Но адреналин, бурливший в крови Александра, был сильнее боли. Схватив правой рукой нападавшего за запястье, он выкрутил его, заставив выпустить оружие, так что нож загромыхал о металлическую плиту, уложенную у входа в сарай, после чего швырнул противника о дверь постройки и, не давая тому ни мгновения, чтобы придти в себя, подхватил нож и вонзил ему в сердце по самую рукоятку. Кровь за кровь: тот, кто пролил чужую, потонет в своей собственной.
Мужчина, сбитый с ног еще в самом начале драки, стал подниматься с земли, но так и не преуспел в этом. Александр вновь атаковал его: он наносил удары методично и безжалостно, ногами по самым уязвимым местам. Пощаде и милосердию нет места в мире жестокости.
Александр окинул взглядом поле недавней битвы: все пятеро противников лежали на земле без движения. Смотреть было вовсе не обязательно: он знал смертоносную силу своих ударов.
Еще один беглый взгляд вокруг, чтобы оценить обстановку. Сарай стоял на краю клочка земли, вероятно, дачного участка, с другого конца которого возвышался ветхий домишко. Май был в самом разгаре, и на грядках зеленели всходы. Низенький забор, окружавший участок со всех сторон, предоставлял прекрасный обзор любопытным соседям. Но их не было видно, и Александру лишь оставалось надеяться, что причиной этому служат ранний час или будний день, а уж никак не то, что они, став свидетелями драки, поспешно попрятались по домам, набирая телефон милиции.
Александр различил за забором очертания собственной машины, наполовину скрытой ветвями цветущих вишен. Ключей, однако, не было. Куртки он лишился еще во время первого нападения. Карманы брюк были также пусты: ни денег, ни сотового, ни ключей от квартиры.
Он окинул беглым взглядом своих незадачливых похитителей. Все молодые люди, кроме того, кого он уложил с одного удара по лицу (а удар был явно что надо: теперь, когда адреналин постепенно уходил из организма, ноющая боль в содранных до крови костяшках пальцев напомнила ему об этом). Этот, должно быть, предводитель, на редкость несимпатичный тип с пятном на щеке – то ли родинка, то ли шрам. Его-то и стал обыскивать Александр. В карманах стандартный набор: сотовый и деньги (весьма внушительная сумма), а кроме того, ключи от автомобиля Александра – он сразу узнал их по забавному брелку – и пистолет с глушителем. Вскоре все вышеперечисленное перекочевало в карманы к самому Александру, пистолет он заткнул за пояс.
Еще одному из нападавших пришлось распрощаться с длинным черным плащом. Александру он, кончено, был нужнее: как минимум, чтобы скрыть пятна крови, которыми рябили его светлая рубашка и брюки, как максимум, чтобы защититься от прохлады весеннего утра. Так или иначе, совесть его не мучила.
На то, чтобы втащить бесчувственные тела в сарай и запереть дверь, ушло не более пяти минут. Возможно, более тщательный осмотр карманов каждого из нападавших и дал какие-то результаты, но между любопытством и инстинктом самосохранения Александр однозначно выбирал второе. Ни на что не оставалось времени. Времени и сил. Кровь свободно вытекала из раны на руке, капая с кончиков пальцев.
Зашвырнув ключ от сарая так далеко, что он упал в землю на соседнем участке, Александр направился к калитке, борясь с подступившим головокружением. Проходя мимо дома, он беспокойно огляделся по сторонам; рука потянулась к стали ствола. Но на двери строения висел замок.
Сев в машину, Александр завел мотор и двинулся с места. Достав из кармана чужой сотовый, он набрал номер, который помнил наизусть.
На седьмом гудке на той стороне провода ответил сонный голос:
– Да. Я надеюсь, у вас есть веская причина, чтобы будить меня в такую рань.
Взгляд Александра упал на часы: четверть восьмого.
– Здравствуй, Мира…
Глава 18
Твой голос
– Саша, это ты? – сонливость и вялость мгновенно исчезли из голоса Мира.
– Да, это я, просто звоню с другого номера, – ответил Александр, на ходу вставляя в сотовый очень своевременно найденные в бардачке наушники. Что ни говори, не слишком удобно вести машину одной рукой, прижимая при этом сотовый к уху плечом другой, которая, к тому же, явно отказывается повиноваться.
– Что случилось? От тебя ни слуху ни духу несколько дней, не отвечаешь на звонки, пренебрег приглашением Веры на ее День Рождения… Да, кстати, она просила передать, что ты свинья.
– Твоя подруга как всегда очень любезна, – заметил Александр. – Прости, что так вышло. Мне очень жаль… – Он отчаянно пытался придумать правдоподобное разъяснение, но мысли разбегались, сосредоточиться было невероятно трудно. Вся энергия уходила на то, чтобы следить за дорогой. Кровь из раны образовала маленькую лужицу на резиновом коврике.
– Мне пришлось уехать… в командировку, – продолжал Александр. – В дороге случилась неприятность: украли сумку. Там был и сотовый, и ключи от квартиры.
– Где ты сейчас? – спросила Мира, и по голосу подруги Александр понял, что настроение ее резко изменилось.
– На окраине Воронежа, – это была правда: он только что проехал соответствующий указатель. – Буду дома минут через сорок.
– Я принесу тебе ключи… Или у тебя есть дубликат?
– Это было бы чудесно. Спасибо тебе. Ты очень добрый и отзывчивый человек.
– Не за что. То есть действительно не за что. У тебя все в порядке? Я имею в виду… все остальное.
– Расскажешь мне, что было на Дне Рождении Веры?
– О, это было весело…
– А в подробностях?
– Может быть, отложим подробности до встречи?
– Нет.
Мира пожала плечами, изумившись категоричности ответа. Тем не менее, входящие на сотовый бесплатно, а поспать ей этим утром все равно не суждено, так что девушка начала рассказ и даже не заметила, как сама увлеклась забавной историей.
С утра в городе как всегда пробки. Оказавшись в застывшем на месте потоке машин, Александр расслабился, слушая голос Миры. Рана на руке перестала кровоточить, края начали сходиться, и к тому времени, как вереница машин пришла в движение, на коже не осталось ни следа.
Александр еще издалека различил утонченную фигуру подруги, стоящей у его подъезда. Он не особенно надеялся, что уловки и ложь смогут провести Миру. Не на этот раз. Час «икс» приближался – он знал это. Стирая по дороге влажной салфеткой запекшуюся кровь со лба, он лишь надеялся оттянуть неизбежное.
Мира была проницательна и, вероятно, знала больше, чем хотела выказать. Она, конечно, неспроста спросила, почему плащ на нем на пять размеров больше нужного, и лишь фыркнула, когда он, не моргнув глазом, соврал:
– Я похудел.
Молодой человек сделал вид, что не заметил, как зарделась Мира, когда он крепко обнял ее и не отпускал, наверное, целую минуту. Александр смело встретил ошеломленный взгляд девушки, когда, зайдя на кухню, залпом осушил литровую бутылку воды (Сами попробуйте протянуть двое суток без живительной влаги!) и с самым невинным видом кивнул в ответ на ее предложение сделать чаю.
Потом он заторопился в ванную, не снимая верхней одежды, и бросил ей на ходу:
– Будь добра, подожди десять минут, пока я приму душ.
А после сделал вид, что не чувствует на себе ее взгляда, явно грозящего прожечь ему спину.
Мира терпеливо ждала Александра, слушая шум падающей воды, а когда все стихло, еще минут пять или десять боролась с собственным любопытством, а потом, зайдя в соседнюю комнату, обнаружила, что ее друг лежит на кровати и мирно спит, зарывшись лицом в подушку.
Александр даже не пошевелился, когда Мира присела рядом с ним. Дыхание его оставалось таким же ровным и мерным даже тогда, когда она склонилась над ним и, вдохнув слабый запах шампуня, исходящий от влажных волос, поцеловала в лоб. Губы его тронуло подобие улыбки, но он так и не проснулся.
Укрыв спящего пледом, Мира вышла из квартиры, заперев за собой дверь, но уже через полчаса вернулась с дубликатом ключа.
Александр, однако, по-прежнему спал, и девушке ничего не оставалось, кроме как уйти, оставив ключи на тумбочке у кровати, тем более что ей пора уже было ехать на занятия в университет.
Вернувшись вечером, Мира была удивлена, обнаружив, что Александр по-прежнему пребывает в стране снов. На этот раз девушка была всерьез настроена разбудить его, но необходимость в этом отпала, когда он пошевелился и, открыв глаза, сладко потянулся.
– Доброе утро! – Александр улыбнулся ей.
– Добрый вечер! – ответила Мира, вернув улыбку.
– Вечер, – согласился молодой человек, взглянув на часы. – Ты уходила?
– Да. Я, конечно, сильно сомневалась, но все же решила отдать предпочтение скучным лекциям в университете, вместо того, чтобы наслаждаться увлекательным зрелищем твоего сна.
– Закрывала дверь? – Александр бросил взгляд на связку ключей на тумбочке. Поднявшись с кровати, он машинально провел рукой по волосам, которые всегда казались Мире чуть более длинными, чем следует, а теперь представляли собой живописное зрелище вороньего гнезда.
– Да, я сделала дубликат, – девушка показала ему связку.
Черты лица Александр были спокойны, но взгляд карих глаз не оставался на месте, перебегая с одного предмета на другой.
– Отдай его мне.
Мира молча протянула связку и недоуменно посмотрела на друга.
– Ты потеряла доверие, – спокойно объяснил он, забирая ключи.
Мира вспыхнула то ли от стыда, то ли от негодования, но промолчала, ожидая объяснений. Объяснений, которых Александр, очевидно, не собирался давать.
– Я пойду, – сказала она и направилась к выходу.
Александр догнал ее у самого входа:
– Я провожу тебя, – тон его был по-прежнему непривычно бесстрастен и холоден.
Мира с недоумением посмотрела на него, а потом с мрачной усмешкой поинтересовалась:
– Заманишь в темную подворотню, изнасилуешь и убьешь?
– Нет… Просто убью.
– Ладно, пошли. Только сначала выгони ворон из насиженного гнезда.
– Что?!
– Причешись!
Путь прошел в тягостном молчании. Открыв дверь в квартиру, Мира вошла и остановилась у двери, словно раздумывая, впустить Александра или захлопнуть дверь перед его носом.
– Знаешь, Мира, я бы открылся тебе, если бы ты была честна со мной, – задумчиво произнес Александр, опершись о косяк двери.
– А я была бы честна с тобой, если бы ты не обманывал меня. Замкнутый круг, как видишь, – ответила девушка, пропуская его внутрь.
– Я думаю, я знаю твою тайну, – продолжала девушка, снимая куртку.
– Мою тайну? Это вряд ли.
Если до этого еще были моменты, когда Мире казалось, что она ошибается и Александру нечего скрывать, то теперь эти времена прошли раз и навсегда. Он не просто признавался в неискренности, но как будто даже подзадоривал ее, давая понять, что либо она недостаточно умна, чтобы догадаться, либо он слишком хитер, чтобы выдать себя.
– Ну, может быть, процентов десять от твоей тайны, – неохотно уточнила Мира: так или иначе недооценивать Александра она не могла.
– И что же тебе известно?
– В фильмах обычно сразу после такого признания происходит убийство.
– Не бойся меня. Я забыл свой топор мясника дома.
– Я и не боюсь! – отрезала Мира. – Я же не сказала, чье убийство!
– Я не знал, что ты можешь быть такой, – заметил Александр. – Но странное дело: мне нравится этот огонь в тебе.
– Так в чем ты там хотела меня уличить? – продолжал он.
– Если в двух словах… ты вне закона и живешь по поддельным документам! – выпалила Мира.
Александр не шелохнулся:
– Два-три.
– Что «два-три»? – вымолвила Мира.
– Два-три процента от тайны, уж точно не десять. И как ты это узнала?
– Провела небольшое расследование.
– Частью которого было сканирование фотографии из чаши с плющом?
– Ты знаешь?..
– Да. В следующий раз не забудь удалить изображение из окна предварительного просмотра. Это можно сделать, изменив тип сканируемого документа или просто закрыв окно. Кое-что, касающееся тебя, для меня, надо сказать, до сих пор загадка. Например, почему человек, пытавшийся шантажировать меня, звонит тебе на сотовый. Или, скажем, что ты нашла в том типе, с которым наставила мне рога.
– Какой еще тип? – от ярости голос Миры дрожал.
Александр, напротив, был очень спокоен, но от его лица отлила вся краска.
– А их было несколько? Я имею в виду того, с кем ты ворковала в кафе пару дней назад.
В этот момент Мира очень пожалела об отсутствии «топора мясника». Он бы ей сейчас очень пригодился.
– Я не наставляла тебе рогов ни с кем, хотя они, без сомнения, украсили бы твою пустую башку!
– Тогда кто это был?
Мире показалось, что Александр с самого начала не особенно верил в ее предательство, лишь хотел испытать.
– Не твое дело! – огрызнулась она. – Как насчет оставшихся девяноста восьми процентов?
– Откровенность за откровенность. Ты мне, я тебе. Решайся. Ждать я не собираюсь: если я сейчас переступлю порог, то ты больше никогда меня не увидишь.
– Гм… дай-ка подумать, – Мира наигранно нахмурила лоб и вдруг щелкнула пальцами:
– Проваливай!
Уходя, Александр хлопнул дверью так, что это слышал весь девятиэтажный дом.
Глава 19
Девяносто восемь процентов
Будь моей радостью, будь моей болью –
Я назову эти чувства любовью,
Страстью, сжигающим душу огнем…
Мира тяжело вздохнула и оперлась спиной о стену в прихожей, потом медленно сползла вниз, оставшись сидеть на корточках. Ну, вот и все. Он сказал, что не вернется, и что-то в его взгляде заставляло верить в это. Больше никакой лжи, никаких тайн… и все очень-очень пусто.
Вскочив на ноги, девушка метнулась к двери и, распахнув ее, натолкнулась на Александра, очевидно, также имевшего намерение переступить порог.
Поцелуй был долгим и страстным, объятие крепким, а страсть – обжигающей огнем. Абсолютное единение, гармония, выходящая за рамки привычного баланса. Нечто большее, чем удовольствие, куда более сильное, чем влечение, пылающее ярче, чем сама страсть.
Поцелуй оставил обоих бездыханными. Мира наконец отстранилась, но лишь для того, чтобы положить голову на грудь Александру. Лишь минуту спустя она выпрямилась, выпустив его из объятий. По щекам девушки текли слезы, а на куртке Александра образовалось мокрое пятно.
– Это все очень глупо! – прошептала Мира, улыбаясь сквозь слезы. – Как в самой никчемной мелодраме!
– Напротив: как в самой лучшей, достойной «Оскара», – улыбка Александра была такой ободряющей, такой знакомой – той самой, что вскружила ей голову с самой первой встречи. – В никчемной мелодраме, – терпеливо объяснил он, – герои бы расстались, чтобы встретиться лет двадцать спустя. Готов поспорить, что твои соседи отдали должное этой премьере.
Только сейчас Мира осознала, что они по-прежнему стоят на пороге, а дверь настежь раскрыта.
– Думаю, в данный момент они планируют расширение глазков, – согласилась Мира, отступая назад и пропуская Александра внутрь. – Пойдем, соберем деньги за билеты? – предложила она.
Закрыв дверь, Мира прошла на кухню и остановилась у окна, наблюдая за заходящим солнцем.
– Я не могу без тебя, – прошептала она. – Хотя, – она обернулась к Александру, – иногда мне очень хочется, чтобы ты просто исчез и больше никогда не появлялся.
– Теперь, когда ты дала мне надежду, я больше никуда не уйду. Ты не избавишься от меня, хотя, конечно, можешь попытаться.
Александр достал из подставки один из кухонных ножей и молча протянул ей. Мира лишь яростно блеснула глазами: в свете последних событий черный юмор был еще менее уместен, чем когда-либо.
– Знаешь ли, в одном женском журнале я вычитала, что если пырнуть парня ножом, то это не поспособствует укреплению отношений, а в другом глянцевом журнале – он назывался «Уголовный кодекс» – я прочла, что за это еще и срок дают.
– Тебе надо меньше читать журналов, – усмехнулся Александр и сжал лезвие ножа в ладони.
Поморщившись от боли, он разжал пальцы. Кровь струей потекла из глубокого пореза.
– Ты… сумасшедший! – выдохнула Мира и метнулась в сторону. Но Александру, как видно, было не интересно, собирается ли она оказать ему первую помощь или просто очутиться подальше от мазохиста. Молодой человек схватил ее здоровой рукой запястье и сжал его почти до боли, пресекая таким образом любые попытки высвободиться.
– Смотри! – это была не просьба, а приказ.
Мира, как завороженная, уставилась на порез. Кровь свободно стекала по пальцам, и было в этом что-то чарующе пугающее.
Но ток крови быстро ослаб и вскоре совсем прекратился. Края раны стали сходиться. Не прошло и минуты, как порез зажил полностью, не оставив даже шрама – лишь пятно запекшейся крови.
– Что это было? – спросила Мира. Голос ее был спокоен, но бегающее выражение глаз выдавало смятение.
– Девяносто восемь процентов, – пояснил Александр. – Прости, что напугал тебя, но ведь недаром говорят: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
– Это верно… – только и смогла вымолвить Мира, а затем, понемногу приходя в себя, добавила:
– А теперь я хочу услышать все от начала и до конца.
– Это долгая история.
– На меньшее я и не согласна.
– Хорошо.
Александр вывел за руку Миру из кухни и, усадив девушку на диван, сел рядом с ней.
– Только ни слова лжи, – предупредила Мира.
– А ты уверена, что сможешь принять всю правду? – Александр посмотрел ей прямо в глаза.
– Нет, – искренне призналась Мира. – Но я точно знаю, что хочу ее услышать.
– Я родился 8 декабря 1892 года. Моя сестра Мирра появилась на свет шестнадцатью годами позже. Наши родители погибли в огне пожара, когда ей было три года – я не лгал, как видишь. Вот только детских фотографий не сохранилось по другой причине. Даже на надгробии Мирры ее лицо с портрета. В тот день, когда мы встретились впервые, исполнялось сто лет со дня ее рождения. Она прожила долгую жизнь – умерла за несколько месяцев до своего восьмидесятилетия.
Лицо Александра подернулось дымкой печали, и Мира готова была дать голову на отсечение, что ему все еще тяжело говорить о событиях двадцатилетней давности.
– Мы с Миррой были друг для друга единственной семьей, единственными близкими людьми. Я всегда старался заботиться о ней, пытаясь хоть в некоторой степени по мере сил и возможности компенсировать отсутствие родителей. Но однажды я совершил фатальную ошибку, и это стало переломным моментом в нашей с ней судьбе. Это произошло, когда Мирра была совсем малюткой – ей только исполнилось пять. Мы гуляли по лесу; это была моя идея, она не горела энтузиазмом, но я настоял. Медведь появился неожиданно, а оружия у меня тогда не было. Я подсадил сестренку на высокую ветку дерева и повис сам, но не успел подтянуться. Медведь схватил меня за ногу. Сопротивляться я не стал – сразу отпустил ветку. Бороться со зверем, ясное дело, бесполезно. Да и начни ветка качаться, это погубило бы Мирру.
Что было потом, я помню смутно. Страх и боль – все остальное размыто. Я очнулся на следующий день. Нам повезло: нас нашел лесник. Когда он появился на поляне, медведя там уже не было. Мирра по-прежнему сидела на ветке и рыдала, я же… Никогда не забуду округлившиеся глаза лесника, когда он поведал мне: «Выхожу на поляну и вижу: вся земля в кровище. И человек лежит: мертвец как пить дать – не дышит, да и тело уж давно как остыло…». Он снял Мирру с дерева, отнес ее в свою хижину и, оставив на попеченье жены, вернулся, захватив лопату и две палки на крест, чтобы исполнить свой христианский долг. И тут понял, что я жив.
Я не придал этому особого значения, хотя лесничий был явно напуган, очень странно смотрел на меня и все бормотал: «Чертовщина тут какая-то, не иначе». Тогда меня больше заботила моя сестра. Много времени прошло, прежде чем она смогла хоть немного оправиться от увиденного. А видела она гораздо больше моего: жестокую сцену мучительной смерти самого близкого человека. Я никогда не испытывал ничего подобного и уже, верно, никогда не испытаю.
– А ты? – задала вопрос Мира дрогнувшим голосом, когда Александр умолк.
– Я? Со мной все было хорошо. Раны были тяжелыми, но я быстро оправился: через неделю был полностью здоров. Еще через пару месяцев я вдруг заметил, что жуткие шрамы, оставленные на моем теле когтями и зубами дикого зверя, бесследно исчезли. Я всегда отличался крепким здоровьем, но то, что происходило со мной в последующие месяцы и годы, было действительно странно. Меня не брала ни одна болезнь. Я не получал в тот период каких-либо серьезных травм, но даже мелкие порезы и ссадины, заживающие в течение минут, а не дней, заставляли серьезно призадуматься. И с течением месяцев заживление начинало происходить все быстрее и быстрее. Так для меня начался непростой этап изучения собственной природы, моей новой природы. На это ушли годы.
– И к чему же ты пришел? – затаив дыхание, спросила Мира.
– Меня нельзя убить. Я неуязвим, если хочешь, – он расправил плечи и дерзко улыбнулся, будто бросая вызов самой смерти. – Меня не берет ни одно оружие: раны заживают почти мгновенно. Меня нельзя отравить – яды совершенно бессильны, меня не пьянит вино. Голод и жажда, хотя и по-прежнему мучительны, не способны меня погубить. Нет такого вируса, с которым бы мой организм не справился, и даже огромная потеря крови нестрашна.
Я бессмертен – никогда мне не будет больше двадцати одного года. Моя сестра выросла, а я не изменился. Окружающие стали считать нас ровесниками, спустя годы она больше напоминала мою мать, а потом и бабушку.
Веришь мне?
Александр спросил неожиданно, поставил вопрос ребром. Мира лишь терялась в догадках, для кого из них двоих ответ на этот вопрос важнее. Он столько лгал прежде, что и теперь все легко было списать на безумную выдумку, несусветный бред. Но Мира вдруг поняла, что неспособна это сделать.
– Верю, – девушка взяла в свои холодные влажные ладони его руку и ощутила привычный комфорт прикосновения.
– Это еще не все, – вдруг сообщил Александр. – Все-таки я уязвим, вероятно, даже более уязвим, чем любой человек из ныне живущих. Меня может погубить то, что не причинит вреда никому другому.
– Что? – выдохнула Мира.
– Чувства.
– Какие чувства?
Александр на мгновение задумался.
– Если в двух словах: злоба и отчаяние. Люди зачастую недооценивают ту силу, которой обладают эмоции. Я не могу себе этого позволить. Еще много десятилетий назад я заметил, как сильно чувства других влияют на меня. Это не просто сопереживание. То, что происходит в душах других, затрагивает не только мое сердце, но и телесную оболочку. Нет, я не умею читать мысли, но ощущаю настроение в общем, даже если от меня что-то пытаются скрыть. Там, где царят радость и добро, я ощущаю в себе невиданную силу, счастье – душа парит в облаках. Отчаяние и злоба, напротив, убивают меня, причем в самом буквальном смысле. Я не переношу чужую боль и страдания.
– А если чувств нет: ни боли, ни радости, ни добра, ни зла? Что тогда? Вакуум? – не удержалась от вопроса Мира.
– Я, пожалуй, смог бы пережить такой «вакуум», жизнь бы просто шла своим чередом. Но абсолютного вакуума не бывает. Как бы ни был спокоен человек, вокруг него всегда существует нечто такое… – Александр задумался, – аура. Не самое подходящее слово, но ничего лучше я придумать не могу. Это что-то, что отражает его суть, то с чем он идет по жизни. Может быть, сама душа.
– И какая же аура… у меня? – не удержалась от вопроса Мира.
– Удивительно светлая, – теплая улыбка тронула губы Александра. – Может быть, самая светлая из всех, которые я когда-либо встречал. Мне хорошо с тобой даже когда ты сердишься. Нечто подобное я встречал лишь дважды до этого. И одним из этих людей была моя сестра.
Тогда, на кладбище, когда мы встретились в первый раз, – продолжал Александр, – ты спасла мне жизнь. Скорбь людей из траурной процессии меня бы погубила, а твое прикосновение спасло.
– Прикосновение?
– Да. Телесный контакт значит для меня гораздо больше, чем просто возможность находиться рядом с теми, кто обладает светлой аурой. Рукопожатие, поцелуй или случайное касание – неважно.
– Ты вампир, – пробормотала Мира. – Вот только питаешься не кровью…
– … а более деликатной материей, – закончил за нее Александр, – человеческой душой. На самом деле это не так. Я ни у кого ничего не отнимаю.
Минута прошла в тягостном молчании. Мира опустила глаза и задумалась.
– А кто был третьим? – вдруг спросила она.
– Третьим? – переспросил Александр.
– Да. Третьим человеком с очень светлой аурой?
– Мой друг, – складки в уголках его губ разгладились, и взгляд смягчился, словно перед глазами его промелькнули приятные воспоминания. Мы познакомились с ним незадолго до начала Великой Отечественной, потом служили в одном полку. Он был очень хорошим человеком, надежным другом и настоящим борцом – мужественным и стойким, несмотря ни на что. Артем был мне братом – никак не меньше. Его любили и уважали все, кто знал его. Он привносил во все гармонию, выравнивал острые углы и, несмотря на все ужасы, сохранял веру в лучшее, без каких-либо усилий разделяя ее со всеми, кто был рядом. За годы войны я должен был умереть сотню раз – слишком много зла и горя. Но он всякий раз спасал меня, словно щитом закрывая от ужасов внешнего мира. Я открылся ему.
– А он? – спросила Мира, ожидая трагической развязки.
– Мы были братьями – братьями и остались.
– Это с ним ты на фото, спрятанном в чаше? – задала вопрос Мира, хотя заведомо знала на него ответ.
Александр кивнул.
– Снимок был сделан в день его смерти. А чаша, увитая плющом – его подарок, как знак того, что он принимает меня таким, какой я есть. Плющ символизирует бессмертие, а чаша всегда была в геральдике символом сострадания и милосердия.
Александр умолк и нервно сглотнул, и Мира поразилась, какой сильной должна была быть боль утраты, если и сейчас, по прошествии десятилетий, она еще свежа.
В воздухе повисло молчание. Александр выпустил из рук ладони Миры и слегка отстранился, хотя девушка готова была поспорить, что сейчас он очень нуждается в поддержке.
– Спросишь, как это произошло? – поинтересовался Александр, не поднимая взгляда на Миру.
– Тебе не обязательно говорить, – выдавила из себя она. В его глазах была такая всеобъемлющая скорбь, что девушка уже чувствовала вину за то, что живет, дышит и видит солнце над головой.
– А говорить-то особо и не о чем, – бросил ей Александр. – Он не пожертвовал собой ради Родины, ради спасения других, не бросился на амбразуру. Ему не присвоили орден посмертно и не выбили его имя на мраморной плите. Мы ехали в грузовике, и в него попал снаряд. Вот и все. Все, что осталось от Артема – куски обугленной плоти.
Александр наконец расслабил сжатые в кулаки ладони, и Мира заметила на них кровоточащие следы в форме полумесяцев, оставленные ногтями, впившимися в кожу. Но уже через мгновение отметины исчезли.
– У него остались жена и ребенок. Артем просил меня позаботиться о них в случае его смерти. Я обещал. Я искал их и во время войны, и после ее окончания – но не нашел.
– А что было с Миррой? – отважилась спросить девушка, чувствуя, что вот-вот утонет в печали его глаз.
Последний луч заходящего солнца скользнул по волосам, блеснувшим медью, мелькнул на бледном лице и оставил в уголках губ намек на улыбку.
– Она была сестрой милосердия. Солдаты считали ее святой. И были правы. Ее звали Марией, потому что это имя носила мать Иисуса. Жизни и счастье других она всегда ставила превыше своего собственного. К ней шли за советом и утешением, и для каждого она находила место в своем сердце. А еще несмотря ни на что она продолжала верить. Во всех наших странствиях она возила с собой иконку и каждый вечер истово молилась: за здравие тех, кто ушел в бой, и за упокой тех, кто из него не вернулся. Я же растерял свою веру за эти четыре года. Но за свое смирение и стойкость она была вознаграждена сполна. Так, во всяком случае, называла это Мирра. В эти тяжелые годы она встретила любовь – свою единственную любовь. Тепло своей души она отдала немецкому офицеру, которого спасла и которому помогала впоследствии на свой страх и риск.
– Он был плохим человеком? – Мира чувствовала, что ступает по тонкому льду, и это ощущение было еще явственнее, чем тогда, когда она пряталась на балконе Александра от взломщиков.
– Вовсе нет. Просто он был по другую сторону баррикад. Он был чужим. Но он любил ее, да и кто бы не полюбил?
– Они не смогли быть вместе? – заметила Мира. Это было скорее утверждением, чем вопросом.
– Счастье было недолгим, – со вздохом согласился Александр. – Приближение конца войны значило скорую встречу с близкими для многих и расставание для них. Он вынужден был вернуться в родную Германию, пока еще была хоть какая-то возможность. Он звал мою сестру с собой, но Мирра отказалась.
– Не хотела оставлять тебя? – догадалась девушка.
– Да, но я готов был отправиться на чужбину вслед за ней.
– Готов был пожертвовать всем родным и близким ради сестры?
– Невелика жертва! – небрежно бросил Александр.
– Не очень-то патриотично! – заметила Мира.
– Вечная жизнь заставляет шире смотреть на вещи. Поневоле станешь гражданином мира.
– Не уверена, что смогу это понять.
– Скорее всего, не сможешь.
Мира начинала понимать, к чему он все это говорит. И это было справедливо, но очень жестоко.