При иных обстоятельствах Вера, не раздумывая ни минуты, отказалась бы, несмотря даже на то, что ей предстояло летом сдать экзамен Игорю Николаевичу. Но Сукровцев пообещал ей не только проявить снисхождение к ней в рамках своего предмета, но и замолвить за девушку словечко перед другими преподавателями. А учитывая то, что, благодаря весьма сомнительной прилежности Веры, два лектора уже посулили ей крупные неприятности на экзаменах, а остальные, вероятно, подумали то же самое, но промолчали, помощь профессора ей была действительно необходима.
С самого начала все пошло как-то не так. Сукровцев неожиданно объявил Вере, что опыты будут проходить не в стенах медицинской академии, а в какой-то частной клинике на окраине Воронежа. Игорь Николаевич объяснил это недостатком площадей и оборудования в родном вузе, сама же Вера больше склонялась к тому, что полоумный профессор просто-напросто не получил разрешения от руководства академии на продолжение своих чудачеств.
Научно-исследовательский центр, как предпочитал называть это место Игорь Николаевич, произвел на нее очень странное впечатление. Уединенное расположение, мало сотрудников и очень-очень тихо… Временами Вере казалось даже, что кроме профессора Сукровцева здесь больше никто и не занимается никакими исследованиями – вообще ничем не занимается, остальные сотрудники клиники лишь помогают ему.
Профессор по-прежнему витал в облаках, веря в возможность создания панацеи, но на этот раз своей верой он сумел вдохновить и других. Не только своих многочисленных ассистентов, но и тех, кому эта вера была жизненно необходима. Подопытными кроликами в сомнительных экспериментах согласились быть двое; оба неизлечимо больны. У девушки – Вера никогда бы не дала ей ее двадцати двух – была опухоль мозга: два месяца, от силы. Мужчина средних лет – страх неминуемой смерти, напротив, вмиг состарил его – был заражен СПИДом: полгода при самом благоприятном стечении обстоятельств. Эти двое появлялись здесь каждый день и проводили по несколько часов. Вера сама брала у них кровь на анализы, измеряла давление и прослушивала сердцебиение. Ничего особенного: стандартные процедуры, обязательные для тех, кому предстоит быть прооперированным. Впрочем, относительно последнего девушка была не уверена: она до сих пор имела весьма смутное представление о том, на чем основано действие чудесного эликсира профессора Сукровцева. Не могла она взять в толк и то, почему он выбрал именно ее и зачем было вообще кого-то выбирать, если вполне можно было обойтись услугами персонала клиники. Из знакомых лиц, кроме самого Игоря Николаевича, она видела здесь лишь Антона – его аспиранта, но и тот не проявлял особого интереса к изобретению чудо-лекарства и лишь советовался со своим наставником относительно написания собственной диссертации.
Впрочем, ее научный руководитель, несмотря на все его чудачества, внушал Вере безотчетное доверие. И эта была единственная причина, по которой она по-прежнему находила в себе силы ответить «нет» на вопрос, беспрестанно всплывающий у нее в сознании. Стоит ли бить тревогу?
* * *
Александр открыл окно машины, и внутрь салона ворвался уличный шум. Это было, конечно, совсем не то, что он жаждал услышать. Однако различить звуки голосов, и тем более понять смысл разговора, происходящего всего лишь в нескольких метрах от него, определенно не представлялось возможным. Еще четверть часа назад Александр остановил белую иномарку у самого знака «Стоянка запрещена», едва не сбив его при этом. С тех пор нарушение правил дорожного движения было последним, что его заботило.
Он возвращался с работы домой, когда в поле его зрения оказалось кафе – то самое, где он неоднократно бывал. За столиком у окна сидела пара. Девушка в облегающем коротком платье была на редкость привлекательна. Она держалась очень непринужденно: сидела, положив ногу на ногу и, улыбаясь своему другу, размешивала сахар в чашке с кофе с присущей ей одной почти аристократичной элегантностью – Александр узнал бы Миру среди тысячи.
Спутник девушки казался явно старше ее, впрочем, не настолько старше, чтобы не давать Александру повода для ревности. Он был достаточно привлекателен и однозначно уверен в себе.
Александр не боялся быть увиденным – временами даже хотел этого. Реакция Миры на его появление в достаточной мере могла служить ответом на вопрос: стоит ли ему бить тревогу. Но никто из молодых людей так и не бросил взгляда в окно: они были поглощены друг другом.
Кто был спутником девушки? Ее родственник, друг детства или преподаватель университета, с которым она обсуждала научную работу? Александр с досадой признал, что не настолько доверяет Мире, чтобы безоговорочно уверовать в это. Может быть, доверял несколько дней назад, но теперь – нет.
Примерять на себя клише ревнивого влюбленного и закатывать подруге сцену прямо в кафе казалось молодому человеку еще более отвратительным. Подсматривать за ней – а именно это он пока что и делал – было также не самой блестящей идеей. Так что Александр разрывался между досадой на любимую, поставившую его в такую ситуацию, и самого себя, не нашедшим веры и мужества действовать достойно.
Терпение его иссякло, а неуверенность рассеялась как туман, когда незнакомец взял руки девушки в свои, а Мира улыбнулась ему в ответ. Еще мгновение – и Александр был на улице. Громко хлопнув дверью машины, он направился к входу в кафе, по дороге пытаясь убедить себя быть сдержанным. Однако вид Миры, бросившейся на шею к своему спутнику, отнюдь не прибавил Александру самоконтроля. Тем не менее, уже через мгновение он и думать забыл о предательстве девушки: внимание его было привлечено другим…
* * *
Повертев в руках карандаш, Мира добавила еще несколько забавных деталей к рисунку, оставленному кем-то на парте.
«Уйти или остаться?» – в тысячный раз задала она сама себе этот непростой вопрос. – «Есть ли шанс сделать вид, будто ничего не было, и выйти сухой из воды?», – и главное: хочет ли она этого?
На этот раз все так запуталось, что принять решение, взвесив все аргументы «за» и «против» не представлялось ни малейшей возможности. События и факты, мысли и чувства, то, что произошло и должно было неизбежно произойти – все это пустило глубокие корни на ее стезе. Недолго и увязнуть в сыпучих песках, если пытаться их отыскать.
Однако временами девушке начинало казаться, что она понапрасну усложняет ситуацию. Ведь можно забыть, довериться, закрыть глаза на череду странностей, пустить все на самотек… А если так, то стоит ли бить тревогу?
– Ярославцева!
Мира машинально подняла голову, услышав свою фамилию: преподаватель делал перекличку.
Глава 15
Из тьмы во тьму
Тяжелая капля медленно скатилась по виску, задержалась на мгновение на брови и повисла на реснице, заставив непроизвольно моргнуть. Глаза широко распахнулись, но так ничего и не увидели. Так внутренняя тьма соединилась с наружной.
На протяжении долгих лет ничего не менялось. Если для большинства людей сознание, возвращаясь в физическую оболочку, приносило поначалу осязание или слух, то к нему именно зрение всегда приходило первым. Четкая, не расплывающаяся картина, мгновенно встающая перед глазами, неизменно позволяла, не тратя ни мгновения на раздумья, однозначно оценить ситуацию. Раньше зрения к нему всегда возвращалось лишь общее чувство, и уж это-то не смогло бы изменить ничто и никогда. Но сейчас молчало и оно, а перед глазами стояла стена сумрака.
Наконец вернулись и другие чувства. Не постепенно, как это обычно бывает, а нахлынули волной. И то, что пришло вместе с ними, не порадовало. Во рту жутко пересохло, и все, что Александр мог ощутить, так это отвратительный медный привкус. Горло горело огнем, а каждый вздох вызывал агонизирующую боль в груди, что наводило на мысль о сломанных ребрах… в лучшем случае.
Постепенно молодой человек осознал, что сидит, привалившись спиной к стене, в углу холодного темного помещения. Вероятно, даже сарая, поскольку и стены, и пол здесь сделаны из некрашеного дерева, а единственный звук, нарушающий гробовую тишину, до боли напоминает мышиную возню.
Боль. Здесь это ключевое слово. Он не смог бы назвать ее источник и не имел четких воспоминаний о причине. Она была всеобъемлющей, словно на всем его теле не осталось места, свободного от ран. Впрочем, возможно, так оно и было.
По крайней мере, Александр помнил, с чего все это началось. Увидев Миру в ресторане с другим мужчиной, он… нет, он не потерял голову, хотя был близок к этому. Жизненный опыт подсказал ему, что порой все не так, как кажется. Но ведь собственным глазам сложно не верить, правда?
Выйдя из машины, молодой человек простоял с минуту рядом с ней, прямо на проезжей части, не обращая ни малейшего внимания на яростные сигналы проезжающих мимо машин. Если бы Мира только повернулась в его сторону… Реакция девушки смогла бы стать ключом к разгадке тайны. Но Мира не обернулась – она была слишком занята.
Вдруг кто-то набросился на него сзади, заломил руки, и прежде, чем он смог дать отпор, ему зажали рот и нос – вероятно, у нападающего был сообщник. Ощущение чего-то влажного, резкий запах, удушье – потом все стало сливаться. «Хлороформ», – было последней его мыслью.
Единственное, чего не ожидали нападавшие, так это того, что он так быстро придет в себя. Они явно не думали об этом, когда запихивали его полубесчувственное тело на заднее сидение машины – иначе бы воспользовались багажником. Осознание этого пришло к похитителям лишь в тот момент, когда их атаковала их же недавняя жертва. Одной рукой Александр обхватил горло водителя, перекрывая ему кислород, а локтем другой ударил в лицо его товарища, сидевшего рядом. Пытаясь освободиться от захвата, водитель бросил руль и, не осознавая, что делает, надавил на газ. Машину занесло. Удар, скрежет металла, отчаянный крик другого похитителя…
Положение Александра было самым невыгодным – оба его противника хотя бы были пристегнуты. Он потерял равновесие и вынужден был ослабить свою железную хватку на горле одного из врагов. Затем голова его с ужасающей силой соприкоснулась с ветровым стеклом. На мгновение все потемнело, затем вновь прояснилось. Столкновение не было таким страшным, как показалось вначале. Во всяком случае, судя по вмятинам, оставленным на капоте машины и задней части той другой, которая ехала впереди. Будь удар сильнее, тело Александра неминуемо пробило бы ветровое стекло. А так оно лишь растрескалось – какое счастье, что современные автомобили комплектуются безосколочными стеклами. Зато по краям трещин отчетливо виднелось несколько бордовых капель. Александр машинально провел тыльной стороной руки по лбу – ткань рукава рубашки больше не была такой белой, как прежде. Правильно. А чего было еще ожидать?
Боль, однако, еще не пришла. Шок, конечно. Несмотря на всю опасность такого состояния, Александр не преминул им воспользоваться. Шатаясь, он выбрался из машины. О похитителях молодой человек больше не думал, потому что и без того знал об их судьбе, может быть, чувствовал это. Они были либо без сознания, либо мертвы. Положа руку на сердце, он предпочел бы второе.
Но сейчас все мысли Александра были сосредоточены на том, чтобы добраться до собственной машины. Он не думал о том, как будет вести ее и куда поедет, не видел изумления на лицах немногочисленных прохожих, взирающих на него с другой стороны улицы. Целью его был привычный белый «Мерседес». Машина оказалась неподалеку, и на закоулках угасающего сознания промелькнула мысль, что она стоит вовсе не там, где была оставлена хозяином. Александр полез в карман за ключами. Их отсутствие обрушилось на него так же неожиданно, как и удар сзади, нанесенный безжалостной рукой. Он упал ничком на асфальт и услышал над собой радостный смех удачливого противника. Наклонившись, тот грубо схватил полубесчувственного Александра за левую руку, чтобы поднять его с земли, и неожиданно для себя получил мощный удар правой в челюсть. «И как вам не понять: в вашей силе моя сила, в вашей слабости… моя смерть».
Второй нападавший, пришедший на помощь первому, тоже был вынужден поближе познакомиться с грязным асфальтом, получив удар ногой в живот. Александр очень вовремя откатился в сторону и вскочил с земли, избежав печальной участи добавить пару сломанных ребер к списку своих травм – судя по тому, с каким ожесточением ботинок первого из его противников рассек воздух.
Парировав новый удар, Александр выкрутил руку противника и изо всех сил швырнул его о фонарный столб. Но враги не давали ему передышки. На смену двоим, вышедшим из строя, пришли еще трое. Следовало догадаться, что у тех, кто был с ним в машине, есть надежный тыл. В то время как молодой человек сумел уклониться от выпада нового противника, еще один накинулся на него сзади и заломил руки. Еще через мгновение прямо перед лицом Александра возникла чья-то ухмыляющаяся физиономия. Большая ошибка…
Рванувшись, Александр ударил его головой в лицо и на мгновение почувствовал удовлетворение от вида противника, взвывшего от боли и зажимающего рукой разбитый нос. Но лишь на мгновение, потому что почти сразу же взрыв боли в собственной голове напомнил ему о недавней аварии. Потом вся начало смешиваться и расплываться. Александр пропустил несколько ударов, отозвавшихся мучительной болью во всем теле, потом все же изловчился и нанес собственный – из последних сил обеими ногами прямо в грудь нападавшему. Тот другой, насевший на него сзади, не смог сохранить равновесие и, выпустив его запястья, вместе с ним повалился на землю. Хотя противник и смягчил падение Александру, тот почувствовал его боль как свою.
Потом к нападающим подошло подкрепление. Их было человек десять, может быть, дюжина. Или у самого Александра двоилось в глазах. С земли подняться ему больше не удавалось. Александр не сдавался и из последних сил старался отражать сыпавшиеся градом на него удары, но это получалось у него все реже и реже.
Помимо боли он чувствовал только ярость нападающих: дикую, животную, ослепляющую. Боль и ярость, ярость и боль…
Потом его затолкали в машину, его собственную. На этот раз в багажник: эти люди умели учиться на собственных ошибках.
В последующие часы… может быть, дни, сознание не возвращалось к нему полностью. Только разрозненные отрывки. Время от времени Александр приходил в себя, но лишь обнаруживал, что находится в каком-то незнакомом месте. Силился что-то понять, вспомнить, что произошло, но прежде чем ему это удавалось, занавес мглы вновь опускался. Враги не оставляли его в покое: что-то требовали от него, задавали вопросы, суть которых он не мог понять. Когда они вновь не получали желаемого, избиение продолжалось.
В какой-то момент Александр даже явственно расслышал многократно повторяющийся вопрос: «Как ты это делаешь?» и, кажется, понял, что они хотят от него: все хотят этого. Но как бы там ни было, ответ он дать не мог при всем желании. А потому страданиям его не суждено было окончиться. Каждый раз, когда Александр был достаточно в сознании, чтобы хоть как-то понимать происходящее вокруг, пытки возобновлялись.
А потом все куда-то уходило и его поглощала тьма. И каждый новый раз Александр не чувствовал уверенности в том, что когда-либо вновь сможет вырваться из ее объятий.
Глава 16
Когда-нибудь
Мира резко села на кровати. Сон отступил так внезапно, что ей понадобилось несколько секунд, чтобы заполнить опустевшее сознание реальностью. А потом девушка вдруг осознала причину своего пробуждения: жуткая нестерпимая головная боль. Такая же интенсивная, как и прошлой ночью. В тот раз ее удалось перетерпеть, вновь погрузившись в сон, но на этот раз, похоже, судьба отказала ей в такой роскоши.
Мира вновь опустилась на кровать, зарывшись головой в подушку. Но облегчения это не принесло. Приподнявшись на локтях, девушка взглянула на электронные часы, горящие красным на тумбочке: 3:12. В комнате было совсем темно, даже уличный фонарь не бросал тусклые отблески в окно.
Поднявшись с кровати, Мира направилась на кухню, надеясь, что таблетка анальгина поможет ей спокойно проспать до утра. Но боль ушла еще до того, как девушка открыла аптечку.
Прошлой ночью все было примерно так же. Мире пришло на ум, что Вера, кажется, когда-то именно так описывала ей симптомы опухоли мозга. Понадеявшись, что ее подруга как всегда прогуляла не ту лекцию и что-то напутала, Мира вернулась в постель.
Но сон не спешил навестить ее. Раздвинув занавески, Мира легла на бок и стала глядеть в окно. Там, в ночном небе, летел самолет. Где-то очень-очень далеко. Мира почувствовала себя бесконечно одинокой – настолько, насколько это мог ощущать лишь один человек на Земле, кроме нее.
* * *
Вера вновь взглянула на молодого человека, работающего за соседним компьютером. Когда тот в свою очередь поднял на нее глаза, девушка сделала вид, что напряженно работает. Хорошо, что их мониторы стоят под углом друг к другу, иначе он бы неизбежно заметил, что вместо порученной ей работы она раскладывает пасьянс. Впрочем, также, надо сказать, без особых успехов. Ничего удивительного: трудно одновременно играть в карты и строить глазки соседу.
«Научная работа – это, пожалуй, не так уж и плохо», − подумала девушка, переложив карту из одной стопки в другую. – «Новые возможности, новый круг общения».
Впрочем, в данный момент Веру интересовала только одна вполне конкретная возможность и соответственно один вполне конкретный человек из круга общения. Жгучие черные глаза, выразительные черты лица… Вера в тысячный раз украдкой взглянула на свой объект вожделения. И впрямь очень красив. Но самым странным в этой ситуации было то, что ее привлекла отнюдь не внешность. Что же тогда? Ум. Кто бы мог подумать?
Если уж смотреть правде в глаза, то каждый новый молодой человек, с которым Вера встречалась, дружила или хотя бы просто общалась, был вызовом предыдущему. Ее первой любовью стал гитарист-хиппи из соседнего класса. Потом Вера разбила сердце первому отличнику школы. После почетное право водить ее на дискотеки (однако ненадолго) заслужил вратарь местной сборной по футболу. Затем серенады под ее окнами пел талантливый выпускник консерватории, но, как видно, остался не услышанным. На смену ему-то и пришел Миша – парень, по мнению многих знакомых Веры, ничем не примечательный, кроме как собачьей преданностью своей подруге. Он, тем не менее, продержался дольше других, более того: едва ли не столько же, сколько все остальные вместе взятые. Впрочем, увидь Михаил, какие хищные взгляды его милая бросает на приятного молодого человека напротив, он бы понял значение поговорки: «Ничто не вечно».
Поначалу Антон не привлек внимания Веры. Более того, она даже чувствовала к нему жалость, что, по мнению девушки, однозначно исключало романтические отношения. В недавнем прошлом такой же, как она сама студент медицинской академии, Антон Вернадский, оправдывая редкую фамилию, решил связать свое будущее с научной деятельностью, поступив в аспирантуру. Судьба, однако, была к нему неблагосклонна, дав в научные руководители не кого иного, как профессора Сукровцева. Пару десятилетий назад Игорь Николаевич мог бы преподать ценные уроки своему младшему коллеге, но теперь он был слишком поглощен изобретением панацеи, чтобы уделять внимание исследованиям своего подопечного. Когда Антон задавал вопросы, Сукровцев отвечал, хотя и без особого энтузиазма (во всяком случае, делал это тогда, когда был не особенно занят своими изысканиями), но, как правило, не делал ничего больше: не ставил перед аспирантом новые цели, не помогал ему находить альтернативные пути решения проблем. Антон никогда не жаловался, хотя, конечно, был достаточно умен, чтобы понимать, что подобное отношение профессора не может не сказаться самым пагубным образом на его собственной диссертации, вероятно, даже не даст возможности защитить ее в срок.
Вера, возмущенная этой вопиющей несправедливостью, даже пыталась поговорить с Игорем Николаевичем на эту тему, но тот лишь отмахивался от нее, всякий раз говоря, что Антон достаточно умен, чтобы справиться с трудностями самостоятельно. Вообще Сукровцев сильно изменился с тех пор, как начал сотрудничать с научно-исследовательским центром: стал более сосредоточен, в глазах его загорелся огонь, даже помолодел как будто. Вел себя как человек, у которого неожиданно появилась цель в жизни. Эти перемены и радовали, и пугали одновременно.
Антон же был по-прежнему упорен, и это не могло не вызывать уважения. И Вера, несмотря ни на что, верила, что он достигнет успеха в своих исследованиях, в чем бы ни состояла их суть. Молодой человек обладал значительными способностями, и его кругозор однозначно не ограничивался познаниями в медицине. Вера была поражена, когда к ней пришло осознание того, какое неоспоримое обаяние несет в себе интеллект и эрудиция, а помимо того спокойная уверенность в себе. Его академические знания и опыт пока, конечно, не были сопоставимы с теми, которыми обладал Сукровцев, но девушка ни капли не сомневалась, что в один прекрасный день ученик превзойдет учителя. Если уж кому-то и суждено открыть панацею, так это Антону Вернадскому. Впрочем, пока молодой аспирант не проявлял заинтересованности в этом, так что, по мнению Веры, российской науке в ближайшем будущем не грозил прорыв.
Антон был прав. Всегда прав; даже когда спорил с профессором. Прав, вероятно, потому что никогда не бросал слов на ветер.
Поймав на себе взгляд Веры, Антон улыбнулся ей в ответ и произнес:
– Когда-нибудь ты подаришь мне поцелуй.
С этими словами он встал и вышел из комнаты.
Глава 17
Кровь за кровь
Страх – лишь иллюзия, боль – это блажь,
Драки, погони – вот наш антураж.
Александр попытался сдвинуться с места, но не смог. Осознание того, что его удерживает, пришло не сразу: боль в занемевшем теле, повреждения, о которых он даже не помнил, или нечто инородное. Вероятно, все вместе, но в особенности, конечно, последнее. Его запястья были связаны за спиной бечевкой: толстой и грубой, какой еще иногда перевязывают картонные коробки. Она, вероятно, глубоко врезалась в кожу, но Александр этого не чувствовал: руки занемели так, что он едва мог пошевелить кончиками пальцев.
Ноги тоже были связаны. Недоставало только кляпа во рту. Тогда картина из вестерна «ковбой в плену у индейцев» была бы полной. Чисто теоретически Александр, конечно, мог закричать, только вряд ли его кто-нибудь услышал бы, тем более что из его горла в данный момент вряд ли могло вырваться что-то большее, чем хриплый шепот или сухой кашель.
Он попытался сдвинуться с места, но голова отчаянно закружилась, и он неловко завалился на бок, да так и остался лежать на грязном полу. Сознание было подернуто дымкой, но все же оставалось достаточно ясным, чтобы понять, что на этот раз все действительно очень-очень плохо.
Вдруг в замке заскрежетал ключ, и Александр приготовился встретить новые страдания, но был несказанно удивлен, услышав легкие шаги и детский шепот. Их было двое: мальчишки, судя по голосам, обоим не больше семи лет.
Они не видели его: распростертое на полу тело Александра скрывало нагромождение деревянных ящиков. Ему самому повезло больше: через щель он мог различить два силуэта.
– Дядя Володя убьет нас, – шепотом заметил один, тот, что ниже ростом и, вероятно, младше.
– Он ничего не узнает, – уверил его второй.
– А если узнает? – стоял на своем его товарищ.
– Не узнает. Когда уйдем, мы закроем дверь на ключ и положим его на прежнее место, – уверенным тоном отвечал старший из мальчишек.
Они оба топтались у дверей, боясь пройти дальше.
– Может, пойдем отсюда? Ты же сам говорил, что здесь только старый хлам и дрова.
– Сколько раз тебе говорить?! – зашипел на него старший товарищ. – Так было до того, как дядя Володя отдал ключи тем людям… ну, что приехали на большой черной машине. Он сказал им, что ключ только один – я сам слышал.
– Но ведь он не один?
– Нет, конечно, – Александр услышал звон ключей, которыми мальчишка потряс перед носом товарища. – Они, ну, эти люди, кого-то поймали и держат тут.
– Кого? Снежного человека?
– Дурачок! Сейчас же весна! Все снежные люди в спячке.
– Тогда кого?
– Ну, не знаю… Может, оборотня или ведьму какую…
– А вдруг они сейчас на нас набросятся?
– Не набросятся. Спорим, они в клетках сидят!
– Почему в клетках?
– Потому что чудищ всегда в клетках держат. Что, фильмов никогда не смотрел?
– А помнишь тот, что был в прошлое воскресенье? Там монстр мог проходить сквозь предметы.
– Ладно, пошли отсюда. Все равно никакой клетки не видно.
В щелку Александр различил две детские фигурки, удаляющиеся куда с большей поспешностью, чем они хотели бы выказать. Затем ключ заскрежетал в замке, и все стихло.
Александр пошевелился и с радостью осознал, что мир вокруг него перестал вращаться с неумолимой скоростью. Боль, конечно, никуда не ушла, но она уже не преследовала его при каждом движении, каждом вздохе. Даже к занемевшим пальцам отчасти вернулась чувствительность. Александр рывком вернул себя в сидячее положение, затем согнул ноги и встал на колени.
Пришло время вернуть себе свободу. Действуя с помощью колен, он смог проползти небольшое расстояние, так что оказался посреди сарая. Сзади него стояло несколько ящиков с каким-то хламом. Туда-то он и запустил руки, ища что-нибудь достаточно острое, чтобы перерезать веревки. В сарае стояла непроглядная тьма, да и глаз на спине у него в любом случае не было, так что Александру ничего не оставалось, кроме как действовать на ощупь. Но ничего подходящего ему не попадалось, как бы он ни выворачивал руки, рискуя вывихнуть суставы. Куски материи, катушки с нитками, пластиковые бутылки (даже ни одной стеклянной, острые осколки которой определенно помогли бы ему избавиться от пут в лучшем случае или попутно вскрыть себе вены в худшем), детские игрушки, какие-то бумаги. Как будто специально набрали целый ящик совершенно безобидного и безвредного хлама.
Тут рука Александр натолкнулась на небольшой гладкий прямоугольный предмет. Однозначно неострый, но… это зажигалка. Обычная пластмассовая зажигалка, какие за копейки продают в любом киоске. Вытащив находку из ящика, молодой человек потряс ее. Плеска не раздалось. Может быть, пустая. А может быть, и нет.
Бережно положив зажигалку в пределах досягаемости, Александр вновь запустил руки в ящик и на этот раз достаточно быстро выудил оттуда газету. Вероятно, газету, судя по формату – узнать это наверняка не позволяла тьма.
Зажав зажигалку в руке, Александр поднес ее к бумаге и чиркнул. Ничего. Потом еще и еще. Он держал зажигалку под всевозможными углами в надежде на каплю бензина на дне. Сырой воздух в сарае, впрочем, не особенно способствовал возгоранию. Клик, клик, клик! Еще и еще. Машинально продолжая вращать пальцами колесико, Александр уже думал над новым планом, как вдруг огонек бросил отсвет на некрашеный деревянный пол. Дрожащей от напряжения и волнения рукой он поднес зажигалку к газете. Когда бумага воспламенилась, Александр протянул к ней запястья, отдавая бечевку во власть огня. Пятнадцать секунд и несколько ожогов спустя он был свободен.
Освободить ноги от пут было делом техники, но когда тугие узлы стали поддаваться, Александр услышал скрежет ключа в замке. И на этот раз он готов был поклясться, что это не мальчишки. Последним отчаянным рывком освободившись от пут, он метнулся к двери, неловко шаркая по полу занемевшими ногами. Но силы возвращались к нему стремительно, и праведная ярость была в этом деле немалым подспорьем. Он остановился у самой двери и встал сбоку. Ржавый замок не поддавался, и это предоставляло ему фору.
Это были они, его стражники и мучители. Теперь Александр даже мог слышать голоса, навеки запечатлевшиеся в его сознании рядом с болью и ненавистью. В душе его закипала ярость, дыхание вырывалось наружу со свистом. В таком состоянии он готов был убить, и те, кто знал его хорошо(адостаточно хорошо его, пожалуй, не знал никто из ныне живущих), мог сказать, что это не образное выражение.
Тяжелая дверь со скрипом открылась. Луч неяркого утреннего света прорезал тьму сарая. Мужчина, шедший первым, выронил ключи, которые держал в руках, и нагнулся, чтобы поднять их. Иногда не смотреть по сторонам – самая большая ошибка, которую только можно совершить. Удар ногой, в который Александр вложил всю свою ярость, пришелся в область челюсти. Человек отлетел к другой стороне сарая, и Александр готов был поклясться, что пройдет немало времени, прежде чем тот сможет членораздельно произнести собственное имя.
Вошедший, конечно, был не один. Остальных несколько обескуражило неожиданное нападение, но замешательство их продлилось ровно секунду – вполне достаточно для Александра, чтобы выскочить из сарая, не дав им закрыть дверь перед его носом. Одно движение – и он оказался в центре врагов. Тот, что стоял прямо перед ним, быстро сменил вертикальное положение на горизонтальное, когда кулак Александра соприкоснулся с его лицом с ужасающей силой. Пригнувшись, он избежал сразу нескольких атак, и ударом локтя выбил воздух из легких противника справа. Потом рывком опустился на землю и поставил подножку еще одному из врагов. Затем развернулся и, нутром чувствуя опасность, поднял левую руку, блокируя удар. Но в руках противника блеснул нож, и стальное лезвие глубоко пропороло плоть от кисти и почти до самого локтя.