Самое известное решение основного вопроса философии: «бытие определяет сознание», предложенное марксизмом, стало его своеобразной догматической бре(н)д-иконой – так бы мы сказали, если считали себя противниками этого «примитивного материалистического философствования». Но оно, по-видимому, обладает статусом вечности, принадлежа к perennial philosophy. Потому что когда место эмпирического бытия занимает сознание как чистое мышление, наше рефлексирующее на втором уровне самосознание обуславливается им же. Теперь можно сказать: «небытие определяет сознание». Содержание формулы меняется, а сама она остаётся, хотя для предметного мира и человека это формула самоотрицания. С одной стороны, она порождает трансцендентальную феноменологию, с другой, в метафизике, оправдание небытия вообще. Оправдание ничто. Его первичности, необходимости, «прогрессивности». Распространяется немыслимая в доинформационную эпоху идеология смерти человечества, ведущая борьбу со всем сущим, естественным, чувственным и связанной с ними духовностью, вплоть до трансформации в некую танатософию. В разных облачениях: «научного бессмертия», «позитивной смерти», постжизни, пережизни, трансгуманизма и т.п. От возвышения человеческого она переходит к его уничижению и обесцениванию. Человек, виноват, «человеческий фактор» – главный виновник аварий, кризисов, проблем, это слабое звено производства, от которого желательно как можно скорее и везде избавляться. В том числе в общественных отношениях – не будет взяток, субъективных решений, волевых поступков, экзаменационных ошибок. О развитии «внутреннего», совершенствовании личности, воспитании честности и совести забыли, кажется, навсегда. В отличие от своих технических имитаций человек плох, ненужен, безнадежен, «дурак», что для всё увеличивающегося числа его конкретных представителей становится источником какого-то неизъяснимого удовлетворения. На разных уровнях понимания, от бездумного, журналистского: «главной и окончательной целью проекта RoboCup объявлено создание к 2050 г. команды гуманоидных роботов, которая сможет обыграть человеческую сборную мира… Компьютер уже сейчас обыгрывает в шахматы лучших гроссмейстеров. До перевода людей из высшей футбольной лиги в первую осталось каких-то несколько десятков лет»[24] -- таковы последние мазохистские радости, до глубокомысленной озабоченности, куда теперь это очевидно устаревшее существо девать[25]. Известное утверждение Р. Рорти, что философия будущего должна быть Grand Narrative - повествованием о Ничто, то есть нигилистической, а её основной вопрос не «что есть бытие», а «кто мы такие», свидетельствует, что во-первых, отныне человек открыто поставлен под вопрос, а во-вторых, что фактически возникло поколение, отряд человечества, выражающий интересы того, что/кто его сменяет. Ибо без существования «что» ответ на вопрос «кто» ясен: Никто.
|
|
Нигилистическое решение основного вопроса философии выражает и оправдывает интересы людей, в сознании которых начало превалировать желание письма как желание смерти, интересы Танатоса, принимающиеся ими за свои. Хотя внешне они ходят по Земле и пока без чипов во лбу, имеют тело и пол, но это инерционно; функционально они «гендер», «сете/не/жители» и «чипоносители». Их бегство от субъектности и свободы заканчивается бегством от реальности, её бессознательным или уже сознательным отторжением, предпочтением ей виртуальной (не)реальности. Противоестественный образ жизни людей «западной» информационно-новационной цивилизации перерастает в их образ (не)жизни. Недалёкая перспектива их отношений друг с другом – «от мозга к мозгу». Минуя телесное общение, без органов и без слов. Это вожделенный идеал сетевой коммуникации. «Открытое церебральное общество». То ли ещё будет, если всерьёз отнестись, например, к «Декларации независимости киберпространства» или вообще читать вдохновляющуюся перспективами развития новационных компьютерных технологий литературу, становящуюся к живым и сознательно мыслящим людям всё более откровенно про/а/грессивной.
|
|
Горизонт жизненного мира человечества заволокли тучи прогресса – такова суть антропологического кризиса, ответственнее говоря, катастрофы, о которой предупреждали чуткие к подземному гулу истории мыслители ещё в начале ХХ века. Сейчас на Земле складывается подлинно экзистенциальная ситуация, однако уже не для индивидов, а для рода «человек». Если экзистенция это «бытие, направленное на ничто и осознающее свою конечность», то налицо все её признаки: негарантированность и незащищённость существования, невозможность апелляции к трансцендентному, действия на свой страх и риск, борьба без надежды на успех, пограничность положения между жизнью и смертью. Утешает одно – экзистенция всегда открыта. И самое опасное – её закрывать, маскировать, запутывать. Пограничное положение становится безнадёжным в случае потери границы. Тогда мы не будем знать, когда нас не будет. Всё закончится комфортной эвтаназией. «Без слов». Открывает ли человечеству глаза на своё положение, провозглашённое и проводимое в рамках пост-постмодернизма «воскрешение метафизики»? Вряд ли. «Шум бытия» - почти белый, как от пустого космоса и тёмной материи, которой в физике обозначают всё, находящееся за пределами способности нечто помыслить, т.е. ничто.
|
|
Вместо того, чтобы осознать, что это идеологизированная теория информационно-компьютерно-виртуального мира, специфическая рефлексия computer science, онтология трансцендентальной постчеловеческой микро и мегареальности и признавая её право на существование, тем самым чётко определить пределы, обсуждая как лучше, взаимодействуя с нею, проводить таможенный досмотр и где установить контрольно-пропускные пункты, адепты транс/цендентального/модернизма претендуют на универсальность, стремятся, сделав абсолютом и парадигмой, подменить ею как историческую метафизику, так и метафизику макро/мезо/реальности, в которой мы живём. Для них, как впрочем для всей философии науки, людей и их повседневного жизненного мира не существует. Это всё «условность», «метафоры», «иллюзия» - риторика, тогда как «на самом деле» наша жизнь суть «процессор активных рабочих программ», предметный мир есть «база репрезентаций внешнего окружения», наше сознание является «программой матрицы своей собственной реальности» и т.д. И вообще, «Согласно ММИ (многомировой интерпретация квантовой теории – В.К.) человек – это волновая функция, которая является частью квантового состояния, представляющего собой мир, который, в свою очередь, является одной из компонент суперпозиции многих квантовых состояний, образующих то Состояние, которое является Вселенной».[26] Теперь понятно, почему в постмодернизме субъект заменяется сингулярностью, складкой, складкой складки, подписью и другими продуцентами экзистенциального «раздвоения сознания у нейтрона». А если без иронии, не превращается ли наш мир, по мере его технизации, в научно-сумасшедший дом, когда вполне серьёзно придётся признавать, что «наука победила разум» и люди перестают различать, где жизнь, а где инструменты овладению ею, превращения в материал для Другого? « Быть может эти электроны миры, где пять материков, где те же царства, войны, троны и память сорока веков»? (В. Брюсов). Быть может. Но мы приспособлены жить только в своём измерении, а чужое для нас - «тот свет». Кто хочет оставаться на Этом, тот должен о нём и заботиться. «Волновые функции» позаботятся о себе сами.
Хотя современная технонаука с очевидностью требует ограничения и регулирования, особенно на стадии внедрения, за что надо непрерывно и отчаянно бороться, её нельзя просто остановить. Как говорил А. Печчеи, нельзя слепо выступать против прогресса, но мы обязаны выступать против слепого прогресса. Надо искать пути спасения там, где опасность. В том числе в науке, которая в наше время больше не ориентируется на однозначность происходящих процессов, обнаруживая их вероятностный, многовекторный, полилинейный, бифуркационный характер. Она новационна, но не прогрессивна. Соответственно, Трансцендентальное необходимо трактовать не как Единое, однородное и одинаковое для «Богов и людей, ангелов и чудовищ», а как возможное множество миров, среди которых «по определению» есть место и для нашего мира, его коэволюции с другими[27]. Но Единое существует! Как человеческая реализация Возможного. Реальностей может быть много, а Бытие – одно. Единственно-единое, чьё-то. «Вот-бытие», Dasein. Консерватизм, традиционные ценности, к которым теперь относятся условия сохранения Homo vitae conscience sapiens, нужно также укоренять впереди, в авангарде. «Традиционный традиционализм», призывающий возвратиться к истокам, что предполагает движение против течения, должен стремиться к соединению своих «усилий быть» с идеями археоавангарда, искать в них то, что даёт место нашей форме реального. «Иной мир возможен», если это не «мир Иного», если не прятать голову в песок, если человечество не убаюкивать, а будить и честно объяснять его положение. Надеяться на техногенные катастрофы, которые сами по себе образумят человечество, по меньшей мере недостаточно. Долг Кассандры кричать, хотя бы её не слушали.
Упрекая пост и трансмодернизм в отрицании бытия и философии как метафизики, не надо забывать, что последняя вовсе не невинная жертва враждебной ей силы. Она понесла и выносила их сама. Понесла от труда и техники, «постава». Родился Логос, боговду(о)хновленный, стоящий в Центре мира, любящий и о-семы(е)няющий материю. Постепенно он состарился, выродился в матезис, строгую науку, трансцендентальный, сухой и жёсткий, стал её перерабатывать, конструировать и автоматизировать. С метафизики, как известно «из Хайдеггера», началось «забвение бытия», атомный взрыв произошёл в трудах Парменида. Ключевым моментом в её эволюции был отказ от феноменов как вторичных качеств вещей, признание их обманом, иллюзией. Потом оказалось, что «на самом деле» нет и первичных, а после Канта началось изгнание из мышления вещей как таковых. «Материя исчезла, остались одни уравнения» - пугались консерваторы и это почти произошло. Остаются её следы и пропуски, «пробелы», однородные количественные различия (граммо-биты), предметный мир трансформируется в информацию. Параллельно тому как материя, по словам К. Маркса, переставала «улыбаться человеку своим чувственным блеском» (чему улыбаться, когда пытают и сдирают кожу), философия отодвигалась на обочину познания. Гётеанизм потерпел поражение от ньютонианства. Позитивизм – вот научная (не)философия. Сейчас он существует в форме «философии» науки. Философии в кавычках, потому что по существу это методология и общенаучное знании, Megascience, Big History, необходимые, ориентирующие, образовательно-полезные, а его носители «общеучёные», знающие, умные, новационные, но это не философия. А то, что взамен философии. Или «прогрессивная философия», наркоанастезирующая движение человечества по пути к Ничто. Введение в образование молодых учёных вместо философии бытия (мировоззрения и мудрости) философии науки (которая одна хочет говорить о себе как о мире и о мире как о себе), а реально рефлексологии технонауки, технуки - Универсальной Техники – это самый крупный, наживлённый на гробовую крышку Мудрости гвоздь. Готовится решающий удар и начнут заколачивать мелкие. Совсем и сразу от неё каксознающего мири себя мышления не откажутся, но ей/ему грозит маргинальный статус. Сочтут излишн/ей/-им. Как целостного телесно-духовного человека в целиком искусственной информационной среде.
Чтобы этого не случилось или случилось как можно позже, надо бороться за сохранение бытия и его отражения – основного вопроса философии, подобно тому как индивиды стремятся прожить дольше, несмотря на предвидимый печальный исход. Многие формы сущего исчезли, а многие существуют рядом, параллельно с появившимися позже, «превосходящими» их по какому-то параметру, миллионы лет. Человеку надо заботиться об идентичности своей формы. Such as we are mad of, such we be! (Какими мы созданы, такими нам и быть!)[28] Экзистенциальная ситуация человечества трагична, но не бессмысленна, пока и поскольку из неё ищут выход.. Не подготовка к смерти (философия должна учить умирать), а борьба за продолжение жизни (философия должна учить жить) придаёт ей смысл. Последнее интервью Ж. Деррида, больше чем кто-либо сделавшего для де(кон)струкционного умервщления вещей и жизни, называется: «Наконец-то научиться жить». Это предполагает «приведение» теорий вирто, микро и мегамиров к философии макрореальности. Побывав в трансцендентальном космосе, надо уметь возвращаться на Землю. Как люди, работавшие в мире иного, в опасных радиоактивных зонах и агрессивных химических средах, возвращаясь, проходят шлюзование, радиационный контроль, тщательно мылятся и долго моются, так учёные, занятые общенаучным, постмодернистским, трансцендентальным теоретизированием должны проходить аналогичные процедуры. Проходить гуманитарные (этические, эстетические, религиозные, экологические, философские), а также политико-правовые фильтры. Они их заслуживают, их надо импредоставить. Одновременно предоставив науке право играть, быть «мышлением liberal art», изобретая новое без претензии на практическую реализацию. Без ин -новаций.
Философия – постижение духа времени, своего или который она хочет воскресить. Если наука говорит рационально о рациональном, религия, мораль, искусство ценностно о ценностях, то философия воплощает как рациональное, так и ценностное отношение к миру. Но выражается оно на рациональном языке. Её предмет не мир в целом, а целостно о мире. В этом рациональная ценность философского знания. Философия - живая вода культуры, возрождающая человека к бытию, побуждающая его к сопротивлению нигилизму. По крайней мере таково должно быть её назначение. Философы – это наркологи и учителя жизни, а не наркоторговцы и технократы. Не продавцы смертельно сладкой лжи для зомбирования и «прогрессивного снятия» человека. Чтобы крик о небытии не оборвался молчанием, мы должны слушать и, насколько хватает силы (и) духа, идти на Зов Бытия. Человеческая трагедия – только один, явно не последний акт, круг вечной, бесконечной Божественной Комедии. Для нас, его а(в)-кто-ров, смысл Игры в том, чтобы искать свое место и способы продолжения бытия даже в чуждом нам как целостным телесно-духовным существам, мире.
Глава V1. Когнитивная модель мира и выживание человека.
Явление когнитологии.
Все великие империи, будь-то Римская или Советская, распадались из--за обострения внутренних отношений, хотя внешне под воздействием варваров. Более чем 2-х тысячелетняя традиционная философия тоже терпит поражение не столько от ударов постмодернистского нигилизма, сколько из-за процессов и событий в царстве человеческого духа в целом. Постмодернизм их продукт, проявление. Безжалостно отрицая (деконструируя, руинируя) исторически сложившиеся формы духа, он вполне позитивен для новой эпохи и порождаемой ею реальности (или, наоборот: для новой реальности и порождаемой ею эпохи). Он – ту и другую, манифестирует и обосновывает, будучи для них таким же значимым, как философия в бытность царицы (метафизической матери) наук. Время квалификации постмодернизма в качестве одного из течений мысли, тем более отдельной школы – прошло. В нём выражается новый образ жизни и знания, возникающего в результате охватившей мир информационно-коммуникационной революции. Это глобальная идеология техногенной цивилизации, захватывающей/ая/ одну страну за другой, продвигаясь с Севера на Юг и с Запада на Восток.
При таком понимании постмодернизма, его важно рассматривать не интерналистски, изнутри, а как он развивался вместе и параллельно с историей человеческого общества, или минимум, вместе и внутри культуры, или минимум миниморум, внутри философии. Чего пока не делается. Масштаб нашей задачи – миниморум, который, правда, достаточно велик. Хотя не настолько, чтобы первыми постмодернистами объявить египетских фараонов, или всех творцов философии, чьи представления о мире не удалось подогнать к последней моде, квалифицировать как недалёких и бестолковых: они, видите ли, «опирались на принцип тождества», «верили в существование вещей» и «являлись носителями Логоса», что было их «роковой ошибкой», «эпохой длительного заблуждения», «иллюзией». На самом деле это близорукость антиисторизма, возникающая вследствие приложения одинаковой мерки к разным социально-культурным обстоятельствам и лишения их собственного времени. Антиисторизм - это антивремя. Его другое название – догматизм. Как вариант – априоризм. В свое время любили цитировать положение К. Маркса «анатомия человека – ключ к анатомии обезьяны». Оно действительно плодотворно, однако при условии, если не превращается в отмычку, которой, к сожалению, «интерналистско-идеологический постмодернизм» то и дело пользуется. В противостоянии этому новому догматическому империализму как «априорному догматизму нового», мы будем ориентироваться на герменевтико-исторический реализм.
Падение начинается с вершины и потеря философией статуса метафизики как высшей формы духа происходит со смещением её внимания с бытия на познание, переносом центра тяжести с онтологии на гносеологию. И. Канта не зря до сих пор считают актуальным философом. Потому что он первый «отказался от мира», объявив его «вещью в себе». Перестав рассматривать объективное бытие как таковое, он перенес интерес и смысл философствования на субъект, сознание и познание. Гносеология становится сферой философии наиболее близкой науке и философии науки. Именно кантианской традиции со--ответствует сциентизм, а потом конструктивизм и технологизм нашего времени. Считавший себя продолжателем Канта И.Г. Фихте придал априорному надчеловеческому сознанию опять бытийный статус, что было предвидением будущей экспансии искусственной реальности. Однако слишком ранним. Кант, как известно, к возможности подобного развития своих взглядов отнесся неодобрительно. Время произрас(цве)тания новой онтологической ветви придет позднее.
А пока гносеология, анализ субъектно-объектных отношений становятся синонимом прогрессивного, отвечающего духу времени, «продвинутого» философствования практически до возникновения феноменологии и структурно-лингвистического поворота, не говоря об «отсталых странах», где гносеология была знаменем прогресса в борьбе с гегельянством и материалистической онтологией почти до конца ХХ века. Хайдеггерианство и связанное с ним возобновление внимания к проблемам бытия не могли остановить общий процесс гносеологической деонтологизации философии. Также безуспешно ему противостояли философская антропология и экзистенциализм. Их, да и любые вненаучные формы философствования, можно считать маргинальными уже в неклассическую эпоху, сейчас же, в постнеклассичекую, или, говоря культурологическим языком, эпоху постмодерна, они существуют вопреки, несмотря или по недосмотру адептов и идеологов глобальной сциентизации, технологизации и дигитализации всего сущего.
Однако на отказе от предметно-чувственного мира (опыта, фактов) - от «бытия» и переносе внимания на гносеологию процесс деонтологизации философии не остановился. Он продолжился внутри самой гносеологии. В ней происходит отказ от рассмотрения познания с точки зрения субъект-объектных отношений, от оппозиции субъект-объект как «основного вопроса философии». Сначала он решается в пользу первой стороны - приоритета наделенного сознанием и волей субъекта, больше не отражающего, как в классической онтологии, а изменяющего и преобразующего противостоящий ему объект. Субъект первичен, действует и «создает» себе объект. В этом свете всё, что было в философии до Канта, предстаёт как аристотелизм, «птолемеевщина». В разработке гносеологии как учения об активно познающем субъекте суть совершённой им коперниканской революции. Заменяя принцип отражения принципом деятельности, гносеологизм ориентирует на исследование новых, уже не онтологических оснований познания…
И сталкивается с онтологичностью (фактичностью) самого субъекта. Хотя субъект может быть не индивидуальным, а коллективным, родовым, он всё ещё обладает «бытием» – носитель опыта и каких-то жизненных характеристик – антропоморфный, духовный, психологичный. Даже если универсализируется. Деятельность, направленная на «что-то», предполагает деятеля, «кого-то», что вместе обуславливает её сущностную апостериорность. Проблема снятия бытийного, особенно антропологического характера активности субъекта встаёт во весь рост только в философии ХХ века. Ранее предпринимавшиеся такого рода попытки в пользу Бога, Абсолюта или, как у самого Канта, «практического разума», так или иначе, инициировались внезнательной, эмпирической, пусть и сублимированной, реальностью. Или предполагались реальными. Принципиально и радикально проблема деонтологизации философии решается при отказе от субъект-объектной схемы как таковой.
Это происходит в русле позднего позитивизма и критического рационализма, где гносеология полностью десубъективируется, что означает её выход за рамки философии и превращение в науку. В результате такой трансформации она прекращает своё существование. Её функции принимает на себя эпистемология. Эпистемология – научная гносеология, (не)гносеология, бывшая гносеология. Знание в ней рассматривается и не как отражение, и не как средство преобразования внешнего мира, а в качестве существующего самого по себе, самостоятельно – анализируются его предпосылки, функции, возможности. Эпистемология исходит не из занятого познанием «гносеологического субъекта», а из объективных структур знания sui generis. Онтология как бы возвращается, однако, уже в роли онтологии знания. Онтологии как (не)онтологии, постонтологии. Если гносеология это теория познания пред--лежащей реальности, то эпистемология это теория самого (по)знания как особой реальности. Предметная или чувственно-телесная реальность в ней практически исчезает, испаряется. Если она в знании и представлена, то «не собой», а предельно опосредованно – в виде его направленности на что-то (гуссерлевская феноменология) или через обозначение чего-то (структурно-лингвистический анализ). Представлена до тех пор, пока от неё не откажутся вовсе и не будет объявлено, что существует лишь самореферентные феномены, язык, знаки, текст – и ничего больше. Эпистемология – вершина, последний рубеж традиционного, хотя уже облаченного в научные формы философствования, связанная с ним пуповиной анализа внутренних значений внешней предметно-чувственной реальности. За рубежом это постфилософская теория и методология любой научной активности как новая, универсальная, самостоятельная дисциплина. «Общенаучное» научное знание. Наукология. Как вся так называемая научно-аналитическая философия, или «стандартная» позитивистская философия науки1.
Казалось, что в контексте трансформации метафизической субъект-объектной философии в науку, у эпистемологии блестящие перспективы. Торопливые теоретики от философии начали переназывать все проблемы познания – и когда процветала онтология, и когда победила гносеология (что называется, «от яйца»), – проблемами эпистемологии. В учебниках по философии науки теории познания, что, впрочем, естественно, больше нет. Она трансформировалась в эпистемологию. А противоестественно, что как раздел, гносеология исчезает и из учебников по общей философии, которая, стремясь удостоиться похвал, что стала научной, избегает своего «основного вопроса» о соотношении мира и человека, объекта и субъекта. Теряя эту проблематику, она действительно становится научной, то есть теряет себя и превращается в философию (теорию и методологию) науки. Содержание же теории и методологии науки фактически сводится к эпистемологии. С большей или меньшей полнотой, с сильной или слабее проявленностью, везде – эпистемология. Кто думает по другому, «онтогносеологически», т.е. говорит о денотате, истине, о соотношении объекта и субъекта, вспоминает содержание и чувственную предметно-телесную реальность, тот просто консерватор.
Тем временем время летит стремительно, технологии меняются каждые 3 – 5 лет и от эпистемологического ствола общенаучного (бывшего философского) древа пустился и набирает силу смертельный для него побег. В последних, новейших философских изысканиях эпистемология тоже исчезла(!). Вместе с неклассической эпохой. Постнеклассическая эпоха постмодерна отказывается не только от гносеологии, но и от эпистемологии. Пробил их час, они обе (особенно обидно за вторую, совсем молодую) приказали долго жить. На их месте возникла когнитология. Для легко/мысленно философствующих, или думающих, что они философствуют, ничего особенного не произошло. Во многих словарях, вовсе не старых, слово «когнитология» объясняется путём простого перевода с латыни: «относящееся к познанию; когнитивный – значит познавательный». В «передовых статьях» гносеология и эпистемология срочно заменяются когнитологией, которая опять применяется ко всей истории философии – ab ovo или глубже. Ко всей современной философии. Обсуждаются проблемы «когнитивного развития личности», «когнитивные особенности мифологического мышления», «когнитологические механизмы диалога культур» и др. Кто продолжает говорить о рациональном и иррациональном, тот утратил чутьё к новому, а не утратившие его должны исследовать «соотношение когнитивного и ценностного в научном исследовании». Таким образом, оказывается, что никакой гносеологии и эпистемологии не было. Всегда была когнитология. Кто думает по другому, «гносеоэпистемологически», т.е. вспоминает значения, говорит о проблемах интерпретации и реализуемости, смысла и верификации, тот тоже консерватор, хотя быть может не такой злостный как онтологи и реалисты, которые теперь просто архаики2.
Как всё же много теоретиков безнадежно отставших от паро/электро, аэро, ракето, компьютеро/воза современности! А может, другими словами, бегущих впереди его? Но именно словами, так как на самом деле «бегущие по волнам» не хотят считаться, что каждое понятие имеет предел применения (должно быть фальсифицируемо, сказал бы К. Поппер) и «распространенное на всё» утрачивает своё содержание. Становится пустым. Или, если его содержание сохраняется, оно разрушает, выхолащивает неадекватный ему предмет исследования. Отстают, потому что убегают – от сути дела, от драматических противоречий развития. Отсталость в наше время приобретает прогрессивные формы.
Экономя время для последующего дискуссионного рассмотрения содержания когнитологии, воспроизведём её наиболее устоявшуюся базовую характеристику по энциклопедии. «Когнитивная наука (cognitive science) – комплекс наук, изучающих познание и высшие мыслительные процессы на основе применения теоретико-информационных моделей. Включает в себя исследования, проводимые в таких областях как эпистемология, когнитивная психология, лингвистика, психолингвистика, психофизиология, нейробиология и компьютерная наука. Основания когнитивной науки были заложены исследованиями математика А. Тьюринга по конечным автоматам (1936). Ему удалось показать, что для проведения любого вычисления достаточно повторения элементарных операций. Тем самым открылись перспективы для проверки и реализации известной идеи Т. Гоббса и Д. Буля, что мышление есть исчисление»3.
Сущностно в данном определении можно выделить три практически никем неоспариваемых мысли: что когнитивная наука (когнитология) изучает «познание и высшие мыслительные процессы», что она делает это путём «применения теоретико-информационных моделей» и что «мышление есть исчисление». Если гносеология это теория (по)знания внешней реальности, эпистемология это теория знания как особой реальности, то когнитология, в пределе -- это теория всей реальности как особого знания. Для традиционной философии, вообще для сложившегося способа человеческого познания посредством языка – Logos-а, не говоря об образах и представлениях, об интуиции и телесности, это крайне серьёзное событие, означающее, собственно говоря, их ликвидацию. Смерть. Замену. Замену не только человека, не только субъекта, не только сознания, до сих пор существовавших эмпирически и выражавшихся преимущественно посредством языка – словами, устно и письменно, вслух и «про себя», но всего Означающего. Которое, отныне, лишается предметности и психичности (ценностей и смыслов). Становится Информацией. Место онтологического человека, гносеологического субъекта, эпистемологического со-знания занимает когнитологическое мышление, включённое в один ряд с информацией и исчислением. Они предстают как проявление, коды одного и того же процесса функционирования систем (комплексов) получения, обработки, хранения и, по мере необходимости, активизации информации. Её исчисления или, иначе говоря, мышления. Гносеологическая истина и эпистемологический смысл уступают место когнитивному знаку (цифре). «Телом мысли» в таком случае является не столько человек, сколько компьютерная техника. Компьютер, если по-русски - Универсальный Вычислитель. А если в когнитивистике – Мыслитель. Всё это подходы, этапы становления и «проба пера» технического, т.е., в пределе – абиотического, немозгового, постпсихического, постсемантического мышления. Когнитология есть теория и методология, а в условном смысле и «философия» информационно-компьютерных технологий, их доведения до уровня искусственного интеллекта как Реальности и обеспечения её пространственно-временной экспансии внутри человеческой цивилизации на Земле и в Космосе.
При содержательном понимании когнитивности, мы видим, что повальное употребление данного понятия превращает его либо в пустышку, либо ведет к теоретически странным, необычным сопряжениям смыслов, превращая их в абсурдные. Что это будут за «информационные особенности мифологического мышления», «вычислительное развитие личности», «постсемантические механизмы научного исследования» или «соотношение математического и ценностного в диалоге культур»? Если здесь есть проблемы, а они есть, при том самые острые, то они требуют специального разъяснения, особого направления философствования, изучающего взаимодействие разных миров и онтологий, разных способов теоретизирования, принципиально по-новому ставящих вопрос о соотношении технического и гуманитарного знания. Нужен осознанный анализ как принятия, так и не принятия когнитивизма. Для о-предел-ения сфер его ответственного использования.
Критически относясь к универсализации когнитологии, её распространению на всё и вся, особенно в истории мысли, в психологии, лингвистике и, разумеется, в философии, мы не имеем оснований считать, что её /по/явление было результатом произвольного изобретения. Ею завершается нарастание абстрактности духовного освоения человеком мира по линии восхождения от «поэмы к матеме»: мифология - онтология - гносеология – эпистемология – когнитология. Также как нельзя считать, будто постмодернисткая эпоха не имеет предпосылок в модернизме. Не исследуя почвы, корней и ствола бурно растущего древа познания, ставшего когнитологическим кустарником, невозможно понять и в интересах человека оценить его плоды. Предположить, куда оно будет распространяться дальше. Без такого понимания мы останемся в плену «идеологического постмодернизма», манипулирующего словами без соотнесения с порождающим их бытием. И тем самым маскирующим реальность, которая приходит, надвигается, лишая нас шансов, где возможно, к ней приспосабливаться, а где нужно – бороться.
Будем копать. Понимая, что хотя формализация, когнитивизация и меонизация мышления подобны механизации, автоматизации и ликвидации физического труда, надо помнить, что археология (знания) требует ручной работы (головой), в ней нельзя пользоваться тяжелой машинной (компьютерной) техникой.