Цао Сюэцинь
Сон в красном тереме
Главы LXXXI — CXX
Глава восемьдесят первая
Удя рыбу, четыре красавицы гадают о счастье;
строго наставив сына, отец отправляет его в домашнюю школу
После отъезда Инчунь госпожа Син держала себя так, будто ничего не случилось. Зато госпожа Ван долго вздыхала у себя в комнате. Она воспитывала девушку с самого детства и была расстроена. Как раз в это время к ней пришел Баоюй справиться о здоровье. Заметив слезы на глазах матери, он молча стал в стороне и, лишь когда госпожа Ван сделала ему знак, сел рядом с нею на кан.
— О чем ты думаешь? — спросила госпожа Ван, видя, что сын не решается заговорить.
— Да так, ни о чем особенном, — ответил Баоюй. — Узнал, что второй сестре Инчунь тяжело живется, и стало больно. Бабушке ничего не сказал, а сам вторую ночь не сплю. Ни одна из наших барышень не смогла бы вынести подобных обид, что же говорить об Инчунь! Она самая слабая, самая робкая. Ни разу ни с кем не поссорилась. А сейчас вынуждена терпеть издевательства негодяя, не способного понять страдания женщины.
Баоюй едва не плакал.
— Ничего не поделаешь, — проговорила госпожа Ван. — Недаром говорится в пословице: «Выданная замуж дочь — все равно что выплеснутая из ковша вода». Чем я могу помочь?
— Я знаю, что делать, — заявил Баоюй. — Надо обо всем рассказать бабушке, попросить взять сестру Инчунь домой и поселить на острове Водяных каштанов, чтобы она могла по-прежнему играть с сестрами и не терпела издевательств Сунь Шаоцзу. Пусть хоть сто раз присылает за ней людей — мы ее не отпустим. Скажем, что таков приказ старой госпожи. Хорошо я придумал?
Слова Баоюя и рассердили и рассмешили госпожу Ван.
|
|
— Так нельзя! — сказала она. — Неужели ты не понимаешь, что девочка, когда вырастет, должна выйти замуж и переехать в дом мужа. А уж там как повезет, мать не может за нее вступиться, хороший попадется муж — ее счастье, плохой — ничего не поделаешь. Как говорится: «Выйдешь за петуха — угождай петуху, за собаку — собаке!» Не каждой суждено стать государыней, как твоей старшей сестре Юаньчунь. Инчунь еще молода, да и господин Сунь Шаоцзу не стар. У каждого свой характер, вот они и не ладят, но это только на первых порах. Пройдет несколько лет, появятся дети, и все образуется. Смотри только, ничего не говори бабушке! Проболтаешься — пеняй на себя! А теперь иди, хватит бездельничать!
Баоюй не проронил больше ни слова и, понурившись, вышел. Так хотелось излить тоску, но кому? Миновав ворота сада, он машинально направился к павильону Реки Сяосян и, едва переступив порог, не выдержал и громко заплакал.
Дайюй только что привела себя в порядок. Увидев Баоюя расстроенным, она встревоженно спросила:
— Что-нибудь случилось?
И несколько раз повторила этот вопрос, но Баоюй ответить не мог, наклонился над столом и всхлипывал.
Дайюй долго в упор смотрела на него, а потом с досадой спросила:
— Кто расстроил тебя? Уж не я ли?
— Нет, нет! — махнул рукой Баоюй.
— Тогда почему ты грустишь?
— Просто я подумал, что лучше умереть раньше, чем позже. Жить совсем неинтересно!
— Уж не рехнулся ли ты? — изумленно спросила Дайюй.
— Нет. — Баоюй покачал головой. — Сейчас я тебе кое-что расскажу, и ты все поймешь. Слышала, что рассказывала вторая сестра Инчунь? Видела, на кого она стала похожа? Вот я и думаю: стоит ли выходить замуж, если это приносит одни страдания? Вспомнилось мне, как мы создавали нашу «Бегонию», как сочиняли стихи и были счастливы! А сейчас сестра Баочай живет у себя дома, даже Сянлин не может нас навещать. Инчунь замужем. Иных уже нет среди нас. Пусто в доме! Я хотел попросить бабушку взять сестрицу Инчунь обратно, но матушка говорит, что я вздор болтаю. За короткое время сад наш стал просто неузнаваем! Что же будет здесь через несколько лет? Трудно даже себе представить! Чем больше я думаю, тем тяжелее становится на душе…
|
|
Дайюй все ниже склоняла голову и в конце концов с тяжелым вздохом опустилась на кан, отвернувшись от Баоюя. В это время Цзыцзюань принесла чай и остановилась в растерянности.
Появилась Сижэнь.
— Так я и знала, что вы здесь, второй господин! — воскликнула она. — Бабушка вас зовет.
Дайюй поднялась и пригласила Сижэнь сесть. Глаза ее были красны от слез. Баоюй принялся ее утешать:
— Не расстраивайся, сестрица! Я наговорил глупостей. Вдумайся в мои слова — и поймешь, что главное — это здоровье. Я скоро вернусь от бабушки, а ты пока отдыхай.
После ухода Баоюя Сижэнь тихонько спросила у Дайюй:
— Что случилось?
— Баоюю жаль вторую сестру Инчунь, — ответила Дайюй, — вот он и расстроился, а у меня глаза красные потому, что я их растерла. Как видишь, ничего не случилось.
Сижэнь промолчала и поспешила за Баоюем.
Когда Баоюй пришел к матушке Цзя, она спала, и ему пришлось вернуться во двор Наслаждения пурпуром.
До полудня Баоюй отдыхал, а проснувшись, взялся от скуки за первую попавшуюся книгу. Это были «Древние напевы». Баоюй наугад раскрыл книгу, и в глаза бросились строки:
|
|
Если только песни петь за хмельным вином,
Разве может человек долгий век прожить?
Стихотворение принадлежало Цао Мэндэ[1]. У Баоюя болезненно сжалось сердце. Он отложил книгу, взял другую. Это оказались сочинения времен династии Цзинь. Баоюй полистал ее и тоже бросил. Подперев голову руками, он погрузился в задумчивость.
— Ты почему не читаешь? — спросила Сижэнь, заваривая чай.
Баоюй промолчал, взял чашку, отпил глоток. Сижэнь не понимала, что с ним творится. Вдруг Баоюй приподнялся и пробормотал:
— Душа бродит за пределами тела!..
Сижэнь чуть не прыснула со смеху. Спросить, что это значит, она не решалась и стала уговаривать Баоюя:
— Не хочешь читать, пойди в сад, погуляй. А то заболеешь от скуки.
Баоюй машинально кивнул и вышел.
Он сам не заметил, как очутился у беседки Струящихся ароматов. Там царило запустение. Со двора Душистых трав, куда направился Баоюй, доносились цветочные ароматы. Но двери и окна там были заперты, и Баоюй зашагал к павильону Благоухающего лотоса. Еще издали он заметил у отмели Осоки нескольких девушек, они стояли опершись на перила, а служанки, присев на корточки, что-то искали на земле.
Спрятавшись за искусственной горкой, Баоюй прислушался.
— Посмотрим, клюнет или нет? — сказала одна из девушек, судя по голосу, Ли Вэнь.
— Уплыла! — раздался голос Таньчунь. — Я знала, что не клюнет!
— Подожди, сестра, стой смирно, — послышался третий голос. — Она сейчас приплывет.
— Приплыла!
Это крикнули Ли Ци и Сюянь.
Баоюй, не утерпев, поднял камешек и бросил в воду. Послышался всплеск. Девушки вздрогнули.
— Кто это нас пугает?
Баоюй выбежал из-за горки и воскликнул:
— Хороши! Сами развлекаетесь, а мне ни слова!
— Так я и знала, что это брат Баоюй! — воскликнула Таньчунь. — Теперь плати за вспугнутую рыбу! Она наверняка бы клюнула, да ты помешал!
— Это я должен вас наказать за то, что не позвали меня с собой!
Все рассмеялись.
— Давайте ловить по очереди, — предложил Баоюй. — Загадаем: кто поймает, у того будет счастливый год, а кто не поймает — у того несчастливый! Ну, кто первый?
Таньчунь предложила Ли Вэнь, но та отказалась.
— В таком случае я буду первой, — заявила Таньчунь и обернулась к Баоюю: — Попробуй только опять вспугнуть рыбу!
— Я не рыбу пугал, а вас, — возразил Баоюй. — Лови сколько душе угодно!
Таньчунь закинула удочку. Вскоре поплавок дрогнул и ушел под воду. Девушка дернула удилище, и все увидели на берегу трепещущую рыбку. Шишу схватила ее и пустила в кувшин с водой. Таньчунь передала удочку Ли Вэнь. Та забросила ее и, как только дрогнул поплавок, выдернула. Крючок был пуст. Девушка забросила вновь, но едва дрогнула леска, снова выдернула. Опять ничего. Ли Вэнь взяла крючок, осмотрела — он был согнут.
— Теперь понятно, почему не ловится! — воскликнула она, приказала Суюнь выправить крючок, насадить нового червяка и поправить тростниковый поплавок. После этого она вновь закинула удочку. Поплавок погрузился в воду, и девушка, дернув удилище, вытащила карасика величиной не больше двух цуней.
— Теперь пусть ловит брат Баоюй, — сказала Ли Вэнь.
— Нет, сначала сестры Ли Ци и Син Сюянь, — возразил Баоюй. — А я после.
Сюянь ничего не ответила, а Ли Ци сказала:
— Нет, пусть все же попробует брат Баоюй!
— Хватит препираться! — воскликнула тут Таньчунь. — Глядите, вся рыба ушла в сторону сестрицы Ли Ци! Пусть она и ловит…
Ли Ци взяла удочку и не успела закинуть, как поймала рыбешку. Син Сюянь тоже повезло. Затем удочка снова очутилась у Таньчунь, и та протянула ее Баоюю.
— Что ж, придется мне быть Тайгуном![2]— воскликнул Баоюй и, встав на камень у самой воды, закинул удочку.
Ему и в голову не пришло, что рыбки, заметив тень на воде, скроются. Напрасно ждал он, когда дрогнет леска. Одна рыбка плеснулась было поблизости, но Баоюй ее спугнул, качнув удилище.
— Я нетерпелив, — с досадой произнес Баоюй, — а она не торопится. Как же быть? Милая рыбка, приди же скорее! Выручи меня!
И такая мольба звучала в его голосе, что девушки невольно рассмеялись. В этот момент поплавок дрогнул. Вне себя от радости, Баоюй с силой дернул удилище. Оно ударилось о камень и сломалось; леска оборвалась, крючок отлетел в сторону. Девушки покатились со смеху.
— Никогда не видела таких неуклюжих, как ты! — сквозь смех заметила Таньчунь.
Прибежала запыхавшаяся Шэюэ.
— Старая госпожа проснулась и зовет вас к себе, второй господин! — крикнула она. — Идите немедля!
Все встревожились.
— Зачем старая госпожа зовет второго господина? — осведомилась у служанки Таньчунь.
— Не знаю, — ответила Шэюэ. — Слышала, будто что-то случилось, а что — не знаю. За второй госпожой Фэнцзе тоже послали служанку.
Бледный от волнения Баоюй промолвил:
— Опять, наверное, с кем-нибудь из служанок случилось несчастье!
— Не знаешь — не говори! — сказала Таньчунь. — Поспеши лучше к бабушке. А потом через Шэюэ сообщишь нам в чем дело.
У матушки Цзя была госпожа Ван, и у Баоюя отлегло от сердца. Женщины играли в домино, значит, ничего особенного не случилось.
Едва Баоюй появился, как матушка Цзя спросила:
— Не помнишь, что ты чувствовал во время болезни в позапрошлом году, когда буддийский и даосский монахи тебя исцелили?
— Вначале сильно болел затылок, — ответил Баоюй, — будто меня ударили палкой. Даже в глазах от боли потемнело, и показалось, будто комната полна демонов с черными лицами и оскаленными клыками. Это они меня избивали. Потом голову будто сдавило железными обручами, и от боли я перестал соображать. Но вскоре пришел в себя, и мне почудилось, будто в комнату льется золотое сияние. Как только оно достигло моей постели, демоны скрылись. Голова перестала болеть, на душе стало легко и свободно.
— А ведь там как раз было нечто подобное, — сказала матушка Цзя госпоже Ван.
Пришла Фэнцзе и, поприветствовав матушку Цзя и госпожу Ван, спросила:
— Вы хотели мне что-то сказать, бабушка?
— Помнишь, как в позапрошлом году на тебя нашло наваждение? — обратилась к ней матушка Цзя.
— Очень смутно, — ответила Фэнцзе. — Помню только, что потеряла власть над собой, хватала что под руку попадет, бросалась на всех, хотела убить, дошла до полного изнеможения, но остановиться не могла.
— А как стала поправляться, помнишь? — снова спросила матушка Цзя.
— Как будто услышала чей-то голос, а чей — не знаю, и слов не припомню.
— Наверняка все это дело ее рук, — сказала матушка Цзя. — С ними случилось то же, что с женой хозяина закладной лавки. Какая негодная женщина! А Баоюй считал ее приемной матерью! Хвала богу, буддийский монах и даос спасли мальчику жизнь. А мы их так и не наградили.
— Что это вы, бабушка, вдруг вспомнили о нашей болезни? — поинтересовалась Фэнцзе.
— Спроси мою невестку, — ответила матушка Цзя.
И госпожа Ван начала:
— Муж рассказал, что приемная мать — женщина злая и к тому же колдунья. Как только это выяснилось, ее забрали в Приказ парчовых одежд[3], а потом передали в ведомство наказаний. Преступница приговорена к смертной казни. А донес на нее не то Пань Саньбао, не то еще кто-то. Имени точно не помню, знаю только, что человек этот продал свой дом владельцу закладной лавки втридорога, а потом стал требовать еще денег. Хозяин, само собой, отказался их дать. Тогда Пань Саньбао за крупную сумму сговорился с колдуньей, она пришла в дом хозяина лавки, где часто бывала, сотворила заклинание, после чего жена хозяина все в доме перевернула вверх дном. А колдунья, как ни в чем не бывало, заявилась к хозяину и пообещала вылечить его жену. Взяла немного жертвенных бумажных денег, фигурки лошадей, сожгла их, и больной стало легче. Знали бы вы, сколько денег она взяла за лечение! Не подумала, что Будда все видит и знает и злодеяние ее раскроется. Так и случилось. В тот день она в спешке обронила узелок, а хозяйские слуги его подобрали. В узелке оказалось множество вырезанных из бумаги человеческих фигурок и четыре каких-то странных пахучих пилюли. Пока слуги рассматривали находку, старуха вернулась искать узелок. Тут ее и задержали. Стали обыскивать и нашли коробочку. Открыли, а там — два голых демона, вырезанных из слоновой кости, и семь покрытых киноварью иголок для вышивания. Старуху тогда отправили в Приказ парчовых одежд, и на допросе она призналась, что к ее услугам прибегали многие женщины и барышни из знатных семей. Дома у нее нашли вырезанных из дерева злых демонов и коробочки с благовониями, нагоняющими тоску. Мало того. В тайнике за каном обнаружили фонарь с изображением семи звезд, а под фонарем — несколько сделанных из травы человечков — у одних головы стянуты обручами, у других из груди торчат гвозди, у третьих на шее замки. Шкаф весь завален фигурками, вырезанными из бумаги, а под ними — счета, — из них ясно, кому и за какую плату старуха оказывала услуги. Столько денег ей передавали на масло и благовония, что и не счесть.
— Теперь все ясно, — вскричала Фэнцзе. — Это она навела на нас порчу! Потом, когда я уже выздоровела, не раз видела, как эта колдунья приходила к наложнице Чжао за деньгами. Увидит меня, побледнеет, глаза забегают, как у воровки. Смотрела я на нее и думала — в чем дело? А оно вот, оказывается, в чем. Что же, все ясно. Кому-то завидно, что я заправляю всеми хозяйственными делами в доме, вот и хотели меня извести. Но Баоюя за что? Чем он виноват? И как можно было дойти до такой жестокости!
— А Баоюя за то, — заметила матушка Цзя, — что он — мой любимец. Не Цзя Хуань, а он. Разве не может такого быть?
— Жаль, что колдунья в тюрьме и нельзя ее вызвать сюда, допросить. А без доказательств наложница Чжао ни в чем не признается. Так стоит ли затевать скандал? Ведь дело очень серьезное. Как бы нам не попасть в неловкое положение! Когда-нибудь и наложницу Чжао настигнет кара, и тогда она сама все расскажет.
— Ты, пожалуй, права, — согласилась матушка Цзя. — В таком деле без доказательств никак нельзя. Но милосердный Будда все видит. Разве не помог он Фэнцзе и Баоюю? Ладно, дело прошлое, не надо больше о нем вспоминать. Поужинайте со мной, а потом вместе домой пойдете!
И матушка Цзя распорядилась подать ужин.
— Ну что вы, бабушка, о нас беспокоитесь? — улыбнулась Фэнцзе и велела девочке-служанке, стоявшей в ожидании приказаний, нести еду.
В это время вошла Юйчуань и обратилась к госпоже Ван:
— Господин Цзя Чжэн ищет какую-то вещь и просит вас, госпожа, сразу после ужина прийти и помочь ему.
— Не задерживайся, — сказала матушка Цзя госпоже Ван. — Может быть, у твоего мужа какое-нибудь важное дело.
Не успела госпожа Ван вернуться к себе, как сразу же нашла то, что искал Цзя Чжэн. Они завели разговор о разных пустяках, и Цзя Чжэн, как бы между прочим, осведомился:
— Инчунь уехала?
— Уехала. Знаешь, она все время плачет. Говорит, что господин Сунь жесток и невыносим.
И госпожа Ван рассказала мужу все, что слышала от самой Инчунь.
— Я всегда знал, что они друг другу не пара, — вздохнул Цзя Чжэн. — К несчастью, мой старший брат давно просватал Инчунь, и я ничего не мог сделать!
— Они только что поженились. Надеюсь, со временем все уладится, — сказала госпожа Ван и вдруг рассмеялась.
— Ты что смеешься? — удивился Цзя Чжэн.
— Вспомнила рассуждения Баоюя на этот счет, — ответила госпожа Ван. — Он совсем еще глуп. Как малый ребенок.
— Что же он говорил? — заинтересовался Цзя Чжэн.
Госпожа Ван передала мужу свой разговор с сыном.
Цзя Чжэн не сдержал улыбки и произнес:
— Кстати, я вспомнил об одном деле. Плохо, что мальчик целые дни проводит в саду. С дочерью проще — она все равно уйдет в чужую семью, а сына надо учить и воспитывать, иначе добром дело не кончится. Тут как-то мне порекомендовали учителя, уроженца юга, человека весьма ученого и высокой нравственности. Но я подумал, что южане обычно отличаются мягким характером, а городские дети избалованы и не в меру хитры, кого хочешь одурачат. Но учитель, чтобы не потерять лица, ни за что не признается в этом и таким образом будет воспитаннику потакать. Вот почему старшие нашего рода никогда не приглашали учителей, а выбирали пожилого и самого ученого человека из своей же семьи и делали учителем домашней школы. Нынешний учитель господин Цзя Дайжу ученостью не отличается, зато держит учеников в строгости. Чем праздно проводить время, пусть лучше Баоюй ходит в школу.
— Вы совершенно правы, — согласилась госпожа Ван. — Пока вы отлучались по служебным делам, мальчик болел, а теперь пусть возобновит учение.
На том разговор окончился.
На следующее утро, как только Баоюй привел себя в порядок после сна, слуги сообщили:
— Старший господин велит господину Баоюю пожаловать.
Баоюй поспешил к отцу, справился о его здоровье и молча стал в сторонке.
— Ты совсем забросил учение, — строго произнес Цзя Чжэн. — Несколько переписанных тобою текстов не в счет. Говорят, ты ссылаешься на болезнь и не желаешь учиться. Совсем распустился. Ведь ты сейчас совершенно здоров. Целыми днями играешь с сестрами, устраиваешь возню со служанками, а делом не занимаешься. Стишки пишешь, и те посредственные. А на государственных экзаменах главное — написать восьмичленное сочинение на заданную тему. Если за год не сделаешь никаких успехов, учиться тебе незачем, а мне сын-неуч не нужен.
Цзя Чжэн позвал Ли Гуя и приказал:
— С завтрашнего дня пусть Бэймин сопровождает Баоюя в школу. Приведите в порядок учебники и принесите мне посмотреть. В первый день я сам отведу Баоюя в школу! Иди! — крикнул он сыну. — Утром буду ждать тебя!
Баоюй ничего не ответил, постоял немного и возвратился во двор Наслаждения пурпуром.
Сижэнь с волнением дожидалась его. Когда же он приказал ей собрать учебники, обрадовалась. Баоюй послал служанку известить матушку Цзя о решении отца, надеясь, что бабушка пожалеет его и оставит дома. Но матушка Цзя велела позвать его и сказала:
— Выполни волю отца. Не серди его. А будет тяжело — скажешь мне!
Пришлось Баоюю смириться.
— Разбудите меня завтра пораньше, — приказал он служанкам, — отец собирается вести меня в школу.
Чтобы Баоюй не проспал, Сижэнь с Шэюэ всю ночь попеременно сидели у его постели.
Приведя себя утром в порядок, Баоюй послал девочку-служанку передать Бэймину, чтобы тот ждал его у вторых ворот с учебниками и остальными школьными принадлежностями.
Сижэнь все поторапливала Баоюя. Наконец он собрался и вышел из дому. Но, прежде чем пойти к отцу, послал разузнать, у себя ли он.
— К господину пожаловал гость, — ответил мальчик-слуга, — и ждет, пока господин оденется.
Баоюй вошел в кабинет, когда Цзя Чжэн как раз собирался посылать за ним слугу. Отец дал ему еще несколько наставлений, после чего оба сели в коляску. За коляской следовал Бэймин, неся книги.
Цзя Дайжу уже был предупрежден, что придет Цзя Чжэн и приведет Баоюя, и как только тот появился, поднялся ему навстречу. Цзя Чжэн и учитель справились о здоровье друг друга, и учитель спросил:
— Как поживает ваша почтенная матушка?
Баоюй тем временем подошел к Дайжу, поклонился. Цзя Чжэн попросил Дайжу сесть и лишь после этого сел сам.
— Я хочу вас кое о чем попросить, потому и приехал вместе с сыном, — начал он. — Мальчик вырос и должен готовиться к государственным экзаменам, дабы в будущем добиться высокого положения и славы. Дома — одно баловство. Единственное, чем он занимается, — это сочиняет стихи, дело малополезное, да и сами по себе стихи несерьезные: про облака, росу и луну. В жизни это не пригодится.
— Мальчик не только красивый, но и умный, почему же не учится, а увлекается ребяческими забавами? — сокрушенно покачал головой Дайжу. — Стихами, конечно, заниматься не вредно, но после того, как постигнешь остальные науки.
— Совершенно с вами согласен, — промолвил Цзя Чжэн. — Потому прошу вас отныне заставлять его побольше читать, учить наизусть канонические книги и писать сочинения. Будет лениться — строго его наказывайте. Это пойдет ему только на пользу. По крайней мере не зря проживет жизнь.
Цзя Чжэн встал, поклонился Дайжу, поговорил с ним еще немного и попрощался. Дайжу проводил его до ворот и попросил передать старой госпоже пожелания здоровья. Цзя Чжэн сказал, что непременно передаст, и уехал. Когда Дайжу вернулся, Баоюй сидел возле окна в юго-западном углу комнаты, а перед ним на столе лежали две стопки книг и тетрадки с сочинениями. Бумагу, тушь, кисти и тушечницу он велел Бэймину убрать в ящик.
— Я слышал, Баоюй, ты болел, — обратился к юноше Дайжу. — Как сейчас себя чувствуешь?
— Хорошо, — вставая, ответил Баоюй.
— Тогда приступим к занятиям, — заявил Дайжу. — Учись усердно! Тогда оправдаешь надежды отца, станешь настоящим человеком. Начнем с пройденного. Каждое утро, до завтрака, будешь читать канонические книги, после завтрака — писать сочинение, в полдень толковать прочитанные тексты и несколько раз повторять их вслух.
— Слушаюсь, — ответил Баоюй, снова сел, огляделся. Ни Цзинь Жуна, ни других его сверстников не было. Баоюй увидел каких-то незнакомых мальчиков, маленьких и очень невоспитанных. Баоюй вспомнил о Цинь Чжуне и загрустил. С ним, по крайней мере, можно было делиться своими сокровенными мыслями.
От чтения Баоюя оторвал голос Дайжу:
— Сегодня можешь уйти пораньше! Толкованием текстов займемся завтра. Ты мальчик способный, вот и подготовь две главы. Я посмотрю, что ты знаешь, достиг ли каких-нибудь успехов за последнее время.
Слова учителя привели Баоюя в волнение.
Если хотите узнать, как прошел следующий день Баоюя в школе, прочтите следующую главу.