Эта точка зрения была подтверждена во время первой русской революции 1905 года. В массовых забастовках он проявил совершенно новый характер. Россия того времени показала только зачатки капитализма: несколько крупных фабрик в больших городах, поддерживаемых в основном иностранным капиталом за счет государственных дотаций, где голодающие крестьяне стекались работать промышленными руками. Профсоюзы и забастовки были запрещены, правительство было примитивным и деспотичным. Социалистической партии, состоящей из интеллигенции и рабочих, пришлось бороться за то, что уже установили революции среднего класса в Западной Европе: уничтожение абсолютизма и введение конституционных прав и законов. Поэтому борьба русских рабочих должна была быть спонтанной и хаотичной. Сначала в виде диких забастовок против жалких условий труда, жестко подавленных казаками и милицией, затем приобретающих политический характер, в виде демонстраций и разворачивания красных флагов на улицах, борьба проявлялась сама по себе. Когда русско-японская война 1905 года ослабила царское правительство и показала свою внутреннюю гниль, революция вспыхнула как серия диких ударов в гигантском масштабе. Теперь они вспыхнули, как лесной пожар, с одной фабрики, из города в город, что привело к остановке всей промышленности; затем они растворились в небольших местных забастовках, умирая после некоторых уступок работодателей, или растворились до тех пор, пока не появились новые всплески. Часто происходили уличные демонстрации и драки против полиции и солдат. Наступали дни победы, когда делегаты заводов собирались без сопротивления, чтобы обсудить ситуацию, затем, вместе с представителями других групп, даже повстанческих солдат, чтобы выразить свое сочувствие, в то время как власти пассивно стояли в стороне. Затем правительство вновь предприняло шаг и арестовало весь состав делегатов, и забастовка закончилась апатией. Пока, наконец, в серии баррикадных боев в столице движение не было подавлено военной силой.
В Западной Европе политические забастовки были тщательно продуманными действиями, осуществляемыми лидерами профсоюза или социалистической партии, по специально обозначенным целям. В России забастовочное движение было отвращением жестоко оскорбленного, неконтролируемого человечества, как шторм или наводнение, пробивающее себе дорогу. Это была не борьба организованных рабочих, претендующих на давно отвергнутое право, это был подъем опустошенной массы в человеческое сознание в единственно возможной форме борьбы. Здесь не могло быть и речи об успехе или поражении, факт вспышки был уже победой, больше не отменяемой, началом новой эпохи. Внешне движение было подавлено, и царское правительство снова стало хозяином. Но на самом деле эти удары нанесли удар по царству, от которого оно не могло оправиться. Были проведены некоторые реформы —политические, промышленные и аграрные. Но всю ткань государства с его произвольным деспотизмом неспособных чиновников модернизировать не удалось, она должна была исчезнуть. Эта революция подготовила следующую, в которой должна была быть уничтожена старая варварская Россия.
Первая русская революция оказала сильное влияние на идеи рабочих Центральной и Западной Европы. Здесь началось новое развитие капитализма, которое заставило почувствовать потребность в новых и более мощных методах борьбы для обороны и для нападения. Экономическое процветание, начавшееся в девяностые годы и продолжавшееся до Первой мировой войны, принесло беспрецедентный рост производства и богатства. Расширялась промышленность, особенно черная металлургия, открывались новые рынки сбыта, строились железные дороги и заводы в зарубежных странах и на других континентах; теперь впервые капитализм распространился по всей земле. Америка и Германия были сценами самого быстрого промышленного развития. Увеличилась заработная плата, почти исчезла безработица, профсоюзы превратились в массовые организации. Рабочие были наполнены надеждами на постоянный прогресс в процветании и влиянии, а видения предвещали наступление эпохи индустриальной демократии.
Но потом, на другой стороне общества, они увидели другой образ. Крупный капитал сконцентрировал производство и финансы, богатство и власть, в нескольких руках и создал сильные промышленные концерны и капиталистические ассоциации. Потребность в расширении, в распоряжении внешних рынков и сырьевых ресурсов положила начало политике империализма, политике укрепления связей со старыми и завоевания новых колоний, политике растущего антагонизма между капиталистическими классами разных стран, а также политике увеличения вооружений. Старые мирные идеалы свободной торговли «маленьких англичан» были высмеяны и уступили место новым идеалам национального величия и могущества. На всех континентах, в Трансваале, в Китае, на Кубе и Филиппинах, на Балканах разразились войны; Англия укрепила свою империю, а Германия, претендуя на свою долю в мировой державе, подготовилась к мировой войне. Крупный капитал в своей растущей мощи все больше определял характер и мнения всей буржуазии, наполняя ее антидемократическим духом насилия. Хотя иногда она пыталась заманить рабочих перспективой доли в добыче, в целом было меньше склонности, чем в прежние времена, идти на уступки труду. Каждая забастовка за лучшую зарплату, проводимая для того, чтобы догнать рост цен, наталкивалась на более жесткое сопротивление. Реакционные и аристократические тенденции завладели правящим классом, речь шла не о продлении, а об ограничении народных прав, звучали угрозы, особенно в континентальных странах, подавления недовольства трудящихся насильственными методами.
Таким образом, обстоятельства изменились и меняются все больше и больше. Власть рабочего класса возросла благодаря его организации и его политической деятельности. Но власть капиталистического класса возросла еще больше. Это означает, что можно ожидать более тяжелых столкновений между двумя классами. Поэтому рабочим пришлось искать другие, более сильные методы борьбы. Что им делать, если регулярно даже самые оправданные забастовки встречаются с большими локаутами или если их парламентские права сокращаются или обходятся, или если капиталистическое правительство начнет войну, несмотря на их срочные протесты?
Легко заметить, что в таких условиях в рабочем классе было много размышлений и дискуссий о массовых акциях и политической забастовке, и что всеобщая забастовка пропагандировалась как средство против начала войны. Изучая примеры таких акций, как бельгийская и российская забастовки, пришлось рассматривать условия, возможности и последствия массовых акций и политических забастовок в наиболее высокоразвитых капиталистических странах с сильными правительствами и мощными капиталистическими классами. Очевидно, что против них существуют большие шансы. То, что не могло произойти в Бельгии и России, стало бы здесь непосредственным результатом: уничтожение их организаций. Если бы объединенные профсоюзы, социалистические или трудовые партии объявили всеобщую забастовку, то правительство, будучи уверенным в поддержке всего правящего и среднего класса, несомненно, смогло бы заключить лидеров в тюрьму, преследовать организации как угрожающие безопасности государства, подавить их газеты, в состоянии осады помешать всем взаимным контактам забастовщиков и, мобилизовав военные силы, утвердить свою бесспорную государственную власть. Против такой демонстрации силы у рабочих, изолированных, подверженных угрозам и клевете, удрученных искаженной информацией из прессы, не было бы никаких шансов. Их организации были бы распущены и сломаны. И организации проиграют, плоды многолетней самоотверженной борьбы – все потеряно.
Так утверждали политические и трудовые лидеры. Действительно, для них, с их мировоззрением, полностью ограниченным в рамках современных форм организации, это должно выглядеть именно так. Таким образом, они в корне противостоят политическим забастовкам. Это означает, что в такой форме, как умышленные и хорошо продуманные действия существующих организаций, направленные их лидерами, такие политические забастовки невозможны. Не более чем гроза в безмятежной атмосфере. Может быть, и правда, что для достижения особых целей, полностью подвластных капиталистической системе, политическая забастовка остается полностью в рамках правового порядка, так что после ее окончания капитализм возвращается в свое обычное русло. Но эта истина не мешает правящему классу гневно возбуждаться против любого проявления рабочей власти, а политические забастовки – иметь последствия, выходящие далеко за пределы их сиюминутных целей. Когда социальные условия становятся невыносимыми для рабочих, когда социальные или политические кризисы грозят им разорением, неизбежно, что массовые акции и гигантские забастовки разгораются спонтанно, как естественная форма борьбы, несмотря на все возражения и сопротивление существующих профсоюзов, неотразимо, как грозы из-под сильного электрического напряжения в атмосфере. И снова перед рабочими встает вопрос, есть ли у них шанс против власти государства и капитала.
Неправда, что при насильственном подавлении их организаций все теряется. Это только внешняя форма того, что, по сути, живет внутри. Подумать только, что с помощью таких правительственных мер рабочие должны внезапно превратиться в эгоистичных, узко мыслящих, изолированных личностей старых времен! В их сердцах все силы солидарности, товарищества, преданности классу остаются живыми, еще более усиливаются в неблагоприятных условиях; и они будут утверждать себя в других формах. Если эти силы достаточно сильны, то никакая сила сверху не сможет нарушить единства забастовщиков. Там, где они терпят поражение, это происходит в основном из-за уныния. Никакая правительственная власть не может заставить их работать; она может только запретить активные действия; она может только угрожать и пытаться запугать их, пытаясь страхом разрушить их единство. Может ли это быть успешным — зависит от внутренней силы работников, от духа организации внутри них. Безусловно, таким образом предъявляются самые высокие требования к социальным и моральным качествам; но именно по этой причине эти качества будут напряжены до самой высшей степени и закалены, как сталь в огне.
Это не дело одного действия, одной забастовки. В каждом таком состязании сила рабочих подвергается испытанию, достаточно ли крепко их единство, чтобы противостоять попыткам правящих властей его нарушить. Каждое состязание вызывает новые напряженные усилия по его укреплению, чтобы не быть нарушенным. И когда, собственно, рабочие остаются стойкими, когда, несмотря на все акты запугивания, подавления, изоляции, они выдерживают, когда ни одна группа не уступает, то именно на другой стороне проявляются последствия забастовки. Общество парализовано, производство и движение останавливаются или сводятся к минимуму, функционирование всей общественной жизни затруднено, средние слои населения встревожены и могут начать советовать уступки. Потрясается власть правительства, которое не в состоянии восстановить старый порядок. Его власть всегда заключалась в прочной организации всех должностных лиц и служб, руководствующейся единством цели, воплощенной в одной самоуверенной воле, все они привыкли по долгу службы и убежденности следовать намерениям и указаниям центральных властей. Когда же она выступает против массы народа, она все больше ощущает себя тем, чем она является на самом деле — правящим меньшинством, внушающим благоговение лишь до тех пор, пока она казалась всемогущей, могущественной лишь до тех пор, пока она была бесспорной, до тех пор, пока она была единственным твердо организованным телом в океане неорганизованных личностей. Но теперь большинство также твердо организованно, не во внешних формах, а во внутреннем единстве. Стоя перед невыполнимой задачей навязывания своей воли мятежному населению, правительство растет неуверенным, расколотым, нервным, пробующим разные пути. Более того, забастовка препятствует взаимодействию властей по всей стране, изолирует местные и отбрасывает их назад к собственные ресурсы. Таким образом, организация государственной власти начинает терять свою внутреннюю силу и прочность. Использование вооруженных сил также не может помочь иначе, как с помощью более жестоких угроз. Наконец, армия состоит либо из рабочих, одетых по-другому и находящихся под угрозой ужесточения закона, но не предназначенных для использования против своих товарищей; либо это меньшинство против всего народа. Если приказать стрелять по безоружным гражданам и товарищам, навязанная дисциплина в конце концов должна сдаться. И тогда государственная власть, помимо своего морального авторитета, потеряла бы самое сильное материальное оружие, чтобы держать массы в повиновении.
Такие рассуждения о важных последствиях массовых забастовок, как только крупные социальные кризисы подстегивают массы к отчаянной борьбе, могут, конечно, означать не больше, чем видение возможного будущего. На данный момент, под смягчающими последствиями промышленного процветания, не было сил, достаточно сильных, чтобы подтолкнуть рабочих к подобным действиям. Против угрожающей войны их профсоюзы и партии ограничились тем, что исповедовали свой пацифизм и интернациональные чувства, не имея воли и смелости призывать массы к отчаянному сопротивлению. Таким образом, правящий класс мог принудить рабочих к своим капиталистическим массовым действиям, к мировой войне. Это был крах явлений и иллюзий самоудовлетворенной власти рабочего класса того времени, раскрытых теперь как внутренняя слабость и недостаточность.
Одним из элементов слабости было отсутствие четкой цели. Не было и не могло быть четкого представления о том, что должно произойти после успешных массовых акций. Последствия массовых ударов до сих пор казались только разрушительными, а не созидательными. Это, конечно, было не так; решающие внутренние качества, основа нового общества, развивались из схваток. Но внешние формы, в которых они должны были сформироваться, были неизвестны, никто в капиталистическом мире в то время не слышал о рабочих советах. Политические забастовки могут быть лишь временной формой борьбы; после забастовки созидательный труд должен обеспечивать постоянство.
Русская революция
Русская революция стала важным эпизодом в развитии движения рабочего класса. Во-первых, как уже отмечалось, проявлением новых форм политической забастовки, инструментов революции. Более того, в более высокой степени — первым появлением новых форм самоорганизации борющихся рабочих, известных как советы. В 1905 г. они едва ли были замечены как особое явление и исчезли вместе с самой революционной деятельностью. В 1917 г. они вновь появились с большей властью, тогда их значение признали рабочие Западной Европы, и они сыграли здесь роль в классовой борьбе после Первой мировой войны.
Советы, по сути, были просто забастовочными комитетами, которые всегда возникают во время стихийных забастовок. Поскольку забастовки в России вспыхивали на крупных заводах и быстро распространялись по городам и районам, рабочим приходилось поддерживать постоянную связь. В цехах рабочие собирались и обсуждали регулярно после окончания работы, а в напряжённые времена даже постоянно, в течение всего дня. Они направляли своих делегатов на другие фабрики и в центральные комитеты, где происходило обмен информацией, обсуждались трудности, принимались решения и рассматривались новые задачи.
Но здесь задачи оказались более объемными, чем в обычных забастовках. Рабочие должны были сбросить тяжелый гнет царизма, они чувствовали, что своими действиями российское общество меняется в своих основах. Они должны были учитывать не только заработную плату и условия труда в своих цехах, но и все вопросы, связанные с обществом в целом. Они должны были найти свой путь в этих сферах и принимать решения по политическим вопросам. Когда забастовка вспыхнула, охватила всю страну, остановила всю промышленность и движение, парализовала функции власти, советы столкнулись с новыми проблемами. Им пришлось регулировать общественную жизнь, заботиться об общественной безопасности и порядке, обеспечивать необходимые коммунальные услуги. Они должны были выполнять государственные функции; то, что они решили, выполнялось рабочими, в то время как правительство и полиция стояли в стороне, осознавая свою беспомощность в отношении мятежных масс. Затем в обсуждениях и решениях принимали участие делегаты других групп, интеллигенция, крестьяне, солдаты, пришедшие в центральный совет. Но вся эта власть была как вспышка молнии, как пролетание метеорита. Когда, наконец, царское правительство мобилизовало свои вооруженные силы и подавило движение, советы исчезли.
Таким образом, это было в 1905 году. В 1917 году война ослабила правительство из-за поражений на фронте и голода в городах, а теперь в акции принимали участие солдаты, в основном крестьяне. Помимо рабочих советов в городах, в армии были созданы солдатские советы; офицеров расстреливали, когда они не соглашались с тем, что советы берут всю власть в свои руки, чтобы предотвратить полную анархию. После полугода тщетных попыток политиков и военачальников навязать новые правительства, советы, поддержанные социалистическими партиями, стали хозяевами общества.
Теперь советы стояли перед новой задачей. Из органов революции они должны были стать органами перестройки. Массы были хозяевами и, конечно же, начали наращивать производство в соответствии со своими потребностями и жизненными интересами. То, что они хотели и делали, определялось, как всегда в таких случаях, не внушаемыми доктринами, а собственным классовым характером, условиями их жизни. Каковы были эти условия? Россия была примитивной аграрной страной, в которой только начиналось промышленное развитие. Массы народа были нецивилизованными и невежественными крестьянами, духовно господствовала сверкающая золотом церковь, и даже промышленные рабочие были тесно связаны со своими старыми деревнями. Сельские советы, возникающие повсюду, были самоуправляемыми крестьянскими комитетами. Они захватывали большие поместья бывших крупных помещиков и делили их. Развитие шло в сторону мелких землевладельцев с частной собственностью, и уже тогда существовали различия между большими и малыми поместьями, между влиятельными богатыми и более скромными бедными крестьянами.
В городах, с другой стороны, не могло быть развития частной капиталистической промышленности, потому что не было никакой буржуазии, имеющей какое-либо значение. Рабочие хотели социалистического производства, единственно возможного в этих условиях. Но их ум и характер, лишь поверхностно затронутые началом капитализма, вряд ли были адекватны для задачи саморегулирования производства. Поэтому их передовые и ведущие элементы, социалисты большевистской партии, организованные и закаленные годами самоотверженной борьбы, их лидеры в революции стали лидерами в реконструкции. Более того, если бы эти тенденции рабочего класса не были утоплены потоком устремлений к частной собственности, идущей с земли, необходимо было бы сформировать сильную центральную власть, способную сдерживать крестьянские тенденции. В этой тяжелой задаче организации промышленности, организации оборонительной войны против контрреволюционных атак, подавления сопротивления капиталистических тенденций среди крестьян, воспитания их в духе современных научных идей, а не старых убеждений, все способные элементы среди рабочих и интеллигенции, дополненные такими бывшими чиновниками и офицерами, которые были готовы к сотрудничеству, должны были объединиться в большевистскую партию в качестве ведущего органа. Она сформировала новое правительство. Постепенно советы были ликвидированы как органы самоуправления и сведены к подчиненным органам государственного аппарата. Однако название Советской республики сохранилось как камуфляж, а правящая партия сохранила название Коммунистической партии.
Система производства, сложившаяся в России, — это государственный социализм. Это организованное производство, где государство как универсальный работодатель владеет всем производственным аппаратом. Работники владеют средствами производства не более чем при западном капитализме. Они получают заработную плату и эксплуатируются государством как единственный гигантский капиталист. Поэтому название «Государственный капитализм» может применяться с точно таким же значением. Вся правящая и ведущая бюрократия чиновников является фактическим хозяином фабрик, обладающим классом. Не порознь, каждый по отдельности, а вместе, коллективно, они — обладатели целого. Их функция и задача делать то, что буржуазия делала в Западной Европе и Америке: развивать промышленность и повышать производительность труда. Им пришлось превратить Россию из примитивной варварской крестьянской страны в современную, цивилизованную страну великой промышленности. И вскоре, в часто жестоко развязываемой классовой войне между крестьянами и правителями, подконтрольные государству крупные аграрные предприятия заменили отсталые мелкие хозяйства.
Поэтому революция, как утверждает обманчивая пропаганда, не сделала Россию землей, где хозяевами являются рабочие и царит коммунизм. Тем не менее, она означала прогресс огромного значения. Его можно сравнить с великой Французской революцией: она уничтожила власть монарха и феодалов-землевладельцев, начала с передачи земли крестьянам, сделала хозяевами промышленности правителей государства. Подобно тому, как тогда во Франции массы из презираемых «каналий» стали свободными гражданами, признанными даже в бедности и экономической зависимости личностями с возможностью восстания, так и сейчас во Франции массы из невообразимого варварства поднялись в поток мирового прогресса, где они могут выступать в роли личностей. Политическая диктатура как форма правления не может больше препятствовать этому развитию после его начала, чем военная диктатура Наполеона, препятствовавшая ему во Франции. Так же, как тогда во Франции из числа граждан и крестьян вышли капиталисты и военачальники, в восходящей борьбе взаимной конкуренции, хорошими и плохими средствами, энергией и талантами, рабочим манипулированием и обманом — так теперь и в России. Все хорошие умы среди рабочих и крестьянских детей бросились в технические и сельскохозяйственные училища, стали инженерами, офицерами, техническими и военными командирами. Будущее было открыто им и пробудило в них огромную энергию; учёбой и приложением сил, хитростью и интригой они трудились, чтобы утвердить свое место в новом правящем классе, опять-таки, над жалким эксплуатируемым классом пролетариев. И точно так же, как в то время во Франции возник сильный национализм, провозгласивший новую свободу для всей Европы, недолгую мечту о вечной славе — так и теперь Россия гордо провозгласила свою миссию, всемирной революцией, — освободить все народы от капитализма.
Для рабочего класса значение русской революции необходимо искать в совершенно разных направлениях. Россия показала европейским и американским рабочим, ограниченным реформистскими идеями и практикой, во-первых, как промышленный рабочий класс гигантской массовой акцией стихийных забастовок способен подорвать и уничтожить устаревшую государственную власть; во-вторых, как в таких действиях стачечные комитеты превращаются в рабочие советы, органы борьбы и самоуправления, приобретая политические задачи и функции. Чтобы увидеть влияние российского примера на идеи и действия рабочего класса после Первой мировой войны, нужно сделать шаг назад.
Начало войны в 1914 году означало неожиданный развал рабочего движения по всей капиталистической Европе. Послушное подчинение рабочих, находящихся под властью военных, жадная принадлежность во всех странах профсоюзных лидеров и лидеров социалистических партий к своим правительствам, как соучастников подавления рабочих, отсутствие сколько-нибудь значительного протеста, принесли глубокое разочарование всем, кто прежде возлагал надежды на освобождение на пролетарский социализм. Но постепенно среди передовых рабочих появилось понимание того, что то, что сломалось, было, прежде всего, иллюзией легкого освобождения в результате парламентской реформы. Они видели, как истекающие кровью и эксплуатируемые массы, растущие под гнетом и мучениками, в союзе с русскими революционерами ожидали, что мировая революция уничтожит капитализм, как результат хаоса войны. Они отвергли опальное название социализма и назвали себя коммунистами, старое звание революционеров рабочего класса.
Затем, как яркая звезда в темном небе, русская революция вспыхнула и засияла над землей. И повсюду массы были наполнены предвкушением и стали беспокойными, слушая ее призыв к окончанию войны, к братству трудящихся всех стран, к мировой революции против капитализма. Все еще цепляясь за свои старые социалистические доктрины и организации, массы, неуверенные под потоком клеветы в прессе, стояли в ожидании, колеблясь, может ли эта сказка все-таки сбыться. Небольшие группы, особенно среди молодых рабочих, повсюду собирались в растущем коммунистическом движении. Они были передовой гвардией в движениях, которые после окончания войны разразились во всех странах, наиболее сильно в разбитой и истощенной Центральной Европе.
Это была новая доктрина, новая система идей, новая тактика борьбы, этот коммунизм, который с помощью тогдашних новых мощных средств государственной пропаганды пропагандировался из России. Он ссылался на теорию Маркса об уничтожении капитализма путем классовой борьбы рабочих. Это был призыв к борьбе против мирового капитала, в основном сосредоточенного в Англии и Америке, который эксплуатировал все народы и все континенты. Он призывал не только промышленников Европы и Америки, но и подопечных народов Азии и Африки подняться на борьбу с капитализмом. Как и в любой другой войне, эту войну можно было выиграть только благодаря организации, концентрации сил и хорошей дисциплине. В коммунистических партиях, состоящих из самых галантных и способных бойцов, уже присутствовали ядро и штат: они должны были взять на себя инициативу, и по их призыву массы должны были подняться и напасть на капиталистические правительства. В политическом и экономическом кризисе мира мы не можем ждать, пока, терпеливо обучая массы, мы все станем коммунистами. В этом нет необходимости; если они убеждены, что только коммунизм – это спасение, если они доверяют Коммунистической партии, следуют ее указаниям, приводят ее к власти, тогда партия как новое правительство установит новый порядок. Так было и в России, и этому примеру нужно следовать везде. Но тогда в ответ на тяжелую задачу и преданность вождей необходимо строгое послушание и дисциплинированность масс, масс по отношению к партии, членов партии по отношению к вождям. То, что Маркс назвал диктатурой пролетариата, может быть реализовано только как диктатура Коммунистической партии. В Партии воплощается рабочий класс, Партия является его представителем.
В этой форме коммунистической доктрины было отчетливо видно русское происхождение. В России, с ее небольшой промышленностью и неразвитым рабочим классом, пришлось свергнуть только прогнивший азиатский деспотизм. В Европе и Америке многочисленный и высокоразвитый рабочий класс, подготовленный мощной промышленностью, выступает против мощного капиталистического класса, распоряжающегося всеми ресурсами мира. Поэтому доктрина партийной диктатуры и слепого послушания нашла здесь сильное противодействие. Если бы в Германии революционные движения после окончания войны привели к победе рабочего класса и он присоединился к России, то влияние этого класса, продукта высочайшего капиталистического и промышленного развития, вскоре перевесило бы русский характер. Это оказало бы сильное влияние на англичан и американских рабочих, и унесло бы саму Россию по новым дорогам. Но в Германии революция провалилась; массы держались в стороне от своих социалистических и профсоюзных лидеров с помощью зверских историй и обещаний упорядоченного социалистического счастья, в то время как их передовая гвардия была уничтожена, а их лучшие представители убиты военными под защитой социалистического правительства. Поэтому противоборствующие группы немецких коммунистов не могли иметь веса; они были изгнаны из партии. Вместо них недовольные социалистические группы были вынуждены вступить в Московский Интернационал, привлеченные его новой оппортунистической политикой парламентаризма, с помощью которой он надеялся завоевать власть в капиталистических странах.
Таким образом, мировая революция из военного клича стала фразой. Российские лидеры представляли себе мировую революцию как масштабное продолжение и имитацию русской революции. Они знали капитализм только в его русском виде, как иностранную эксплуатирующую державу, обедняющую жителей, вывозящую все прибыли из страны. Они не знали капитализм как великую организующую державу, по его богатству создающую основу еще более богатого нового мира. Как выяснилось из их трудов, они не знали огромной власти буржуазии, против которой не хватает всех возможностей преданных своему делу вождей и дисциплинированной партии. Они не знали источников силы, скрытых в современном рабочем классе. Отсюда и примитивные формы шумной пропаганды и партийного терроризма не только духовного, но и физического против инакомыслящих. Это был анахронизм, что Россия, только что вступившая в индустриальную эпоху из своего первобытного варварства, должна была взять под свой контроль рабочий класс Европы и Америки, который стоял перед задачей превращения высокоразвитого индустриального капитализма в еще более высокую форму организации.
Старая Россия, по существу, в своей экономической структуре была азиатской страной. По всей Азии жили миллионы крестьян, занимавшихся примитивным мелким земледелием, ограничивавшихся своей деревней, при деспотичных далеких правителях, с которыми у них не было никакой связи, кроме как уплаты налогов. В современную эпоху эти налоги стали еще большей данью западному капитализму. Русская революция с ее отказом от царских долгов была освобождением русских крестьян от этой формы эксплуатации западным капиталом. Поэтому она призвала все угнетенные и эксплуатируемые восточные народы последовать ее примеру, включиться в борьбу и сбросить иго своих деспотов, орудия хищной мировой столицы. И далеко-далеко, в Китае и Персии, в Индии и Африке, призыв был услышан. Были сформированы коммунистические партии, состоящие из радикальных интеллектуалов, из крестьян, восстающих против феодальных землевладельцев, из жестко надавленных городских бродяг и ремесленников, донесших до сотен миллионов послание об освобождении. Как и в России, это означало для всех этих народов открытие дороги к современному индустриальному развитию, иногда, как в Китае, в союзе с модернизирующейся национальной буржуазией. Таким образом, Московский Интернационал стал даже больше, чем европейский, азиатским институтом. Это усилило его характер среднего класса и способствовало возрождению в европейских последователях старых традиций революций среднего класса, с преобладанием великих вождей, звучащих лозунгов, заговоров, сюжетов и военных восстаний.