Продажный чиновник, получив взятку, изменяет содержание судебного постановления;
непорочная дева, затаившая нежные чувства, объясняет правила игры на цине
Итак, Баочай прочла матери письмо Сюэ Кэ, после чего тетушка Сюэ вызвала слугу и спросила:
— Можешь ли ты рассказать подробно, как старший господин убил человека?
— Подробностей не знаю, — отвечал слуга. — В день отъезда старший господин сказал второму господину…
Тут слуга огляделся и, убедившись, что поблизости никого нет, продолжал:
— Старший господин сказал, что ему надоели домашние скандалы, и он решил отправиться на юг за товарами с еще одним торговцем, который живет примерно в двухстах ли к югу от нашего города. К этому торговцу и отправился старший господин. По пути он встретил знакомого актера Цзян Юйханя, ехавшего с труппой в тот же город, и они зашли в кабачок выпить вина и закусить. Трактирный слуга все время поглядывал на Цзян Юйханя, что рассердило старшего господина. После отъезда Цзян Юйханя старший господин разыскал нужного ему человека и пригласил в кабачок. Захмелев, старший господин велел трактирному слуге заменить вино, но тот замешкался, и старший господин принялся его ругать. Слуга стал огрызаться; старший господин замахнулся на него чашкой, но тот оказался не робкого десятка и подставил голову, крикнув господину: «Бей!» Старший господин хватил слугу чашкой по голове, хлынула кровь, и слуга упал. Некоторое время он продолжал браниться, а потом умолк.
— Почему же старшего господина никто не удержал?! — вскричала тетушка Сюэ.
— Я не посмел, — отвечал слуга.
— Ладно, иди, — сказала тетушка Сюэ и, когда слуга ушел, отправилась к госпоже Ван попросить ее переговорить с Цзя Чжэном. Цзя Чжэн расспросил об обстоятельствах дела, но ничего определенного не обещал, сказав, что надо дождаться ответа на прошение Сюэ Кэ.
Тетушка Сюэ тем временем отвесила в лавке серебро, вручила слуге и велела немедленно доставить Сюэ Кэ.
Через три дня от Сюэ Кэ прибыло письмо, в котором говорилось:
«Деньги получил, раздал служителям ямыня.
Старший брат под стражей, но пыткам не подвергается, поэтому не беспокойтесь.
Здешние люди хитры и коварны, родственники убитого и свидетели никаким уговорам не поддаются, даже друг старшего брата, с которым они вместе ходили в трактир, на их стороне.
В этом незнакомом месте, среди чужих людей нам с Ли Сяном посчастливилось встретить доброго человека, и он дал полезный совет, разумеется за вознаграждение. Необходимо, сказал он, связаться с тем самым У Ляном, с которым старший брат ходил в кабачок, посулить ему денег и попросить взять брата на поруки и уладить дело. Если же тот не согласится, заявить, что Чжан Саня, трактирного слугу, убил он, У Лян, а всю вину свалил на человека, приехавшего из чужих краев. Если он испугается, все будет в порядке.
Я разыскал У Ляна, и он согласился. Подкупил родственников покойного и свидетелей и написал новое прошение. На первое прошение пришел ответ. Привожу его полностью, а также само прошение:
«Сие прошение от такого-то.
Обращаюсь по делу старшего брата, несправедливо обвиненного.
Мой старший брат Сюэ Пань, уроженец Нанкина, временно проживающий в Сицзине, такого-то числа, месяца и года отправился из вышеупомянутого места жительства на юг по торговым делам. Не минуло и нескольких дней после его отъезда, как слуга вернулся домой с письмом, в котором говорилось, будто мой старший брат учинил убийство. Я прибыл на место происшествия и здесь узнал, что брат случайно убил некоего Чжан Саня.
Я побывал в тюрьме, где содержится брат, и тот слезно молил о помощи, уверяя, что никогда не был знаком с семьей Чжанов и не питал к ней вражды.
Но случилось так, что старший брат потребовал у трактирного слуги заменить вино, а тот замешкался, и брат в гневе выплеснул вино из своей чашки на пол. Чашка выскользнула из рук, угодила в голову Чжан Саню, который в это время нагнулся, чтобы поднять что-то с полу, и убила оного насмерть.
Удостоившись великой милости предстать пред глазами начальства для допроса, мой брат, убоявшись пыток, признал себя виновным в убийстве, совершенном во время драки.
К счастью, будучи гуманным и великодушным и зная, что брат мой обвинен несправедливо, Вы не вынесли ему поспешного приговора.
Ныне старший брат содержится под стражей, и я, подавая сие прошение, нарушаю закон. Только любовь к брату заставила меня идти на риск, пренебрегая опасностью. Почтительно кланяюсь, умоляя о милосердии, и прошу снова допросить брата и свидетелей и проявить милость, дабы наша семья, испытав на себе Вашу высочайшую гуманность, была вечно и беспредельно счастлива!
С чем и обращаюсь к Вам в сем прошении».
Далее следовало решение по делу:
«Тело убитого освидетельствовано, улики не вызывают никаких сомнений. Пытки по отношению к арестованному не применялись. Он сам признался, что во время драки совершил убийство, о чем его собственные показания имеются в деле. Вы прибыли издалека и не присутствовали при убийстве, как же вы можете по выдуманным показаниям обжаловать наше решение?!
В соответствии с законом вас следовало бы наказать. Но, помня о ваших чувствах к брату, прощаю вас. Прошение отклоняется…»
Тут тетушка Сюэ воскликнула:
— Значит, спасти его невозможно?! Как же быть?
— Тут еще что-то написано, — заметила Баочай и прочла: — «Об одном весьма важном обстоятельстве вы узнаете от посланного мной слуги».
Тетушка Сюэ позвала слугу, и тот сказал:
— В уезде, где сейчас находится ваш сын, хорошо известно о богатстве и могуществе вашей семьи. Необходимо добиться покровительства в столице и преподнести богатые подарки начальнику уезда, тогда дело могут пересмотреть и смягчить приговор. Только медлить нельзя, не то будет поздно.
Тетушка Сюэ отпустила слугу, а сама отправилась во дворец Жунго и рассказала о случившемся госпоже Ван, умоляя еще раз поговорить с Цзя Чжэном.
Ходатайствовать через кого-нибудь перед начальником уезда Цзя Чжэн согласился, а о деньгах и подарках слышать не хотел. Видя, что от Цзя Чжэна толку не добиться, тетушка Сюэ обратилась к Фэнцзе и Цзя Ляню. Истратив несколько тысяч лянов серебра, она наконец подкупила начальника уезда, и Сюэ Кэ получил возможность действовать.
Через некоторое время состоялся суд, на который были вызваны свидетели и родственники убитого.
Привели и Сюэ Паня. Чиновник-делопроизводитель проверил но списку имена пришедших. Начальник уезда велел старосте сличить прежние показания свидетелей с нынешними, а затем стал допрашивать Чжан Ван, мать убитого, и Чжан Эра — его дядю.
Вот что рассказала мать:
— Мой муж Чжан Да умер восемнадцать лет назад. Старшего и второго сына тоже нет в живых, оставался лишь младший сын — Чжан Сань, еще не женатый. В нынешнем году ему исполнилось двадцать три года. Средств к существованию у нас не было, и сыну пришлось работать в кабачке семьи Ли. Я была вне себя от горя, узнав, что с ним случилось. О, господин, я чуть не умерла! Побежала туда. Смотрю, сын мой лежит на полу, из головы хлещет кровь, вот-вот скончается. Я бросилась к нему, стала спрашивать, кто его так отделал, но он уже не мог ответить. Не помня себя, я вцепилась в убийцу, этого выродка!..
Служители прикрикнули на женщину, чтобы осторожнее выражалась. Чжан Ван стукнулась лбом об пол и продолжала:
— Умоляю вас, светлейший господин, не оставьте преступника безнаказанным! Ведь он отнял у меня единственного сына!
Начальник уезда приказал увести женщину и стал допрашивать слугу из кабачка.
— Чжан Сань был у вас в лавке в работниках?
— Не в работниках, в половых, — отвечал тот.
— В день убийства ты показал, что Чжан Саня убил Сюэ Пань, ударив чашкой по голове, — продолжал начальник уезда. — Ты сам это видел?
— Я в это время был за прилавком, — отвечал Ли Эр, — только слышал, что кто-то в комнате для гостей требует вина, а потом раздался крик: «Он убит!» Я побежал туда и увидел Чжан Саня. Он лежал на полу и не двигался. Я сообщил старосте стодворки и матери пострадавшего. Как все это произошло, не знаю, почтеннейший господин, поэтому прошу вас допросить тех, кто находился в комнате для гостей.
— На следствии ты показал, что видел все собственными глазами! — закричал начальник уезда. — А сейчас говоришь, «ничего не знаю»!
— Это я с перепугу говорил всякие глупости, — отвечал Ли Эр.
Служители ямыня прикрикнули на него, чтобы не болтал лишнего.
Затем начальник вызвал У Ляна:
— Ты был в кабачке вместе с обвиняемым? Каким образом Сюэ Пань ударил пострадавшего? Говори правду!
— В тот день господин Сюэ Пань пригласил меня выпить вина, — стал рассказывать У Лян. — Вино ему не понравилось, и он потребовал его заменить, но Чжан Сань не соглашался. Тогда господин Сюэ Пань рассердился и выплеснул ему вино прямо в лицо, но тут выпустил ненароком чашку, и она угодила Чжан Саню в голову. Все это я видел собственными глазами.
— Ерунда! — вскричал начальник уезда. — Сюэ Пань был пойман с поличным и признал себя виноватым. Первый раз ты говорил по-другому!.. Всыпать ему!
Служители схватили У Ляна.
— Я говорю правду. Сюэ Пань не дрался с Чжан Санем! — вскричал У Лян. — У него чашка выскользнула из рук и угодила Чжан Саню в голову. Явите милость, почтенный господин, спросите у Сюэ Паня. Он скажет!
Начальник велел подвести Сюэ Паня и спросил:
— Почему ты обозлился на Чжан Саня? Как убил его? Говори!
— Будьте милосердны, почтенный господин! — взмолился Сюэ Пань. — Я не хотел бить Чжан Саня, только выплеснул вино на пол, потому что он не хотел его заменить. Но чашка выскользнула у меня из рук и попала ему в голову. Я бросился к Чжан Саню, хотел помочь, но тщетно, вскоре он умер от потери крови. А в убийстве я признался лишь потому, что боялся пыток. Прошу вас, почтенный господин, явить снисхождение!
— Ну и глуп же ты! — крикнул начальник уезда. — То говорил, что в гневе ударил его чашкой по голове, теперь утверждаешь, что чашка выскользнула из рук!
Как ни сердился начальник, грозя пытками и побоями, Сюэ Пань стоял на своем.
Начальник приказал следователю огласить результаты обследования трупа.
— При обследовании на теле убитого ран не обнаружено, — доложил следователь. — На темени — рана длиною в один цунь и семь фэней, от удара тяжелым предметом, и трещина на кости в три фэня шириной, что тоже свидетельствует о нанесении удара.
Начальник уезда знал, что в эту бумагу уже внесены изменения, поэтому прекратил допрос и велел свидетелям подписать новые показания.
— Высокочтимый начальник! — вдруг завопила Чжан Ван. — Я слышала, что на теле моего сына обнаружено еще несколько ран! Почему же о них умолчали?
— Эта женщина болтает всякую чушь! — вскричал начальник. — Вот бумага с результатами обследования трупа! Видишь?
Он вызвал Чжан Эра — дядю убитого и спросил:
— Помнишь, сколько было ран на теле твоего племянника?
— Одна рана, на голове, — отвечал Чжан Эр.
— Подойди-ка сюда! — подозвал начальник уезда Чжан Ван. Он приказал писарю показать женщине акт обследования, а старосте стодворки и дяде убитого — разъяснить ей его содержание. После этого начальник велел всем подписать свои показания, а обвиняемого содержать под стражей до получения указаний высшего начальства. На том суд закончился и все разошлись, а Чжан Ван начальник велел выгнать, поскольку она не уходила и продолжала кричать.
— Зачем понапрасну оговаривать человека, если все получилось случайно? — пытался урезонить женщину Чжан Эр. — Господин начальник уезда уже вынес решение, и нечего скандалить!
Сюэ Кэ, дожидавшийся окончания суда снаружи, очень обрадовался, узнав о решении, и послал нарочного домой сообщить, что, как только решение по делу будет утверждено, Сюэ Пань сможет откупиться от наказания. А он, Сюэ Кэ, пока будет жить здесь и ждать новостей.
Вдруг Сюэ Кэ заметил, что народ на улице перешептывается:
— Умерла какая-то гуйфэй, и государь на три дня отменил всякие аудиенции.
Город, в котором находился Сюэ Кэ, был расположен неподалеку от императорских усыпальниц, поэтому начальник уезда занялся приведением в порядок дорог. Теперь ему не до Сюэ Паня, — решил Сюэ Кэ, отправился в тюрьму и сказал брату:
— Не беспокойся и ожидай решения! Я съезжу на несколько дней домой и вернусь!
Сюэ Пань очень переживал за мать и велел Сюэ Кэ передать ей, что с ним ничего не случится, надо только сделать щедрые подношения начальнику уезда, и он сможет вернуться домой.
С Сюэ Панем остался Ли Сян, а Сюэ Кэ отправился домой и рассказал матери о том, как начальник уезда из корысти вынес решение на основании ложных показаний.
— Придется дать еще денег родственникам убитого, — заключил Сюэ Кэ, — и раскошелиться на подарки для важных чиновников.
Тетушка Сюэ немного успокоилась и сказала:
— Хорошо, что ты приехал! Столько дел накопилось. Прежде всего надо пойти во дворец Жунго поблагодарить за помощь. В связи с кончиной Чжоу-гуйфэй почти все члены рода Цзя ежедневно ездят ко двору, и мне следовало бы переехать к ним присматривать за домом, но я не могла, ведь и у нас почти никого нет. Так что приехал ты весьма кстати.
— А я приехал только потому, что услышал о кончине Цзя-гуйфэй. Только мне показалось странным, что она ни с того ни с сего умерла.
— В прошлом году она болела, — промолвила тетушка Сюэ, — но потом поправилась и до последнего времени была здорова. Вот только со старой госпожой из дворца Жунго несколько дней назад произошло нечто странное — стоило ей закрыть глаза, как мерещилась Юаньчунь. Что за причина — понять никто не мог. Стали разузнавать, оказалось, с Юаньчунь ничего не случилось. А третьего дня старая госпожа вдруг говорит: «Как это Юаньчунь одна приехала к нам?..» Все подумали, что старая госпожа бредит, и не придали ее словам значения. А она опять говорит: «Вы вот не верите, а не кто иной, как Юаньчунь мне сказала: „О, как быстро минута расцвета прошла! Вы должны бы себя оградить поскорей от житейского зла!“ Все говорили: „Чувствуя приближение смерти, человек всегда вспоминает о прошлом и задумывается о будущем“. А на следующее утро в доме поднялся переполох, прошел слух, будто наша государыня тяжело больна, и женщинам из семьи Цзя велено прибыть во дворец ее навестить. Все принялись собираться в дорогу, но только вышли за порог, как пришла весть о кончине Чжоу-гуйфэй. Не кажется ли тебе странным, что слухи, о которых ты говоришь, совпали с тем, что у нас происходило?
— Слухи есть слухи! — вмешалась в разговор Баочай. — Даже во дворце Жунго слово «государыня» всех сбило с толку, поднялся переполох, и успокоились, лишь когда выяснилось, что умерла другая гуйфэй. В последнее время из дворца Жунго приходили и молодые и старые служанки и все в один голос уверяли, будто знали, что умрет не наша государыня. Я их спросила: «Откуда же вы это знали?» Они ответили: «Как-то раз из провинции приехал гадатель, чьи предсказания всегда сбываются. Старая госпожа велела написать гороскоп Юаньчунь, положить между другими гороскопами и отправить гадателю. Тот заявил: „По-моему, время рождения барышни, явившейся на свет в первый день первого месяца, указано неверно. А если верно, она не может жить в вашем доме, слишком высоко ее положение“. — „Это не важно, — сказали гадателю, — предскажите судьбу согласно гороскопу“. Тогда гадатель промолвил: „Из циклических знаков „цзя“ и „жэнь“, означающих год рождения, и „бин“ и „инь“, означающих месяц рождения, три знака символизируют „утерю чинов и разорение семьи“. Только знак „шэнь“ толкуют как „достижение высокого положения вдали от дома“; это значит, что барышня в семье проживет недолго и пользы от нее для родных не будет. Что касается дня рождения, то он падает на циклические знаки „и“ и „мао“ и означает дерево в начале весны — оно расцветает и с каждым днем становится краше, чем больше его полируют, тем изящнее из него получается вещь. Первый циклический знак „син“, означающий час ее рождения, относится к стихии „золота“, что предвещает знатность, второй знак „сы“ предсказывает, что высокого положения добьется лишь тот, кто окажется вдали от дома. Такое сочетание знаков истолковывается как „взлет к небу на крылатом коне“. Еще гадатель говорил, что в один прекрасный день барышне улыбнется счастье и она станет знатной. „Небо и луна будут ей покровительствовать, и она удостоится милости стать обитательницей перечных покоев. Если гороскоп этой барышни правилен, быть ей государыней…“ Не значит ли это, что гадатель предсказал все точно? Мы помним, как он сказал: „Жаль, что слава ее и процветание недолговечны! Год со знаком „инь“ и месяц со знаком „мао“ грозят ей гибелью, ибо к тому времени она уподобится дереву с ажурной, очень непрочной резьбой“. Это предсказание, видимо, все забыли и напрасно беспокоились. Мне случайно пришли на память слова гадателя, и я хочу спросить старшую госпожу Ли Вань: разве в обозначение нынешнего года входит циклический знак „инь“, а в обозначение нынешнего месяца — знак «мао“?
Едва Баочай умолкла, как в разговор вмешался Сюэ Кэ.
— Чужие дела нас не касаются, — сказал он. —А вот какая злая звезда принесла старшему брату такое несчастье, хотелось бы знать. Возьму-ка я гороскоп Сюэ Паня, отнесу гадателю, пусть скажет, грозит ли брату опасность.
— Этот гадатель откуда-то приезжал, не знаю, в столице ли он сейчас, — заметила Баочай и принялась помогать тетушке Сюэ собираться во дворец Жунго. Там ее первым долгом спросили, как обстоят дела у Сюэ Паня, на что тетушка Сюэ ответила:
— Ожидаем решения высших чиновников. До смертной казни, надеемся, дело не дойдет!
Услышав это, все немного успокоились, а Таньчунь обратилась к тетушке Сюэ:
— В прошлый раз, когда все разъехались, дом оставили на ваше попечение, но сейчас у вас у самих полно забот, и неловко вас просить о таком одолжении. Поэтому госпожа беспокоится.
— Все это время я и в самом деле не могла вам помочь. Сюэ Кэ уехал выручать Сюэ Паня, от нашей невестки проку никакого, а Баочай одной не управиться. Но сейчас начальник уезда, где находится Сюэ Пань, занят приготовлениями к похоронам Чжоу-гуйфэй и судебными делами не занимается. Сюэ Кэ вернулся домой, и я смогла навестить вас.
— Поживите у меня несколько дней, тетушка, — попросила Ли Вань. — Я буду рада.
— Мне и самой хочется у вас пожить, — ответила тетушка, — вот только Баочай одной дома тоскливо.
— Взяли бы ее с собой, — произнесла Сичунь.
— Как-то неловко, — ответила тетушка. — Ведь раньше она жила здесь.
— Ничего ты не понимаешь, — вмешалась Ли Вань. — Как она может прийти, если у них в доме такое несчастье?!
Сичунь смутилась и не произнесла больше ни слова.
Пришла матушка Цзя, возвратившаяся из дворца, справилась о здоровье тетушки Сюэ и поинтересовалась, как дела у Сюэ Паня. Тетушка ей все подробно рассказала.
Баоюй, который тоже был здесь, услышав, что тетушка Сюэ упомянула о Цзян Юйхане, подумал: «Если он в столице, почему не навестил меня?» Но расспрашивать не решился.
Заметив, что нет Баочай, Баоюй опечалился, но тут пришла Дайюй, и он сразу повеселел и вместе с сестрами остался ужинать у матушки Цзя.
Тетушка Сюэ согласилась погостить у старой госпожи и расположилась в ее флигеле.
Баоюй, возвратившись домой, едва переоделся, как вдруг вспомнил о поясе, некогда подаренном ему Цзян Юйханем.
— У тебя сохранился красный пояс, который я тебе отдал? — спросил он у Сижэнь.
— Сохранился, — ответила Сижэнь. — Что это ты о нем вспомнил?
— Просто так!
— Говорят, старший господин Сюэ Пань связался с негодяями и совершил убийство! Слышал? — спросила Сижэнь. — Чем думать о всяких глупостях, занимался бы лучше науками! А то беспокоишься о каком-то поясе.
— А я не беспокоюсь, — возразил Баоюй. — Есть он или пропал, мне все равно. Я только спросил, а ты невесть что наговорила!
— Ничего плохого я не сказала, — отвечала Сижэнь. — Кто постигает науки и знает правила поведения, должен неустанно совершенствоваться. Радоваться любимому другу, когда тот приходит, относиться к нему с уважением.
Слова Сижэнь взволновали Баоюя, и он воскликнул:
— Нескладно получилось! Я только что от бабушки, у нее собралось столько народа, что мне не удалось перемолвиться и словечком с сестрицей Дайюй. А она словно не замечала меня и ушла первая. Сейчас сбегаю к ней на минутку!
— Поскорее возвращайся! — крикнула вслед Сижэнь. — Я заговорила о друге, а ты и обрадовался!
Баоюй промолчал и направился к павильону Реки Сяосян. Дайюй он застал за книгой.
— Почему ты так рано домой убежала, сестрица? — с улыбкой спросил Баоюй, подойдя к девушке.
— Ты не обращал на меня внимания, не разговаривал, что же мне оставалось делать? — ответила Дайюй тоже с улыбкой.
— Все так шумели, что я слова не мог сказать, — оправдывался Баоюй. Он старался угадать, что читает Дайюй, но ничего не понимал. Не мог найти ни одного знакомого иероглифа. Все они, правда, что-то напоминали. Один иероглиф, казалось ему, обозначает «гортензию», другой — слово «безбрежный», третий — слово «большой», рядом стоял иероглиф «девять», только с лишней чертой, между иероглифами «большой» и «девять» — иероглиф «пять», затем подряд шли иероглифы «пять», «шесть» и «дерево», а под ними — снова «пять».
Баоюй смотрел и не переставал удивляться. Потом сказал:
— Ты сделала поистине огромные успехи, сестрица. Даже книги по магии выучилась читать!
Дайюй прыснула со смеху.
— Ты что, не видел нот для циня? А еще считаешь себя ученым!
— Это я нот не видел?! — вскричал Баоюй. — Но ведь здесь нет ни одного знакомого иероглифа! А тебе откуда эти знаки известны?
— Не были бы известны — не стала бы читать! — возразила Дайюй.
— Не верю, — произнес Баоюй. — Впервые слышу, что ты умеешь играть на цине. У нас в кабинете их несколько висит. В позапрошлом году к нам приезжал один музыкант, кажется, Цзи Хаогу. Отец попросил его что-нибудь сыграть, но гость, повертев в руках цинь, заявил, что инструмент никуда не годится, и обратился к отцу: «Если вам, почтенный господин, хочется послушать мою игру, я как-нибудь приеду со своим цинем и охотно исполню вашу просьбу». Но он так и не приехал. Видимо, решил, что батюшка не разбирается в музыке. А ты почему вздумала скрывать свои способности?
— Ничего я не скрываю! — воскликнула Дайюй; — Я и в самом деле не умею играть. Просто почувствовала себя лучше и стала просматривать книги. Заметила на полке ноты для циня и заинтересовалась. Объяснения в начале книги к правилам и приемам игры на инструменте оказались понятными. Игрой на цине древние успокаивали душу и воспитывали характер. Когда я была в Янчжоу, то брала уроки музыки, даже научилась играть, но потом все забросила. Верно говорят: «Три дня не поиграешь — пальцы теряют гибкость». Недавно мне попались ноты, но текстов песен при них не было, только указаны названия, поэтому я уловила мелодию лишь после того, как разыскала слова песен. Хорошо исполнять песни — трудно. В книге говорится, что Ши Куан[7]игрой на цине мог вызвать ветер и гром, драконов и фениксов. Мудрейший Кун-цзы учился играть на цине у Ши Сяна[8]и считал, что в игре на этом инструменте его учитель не уступает Вэнь-вану. Когда истинный музыкант встречает человека, способного понять музыку его души…
Ресницы Дайюй дрогнули, она опустила голову.
— Милая сестрица, как все это интересно! — воскликнул Баоюй. — Но прошу тебя, объясни мне хоть несколько из тех знаков, которые перед тобой!
— А что тут объяснять, — промолвила Дайюй, — ты с одного слова все поймешь!
— Я, видимо, туп. Объясни, что значит иероглиф «большой» с крючком и знак «пять» между ними, — попросил Баоюй.
— Ну ладно, смотри, — засмеялась Дайюй. — Иероглиф «большой» со знаком «девять» означает, что во время игры на цине большой палец следует положить на девятый лад. Знак «пять» с крючком — что правой рукой надо ударить по пятой струне; таким образом, это не иероглифы, а условные значки для обозначения определенного музыкального тона. Все очень просто. Что касается слов «протяжно», «мягко», «свободно», «плавно», «бодро», «весело», то они означают, как надо играть, обычно — в каком темпе.
— Милая сестрица, ты так хорошо знаешь правила игры на цине, что можешь научить всех нас играть, — сказал Баоюй.
— Злоупотреблять игрой на цине нельзя, — ответила Дайюй. — Древние брали цинь в руки, чтобы успокоить душу и заглушить низменные страсти. Уходили в самую дальнюю комнату внутренних покоев, в лес, в горы либо на берег реки, где тишина, где дует свежий ветерок и светит луна. Там они, бывало, погружаются в благовонные волны, их не тревожат суетные мысли, плоть и дух пребывают в равновесии, и тогда душою они сливаются с божествами и проникают в сущность самого «дао». Вот почему древние говорили: «Трудно встретить того, кто понял бы музыку души твоей». И они играли в одиночестве под свежим ветром и ясной луной, среди голубых сосен и причудливых скал, среди диких обезьян и старых аистов, чтобы не осквернить цинь. Игра на нем — большое искусство. Прежде чем взять в руки цинь, необходимо привести в порядок одежду, начиная с головного убора, надеть следует плащ из перьев аиста либо широкий халат, подражая предкам, — лишь тогда ты достоин коснуться божественного инструмента. Вымой руки, воскури благовония, сядь на мягкое ложе, положи цинь на столик так, чтобы его пятый лад находился против твоего сердца, и начинай играть обеими руками — лишь тогда тело и душа придут в гармонию. Играть следует торжественно или бодро, в зависимости от настроения…
— Я хотел учиться развлечения ради, — сказал Баоюй. — А так, как ты говоришь, действительно трудно!..
Вошла Цзыцзюань и, взглянув на Баоюя, с улыбкой спросила:
— Чем это второй господин так взволнован?
— Сестрица просвещает меня в моем невежестве! — воскликнул Баоюй. — Так бы и слушал ее без конца.
— Я не об этом, — сказала Цзыцзюань. — Скажите лучше, что привело вас нынче сюда? Почему раньше не приходили?
— Я слышал, сестрица больна, и не хотел ее беспокоить, — ответил Баоюй. — Кроме того, школа отнимает все время.
— Не утруждайте, пожалуйста, барышню, — прервала его Цзыцзюань. — Она лишь недавно поправилась.
— А я заслушался и не подумал, что она устала! — воскликнул Баоюй.
— Я совсем не устала, — возразила Дайюй, — напротив, эта беседа для меня — развлечение. Боюсь только, что не очень хорошо объясняю.
— Не бойся, постепенно я все пойму! — заверил ее Баоюй, вставая, и добавил: — В самом деле, сестрица, тебе нужно отдохнуть! Завтра расскажу о нашем разговоре Таньчунь и Сичунь и пришлю их к тебе, пусть учатся музыке, а я буду вас слушать.
— Выбрал для себя самое легкое, — засмеялась Дайюй. — Но если слушать не понимая… — Она осеклась, подумав о своих чувствах к Баоюю.
— Главное — научитесь играть, я буду с удовольствием слушать, — промолвил Баоюй. — А окажусь «быком»[9], не обращайте внимания.
Дайюй слегка улыбнулась и покраснела, а Цзыцзюань и Сюэянь рассмеялись.
Баоюй собрался уходить, когда вошла Цювэнь, а с ней другая служанка, державшая в руках горшок с орхидеей.
— Госпоже прислали в подарок четыре горшка с орхидеями, — сказала Цювэнь, — но ей некогда заниматься цветами, и она велела один цветок отнести второму господину Баоюю, а другой — барышне Дайюй.
Дайюй заметила два бутона на одной веточке — и сердце ее дрогнуло. Она не знала, счастливое это предзнаменование или несчастливое. Из задумчивости ее вывел Баоюй. Поглощенный мыслями о цине, он сказал:
— А почему бы тебе, сестрица, не сочинить песню на мотив «Гляжу на орхидею»?
Дайюй стало не по себе. Проводив Баоюя и вернувшись в комнату, она поглядела на цветок и подумала: «Весной все расцветает, на деревьях появляются листья, а я молода, но немощна, словно тростник или ива осенью! Если бы мои мечты сбылись, возможно, я постепенно поправилась бы! Но проходит весна, и ветер и дождь срывают лепестки!»
При этой мысли слезы заструились из глаз Дайюй. «Что это с барышней? — подумала Цзыцзюань. — Только что была веселой, а поглядела на цветы — и расстроилась».
Цзыцзюань всячески старалась развлечь барышню, когда явилась служанка от Баочай.
Если хотите узнать, с чем она пришла, прочтите следующую главу.