Мистер Уоттерс поднял палец, откусил еще кусок бутерброда и вытер испачканный горчицей уголок рта.
— Я так не думаю.
— Простите?
— Ты не можешь уйти, — пояснил шеф. — Прямое указание Берни Торна. Старый мошенник был прав, предполагая, что ты захочешь уволиться. — Он усмехнулся и доел свой бутерброд.
Генри сорвал с себя фартук и удивился, насколько без него стало легче. Значит, ему не позволяют уволиться? Он не так много зарабатывал музыкой, но на комнату и еду хватит. Генри расхохотался.
И почему он так поздно понял, что не обязан делать то, что говорит отец Итана?
— Бишоп! — крикнул мистер Уоттерс. — Мистеру Торну это не понравится.
Генри даже не замедлил шага.
— Я потеряю работу, если ты уйдешь.
Генри притормозил. Ему было тяжело сознавать свою ответственность за чужие беды. Существует только один способ этого избежать. Он не хотел разговаривать с мистером Торном, но понимал, что придется это сделать, дабы сократить ущерб, который мистер Торн способен нанести другим людям. Он предпочел подняться по лестнице, а не на лифте, зная, что так уменьшает вероятность кого-нибудь встретить. На шестом этаже он выглянул из окна на улицу, подавляя приступ страха. Глубоко вдохнув, он распахнул двойные
двери, разделявшие коридор и приемную, в которой сидела секретарь отца Итана.
— Вам сюда нельзя, — произнесла она и лишь потом подняла голову. — О, прости, Генри, не знала, что это ты. Мистер Торн говорит по телефону. Доложить ему о тебе?
Генри прошел мимо нее прямиком в кабинет мистера Торна. Секретарь последовала за ним, на ходу говоря, что не виновата в этом вторжении. Мистер Торн сидел в кожаном кресле, повернувшись к окну с видом на город, и был поглощен серьезным разговором — что-то про полицейские облавы, аресты и освещение этих событий в газете.
— Мистер Торн, — окликнул его Генри. — Бернард.
Отец Итана развернул кресло, недовольный тем, что ему помешали, и указал на телефон.
Генри подошел к столу и нажал на кнопку отбоя.
— Генри!
— Я сказала ему не беспокоить вас, мистер Торн, — объяснила секретарь. — Но он просто ворвался в кабинет.
— Я пришел сообщить вам, что увольняюсь, — заявил Генри.
— Ты не можешь.
— Я уже это сделал. Это вопрос принципа. Я не согласен с вашим решением напечатать в газете это письмо.
— Генри, настало время взяться за ум. — Мистер Торн заложил руки за голову и грузно осел в кресле, которое протестующе заскрипело. — Посмотри на все, от чего ты отказываешься ради нее. Сначала дом и образование. Теперь работа. Не хочу даже слышать имя этой девчонки! И мы печатаем все письма, не только те, с которыми согласны.
— А с этим конкретным письмом вы согласны?
Мистер Торн пару секунд подумал и ответил:
— Целиком и полностью. В твою должностную инструкцию не входит оценка материалов в газете. Ты работаешь в типографии. Присматриваешь за чернилами, бумагой и машинами. И все. — Он потянулся к телефону. — А теперь прошу меня извинить.
— Я увольняюсь, — повторил Генри. — Не хочу, чтобы мое имя как-то связывалось с вашей газетой.
— То же самое сказал Итан, когда я отказался печатать ту ерунду, которую он написал. Не знаю, что с вами не так, мальчики. В наши дни…
— Прощайте, мистер Торн, — сказал Генри.
— Если ты сейчас уйдешь, моя семья больше не будет с тобой знаться. Ты не сможешь общаться с Итаном, Аннабель и миссис Торн.
И не вздумай приползти ко мне, когда кончатся денежки и придется просить милостыню на улицах. Знал бы я, что твое музицирование приведет к такому, сжег бы контрабас к чертовой матери много лет назад. Твоего отца это бы убило.
— Мой отец уже мертв, — отрезал Генри. — Он покончил с собой. Он повернулся и вышел из кабинета.
Глава 55
Флоре осталось накрыть еще несколько столов до ухода в «Инкуайрер». Казалось добрее сообщить Генри обо всем лично. Он точно найдет другую группу — теперь его имя на слуху во всех клубах города. Генри, конечно, будет огорчен. Но иного выбора нет.
Док вынул из рамы последние осколки.
— Я заколочу окно, — сказал он, — но в такой хороший день как же не хочется лишать нас свежего воздуха.
— Да, но как же безопасность? — Гло раскладывала ножи и вилки на аккуратно сложенные салфетки. — Люди, которые это сделали, могут вернуться и ограбить клуб. Если не что похуже.
Док почесал подбородок.
— Ну да. — Он ненадолго ушел и вернулся с листом фанеры, которую начал пристраивать в раму.
— Жалко-то как, — вздохнула Гло. — Теперь еще и темень.
— Простите, — извинилась Флора. — Это я виновата.
— Ничего подобного. Назовем это атмосферой. А пока давайте не будем проклинать темноту. — Гло включила свет, чтобы все спокойно продолжили работать.
— Я верну вам деньги, как только заработаю, — пообещала Флора. В клуб вошел Шерман.
— Кому тут нужны деньги? Пожалуйста, скажите, что окно выбил не кто-то из наших ребят.
— В окно кирпич кинули, — пояснил Док. — Подарочек от тех, кому не понравился наш концерт. Флора, покажи ему газету.
Флора вытащила лист из кармана. Газета слиплась в тех местах, куда попала краска, но Шерман смог уловить суть. Дочитав, он присвистнул.
— Ужас. Просто ужас. — Открыв бумажник, он протянул Доку несколько купюр. — На новое стекло. Нам выплатили по страховке.
Док отмахнулся от денег.
— Вам самим стекла понадобятся.
Флора посмотрела на Шермана с надеждой, что выплаты хватит на ремонт «Домино», но дядя покачал головой. Флора сникла. И без слов понятно, что заплатили немного.
— Сейчас мы думаем не об окнах, а о новых способах заработка,
— признался Шерман и грустно усмехнулся. — Скажем так, страховой корабль скорее похож на каноэ.
— Здесь вам всегда рады, — сказала Гло. — Вряд ли денег достаточно, чтобы Флоре хватило на полет?
Флора покачала головой, не в силах об этом говорить.
— Время покажет. — Шерман положил руку ей на плечо. — Было бы желание, а возможность найдется.
— Тук-тук, — произнес новый голос. Тут же его узнав, Флора встрепенулась.
В зал вошла Хелен.
— Прочитала сегодняшнюю газету и пришла лично посмотреть, в какое безумие вы с Генри вляпались. Я так беспокоюсь. Как ты? С того инцидента с по…
— Нормально, — коротко ответила Флора. Она не рассказывала Гло про арест и не собиралась этого делать впредь. Это ее личное дело.
— К сожалению, мы еще закрыты. — Она бухнула приборы на стол.
— Но я с радостью предложу вам меню, — сердечно сказала Гло.
— Приходите вечером на ужин и концерт.
Хелен взяла меню, но не стала его читать.
— Неудачи следуют за тобой, как хвост за собакой. — Она кивнула на разбитое окно. — Какая жалость.
— Нехорошие люди, а не неудачи. Есть разница. — Флоре не требовалась жалость Хелен. — Могу ли я чем-то тебе помочь?
Хелен рассмеялась.
— Вообще-то, это я собиралась помочь тебе.
Флора сильно в этом сомневалась, но не хотела, чтобы Шерман, Гло и Док сочли ее грубой.
— И что ты задумала?
— Налей мне выпить, — сказала Хелен, — и я все расскажу. Шерман подтолкнул Флору.
— Не заставляй леди ждать. Нам понадобятся все друзья, какие только возможно.
***
Генри, почти пританцовывая, вышел из здания «Инкуайрера». Да кому вообще нужна эта жалкая работа? Ну, вообще-то, ему. Но он и без нее справится. Генри снял пиджак, закатал рукава рубашки и сел на трамвай до рынка на Пайк-плейс, где собирался купить персик для себя и букет роз для Флоры.
На лотке фермера из Лягушачьей лощины легко отыскался персик размером с теннисный мяч, и Генри съел его прямо в проходе, впервые
в жизни не боясь помешать кому-то пройти. Это был лучший персик в истории человечества, съеденный в день, когда Генри обрел власть над своей жизнью. Доев фрукт, он кинул косточку в урну и выбрал букет красных роз.
— Это «робингуды», — сказала цветочница. — Их все выбирают.
— Она завернула букет во вчерашнюю газету. Генри покачал головой, увидев это. Столько пота, труда и крика, а на выходе лишь грязная недолговечная газетенка. Она должна была стать будущим для них с Итаном, но сама на следующий день неизбежно оказывалась в мусоре. Ни в коем случае нельзя тратить на нее жизнь.
Генри прижал к себе букет и пошел сначала на север, а потом на запад мимо лотков с овощами и торговцев рыбой. Выудил из кармана пятицентовик и сел на трамвай, едущий мимо Смит-тауэр. Впервые в жизни он ничего не почувствовал, проезжая отбрасываемую башней тень. «Мажестик» находился недалеко от остановки на улице Еслер. Когда Генри как раз сходил с трамвая, из клуба вышла Флора.
— Генри! — удивленно воскликнула она. — Что ты… Я думала, ты
в газете.
— Я уволился! — поспешил сообщить он. — Чувствую себя другим человеком.
Флора помрачнела.
— Это тебе. — Он протянул ей цветы, гадая, что же ее опечалило.
И тут она бросила взгляд на окна. Он заметил фанеру в одной из рам, и сердце сжалось. — Что случилось? С тобой все в порядке?
— Все хорошо, но я должна тебе кое-что сказать. — Она замолчала, словно пытаясь подобрать правильные слова.
Генри сглотнул.
— Я понимаю. Все из-за того письма. Доку оно не понравилось. Репутация «Мажестика» и все такое. — Он чувствовал себя дураком, все еще держа цветы. Что за глупая идея.
— То, что мы делаем, злит людей. В следующий раз все будет только хуже.
Во рту у Генри пересохло. Он знал, что должен сделать.
— Тогда я уйду. Не волнуйся. — Он пожалел, что дважды потратился на трамвай. Ему будет не хватать тех монеток.
Флора теребила платье.
— Сначала я тоже так решила. Подумала, что мы найдем тебе другую группу, даже с помощью профсоюза устроим тебя в какое-нибудь заведение в центре. Но музыка — не моя жизнь, а твоя. Ты ею дышишь, а я все еще хочу осуществить то, что пытается сделать Амелия Эрхарт.
— А деньги? — Они уже считали, во сколько обойдется полет. Целое состояние. Музыка была половиной дохода Флоры.
— Я нашла спонсора. Поэтому из группы ухожу я, а не ты. Новость ошеломила Генри. Он попытался порадоваться:
— Могу ли я узнать, кто этот спонсор?
Флора удивленно округлила глаза, словно думала, что он в курсе.
— Странно, что она тебе не сказала. — Она обеспокоенно сжала губы. — Это Хелен. Она купила для меня самолет. Будет готов через неделю.
Глава 56
Пятница, 2 июля 1937 года
Смерти всегда нравилась Амелия Эрхарт, которая во многом напоминала ей Флору. Летчица с песочного цвета волосами не готова была легко отдать свое сердце. Ее муж шесть раз делал ей предложение и наконец добился согласия, но Амелия отправила ему
письмо, в котором просила позволить ей уйти, если спустя год брака она будет несчастна.
В письме говорилось: «Вполне возможно, у меня будет некое убежище, куда я буду удаляться время от времени, потому что не могу гарантировать, что не устану от заключения даже в самой привлекательной клетке».
Флора могла бы написать Генри те же самые слова. О, как же она боялась привлекательной клетки любви. Небеса были ее убежищем, и Смерть могла сделать его еще более манящим. Она могла устранить соперницу Флоры.
Летчица и ее штурман весьма удивились, увидев Смерть на борту своего «Локхид Электра» десятой модели. Еще больше они удивились, когда отказала система радиосвязи. Смерть поглотила их души еще до того, как самолет рухнул в воду, и пока их жизни перетекали в нее, кровь пела о том, чего Смерть больше никогда не ожидала почувствовать. Люди и их тайны… Возможно, однажды они перестанут ее удивлять.
На следующий день она в личине черной кошки заглянула в окошко гостиной Флоры, подсматривая за тем, как хозяйка домика читает утреннюю газету. Реакция Флоры на новость еще больше удивила Смерть. Девушка не выглядела преисполненной надежды или задумавшейся, как обычно, когда открывается новая возможность.
Наоборот, она свернула газету, спрятала лицо в ладони и заплакала.
Глава 57
Воскресенье, 4 июля 1937 года
Прошло уже несколько дней с того вечера, когда Итан взял книгу, а он все еще не решил, что с ней делать. В кармане она казалась живой, дарила тепло, а время от времени вздрагивала, словно вдыхая. Итан часто к ней прикасался, не для того, чтобы удостовериться, что она не пропала, но потому, что ощущение от нее было таким странным, что ему хотелось проверить, а не живая ли она на самом деле. Пару раз он заглядывал внутрь, но пасовал перед изящным почерком.
За эти дни он ни разу не видел Генри и держался подальше от Джеймса. Отец вернул статью, размашисто написав на каждой странице «ОТКАЗАТЬ». Итан не возражал, опасаясь дать отцу повод
задуматься, а не были ли их отношения с Джеймсом чем-то большим, нежели общение журналиста с источником.
Не находя себе места, он катался по городу, пока солнце не начало заходить за горизонт. Ему не хотелось ехать домой, где был отец и не было Генри, равно как не хотелось и вливаться в ожидающую праздничного салюта толпу у городского теннисного клуба. Пришла мысль остановиться и поесть, лишь бы отвлечься. Но аппетита не было, поэтому незадолго до заката он поехал домой и поставил машину под серебристым кленом у гаража. Достал из кармана книгу, твердо намереваясь наконец узнать, какие секреты она хранила. Текст по-прежнему представлял собой бессвязный набор букв.
Будь она бейсбольным мячом, он бы запустил ею в окно просто ради того, чтобы что-то разбить. Но Итан все же сунул ее обратно в карман и вошел в дом с черного хода, рискуя тем, что убирающая посуду после ужина Глэдис его увидит. Но даже если так, она просто кивнет и опустит глаза, как приучил ее мистер Торн. Пока Итан проходил по лакейской, его осенило: отец полагал, что все, что он не хотел видеть, должно оставаться в тени. Итан так давно мирился с собственной невидимостью, даже не сознавая, что скрывается.
В кухне, к счастью, никого не было. На столе стояла миска темно-красной, почти черной черешни. Итан взял горсть блестящих ягод, и тут кто-то прошептал его имя. Он вздрогнул и выронил черешню, которую уже нес ко рту. Из тени, которую он только что окинул взглядом и никого не увидел, вышла Хелен.
— Ай-яй-яй, — протянула она.
— Что ты здесь делаешь? — Итан поднял ягоду, и сок окрасил его пальцы.
— Господи, как будто кровь, — плотоядно ахнула Хелен.
— Я проголодался. — Итан был не в настроении ее подкалывать. Хелен подошла ближе. Каблуки стучали по полу, будто кости.
— Где ты был? — Она взяла из миски черешню, сунула в рот и зажала губами стебель. Закрыла глаза и сплюнула косточку в ладонь.
— Гулял, — ответил Итан. Скрестил руки на груди, и под правой почувствовал очертания книги.
— Как загадочно, — голос сорвался, когда шагнула еще ближе, глядя на Итана из-под ресниц. — Да ладно тебе, ты можешь мне
рассказать. Я унесу твои тайны с собой в могилу. Я так одинока, Итан,
и мне не помешает друг поинтереснее Аннабель.
— Мы никогда не подружимся. Я тебе не доверяю. — Он опустил руки.
— Что я такого сделала, отчего у тебя сложилось подобное мнение?
— Она коснулась рукой его груди над книгой. — Знал бы ты, что я натворила, никогда больше не волновался бы о чужом мнении на твой счет.
Итан стряхнул ее руку и съел еще одну ягоду. Хорошая попалась, сочная и на вкус идеально сладкая с кислинкой. Просто и совершенно. Не припомнив ни одного случая, когда Хелен выдала бы его секрет, он понял, что смягчается. Если честно, его поведение — его предпочтения — гораздо более скандальны, чем любые выходки Хелен в прошлом. Если бы люди знали… При этой мысли он закашлялся.
Итан посмотрел на Хелен и еще более остро осознал собственное одиночество.
— Положи в миску еще черешни, — попросил он и протянул ей руку. — Съедим в библиотеке.
Она улыбнулась, и Итан пожалел, что никогда не сможет полюбить ее как женщину. Но это не значит, что они не могут быть союзниками. Разум подсказывал, что лучше подождать, когда у Генри появится время прочитать книгу. Но Генри расстроится, узнав, что Итан украл ее у Джеймса. Даже больше — это может стать концом их дружбы.
Хелен поймала его взгляд.
— Мы будем лучшими друзьями, Итан, — пообещала она. — До конца твоих дней.
Он велел себе не думать о нарастающем в груди страхе.
— Я нашел одну книгу…
— Книги — это скукота, — фыркнула Хелен. — Может, лучше сыграем?
— Эта очень интересная. Мне бы хотелось, чтобы ты почитала вслух. — Такая жалкая просьба. Несомненно, Хелен тут же поймет, что он не умеет читать. Но надо узнать, о чем написано в книге, и он сможет остановить Хелен, если Джеймс написал что-то слишком возмутительное.
— Ну ладно, — кивнула Хелен. — Вечер выдался ужасно скучным. Я почитаю с выражением. Может, стоит позвать твоих родителей?
Устроим представление.
— Нет! Не думаешь, что вдвоем нам будет намного веселее? А если этими сведениями стоит поделиться с родителями, мы всегда сможем сделать это позже.
— Как пожелаешь, кузен, — ответила Хелен. — Я вся твоя.
Глава 58
Смерть знала, что Любовь тысячи лет заполнял страницы этой книги, но ее никогда не подмывало заглянуть внутрь, потому что она боялась прочитать о себе. Одно — делать то, что она должна. Другое
— читать об этом, особенно от лица врага.
— Где сядем? — Она глянула на обнаженное запястье Итана. Одним прикосновением она могла бы облегчить ему душу временно, а потом и навечно. Ей до боли хотелось показать ему его жизнь такой, чтобы он разглядел в ней красоту.
— Как насчет вон там? — Голос Итана вторгся в ее мысли. Юноша показывал на диванчик для двоих, накрытый алым покрывалом. Подобная мебель всегда радовала Смерть. Не раз такие диванчики становились местом, где человек испускал последний вздох.
— Идеальный выбор. — Руки чесались убить Итана здесь и сейчас.
— Здесь так уютно.
Итан усадил ее на диванчик и вытащил из кармана книгу в затейливой обложке.
— Где ты ее взял? — Она провела пальцем по резным завиткам переплета. Любовь ценил красоту и умел превращать простое в превосходное.
Итан посмотрел на нее, и его лицо омыл лунный свет. В долгой войне со временем его красота будет проигравшей стороной. Гладкая кожа сморщится и обвиснет, на ней появятся пигментные пятна. Глаза поблекнут, белки пожелтеют, а радужки подернутся пленкой катаракт. Не будет ли подарком сохранить его красивым, пока время не нанесло неизбежный ущерб?
Итан кашлянул и отвел глаза. Лжец.
— Я… я ее нашел.
— На улице?
— Вроде того. — Он покраснел.
— И не заглянул внутрь? Возможно, владелец написал там свое имя. Или владелица. Весьма женственная обложка, тебе так не кажется? — Смерть забрала у него книгу.
— Она красивая, но я бы не сказал, что женственная. — Итан сглотнул. — Я смотрел, но имени не увидел.
— Умираю от любопытства. — Смерть открыла книгу. — Хм.
— Что там написано?
Смерть крайне редко проникала в сознание людей и всегда делилась с ними лишь парой воспоминаний, самым последним из которых была сцена гибели родителей Флоры. Что же сделает вся книга? Возможно, убьет Итана или сведет с ума. Смерть сжала его запястье.
— Твои ногти. Они такие красные, — заикаясь, пробормотал Итан. Его глаза закатились, а конечности задергались, когда Смерть начала вливать в его разум содержимое книги. Он боролся, пытаясь отцепить
ее пальцы. Но даже этому идеальному образчику человека так же не под силу избежать Смерти, как и Земле оторваться от Солнца.
Если он выживет, то станет единственным, кто знает всю напрасную и жестокую историю Игры. Он увидит, как аспид вонзает зубы в Клеопатру, как оскопляют Абеляра, как медленно умирает Ланселот, как покончила с собой Джульетта и конец прочих игроков. Кое-что Смерть утаит, например, свою личность, а также то, что Игра закончится через три дня. Если Итан расскажет об этом Генри и Флоре,
ее победа может оказаться под угрозой. А все остальное пусть знает и наконец поймет суть ее дара — освобождение от боли. Настоящая любовь — это смерть. Если он выдержит этот опыт, то будет счастлив принять смерть.
Но она не могла оборвать его жизнь, пока еще нет. Они ведь так похожи, Итан и она. Поэтому Смерть отпустила его руку. Оставив Итана приходить в себя на диване, она медленно вышла из библиотеки, унося с собой книгу.
***
Земля вращалась, и в бархатно-черном небе горели звезды. Итан, спотыкаясь, вышел в коридор и медленно, ступенька за ступенькой, поднялся по лестнице. Комната Хелен была совсем рядом. Он слышал, как она ходит за дверью. Что же произошло? Они сели почитать, она
взяла его за руку, а потом он очнулся, зная то, что казалось невозможным.
Но эти новые знания многое ему объясняли. Например, власть над ним Джеймса. Почему Итан влюбился в него с первого взгляда, пусть и был в этой Игре лишь пешкой.
Итан закрыл дверь и оглядел комнату, в которой провел столько времени: кровать, стол, окна, выходящие на город, где вдали громыхали последние залпы салюта. Если Джеймс Бут был кем-то иным и не совсем человеком…
Возможно, то, что они с Итаном делали, не считается.
Возможно, он не один из этих.
На секунду на Итана накатило такое облегчение, что захотелось заплакать. Он так хотел, чтобы его не тянуло к юношам, столько часов провел в этой комнате, борясь со своим желанием, прежде всего направленным на Генри.
И все же дальше притворяться невозможно. Тяга к людям своего пола пробудилась в нем задолго до Джеймса. Пусть он никогда ей не поддавался, такова была его природа. И ее не изменить. Празднование Дня Независимости закончилось, за окном светила ущербная луна. Растущая или убывающая? Итан никогда не понимал, как это определить. Будь у луны выбор, она бы съежилась и исчезла или наоборот, отраженным светом гордо сияла бы в небе?
Итан взял перо и лист бумаги. Одно выстраданное письмо, слово за словом, он написал Генри, которому необходимо знать, во что они с Флорой оказались втянуты. Генри также нужно узнать, кто такой Джеймс и что он их союзник. Как же Итану хотелось узнать, кто такой Смерть. Один из музыкантов? Человек, арестовавший Генри? Да, наверное, это наиболее очевидная кандидатура.
Он просил, чтобы Генри не отказывался от Флоры. «Мы не выбираем, кого нам любить, — писал Итан. — Выбрать мы можем только то, как проявлять свои чувства».
Почерк был ужасным. Итан вымарывал целые предложения и был уверен, что половину слов написал неправильно. Так не пойдет. Такое нельзя отправлять. Несмотря на усталость, он переписал письмо набело и выбросил черновик. Потом заклеил конверт и надписал адрес. Следом набросал короткую записку родителям, в которой объяснил, что утром запишется добровольцем во флот, и подсунул ее
под дверь. Затем собрал сумку, опустил адресованное Генри письмо в щель для исходящей почты и исчез в ночи. Ему хотелось провести последнюю ночь свободным, знающим, кто он такой и каким никогда не станет. Хотелось видеть восход солнца в первый день своей новой жизни.
Когда за ним закрылась дверь, Смерть выскользнула из комнаты Хелен и нашла в ящике письмо.
Которое тут же сожгла.
Глава 59
Понедельник, 5 июля 1937 года
После всего, что произошло с Итаном, Любовь потребовал встречи. Смерть согласилась, но настояла на выборе места. Когда Любовь прибыл в китайскую комнату Смит-тауэр всего несколькими этажами ниже крыши, с которой спрыгнул отец Генри, Смерть уже ждала его на стуле из розового дерева с вырезанными на нем драконом и фениксом. Перед ней был столик с бокалом красного вина и блюдом улиток, из которых она вилочкой выковыривала мясо.
Любовь устроился на простом стуле. Место возле сердца, где столько лет хранилась книга, казалось пустым и угнетало, словно пропавшее воспоминание.
Смерть разгрызла улитку.
— Эта никак не поддавалась. — Она выплюнула осколки раковины на тарелку. Один пристал к ее губе, и Любовь отчаянно хотел его убрать.
— Супа? — предложила Смерть. — Черепаховый.
Любовь отказался.
— Не знаю, как девушки сидят на этом стуле. — Ее губы блестели от масла. — Такой неудобный.
Стул исполнения желаний городу подарила китайская императрица. Любая девушка, посидев на нем, в течение года получала предложение руки и сердца. Несмотря на неудобную конструкцию, стул работал. Любовь посочувствовал сопернице, не способной испытывать надежду, но тут же себя одернул. Это не его печаль. Он хотел вернуть свою книгу. И Итана. Но боялся, что к этому сердцу больше не посмеет воззвать.
За его спиной Сиэтл доходил до самого побережья. В большинстве зданий горели электрические лампы, подсвечивая небо. Вокруг тоненького серпа луны сверкали звезды, одинокие адресаты бесконечных людских желаний.
— Тебе придется вежливо попросить, — сказала Смерть. — Очень вежливо.
Будь проклята она и ее способность читать его мысли. Что ж, если она хочет играть так, ладно. Он послал ей образы того, что видел без нее, пока следовал по городу за Генри.
Генри завязывает галстук. Генри расчесывает непослушные кудри. Генри чистит ботинки, и от них отражается свет лампы. Серая лента тротуара разворачивается под ногами Генри. Залитая солнцем листва. Мир глазами человека, влюбленного в женщину, влюбленного в жизнь.
Любовь сосредоточился, чтобы посылать Смерти яркие образы, но время от времени останавливался и смотрел, как она меняется в лице. Затем она принялась нетерпеливо рыться в его воспоминаниях об украденных поцелуях и легких касаниях, а больше всего о том, как Генри и Флора пели «Однажды» — о каждой ноте, о концертах, каждый из которых заканчивался громом аплодисментов.
Волшебство уже случилось. Даже если им больше не суждено выступать на одной сцене, песня безвозвратно изменила игроков.
Смерть отстранилась. Уголки ее глаз потемнели. Любовь наклонился, чтобы промокнуть их платком, но Смерть перехватила его руку.
— Не надо.
Она одним махом смела со стола вино, пустые ракушки и суп.
— И что с того? Игра закончится через два дня, а она по-прежнему ему отказывает.
Запястье ныло в том месте, за которое она ухватилась.
— А как продвигаются твои попытки соблазнить Генри?
Смерть беспечно забросила ногу на ногу, а руку положила на спинку стула.
— У меня два пути к победе, а у тебя только один. История и шансы на моей стороне.
Любовь не мог оспорить ни того, ни другого.
Но каковы шансы? У любого человека огромные шансы не родиться. К рождению ведет длинная цепочка мгновений, и каждое
звено в ней — людской выбор, каждый из которых должен происходить в определенной последовательности, чтобы привести к рождению конкретного человека. Шансы на то, что Флора и Генри вообще родятся, были один на плюс-минус четыреста триллионов.
— Осталось два дня. — Смерть подняла два пальца. Как будто Любовь мог забыть или не понять ее слов. Она кинула ему книгу. Любовь ее поймал и тут же успокоился, держа в руках знакомую теплую вещь.
Смерть одарила его последней жутковатой улыбкой Хелен и растворилась, словно Чеширский кот из сказки Льюиса Кэрролла. Когда она пропала, Любовь внезапно кое-что вспомнил. Где же настоящая Хелен? Та, в чьем облике явилась Смерть? Это кажется неважным, но от крохотной возможности может зависеть многое. Любовь глубоко вдохнул и встал, надеясь, что время еще есть.
***
Любовь добрался до настоящей Хелен посреди ночи. В лечебнице пахло потом и чистящим средством, в коридорах горел ядовитый свет. Палаты, белые прямоугольники за дверями с окошками из пуленепробиваемого стекла, по большей части были темны. Почти все их обитатели спали, но не Хелен, чему Любовь очень обрадовался, потому что не хотел тревожить покой пострадавшей.
Он материализовался в комнате не в облике Джеймса Бута или иного человека, а в личине, которую Хелен бы приняла: виляющего хвостом щенка кокер-спаниеля, чье дыхание пахло сеном и летом. Он заскулил, и она села и оглянулась. Затем в полумраке она увидела на полу собаку и подняла к себе в постель. Любовь дотронулся до ее сердца. «Прошу, скажите мне, что это не новая галлюцинация. Они говорят, я сошла с ума, но я знаю, что это не так. Я просто все забыла».
Любовь лизнул подбородок Хелен, и она захихикала. Обняла его и прижала к груди мохнатую спинку. Любовь почувствовал то место, из которого Смерть стерла воспоминания. Края дыры были неровными и мешали Хелен добраться до более потаенных воспоминаний. Любовь зашил дыру. Выбранный им облик прекрасно подходил для такой работы: мягкий, уязвимый, полный жизни и любви.
Едва он начал, Хелен уснула. А когда утром проснулась, его уже не было, и всю свою последующую жизнь она считала его появление чудным сном. Возвращение к ней памяти переполошило врача, и он,