ЧАСТЬ 4. СВЯЩЕННОЕ БЕЗМОЛВИЕ 17 глава

Скоро среди каменных стен затрепетала палатка, наполнив­шись упругим горным воздухом, когда я закрепил ее на растяжках. Вновь чувство свободы от зимних тревог и нескончаемых скорбей ожило в груди. Вознамерившись пребывать все дни без малейше­го отвлечения, душа моя углубилась в молитву, восходя по незри­мым ступеням от созерцания к созерцанию. Молитва перестала оставлять меня даже ночью, преображая обычные сонные прова­лы в целиком сознательную жизнь, где молитвенная струя текла и текла, связуя воедино день и ночь. Как отрадно было засыпать с молитвой, но еще отраднее стало просыпаться с ней в живом тре­пещущем сердце!

Пасхальный перезвон колоколов от Кавсокалиии до Великой Лавры наполнил афонские леса радостным гулом. Слезы счастья и благодарения Богу за благодатное воскресение души возводили молящуюся душу в небеса созерцания, соединяя ее с Воскресшим Господом и благоговейно славя Бога за всю Его безпредельную лю­бовь к каждому страдающему и любящему сердцу. Там, в горном уединении, сердце мое встретилось с настоящей Пасхой, Пасхой новой жизни в Божественной благодати, в безпрерывной молит­ве и неотвлекаемом созерцании Воскресшего Христа - истинного и единственного Бога моего сердца! Все последующие дни и ночи слились в один непрерывный праздник - праздник обновленной души, восприявшей без всяких сомнений торжествующую жизнь в Господе, в которой слово «Иисус» трепетало в милующей тихости преображенного духа, полного света Христова. В этом свете Христо­вом была совершенная свобода, как будто с глаз сдернули повязку. В великом счастье и облегчении от земных тягот дух жил Христом и повсюду, прямо и без усилий, видел лишь одного Христа...

Спустившись в скит, я узнал от отца Агафодора, что звонил отец Пимен и передал мне свои соболезнования.

- Игумен только не понимает, батюшка, как можно Пасху празд­новать одному в горах? - вопросительно глядя на меня сказал иеромонах.

Я промолчал. Но следующее его сообщение обрадовало меня:

- Мне знакомые греки в Дафни сказали, что старца Григория привезли в монастырь после операции. Совсем больной, говорят...

Я отправился в монастырь, отложив все дела и надеясь увидеть живым своего наставника. По пути удалось просмотреть все во­просы, собранные в записной книжке. Старец оказался в своей ке­лье на койке, худой и сильно изможденный. Рядом у постели от­ца Григория сидел молодой монах, приставленный игуменом для ухода за больным.

- О, отец Симон, сколько лет, сколько зим! Благослови, - сла­бым хрипловатым голосом приветствовал меня старец; монах, сидевший у койки, встал и, взяв благословение, тактично вы­шел. - Как же так? Умираю я, а ты выглядишь так, словно вернулся с того света!

- Своего отца хоронил, Геронда, потом отца иеромонаха Агафо­дора и два раза болел воспалением легких, - с печалью поведал я наставнику происшедшие за это время злоключения.

- Все что для нас не благо, для Господа благо, отче Симоне! Ибо Он всем ищет спасения...

- А как вы себя чувствуете, отче?

- Готовлюсь развязаться со своей болезнью. - Через силу улыб­нулся старец. - Даю врачам полный отпуск, так сказать... А тебе - время задать свои вопросы! - монах чуть приподнялся на своих по­душках. - Говори, слушаю...

Обрадовавшись возможности увидеть и услышать старца, я по­спешил с вопросами.

- Отец Григорий, чего еще нужно искать, если теперь Христос со мной, в моем сердце? Мне представляется, что выше этого в созер­цании ничего нет, не так ли?

Старец вопросительно поднял бровь:

- Ну-ка, ну-ка, повтори поподробнее, что ты видел в созерцании?

Стараясь не упустить ни одной детали, я поведал монаху о сво­их переживаниях:

- Геронда, даже трудно все перечислить! Несмотря на жизнен­ные напасти, благодатное присутствие Христа начало постоянно пребывать в сердце, находился ли я в молитвенном созерцании или же когда молился без всякого отвлечения, даже когда спу­скался за водой или поднимался с флягой за спиной по веревке в пещеру. Чувство совершенной свободы во Христе все это время переполняло мою душу, сопровождаемое сильным переживанием блаженства, словно в ней воцарился нескончаемый день благода­ти. Ум стал совершенно простым и цельным, объединив все силы в созерцании и единении со Христом. За время пребывания в горах множество духовных переживаний от присутствия Христа в сердце и различные понимания и откровения Евангелия приходили в мой ум, порождая многочисленные идеи и понятия, сопровождаемые духовной непередаваемой радостью. Это так здорово, отче!

Обо всем этом я с восторгом рассказал монаху Григорию, внима­тельно слушавшему меня.

- Ну что же, все, рассказанное тобой, естественно для созерца­ния, - промолвил старец. -Ив этом нет ничего необычного. Умерь свои восторги! Необходимо научиться жить и дышать одним лишь Христом. Достиг ли ты чего-нибудь большего, чем это? По сравне­нию с достижениями великих святых, разве твои переживания и восторги что-либо значат? Чему ты так радуешься? Есть ли в тво­ей радости смирение? Не умаляя того, к чему ты пришел, скажу: если твои созерцательные достижения не пропитаны смирением и сознанием своего недостоинства, все это - лишь коварные уловки диавола! Все твои переживания преходящи и временны. Обрети то, что никогда не проходит и никуда не уходит. Стяжи то, что пе­рейдет с тобой в жизнь вечную!

Я сидел, опустив голову, стыдясь своего восторга.

- Понимаешь о чем я говорю? - спросил отец Григорий, припод­нявшись и положив руку на мое плечо.

- Да, отче, понимаю, - стыдясь самого себя, ответил я.

- Даже если тебе, патер, кажется, что ты хорошо понимаешь ус­лышанное, это может оказаться неглубоким пониманием. Старай­ся все постигать практикой. Слушать, и не следовать услышанно­му, - то же самое, что удерживать чистую воду в грязных ладонях. А гордиться одним лишь знанием слов - все равно что хвастаться перед тем, кто хочет пить, треснувшим кувшином, из которого вы­текла вода. Бог - это абсолютное смирение, а диавол - предельная гордость. Человек же находится посередине, словно трость, коле­блемая ветром. К чему склонится его сердце, тем он и становится.

Следует хорошенько закрепить в памяти, отец Симон, следующее: когда возникнут сильные и серьезные искушения, твои детские восторги и временные духовные утешения тебе не смогут помочь! Ты все еще привязан к умозаключениям, как тяжелобольной к своей болезни. Сейчас ты радуешься, но эта радость не останется в тебе навсегда. Ты еще не соединился окончательно со Христом и блуждаешь во тьме. Если же ты посчитаешь втайне свои духовные достижения высшими, то не сможешь достичь полного Богопозна- ния, поскольку ты не избавился до конца от греха эгоизма и его греховных представлений.

Отец Григорий глубоко вздохнул и откинулся на подушку.

- Считая, что твои ощущения и есть конечная истина, ты сам себе создал сильное препятствие к спасению. Стремись к подлин­ному безмолвию и истинной исихии, в которой пребывали отцы, - закончил он разбирать мои высказывания.

Сильно пристыженный речью старца и ощущая в себе уны­ние, я спросил:

- Что же мне теперь делать, отче?

- Очисти себя полностью от всяких привязанностей, какие бы они ни были, даже к своей духовной практике, кроме одной со­вершенной любви к Единому Господу Иисусу Христу и накрепко прильни к Нему всем своим сердцем! Никогда не считай ощуще­ния, возникающие в созерцании, за нечто высшее. Отбрось прочь всякое уныние и свои младенческие восторги. Отдай в созерцании свое сердце без остатка Возлюбленному Иисусу. Позволь Ему сво­бодно царствовать и священствовать в твоем сердце!

- Отче, дорогой, прошу вас, разъясните мне простыми словами, что такое сама суть созерцания? Потому что, читая возвышенные поэтические отступления святых отцов в переводах с греческого о созерцательной жизни, я запутываюсь в безчисленных описаниях и толкованиях...

Старец усмехнулся, понимающе кивнув головой.

- Греки всегда отличались особой искусностью в речах и силь­ным даром ораторства. Этого у них не отнимешь... Слушай же, из­ложу тебе эти понятия, как могу... Созерцание есть цельное и со­знательное постижение Христа во Святом Духе, пребывающего в средоточии человеческого сердца, то есть в самой глубине созна­ния, которое в Священном Писании называется духом. Созерцание или безмолвие - это духовная практика, ведущая к такому Богопо- стижению. Это есть пребывание во Христе и Его нетварном свете без всяких отвлечений ума. Будь неисходно в созерцании - и так избежишь отвлечения внимания в свете Христовом. «Через свет человек боготворится и удостаивается беседы лицом к лицу с Бо­гом», - пишет святитель Палама. Вся цель священного созерцания состоит в том, чтобы упрочить это единение и дать ему возрасти до полной зрелости в свете Христовом, ибо так созерцатель, в ка­ких бы условиях он ни находился, всегда остается в Божественном созерцании. Если такое постижение не входит полностью в жизнь человека, то никакие объяснения и книги не дадут ему этого созер­цания. Подлинность священного созерцания должна утверждаться на основных неизменных положениях:

Первое. Созерцание утверждено на абсолютной истине, абсо­лютная истина - это Господь Иисус Христос и Его святое Еван­гелие.

Второе. Созерцание утверждено не на каком-либо учении, но на совершенной вере. Совершенная вера - это Православие.

Третье. Созерцание утверждено не на умственных догадках, но на полноте благодати. Полнота благодати - это Святой Дух.

Четвертое. Созерцание утверждено не на внешних приемах, но на внутреннем благодатном преображении человеческого духа или сознания. Его благодатное преображение - это прямое и дей­ствительное соединение со Христом и в Его Лице - со всей Пре­святой Троицей...

В келье наступила тишина. Я старался поглубже запечатлеть в своем сердце проникновенные слова наставника. За окном гомо­нили воробьи, готовясь к ночлегу. Колокол давно отзвонил и вечер­ню и повечерие, но я этого даже не заметил.

- Отец Симон, - прервал мою задумчивость монах Григорий. - Тебе на Фиваиду нужно спешить или нет? Если нет, то переночуй у нас. Утром помолись на литургии, а потом мы продолжим беседу.

- Благословите, Геронда!

Я вышел из кельи во дворик, освещенный закатными лучами, отражающимися в цветных стеклах монастырского храма. Монахи устроили меня в крохотном архондарике. Взволнованный встречей с моим любимым наставником, я долго не мог уснуть, молясь в сво­ей каморке. Состояние его здоровья вызывало у меня тревогу.

После литургии мы вновь остались в келье наедине со старцем. Он опять обратил внимание на мой усталый вид.

- Две смерти пережить для меня оказалось непосильной ношей, отче! Вдобавок, в Москве отец Кирилл сильно болен, а теперь и ва­ше здоровье тоже внушает мне серьезные опасения. Кругом, куда ни глянь, одни скорби...

В моих словах прозвучала печаль, но отец Григорий в это утро выглядел особенно бодрым.

- Не следует вешать нос, молитвенниче! Для монаха смерть - отдохновение, а не тягота. Это со стороны жалко больного, а мо­нах, когда он болен, давно приготовился к смерти, которая для него есть встреча с Возлюбленным и Сладчайшим Иисусом! Знаешь мо­нашескую поговорку: «Родился? Страдай! Страдаешь? Спасайся!» Так-то, отче Симоне...

- Что наиболее тягостно для людей перед кончиной? - продол­жал монах. - Духовное неведение души, которая в ожесточении и ослеплении попирает драгоценный жемчуг слов святого Еванге­лия, открывающего нам свободный вход в Царство Небесное еще здесь, на земле! Ну, разве Святое Евангелие не великое благо? По­сле него нужно ценить, как редкое сокровище, слова святых отцов и подвижников Церкви, а также слова своего старца, идущие из его сердца, из самой глубины истины. Только не забывай о том, что когда долго поживешь со святым человеком, можешь даже в нем увидеть недостатки, поэтому всегда пребывай в смирении.

- Отче, но бывает и так, что многие люди, даже монахи, останав­ливаются в духовной жизни и поворачивают вспять?

- Убы, бывает и такое... На войне как на войне! Тот, кто вышел из мира, познав тщету его «радостей», если вновь вернется обратно, отступив от своей цели, уже никогда там не найдет даже следа тех утешений, которые вкушают мирские люди. Поэтому никогда не отступай от своей цели! В ней даже поражение и неудача выглядят достоинством в очах Божиих, потому что жизнь такого человека была посвящена стяжанию Богопознания и спасения! Бороться с миром и спасаться от него - разные вещи! Во всякой борьбе всег­да есть элемент заблуждения, а в спасении приходит совершенная свобода от всего земного. Поэтому радуется душа моя, готовясь уй­ти в горняя, ко Христу, Которого возлюбила с юности...

- Отец Григорий, мне не до конца ясно отношение Бога Отца и Сына Божия к нашему спасению. Не могли бы вы сказать что-либо?

- Христос, сидя одесную Отца, никогда не оставляет Своего че­ловеколюбия, а пребывая с людьми, всегда был един с Отцом Не­бесным (Ин. 10: 30): Я и Отец - одно. В этом для нас заключена тайна нашей духовной свободы, спасения и послушания: Отец во Мне и Я в Нем (Ин. 10: 38), по слову Христову. Соединившись че­рез послушание воедино в духе с Господом, мы никогда не долж­ны оставлять всемерную любовь к ближним, а помогая и слу­жа людям, не прекращаем пребывать в совершенном единении со Христом и, таким образом, с Богом Отцом. Именно к такому еди­нению с Отцом Небесным возводит душу молитва, дарованная нам Христом: «Отче наш»!

- А правда, что есть два Причащения, как говорят монахи на Афоне? Поясните, отче!

- Некоторые вещи не следует понимать буквально, без духовно­го рассуждения могут возникать ошибки. Что имеется в виду под этим высказыванием? Хлеб и вино, предлагаемые Церковью и пре­творенные в Тело и Кровь Господа Святым Духом, мы принимаем на литургии, а непосредственно Святого Духа, нисходящего в серд­ца наши, мы принимаем как Небесный огонь в молитвенном со­зерцании, к которому возводит душу Царь царей - Иисус Христос.

- Как это понять, отец Григорий? Разве к созерцающей душе Святой Дух нисходит в виде пламени, как у святых апостолов?

- Такое бывает очень редко и у немногих подвижников, ставших светильниками православной веры, например таких, как препо­добный Симеон Новый Богослов или ваш русский преподобный Сергий Радонежский. Обычно благодать в душе увеличивается не­приметно, пока полностью не изменит и не преобразит доверившу­юся ей душу, являясь ей в завершение, как нетварное сияние славы Божией, зримо и явственно. Как поведали апостолы: Не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге и когда изъяснял нам Писание? (Лк. 24: 32). Старец подтверждает освящение души опытом, а духовные тексты подкрепляют словом.

- Неужели можно подтвердить спасение обычным рассужде­нием?

- Здесь существует путаница не только у мирян, но и у мона­хов. Есть душевное или умственное разумение. Такое разумение греховного ума есть не что иное, как бесовское, ибо оно полностью подчинено бесам. Из него - разногласия, споры, угрозы и раздо­ры. И есть духовное рассуждение. Духовное - значит благодатное, поскольку в нем пребывает веяние Святого Духа. Только духовный может понять духовного человека и никогда иначе...

- Почему, отче, святые отцы писали об этом мире, что он есть тень и сон? Как к нему относиться?

- В действительности, истинно существует лишь Святая и Пре­благая Троица. Все остальное тварно, не имеет самостоятельного существования и подвержено безпрестанному изменению, подобно ветру или бегущей тени, которые нельзя удержать. Не постигая не­изменной Троичности Божества, дух человеческий устремляется в мир, но не может там ухватить ничего, поскольку все превращается

в прах. Красота, которую мы как бы в отраженном виде наблюдаем в мире, на самом деле сокрыта в душе человека. Душа, преобра­женная Духом Святым, становится подобной Неизменному и Не­разрушимому Богу, сама претворяясь в истинно существующую личность, вечную и богоподобную: Не написано ли в законе вашем: Я сказал: вы боги? - говорит Иисус (Ин. 10: 34).

- Геронда, вы часто рассказываете мне о духовной свободе. Что вы имеете в виду под этим словом?

- Свобода свободе рознь, отец Симон. Есть понятие «человече­ская свобода». В такой свободе мы свободны лишь в одном - в на­шем выборе благодати или греха. Во всем остальном «человече­ская свобода» - это полное рабство греха и смерти. Но духовная свобода - нечто совершенно иное. В ней мы вступаем в абсолют­ную свободу во Христе и живем Его свободой как своей личной свободой по дару благодати. Есть такое возвышенное состояние созерцания, в котором мы можем реально постигать Божествен­ную свободу, когда слова и помышления прекращаются и сердце молится воздыхании неизглаголанными (Рим. 8: 26).

- Как же применима духовная свобода в нашем спасении? Сна­чала мы спасаемся, а потом становимся свободны, или наоборот, сначала мы обретаем свободу, а затем приходит спасение?

- Спасение, или духовная Божественная свобода, по сути - од­но и то же. Спасение есть совершенное освобождение от греха и смерти. Обретается же совершенное спасение через постижение нашего Богопросвещенного духа или сознания. Как если бы мы в своем доме увидели тень человека и испугались. Но позже, обна­ружив что это была лишь тень, вздыхаем с великим облегчением. Мы рабы диавола лишь потому, что наш ум впал в неведение Бога. Но можем стать сынами Божиими, принимая все благодатное на­следство Бога в свое собственное видение, как Его дар, и постигая в священном созерцании свое прирожденное Богоподобие через благодатную помощь Святого Духа. Наивысшее из духовных со­зерцаний - Царство Божие, это созерцание Пресвятой Троицы. Царство Небесное - это созерцание Христа и Ангельских сущно­стей. Прежде созерцания Святой Троицы дух входит в созерцание безвидного света. В безвидном свете дух человеческий созерцает красоту, собственного существа, как чистого образа Божия. Бог же созерцается в Своем безвидном свете. Через видение света удосто­веряется сыновство: Сей есть Сын Мой возлюбленный (Мф. 3:17).

- Разъясните мне, пожалуйста, отче, сам процесс созерцания!

Мне, не отрываясь, хотелось слушать и запоминать слова старца, подобные глаголам вечной жизни.

- Бог, сияя как нетварный свет в чистом сердце или уме, при­влекает его любовью. Тогда умолкают движения души и тела. Не­бесный свет Пресвятой Троицы покрывает человека таким обра­зом, что тогда он не видит ничего, кроме него. Вспоминай слово Христово (Ин. 12: 36): Веруйте в свет, да будете сынами света. Внутренний наш человек, обновленный Духом Святым, обрета­ет око Боговидения и дар слышания Божественных глаголов, как тонких гласов благодати. В период Божественного восхищения Бог поддерживает душу, как свое духовно рожденное чадо, чтобы она не утратила Его в своем ликовании. Тогда преображенная ду­ша перестает вкушать с древа познания добра и зла - перестает различать грешников и праведников. Она во всех людях ясно зрит Христа и всех их со слезами объемлет своим любящим сердцем. Но полнота совершенства на земле не достигается окончательно. Наш внутренний слух и наше духовное зрение, которое все видит как в тусклом стекле, не непогрешимы. В мгновение наивысшего созерцания Святой Троицы дух человека, таинственно обоженный благодатью, видит как бы начатки Божественного совершенства, но во всей полноте обретает его лишь освободившись от уз тела в момент исхода из бренной плоти.

- Геронда, а кто из подвижников приходит к Божественной любви?

- Такая любовь всецело свойственна тем, которые стали сынами Божиими. Это есть всепоглощающее устремление к безпрерывно- му созерцанию красоты Божией, где прекращаются всякие иные желания. Это есть совершенство любви. Небесная любовь - это безценный дар Господа, который соединяет душу с Богом посред­ством огня благодати.

Начало любви - самоотдача души Возлюбленному Иисусу, а вер­шина любви - совершенное единение с Божественной Троицей. На высшей степени любовного созерцания дух человеческий покрыва­ется светозарным облаком видения Святой Троицы, где остаются в вечном единении любящий и Возлюбленный Христос...

- Это и есть то, что называется «обожение», отче?

- Все подвижники и святые обожены этим жаром Божествен­ной любви. Благодарные этой священной любви души блаженных, возлюбивших Господа до конца, вопиют (Ис. 6: 3): Свят, Свят, Свят Господь Саваоф!.. Этот жар Небесного огня, возгоревшись в душе, истребляет безследно все волчцы и тернии грехов, наполняя всю ее несказанным невечерним светом и блаженством. «Один и тот же огонь называется и огнем поядающим, и светом просве­щающим», - так пишет преподобный Иоанн Лествичник. Господь Иисус Христос в созерцании видится в несказанной светлости, чи­стоте и сиянии истинного Божественного света, которым созерца­ющая душа омывается, просвещается и очищается. Поэтому сыны Божии - сами есть свет...

- Значит, отец Григорий, созерцание, как и молитва, должно быть непрестанным?

- Именно от непрестанного воззрения ума ко Господу от свето­носного осияния славы Его в сердце созерцателя ярко разгорается огонь любви к Богу. Вначале в созерцании нам является умиро­творенный ум так, как он есть: подобный кристаллу или стеклу, в котором отражается нетленное сияние Божества. В этом сиянии святые души облекутся светом и они будут сокрыты в нем. Их сущ­ность станет целиком зрением, целиком духом, целиком постиже­нием. В том месте, где будут обитать святые, все есть свет, ибо все сущее там есть этот непостижимый свет.

- Геронда, а как взаимосвязаны спасение и нетварный свет?

- Спасение, отец Симон, - это все большее приобщение к Бо­жественному свету, истинному просвещению души, потому что Бог - это море света, гора света, а Его благодать - покров света... У преподобного Симеона Нового Богослова сказано: «Бог же есть свет безпредельный, а также и непостижимый...» Итак, стремись постичь Бога так как Он есть, отбросив навсегда свои выдумки и представления, созданные греховным умом и его привычка­ми. Тогда твое сердце навсегда утвердится во Христе. Спасайся в Господе, дорогой, а я помолюсь о тебе...

 

* * *

 

Открываю глаза -

Иисус во мне.

Закрываю глаза -

Иисус во сне.

И дыханье - молитва.

И молчанье - молитва.

Открываю глаза,

Закрываю ли их, -

О сердце! В тебе -

Иисус один

Для нас двоих...

 

Душа моя скорбит смертельно, - сказал Ты, Иисусе, в молча­щей и трепещущей темноте Гефсимании (Мф. 26: 38). Ныне изне­могает в скорби сердце мое, теряющее на земле родных и близких. Поистине легче не знать их, чем безсильно терять таковых, уходя­щих навеки в Твою непостижимую вечность. Трепещет и моя душа,

словно сад Гефсиманский, праведных Судов Твоих, коими Ты су­дишь, Сердцеведче, сердца человеческие.

Ты, Безгрешный, страдал и принял мучения добровольно! Как же не страдать мне, столь много согрешившему пред Тобою, что не начал призывать святое имя Твое с младенческих лет и уповал за­менить Тебя, неисповедимое Блаженство, призраками земного без- смысленного «счастья»? Смертью наших близких Ты, Господи, от­крываешь мне истинный смысл апостольских слов - жить дорожа временем, потому что дни лукавы (Еф. 5: 16). Не хочу рабствовать здесь страстям моим, но желаю царствовать духом в Тебе, Иису­се, вечно. Ибо Ты - Царь живых и всех, созерцающих славу Твою во свете неприступном, каждый день и каждый час воспевающих Тебя непрестанными молитвами и предстающих в Божественном созерцании пред Тобою - Богом своим, Творцом и Владыкой!

 

БЕСЕДЫВ ОБИТЕЛИ

 

Детским ликом своим и чистыми глазами всматривался я когда- то в многоликий и многоголосый мир, и сердце мое обнимало всякую душу и все существа земные и радовалось вместе с ними чудесному ощущению нескончаемой жизни. Но ныне всматривать­ся в мир нет желания в душе моей: сморщенные лица с тусклыми глазами говорят мне об утраченных надеждах и разочарованиях, а многоликий и многоголосый мир уходит в небытие, словно вода в песок пустыни. Тщетно стучался я во все двери людские, но за ни­ми повсюду зияла пустота, в которой не было ответа на мои поиски.

И когда уже отчаялся я в надежде найти выход из гибнущего мира теней, неожиданно отворилась неприметная дверь в душе моей: потоки света и радости облили меня с головы до пят, ибо навстречу мне вышел Ты, возлюбленный Христе, и распахнул пречистые руки Свои, призывая меня в объятия. И когда упал я в них, бурными потоками слез изошла душа моя: нашла она ра­дость свою и предел желаний своих, ибо Ты, Христе, и был этой не­приметной таинственной дверью в душе моей, светом жизни моей и счастьем дыхания моего. Ты - Пасха моя вечная, Светлейший Иисусе! Потому дух мой, ликуя, неустанно возглашает: «Воистину Воскресе Христос посреди моего неведения!»

В словах монаха было столько благодати, что они придали мне новые силы. Забросив наверх, в горы, побольше продуктов, я ушел к вершине Афона и уединился в своей пещере, поставив там крохотную одноместную палатку. Все мои привязанности к различ­ным переживаниям и утешениям в созерцании полностью исчезли, уничтоженные огнем благодати и отречения, попалившим самые корни моих многочисленных заблуждений. Сердце, как от тяжелой ноши, освободилось от всех умозаключений и омрачений. Оно все­цело соединилось со Христом, став с Ним полностью единым.

Это постижение как будто вошло в плоть и кровь и стало самим дыханием и биением сердца. Небывалое состояние духа, всецелого соединения со Святая святых - Возлюбленным Иисусом, казалось, заполнило всю безконечность, которой стало мое сердце. В конце концов исчезло само понятие как о безконечности, так и обо всем, что не было Христом. Господь и Спаситель Иисус Христос, сердце всей моей жизни, прочно стал для меня всем во всем, куда бы я ни смотрел и ни двигался. Со всем этим я снова пришел к старцу

Отец Григорий огорошил меня тем, что монастырь, видя ухуд­шение его здоровья и не принимая никаких возражений, хочет вновь отвезти его в Афины, в лучшую клинику, где бы ему обезпе- чили должный уход. Заметив скорбь на моем лице, он сказал:

- Не переживай, отец Симон. Возможно, монастырь ничего по­добного не будет делать. В этом уже нет никакой надобности...

Мне его слова о монастыре показались странными, но я не стал ничего спрашивать о намерениях братии, лишь рассказал о резуль­татах созерцательной практики в пещере.

- Ну что же, иеромонаше и молитвенниче... Только во Христе Иисусе исчезают все заблуждения. Впредь не загрязняй свое серд­це ничем посторонним. Не желай ничего, кроме как пребывать во Христе и со Христом. Лучшая духовная практика - это дисципли­на ума, лучшее созерцание - чистота сердца. Обрати навсегда его вспять от пустого и суетного мира. Превращай все, что ты дела­ешь, - телом, словом и умом - в средство для спасения. Только так ты сможешь достичь совершенного обожения во Христе.

- Посоветуйте мне, Геронда, какие предосторожности нужно со­блюдать для утверждения в непрерывном созерцании?

- Если бы ты сейчас вдруг увидел Христа, отче Симоне, что бы ты сказал Ему? - неожиданно спросил старец.

- Я сказал бы Ему: «Прости меня за все, Господи!» - ответил я, подумав.

- Вот именно, иеромонаше! Этого и держись всегда. Чтобы полюбить Господа Иисуса, мы должны, прежде всего, получить прощение своей греховности, затем изгладить ее покаянием и усердием. Всю свою жизнь, целиком и полностью, надо обратить к Возлюбленному Спасителю. Если случится что тебя окружат бе­сы, значит, пора обратиться с горячей молитвой ко Христу, чтобы не отдать ум диаволу. Если тебя окружат болезни и скорби, значит пора со всей решимостью неисходно утвердиться во Христе, чтобы силой Его благодати получить избавление от всех скорбей. Если тебя окружат мирские помыслы и привязанности к миру, значит пора мужественно отсечь их, погрузив ум во Христа, чтобы отсечь их Его святой властью. Тогда, что бы ни возникло, станет помо­щью в укреплении молитвы и священного безмолвия. Даже сама смерть станет для тебя мощным стимулом к Божественному со­зерцанию и обретению безсмертия во Христе, Победителе смерти. Тот же, кто в исихии удерживает в уме даже тончайшие привя­занности к миру и веществу этого мира, никогда не приблизится к Богопознанию. Сатана знает силу исихии, поэтому всеми изо­щренными способами удерживает монахов от благодатной прак­тики священного безмолвия.

- Геронда, мне в поисках молитвы и старца, и самого спасения, пришлось долго кружить путями мира сего. А есть ли какие зако­номерности в достижении спасения?

- Продолжительность времени, необходимого для достижения священного созерцания и обожения духа зависит от роста способ­ности без всякой рассеянности пребывать в молитве и созерцании. И молитву, и созерцание следует практиковать без всяких ожида­ний и предположений, не вдаваясь в пустые мечтания и совершая духовную практику как служение Богу в духе и истине.

- А что вы можете сказать о самом созерцании, отче Григорие?

- Глубинный смысл созерцания - это непрерывное Богозрение. В этом блаженном состоянии дух человека больше не обманыва­ется и не отвлекается ничем, что бы ни возникало. Тот факт, что мы еще увлекаемся помыслами или привязанностями, является признаком того, что у нас еще нет созерцания. Чем устойчивее и внимательнее твое созерцание, тем дальше ты находишься от ошибок и искушений в исихии. Настоящий исихаст не оставляет любовь к Богу и ближним, помня, что это - основа всей его прак­тики. Рассеяние внимания и отвлечение ума от Христа - это и есть безблагодатное состояние, «черная дыра», так сказать, безсмыс- ленного существования. Избегай ее изо всех сил. Сон - это про­явление умственной тупости и самый большой враг созерцания и молитвы. Не забывай об этом никогда.