отдавать отдельным лицам.
Тут раздался стук в дверь.
– Войдите, – сказал Макфи, и вошла Камилла.
– Вы кончили, мистер Макфи? – спросила она. – Джейн обещала погулять со мной до ужина.
– Что ж, дорогие дамы, гуляйте, – печально произнес шотландец. – Они захватят всю страну, пока мы прохлаждаемся.
– Жаль, что вы не читали стихов, которые я сейчас прочла, – сказала Камилла. – Там все сказано в двух строчках:
Не торопи грядущего, глупец.
Терпения с нас требует Творец.{92}
– Что это? – спросила Джейн.
– «Талиессин», – отвечала Камилла.
– Мистер Макфи, наверное, любит одного Бернса.
– Бернса! – презрительно выговорил Макфи, доставая из письменного стола огромный лист бумаги. – Не буду вас задерживать.
– Он все рассказал? – спросила Камилла в коридоре.
– Да, – ответила Джейн и, что редко с ней случалось, схватила спутницу за руку. Ими обеими владело чувство, которое они не сумели бы назвать. Когда они отворили дверь в сад, они увидели то, что, при всей своей естественности, потрясло их, словно знамение.
Ветер дул весь день, и небо очистилось. Холод обжигал, звезды сурово сверкали, высоко наверху висела луна – не томная луна любовных песен, но охотница, дикая дева, покровительница безумных. Джейн стало страшно.
– Он сказал… – начала она.
– Я знаю, – сказала Камилла. – Вы поверили?
– Да.
– А он объяснил, почему у Рэнсома такой вид?
– Молодой? То есть, как у молодого, но…
– Такими становятся те, кто вернулся с планет. Во всяком случае, с Переландры. Там и сейчас райский сад. Попросите, он вам расскажет.
– А он умрет?
– Его возьмут на небо.
– Камилла!
– Да?
– Кто он?
– Человек, моя дорогая, Пендрагон, повелитель Логриса. Весь этот дом, все мы, и мистер Бультитьюд, и Пинчи – то, что осталось от Логрского королевства. Идем туда, на самый верх. Какой ветер! Наверное, сегодня они придут.
Джейн купалась под присмотром барона Корво, пока остальные совещались у Рэнсома.
– Так, – сказал Рэнсом, когда Грейс Айронвуд кончила читать свои записи. – По‑видимому, все это правда.
– Правда? – переспросил Димбл. – Я не совсем вас понимаю. Неужели они могут это сделать?
– А как по‑вашему, Макфи? – спросил Рэнсом.
– Могут, могут, – сказал Макфи. – Такие опыты давно ставят на животных. Отрежут голову, тело выбросят. Если кровь подавать под нужным давлением, голова какое‑то время продержится.
– Что ж это, господи! – сказала Айви Мэггс.
– Вы хотите сказать, голова останется живой? – спросил Димбл.
– Это слово не имеет четкого значения. Какие‑то функции в ней сохранятся, с обычной, житейской точки зрения она будет жива. Что же до мышления… если бы речь шла о человеке… не знаю.
– Речь о человеке шла, – сказала Грейс Айронвуд. – Такой опыт ставили в Германии. С головой казненного.
– Это точно? – с большим интересом спросил Макфи. – А вы не знаете, какие были результаты?
– Нет, больше не могу! – сказала Айви и быстро вышла из комнаты.
– Значит, эта мерзость не сон, – сказал мистер Димбл.
Он был очень бледен. Жена его, напротив, являла лишь ту сдержанную гадливость, с какой дамы старого закала выслушивают неприятные подробности, если этого нельзя избежать.
– Доказательств у нас нет, – сказал Макфи, – я сообщаю факты. То, что она видела во сне, возможно.
– А что это за чалма? – спросил Деннистон. – Что у него там выкипает?
– Сами понимаете, что это может быть, – сказал Рэнсом.
– Я не уверен, что понимаю, – сказал Димбл.
– Предположим, – сказал Макфи, – что все это правда. Тогда исследователям этого типа прежде всего захочется подстегнуть мозг. Они будут пробовать разные стимуляторы. Потом, вероятно, они откроют череп, чтобы… да, чтобы мозг выкипал наружу. По их мнению, это должно увеличить его возможности.
– А на самом деле? – спросил Рэнсом.
– Мне кажется, здесь они ошиблись, – сказала Грейс Айронвуд. – Это приведет к безумию или не даст ничего. Однако я не знаю точно.
Все помолчали.
– Можно предположить, – сказал Димбл, – что ум его усилился, но преисполнен страдания и злобы.
– Мы не вправе судить, – сказала Грейс Айронвуд, – очень ли он страдает. Вероятно, поначалу болела шея.
– Важно не это, – сказал Макфи. – Важно решить, что теперь делать.
– Одно мы знаем точно, – сказал Деннистон. – Движение проникло в другие страны. Чтобы получить эту голову, они должны были иметь своих людей хотя бы во французской полиции.
– Логично, – сказал Макфи, потирая руки. – Но возможно иное допущение: взятка.
– Нет, знаем мы и другое, – сказал Рэнсом. – Мы знаем, что, в определенном смысле, они умеют достигать бессмертия. Они создали новый вид, как бы новую ступень эволюции. Для них и мы, и все люди – просто кандидаты в бессмертные.
– Однако, – сказал Макфи, – надо ли нам терять голову, если кто‑то потерял тело? Выкипают у него мозги или нет, но мы с ним потягаемся – и вы, доктор Димбл, и вы, доктор Рэнсом, и Артур, и я. Мне хотелось бы узнать, какие будут приняты меры.
И, постучав костяшками по колену, он строго посмотрел на Рэнсома. Лицо Грейс Айронвуд преобразилось, словно занялись поленья в камине.
– Быть может, мистер Макфи, – сказала она, – вы разрешите нашему руководителю решать самому?
– Быть может, доктор, – сказал Макфи, – вы разрешите совету знать о его планах?
– Что вы имеете в виду? – спросил Димбл.
– Вот что, – сказал Макфи. – Простите за напоминание, но враги захватят всю страну, пока мы выжидаем. Если бы меня послушались полгода тому назад, страну бы захватили мы. Я знаю, вы скажете, что так действовать нельзя. Может, и нельзя. Но если вы и нас не слушаете, и сами ничего не решаете, зачем мы тут сидим? Не набрать ли вам лучших советников?
– А нас распустить? – спросил Димбл.
– Вот именно, – сказал Макфи.
Рэнсом улыбнулся.
– У меня нет на это прав, – сказал он.
– Тогда, – спросил Макфи, – по какому праву вы нас призвали?
– Я вас не призывал, – сказал Рэнсом. – Тут какое‑то недоразумение. Вам казалось, что я вас выбирал?
Никто не отвечал ему.
– Казалось вам?
– Что до меня, – сказал Димбл, – все случилось само собой. Вы ни о чем меня не просили. Потому я и считал себя как бы попутчиком. Я думал, с другими было иначе.
– Вы знаете, почему мы с Камиллой здесь, – сказал Деннистон. – Конечно, мы не загадывали заранее, на что мы можем пригодиться.
Грейс Айронвуд заметно побледнела.
– Вы хотите?.. – начала она, но Рэнсом взял ее за руку.
– Нет, – сказал он, – не рассказывайте, как кто сюда пришел.
Макфи ухмыльнулся.
– Вижу, куда вы гнете, – сказал он. – Мы попали сюда случайно. Но позволю себе заметить, доктор Рэнсом, что все это не так просто. Не помню, кто и когда назначил вас нашим начальником, но вы ведете себя как вождь, а не как хозяин дома.
– Да, я вождь, – сказал Рэнсом. – Неужели вы думаете, что я бы отважился на это, если бы решали вы или я? Вы не выбирали меня, и я не выбирал вас. Даже те, кому я служу, меня не выбирали. Я попал в их мир случайно, как попали ко мне и вы, и даже звери. Если хотите, мы – организация, но не мы ее организовали. Вот почему я не вправе и не могу вас отпустить.
Все помолчали снова, и было слышно, как потрескивают поленья.
– Если больше обсуждать нечего, – сказала Грейс Айронвуд, – не дадим ли мы отдохнуть доктору Рэнсому?
– Нет, – сказал Рэнсом. – Надо еще поговорить о многом.
Макфи, начавший было стряхивать с колен крошки, замер, а Грейс Айронвуд с облегчением расслабилась.
– Сегодня мы узнали о том, – сказал Рэнсом, – что творится сейчас в Бэлбери. Но я думаю о другом.
– Да? – серьезно сказала Камилла.
– О чем это? – спросил Макфи.
– О том, – сказал Рэнсом, – что лежит под Брэгдонским лесом.
– До сих пор думаете? – спросил Макфи.
– Да, все время, – отвечал Рэнсом. – Мы кое о чем догадывались. Вероятно, это опаснее головы. Враг ставит многое на эту карту. Когда силы Бэлбери объединятся с древними силами, Логрис, то есть человек, будет окружен. Мы должны им помешать. Но сейчас еще рано. Мы не можем проникнуть в лес. Надо дождаться, пока они найдут… его. Я не сомневаюсь, что мы об этом узнаем. А сейчас – надо ждать.
– Не верю я этой басне, – сказал Макфи.
– Я думала, – сказала Грейс Айронвуд, – что мы не употребляем слов типа «верить». Я думала, мы наблюдаем факты, избегаем поспешных выводов…
– Если вы будете препираться, – сказал Рэнсом, – я вас поженю.
Поначалу никто из них не мог понять, зачем институту Брэгдонский лес. Почва там не вынесла бы огромного здания (во всяком случае, для этого пришлось бы проделать много дорогих работ), а город для института не подходил. Несмотря на недоверие Макфи, Рэнсом, Димбл и Деннистон занялись этим вопросом и пришли к важным выводам. Все трое знали теперь о временах короля Артура то, до чего наука не дойдет и за сотни лет. Они знали, что Эджстоу лежит в самом центре Логрского королевства, что деревня Кьюр Харди хранит былое имя Coeur Hardi{93} и что исторический Мерлин жил и колдовал именно здесь.
Что он там делал, они не знали; но, каждый своим путем, зашли так далеко, что не могли уже считать сказкой предания о его силе или отнести эту силу к тому, что люди Возрождения звали магией. Димбл даже утверждал, что хороший филолог может распознать по тексту, о магии идет речь или о чем ином. «Что общего, – говорил он, – между таинственными оккультистами вроде Фауста или Просперо, с их ночными бдениями, черными книгами, пособниками‑бесами, и Мерлином, который творит невозможное просто потому, что он Мерлин?» Рэнсом с ним соглашался. Он полагал, что ведовство или, точнее, ведение Мерлина – остаток чего‑то очень древнего, попавшего в Западную Европу после того, как пал Нуминор, и хранившего следы тех времен, когда отношения духа и материи были на Земле иными. Ведение это по сути своей отличалось от ренессансной магии. Вероятно (хотя и не наверное), оно было гораздо невиннее, и уж во всяком случае пользы от него было гораздо больше. Ведь Парацельс и Агриппа{94} почти ничего не достигли, и сам Бэкон{95}, возражавший против магии только по этой причине, признал, что маги «не преуспели в величии и верности трудов». Поистине, могло показаться, что магия, столь бурно расцветшая в те времена, вела лишь к тому, что человек губил душу, не получая ничего взамен.
Если догадки были правильны, это значило очень многое. Это значило, что ГНИИЛИ, в самой своей сердцевине, связан уже не только с нынешней, научной формой власти. Конечно, другой вопрос, знати ли об этом сотрудники института; но Рэнсом часто напоминал себе: «Дело не в том, как собираются действовать люди – это все равно решат темные эльдилы, – а в том, как они будут действовать. Возможно, домогаясь Брэгдонского леса, они знают, чего ищут; возможно, они придумали какую‑то причину – теорию о почве, о воздухе, о неизвестных излучениях, – чтобы это объяснить». Рэнсом полагал, что в определенной степени важен сам лес – ведь не зря считают, что место небезразлично. Однако сон о спящем под землею многое объяснил. Значит, главное – внизу, под лесом, и это – тело Мерлина. Когда эльдилы сказали ему, что так оно и есть, он не удивился. Не удивлялись и они: земные формы бытия – зачатие, рождение, смерть – были для них не менее странными, чем пятнадцативековой сон. Для них, созидающих нашу природу, ничто не становится «естественным». Они всегда видят неповторимость каждого акта творения. Для них нет общего; все, по отдельности, рождается, словно шутка или песня, из чудотворного самоограничения Творца, отбрасывающего мириады других возможностей ради этого, вот этого творения. Эльдилы не удивлялись, что тело лежит нетленно пятнадцать веков, – они знали миры, где нет тления. Эльдилы не удивлялись, что душа осталась связанной с ним, – они знали бесконечное множество способов, какими дух соединяется с материей, от полного слияния, созидающего нечто третье, до встреч коротких, как соитие. Они принесли не весть о чуде, а важную новость. Мерлин не умер. Жизнь его при определенных условиях вернется в тело.
Они не сказали этого раньше, потому что не знали. В спорах с Макфи Рэнсому особенно мешало то, что их шотландец – как, впрочем, многие – почему‑то считал: если есть существа мудрее и сильнее людей, они всеведущи и всемогущи. Конечно, эльдилы были очень сильны, они могли разрушить Бэлбери, но сейчас это не было нужно. Сознания же человека они прямо увидеть не могли. О Мерлине они узнали иначе, по особому сочетанию признаков, указывающему на то, что в этом месте кого‑то увели с главной дороги времени в неведомые нам поля. Ведь не только прошлое и будущее отличны от настоящего.
Вот почему Рэнсом не спал и думал, когда остался один. Он не сомневался, что враги нашли Мерлина, а если нашли – сумеют разбудить. Тогда соединятся две силы, и это решит судьбу Земли. Несомненно, темные эльдилы веками подготавливали это. Естественные науки, невинные и даже полезные сами по себе, уже при Рэнсоме пошли куда‑то в сторону. Конечно, их сводили с пути в определенном направлении. Темные эльдилы непрестанно внушали ученым сомнения в объективной истине, а потом и равнодушие к ней, и это привело к тому, что важной стала лишь сила. Смутные толки об élan vital и заигрывания с панпсихизмом воскрешали понемногу любезную магам Anima mundi.{96} Мечты о предназначении человека и его далеком будущем извлекали из могилы старое человекобожие. Опыты над животными и работа на трупах приучали к тому, что ради прогресса нужно прежде всего перебороть себя и делать то, чего душа делать не позволяет. Теперь это все достигло такой степени, что стоящие за этим решили: можно выгнуть науку назад, чтобы она сомкнулась с древними, забытыми силами. По‑видимому, раньше это было невыполнимо. Этого нельзя было сделать в XIX веке, когда твердый материализм не позволил бы ученым поверить в такие вещи; а если бы они и поверили, унаследованная порядочность не позволила бы им касаться нечистого. Пережитком прошлого века был Макфи. Теперь все изменилось. Вероятно, мало кто знал в Бэлбери, что происходит, но, если они узнают, они будут как солома перед ветром. Что сочтут они непотребным, когда нравственность для них – побочный продукт биологических и экономических процессов? Времена созрели. С точки зрения преисподней, к этому вела вся человеческая история. Падший человек уже может стряхнуть те ограничения, которые само милосердие наложило на его силу. Если он это сделает, воплотится ад. Дурные люди, ползающие сейчас по маленькой планете, обретут состояние, которое прежде обретали лишь по смерти, и станут прямым орудием темных сил. Природа станет им рабыней, и предел положит лишь конец времен.
Глава X
Захваченный город
До сих пор, что бы ни случилось днем, Марк спал хорошо, но в эту ночь он спать не мог. Письма он не написал и весь день слонялся, скрываясь от людей, ночью, лежа без сна, он ощутил свои страхи с новой силой. Конечно, в теории он был материалистом; конечно (тоже в теории), он давно вышел из возраста ночных страхов. Но сейчас это ему не помогло. Всех, кто ищет в материализме защиты (а таких людей немало), ждет разочарование. Да, то, чего вы боитесь, – немыслимо. Что ж с этого? Лучше вам? Нет. Так как же? Если уж видишь духов, лучше в них верить.
Чай принесли раньше, чем всегда, а с ним – и записку. Уизер настоятельно просил зайти к нему немедленно по чрезвычайно срочному делу. Марк пошел.
В кабинете была Фея. К удивлению и (сперва) к радости Марка, и. о., по всей видимости, не помнил об их последнем разговоре. Он был вежлив, даже ласков, но очень серьезен.
– Доброе утро, доброе утро, мистер Стэддок, – сказал он. – Я ни за что на свете не стал бы вас беспокоить, если бы не был уверен, что вам самому лучше узнать обо всем как можно раньше. Вы понимаете, конечно, что разговор наш сугубо конфиденциален. Тема его не совсем приятна. Надеюсь, в ходе беседы вы поймете (садитесь, садитесь), как мудро мы поступили в свое время, оградив от постороннего вмешательства нашу полицию, если можно ее так назвать.
Марк облизал губы и присел.
– Ты потерял бумажник, Стэддок, – вдруг сказала Фея.
– Что? – переспросил Марк. – Бумажник?
– Да. Бумажник. Штуку, в которой лежат всякие бумажки.
– Потерял. Вы его нашли?
– В нем три фунта десять шиллингов денег, корешок от почтового перевода, письма, подписанные именами «Миртл», «Дж. Херншоу», «Ф. Э. Браун», «М. Бэлчер», и счет за костюм от мастерской «Саймонс и сын», Маркет‑стрит, 32, Эджстоу. Так?
– Примерно так.
– Вот он. – Она указала на стол. – Нет, не бери!
– Что происходит? – спросил Марк тем голосом, каким говорил бы военный при подобных обстоятельствах и который в полицейском протоколе назвали бы «угрожающим».
– Этот бумажник, – сказала мисс Хардкасл, – обнаружен в траве за пять с небольшим ярдов от тела Хинджеста.
– Господи! – вскричал Марк. – Вы же не думаете… нет, чепуха какая!
– Незачем апеллировать ко мне, – сказала мисс Хардкасл. – Я не адвокат, не судья, не присяжный. Я излагаю факты.
– Но вы считаете, что меня могут обвинить?
– Напротив, – сказал Уизер. – Перед нами один из тех случаев, когда особенно очевидна польза собственной исполнительной власти. Перед нами ситуация, которая, как мне это ни прискорбно, могла бы доставить вам множество огорчений, имей вы дело с обычной полицией. Не знаю, достаточно ли ясно дала вам понять мисс Хардкасл, что бумажник нашли ее подчиненные.
– Что вы хотите сказать? – спросил Марк. – Если мисс Хардкасл не считает, что я виноват, зачем все эти разговоры? Если считает, почему не сообщит куда надо? Это ее долг.
– Дорогой мой друг, – промолвил Уизер назидательным тоном, – в делах такого рода мы и в малейшей степени не намерены определять предел правомочий нашей институтской полиции. Я не беру на себя смелости утверждать, в чем состоит долг мисс Хардкасл.
– Значит, – сказал Марк, – у мисс Хардкасл, по ее мнению, достаточно фактов для моего ареста, но она любезно предлагает их скрыть?
– Усек! – сказала Фея и впервые на его памяти закурила свою сигару.
– Но я не этого хочу, – продолжал он. – Я ни в чем не виноват. – Бремя свалилось с него, но он, почти не замечая, гнул в другую сторону. – Я сам пойду в настоящую полицию.
– Хочешь сесть, – сказала Фея, – дело твое.
– Я хочу оправдаться, – сказал Марк. – Обвинение немедленно рассеется. Зачем мне его убивать? И алиби у меня есть, я был здесь, спал.
– Да?.. – протянула Фея.
– Что такое?
– Знаешь ли, мотив найдется всегда. Всякий может убить всякого. Полицейские – люди как люди. Запустят машину, надо же им что‑нибудь доказать.
Марк уговаривал себя, что ему не страшно. Если бы только Уизер не топил так жарко или хоть открывал окно…
– Вот письмо, – сказала Фея.
– Какое письмо?
– Твое. Какому‑то Пэлему, из вашего Брэктона. Написано полтора месяца назад. Вот, пожалуйста: «А Ящеру давно пора в лучший мир».
Марк вспомнил, и ему стало просто физически больно. То была записочка, и такой стиль очень ценили «свои люди».
– Как оно к вам попало? – спросил Марк.
– Мне представляется, мистер Стэддок, – сказал Уизер, – что мы не вправе требовать от мисс Хардкасл подобных разъяснений… Конечно, это ни в малой степени не опровергает моих постоянных заверений в том, что все сотрудники института живут поистине единой жизнью. Однако неизбежно существуют различные сферы, не отграниченные друг от друга, но выявляющие собственную сущность, тесно связанную, конечно, с этосом целого… и некоторая излишняя откровенность… э‑э‑э… наносила бы урон нашим же интересам.
– Неужели вы думаете, – сказал Марк, – что эту записку можно принять всерьез?
– А ты что‑нибудь объяснял полицейскому? – спросила Фея. – Твоему, настоящему?
Марк не ответил.
– Алиби тоже фиговое, – продолжала мисс Хардкасл. – Ты говорил с Биллом за столом. Когда он уезжал, вас видели вместе у выхода. Как ты вернулся, никто не видел. Вообще, неизвестно, что ты делал до самого утра. Мог уехать с ним и лечь так в два пятнадцать. Ночью, понимаешь, подморозило. Грязи на ботинках могло и не быть.
Как в былое время, в приемной у зубного врача или перед экзаменом, все сместилось, и Марку уже мерещилось, что тюрьма и эта закрытая комната, собственно, одно и то же. Главное – вырваться на воздух, от кряканья и. о., Феиной сигары, огромного портрета на стене.
– Вы советуете мне, сэр, – сказал он, – не идти в полицию?
– В полицию? – удивился Уизер, словно об этом и речи не было. – Это было бы по меньшей мере опрометчиво, мистер Стэддок… и не совсем порядочно по отношению к своим коллегам, особенно к мисс Хардкасл. Мы не могли бы в дальнейшем оказывать вам помощь…
– Именно, – сказала Фея. – Если ты в полиции, ты в полиции.
Минута решимости ушла, и Марк этого не заметил.
– Что же вы предлагаете? – спросил он.
– Я? – спросила Фея. – Ты скажи спасибо, что это мы нашли бумажник.
– Это исключительно счастливая случайность, – сказал Уизер, – не только для мистера Стэддока, но и для всего института. Мы не могли бы оставаться в стороне…
– Одно жаль, – сказала Фея. – У нас не твоя записка, а копия. Конечно, и то хлеб.
– Значит, сейчас ничего нельзя сделать? – спросил Марк.
– В настоящее время, – сказал Уизер, – вряд ли возможны какие‑либо официальные действия. Но все же я бы вам советовал в ближайшие месяцы соблюдать… э‑э… крайнюю осторожность. Пока вы с нами, Скотленд‑Ярд вряд ли сочтет удобным вмешиваться без совершенно явных улик. Вполне вероятно, что они захотят помериться с нами силами, но я не думаю, что они воспользуются именно этим случаем.
– А вы не собираетесь искать вора? – спросил Марк.
– Вора? – спросил Уизер. – У меня нет сведений о том, что тело ограблено.
– Того, кто украл бумажник.
– Ах, бумажник!.. Понятно, понятно… Следовательно, вы обвиняете в краже одного или нескольких сотрудников института?
– Да господи! – закричал Марк. – А сами вы что думаете? По‑вашему, я там был? Может, я и убил?
– Я очень попросил бы вас не кричать, мистер Стэддок, – сказал и. о. – Прежде всего, это невежливо, особенно при даме. Насколько мне припоминается, никаких обвинений мы не выдвигали. Лично я пытался порекомендовать вам определенную линию поведения. Я уверен, что мисс Хардкасл со мной согласна.
– Мне все одно, – сказала Фея. – Не знаю, чего он орет, когда мы хотим его выручить, но дело его. Некогда мне здесь околачиваться.
– Нет, вы поймите… – сказал Марк.
– Прошу вас, возьмите себя в руки, мистер Стэддок, – сказал Уизер. – Как я уже неоднократно говорил, мы – единая семья и не требуем от вас формальных извинений. Все мы понимаем друг друга и одинаково не терпим… э‑э‑э… сцен. Со своей же стороны позволю себе заметить, что нервная неустойчивость навряд ли вызовет благоприятную реакцию у нашего руководства.
Марк давно перестал думать о том, возьмут его или нет, но сейчас понял, что увольнение равносильно казни.
– Простите, сорвался, – сказал он. – Что же вы мне советуете?
– Сиди и не рыпайся, – сказала Фея.
– Мисс Хардкасл дала вам превосходный совет, – сказал и. о. – Здесь вы у себя дома, мистер Стэддок, у себя дома.
– Да, кстати, – сказал Марк. – Я не совсем уверен, что жена приедет – она прихворнула…
– Я забыл, – сказал и. о., и голос его стал тише, – поздравить вас, мистер Стэддок. Теперь, когда вы видели его, мы ощущаем вас своим в более глубоком смысле. Несомненно, вы не хотели бы оскорбить его дружеские… да что там, отеческие чувства… Он очень ждет миссис Стэддок.
– Почему? – неожиданно для самого себя спросил Марк.
– Дорогой мой, – отвечал Уизер, странно улыбаясь, – мы стремимся к единству. Семья, единая семья… Вот мисс Хардкасл скучает без подруги. – И прежде чем Марк опомнился, он встал и зашлепал к дверям.
Марк закрыл за собой дверь и подумал: «Вот, сейчас. Они оба там». Он кинулся вниз, выскочил во двор, не задерживаясь у вешалки, быстро пошел по дорожке. Планов у него не было. Он знал одно: надо добраться до дому и предупредить Джейн. Он даже не мог убежать в Америку – он знал из газет, что США горячо одобряют работу ГНИИЛИ. Писал это какой‑то бедняга вроде него. Но то была правда – от института нельзя скрыться ни на корабле, ни в порту, нигде.