12. Ла‑Рошель
Шесть больших дорог расходятся от Ла‑Рошели радиально по всей Франции…
И надо прибавить еще олну – в сторону Бордо. В Нарбоннэ она выходит к побережью Атлантики.
Спрашивается, какое значение представлял для Тампля порт Ла‑Рошель, о котором заговорили только с этой эпохи? Видимо, серьезное, ибо тамплиеры устроили там maison provinciale (дом Провинции), контролирующий байли и командорства данной полосы атлантического побережья.
Здесь, равно как у Форе‑д'Орьян, установлена двойная линия командорств.
И поскольку случай – не слишком рачительный хозяин, надо думать, двойная линия командорств сделана преднамеренно.
Порт Ла‑Рошель, вероятно, особо интересовал Тампль, по крайней мере флот Тампля, если предположить таинственность его вояжей. Почему нет?
Известно, несмотря на скудость документации: орден имел мощный, хорошо оснащенный флот.
Флот настолько внушительный, что арматоры Марселя пытались сократить его присутствие в марсельском порту, опасаясь за собственную торговлю с Палестиной. Они постоянно требовали от тамплиеров энное количество транспортных судов на нужды города.
На берегах Прованса орден располагал рейдом Сент‑Рафаэль, на каталанском побережье еще одной гаванью. Имелся флот на Мальорке и в Португалии.
Предписание: «Все корабли гавани Сент‑Жан‑д' Акр находятся в распоряжении командира земли, командира порта и братьев ордена».
Известно: король Ричард Львиное Сердце вернулся в Европу на корабле тамплиеров и переодетый тамплиером.
Но какая связь меж Ла‑Рошелью и Святой землей?
Похоже, никакой.
У Тампля владения в Англии, Испании, Португалии. Контакты с Англией недурны: гавани на фламандских и нормандских берегах, к примеру Барфлер – под наблюдением байли Вальканвиль; Сент‑Валери‑ан‑Ко с двумя командорствами – Блоссвиль и Дросэ; гавани на Сомме и северном берегу.
До Испании и Португалии легко добраться сушей – командорства держали ущелья и горные проходы, к тому же удобные пункты на кантабрийском берегу.
Ну и что?
Вот что рассказывает Жан де ла Варанд – историк весьма скрупулезный, но не без пристрастий, – подкрепляя писательский талант памятью родовых поколений и приватными архивами своей нормандской провинции, – рассказывает в книге под названием «Les Gentilshommes» («Дворяне», или «Джентльмены», или «Люди благородного происхождения»).
По его мнению, тамплиеры часто плавали в Америку, где вели разработку серебряных рудников.
Потому о тамплиерах говорили: ils avaient de l' argent (у них есть серебро) – выражение стало общепринятым для обозначения людей денежных.
Я склонен верить Жану де ла Варанду даже из‑за этого серебра. Серебро – металл относительно скромный. Если бы историку вздумалось потешить читателя, он поведал бы о золотых россыпях и драгоценных камнях.
Доказательств, разумеется, нет. Когда речь идет о тамплиерах, доказательств, разумеется, не бывает. Слишком уж тщательно стерты следы. В архивах, по крайней мере.
Но давайте прикинем то да се.
1. Они владели отличным флотом.
2. Многие из них – норманны, свойственники тех, кто в эпоху основания ордена или десятилетиями ранее плавали из Гренландии в Америку, которую они назвали Винланд – страной дикого винограда.
3. Среди этих моряков встречались бретонцы, предки которых задолго до Колумба посещали берега близ Филадельфии.
4. Среди тамплиеров наверняка были люди, осведомленные о шаровидности земли, подобно папе Сильвестру II и его ученикам, подобно архитектору собора Шартра, – он знал к тому же и размеры шара сего.
5. Тамплиеры посещали финикийские торговые города и вполне могли отыскать древние географичесие документы – финикийцы, очень вероятно, бросали якоря у американских берегов. Знаменитые карты турецкого адмирала Пири‑реиса изменили наше представление о географических познаниях в старину.
6. После распада Тампля шевалье Иберийского полуострова рассеялись по различным, более или менее аналогичным орденам: в Испании – Калатрава, в Португалии – орден Христа, основанный специально по их замыслу.
Известно: Колумб и компания изучали картуларии и архивы Калатравы, прежде чем вдохновить Изабеллу Католическую. И немного позднее испанская эскадра благополучно достигла Америки в надежде на богатую поживу.
Известно: португальский флот приблизительно в ту же эпоху не менее благополучно двинулся в неведомые моря под примечательным девизом: «За мысом Могадор португальским судам разрешено плавать только под флагом ордена». И под флагом «реформированных тамплиеров» «Васко да Гама открыл Индию, которую завоевали Альбукерк и Хуан де Кастро». (Корреа де Серо. «О реальных последователях Тампля».)
Доказательств, правда, маловато. Но какой простор для удивительных предположений.
И это не все.
На тимпане портика Везеле (примерно 1150 год) представлен, среди народов земли, «большеухий индеец», причем не индус, а именно американский индеец. Между прочим, компаньоны братства «Свобода наш долг» – наследники «детей Соломона» – называли себя «индейцами». Воспоминание о каком‑то вояже, быть может.
Далее.
Я придерживаюсь следующей тезы: все «оперативное» в средневековой Франции пришло от кельтской традиции.
Два слова на эту тему.
В свое время Марсель Моро и другие исследователи очень неплохо разобрались во влиянии кельтского и галльского искусства на романский стиль. Мастера, что реализовали романский, затем готический стили, использовали знание великой кельтской традиции. Там встречаются легенды, возможно, исторически достоверные.
В эпосе о Кучулэне, герое ирландского рыцарского братства «Красная Ветвь», рассказано: Кучулэн (умер во втором году н. э.) был из тех легендарных воителей, которые дерзали путешествовать в далекие западные моря в поисках Островов Блаженных. И вот попал он на остров Лабред, «в страну Наслаждений, в сердце голубого прозрачного озера»; в стране этой – «серебряный дворец, серебряная утварь, на стенах, оружие с богатой насечкой, в саду яблони, утомленные тяжелыми плодами».
Легенда гласит: Кучулэн помог хозяину очарованного острова отбить нападение врагов и потом, после всяких наслаждений и удовольствий, возвратился в родной город Ульстер к жене своей Эльмер.
У индейцев майя Гватемалы и Юкатана есть такое поверье: в давние времена к речным берегам причалили белокожие люди – их корабли скользили в волнах и блестели в солнце драконовой чешуей.
Пришельцы отличались высоким ростом, красотой, синими глазами и странной одеждой. Голову предводителя украшал обруч в виде двух сплетенных змей. Белокожие некоторое время жили у индейцев и учили разным премудростям…
Век проходил за веком…
Рассказывают: где‑то в конце одиннадцатого века чужеземец высадился на берега Юкатана. По‑«мексикански» его звали Кетцалькоатль (птица‑змея), майя именовали его Кукулкан (пернатый змей). Его пленником привели в город Чичен‑Итца и бросили в колодец. Пленник умудрился спастись, после чего получил титул «небесного посланца».
Он носил бороду.
История любопытна во многих планах.
Во‑первых, Кучулэн произносился когда‑то: Кукулэн.
Во‑вторых, ирландские корабли выглядели как норвежские «драккары» (множественное от drak – дракон): фигурный бушприт напоминал голову дракона или змеи; волнистые линии сверкающих в солнечной пене весел вызывали ассоциацию с крыльями.
Белокожие, бородатые, высокие, синеглазые – полная противоположность индейцам.
И к тому же на голове вождя – инициатический обруч в виде сплетенных змей: согласно ирландскому обычаю, символ часто встречается на древних орнаментах.
И если необычной внешности герой помогает хозяину истребить врагов, удивительно ли, что этот пернатый человеко‑змей кажется возникшим из моря богом?
И если легенда сохранилась до десятого‑одиннадцатого веков, когда другой бородатый белокожий приплыл на корабле‑драконе к берегам Юкатана и к тому же выдержал испытание в колодце, удивительно ли, что его считают посланцем легендарного Кукулкана.
Удивительно ли после этого всего, что тамплиеры высадились в Америке, на Юкатане, где были серебряные рудники?
Исторический факт: когда экипаж Колумба появился на американских берегах, туземцы встретили пришельцев спокойно и радушно – их нисколько не поразили ни европейская внешность, ни крест.
Но конкистадоры жаждали золота. Остальное известно.
Для энтузиастов легенда – романтически окрашенная версия реальных событий. Утверждение, понятно, спорное. Но есть указатели и менее романтические.
Серебро, кстати говоря, редко попадалось в расцвете Средних веков. Монеты чеканились в основном золотые и бронзовые. На Востоке серебро ценилось дороже золота.
И вдруг серебряных монет – Вийон называл их «блондинками» – достаточно более чем. Откуда?
Серебряных рудников в Европе очень мало, только в Германии, где разработки не велись.
В России подобные месторождения игнорировались.
Родина серебра – Мексика, Северная Америка.
Откуда же явилось серебро в конце Средневековья перед Христофором Колумбом?
И спросим заодно: почему в Ла‑Рошель, которую и городом‑то трудно назвать, тамплиеры провели столько дорог?
Перед двенадцатым веком Европа бедна и деньги – редкость.
В двенадцатом‑четырнадцатом веках богатство прогрессирует, позволяя экстраординарные реализации.
Соборы, например.
Может быть, сей ошеломительный факт – результат инфляции? Инфляции чего? Очевидно, металла, поскольку бумажных денег не существовало. И откуда металл?
Кто‑то его доставил, надо думать. Или сфабриковал. Либо транспорт, либо алхимия.
Одно другого, вообще‑то, не исключает.
Я не столь наивен, дабы считать, что адепты, занятые выделкой витражных стекол, на отдыхе трансформировали вульгарные металлы. Даже если так – процесс был весьма лимитирован.
Не надобно ли вновь вернуться в гавань Ла‑Рошель?
И еще: на Востоке серебра не было. Или очень мало.
Богатство
Более всего наша «капиталистическая» эпоха, безразлично, действует ли частный или государственный капитализм, восхищается финансовой организацией Тампля, то есть изобретением банков, больших банков.
В сущности, это даже не изобретение, а необходимость. Если считать множество командорств собранием «филиалов», понятно: для динамизма денежных масс (тамплиеры всегда заинтересованы в движении, помещении, обороте финансов) без банков не обойтись.
Развитием коммерции тамплиеры занимались много: строили дороги, склады, гостиницы, что, безусловно, содействовало торговой циркуляции.
Однако рост коммерческих связей невозможен без своевременной доставки денег, и это момент исключительный.
В ту эпоху не фабриковали бумажных купюр – легко представить трудности перевоза увесистого монетарного металла на гужевом транспорте: прибавим капризы погоды и постоянную угрозу ограбления.
Дабы избежать подобной головной боли, тамплиеры ввели систему вексельного учета, которая практиковалась в Ломбардии и Венеции. Система простая: некто оставляет определенную сумму (в металле, не забудем), скажем, в командорстве Парижа. Взамен бухгалтер выдает вексель на другое командорство – в Тулузе, допустим, и некто по предъявлении документа получает там эквивалент своего депозита в любой «валюте».
Устраняются, таким образом, тяготы транспорта и прочие дорожные проблемы крупного негоцианта: при себе у него только бесполезный для воров вексель.
Принимались, вероятно, разные, известные только банкирам предосторожности вроде секретных пометок или вензелей на векселях, хотя криптограммы такого рода не дошли до нас. Идея месье Пробста‑Бирабана касательно «расшифровки» посредством креста, причем мальтийского креста, не кажется мне удачной – слишком наивно. А тамплиеры умели хранить секреты – ведь об ордене до сих пор толком ничего не известно. Понятно, за свои векселя они начисляли «ажио», но клиенты не жаловались на чрезмерность, поскольку транспорты с деньгами всегда сопровождала вооруженная орденская охрана.
Устройство банков, безусловно, часть цивилизаторской миссии Тампля – цивилизация не в силах развиваться без интенсивного денежного обмена.
Нельзя сомневаться в совершенной деловой честности этих банков: вскоре после нововведения многие денежные люди депозировали значительные суммы, более того, давали банкирам счета на перепроверку. Сам французский король поместил казну в командорство Парижа и доверился совместной бухгалтерии.
И еще.
Известная доля донаций Тамплю состояла в бенефициях: налогах, десятинах, пошлинах – на церкви, рынки и т. п. Бухгалтеры Тампля показали немалую сноровку в приеме и учете этих бенефиций, потому‑то власти часто обращались к ним за помощью в учете королевских налогов.
К примеру, командор Пейенса собирал королевские налоги в Шампани и Фландрии. Эти суммы под протекцией ордена переправлялись в королевское казначейство, которое долгое время находилось… в командорстве Парижа.
Тампль давал деньги в долг весьма охотно. Филипп Красивый занял огромную сумму – задумал обеспечить дочь хорошим приданым. Тамплиеры не менее охотно ссужали епископов, поскольку сановникам Церкви необходима была для процветания достаточно роскошная атмосфера.
Частных лиц также не забывали: сохранилась расписка 1135 года Пьетро Дезде из Сарагоссы и его жены Элизабет – они заложили дом и поместье, прямо как у нас в муниципальном банке. После ареста 1307 года во многих командорствах нашли инвентарную опись полученного в залог добра. Король все это оставил за собой, равно как одолженные капиталы. Широко и по‑королевски.
Через руки тамплиеров проходили огромные суммы, которые никогда не задерживались в казначействе, разве что для банковских нужд. Ведь подобные задержки мрачно отразились бы на экономической динамике.
Культура, коммерция, ремесла, строительство «движутся» одновременно с денежной циркуляцией. Несмотря на «подточку» и «обрезание» монет – занятием сим весьма увлекался Филипп Красивый, – и речи не могло быть о «бумажной эмиссии» в стиле современных правительств: девизы на имеющих хождение монетах точно соответствовали весу монетарного металла.
Если бы Тампль, контролировавший огромное богатство, вдруг «заморозил» свои капиталы, случилась бы просто катастрофа: чувствительное сокращение денежной массы затормозило бы экстенсивное развитие цивилизации.
Но Тампль, далекий от подобной мысли, постоянно обращал деньги в ценности, особенно в недвижимые ценности.
Когда Жак де Моле привез с Востока армейскую казну, деньги пошли на покупку земель в долине Роны, в окрестностях Бокэра и в долине Рейна близ Тревира.
Вот почему.
Святая земля была определенно потеряна, и Тампль активизировался на Западе. И хотя донации приктически прекратились, исключая денежные и прочие приношения новых членов ордена, ресурсов хватало на что угодно.
Территориальные приобретения таковы, что незадолго до процесса Филипп Красивый попытался декретом запретить новые покупки. Однако в силу полной незаконности декрет пришлось отменить.
Несколько любопытных девятнадцатого века пытались «прояснить» богатство Тампля; занимались калькуляцией золота, ценность коего изменилась в новое время; калькулировали расходы на содержание энного числа шевалье и все такое прочее. Тем не менее получили результат довольно астрономический.
Занятие, разумеется, бесполезное, ибо система ценностей кардинально переменилась.
Число командорств в одной Франции приближалось к двум тысячам. В каждом командорстве земельные угодия – обработанная земля, луга, леса, озера – составляли две тысячи арпанов, то есть около тысячи гектаров.
Согласно некоторым сохраненным записям, эти земли на протяжении двух веков обрабатывались, и обрабатывались хорошо, – понятно, почему не было голода, но только неурожаи; голод пришел позже.
Далее.
Свидетельство косвенное, но все же: судя по одеждам и паноплиям, люди четырнадцатого‑пятнадцатого столетий весьма измельчали сравнительно с эпохой Тампля. Вспыхнули неведомые доселе эпидемии – несомненное следствие Столетней войны.
Кроме командорств, ферм, складов и гостиниц тамплиеры владели чуть не в каждом городе внушительным количеством домов – это довольно редко упоминается в дошедших до нас картулариях. Только в Париже им принадлежал квартал Марэ – меж старым Тамплем с причалом на Сене и новым Тамплем со знаменитой башней. Надо прибавить холм Бельвиль в садах и цветниках, увитые виноградом склоны Монмартра. На левом берегу Сены они имели кое‑какую недвижимость в квартале Сент‑Мишель и значительную часть предместья Сент‑Жак.
И так чуть не в каждом французском городе.
Такой пирог, понятно, возбуждал Филиппа Красивого, безденежного и ненасытного, как любое правительство.
Существование и принципы ордена Тампль равным образом возбуждают много вопросов.
Один из принципов – бедность, бедность непременная, обязательная, но при этом невозможная без своей оппозиции – богатства.
Вспомним девиз ордена: Non nobis Domine, non nobis, sed nomini tuo da gloriam. Не ради нас, Господь, не ради нас, но ради славы имени Твоего.
Поразмыслим.
Если бы Филипп Красивый не приказал в 1307 году арестовать тамплиеров и наложить секвестр на движимость и недвижимость, если бы по навету своего духовника и Великого инквизитора Гийома Парижского не задумал этого образцово подлого процесса…
Тамплиеры имели в одной только Франции около двух миллионов гектаров, свободных от налогов и сборов. В скором времени приобрели бы вдвое больше. Люди, которые землю обрабатывали, свободные от налогов и сборов, подчинялись бы только юрисдикции ордена.
И что осталось бы от сеньоральной и церковной власти?
Власть временщиков держится либо силой, либо деньгами.
Дворянство тяготело бы к несомненно лучшей в мире армии, богатство сосредоточилось бы в ордене.
Епископы были бы низведены до уровня простых служителей Божьих. И разве какой‑нибудь бастард короля или младший сынок знатного вельможи мог бы рассчитывать на дворец епископа?
Дворянство образовало бы шевальерию, и только: под штандартом Тампля у дворянина остался бы лишь один выбор – стать человеком благородным в высоком смысле или никем и ничем.
В сущности, все это содержится имплицитно в уставе святого Бернарда: могущество ордена и невозможность извлечения приватных выгод из такого могущества.
Согласно рыцарскому кодексу, рожденному одновременно с Тамплем, шевалье, прежде всего, освободители.
Именно так. Действующая армия в Палестине – это алиби и апробация воинской доблести; миссия ордена Тампля на Западе – миссия освобождения.
Поразительно, военно‑монашеская организация не пренебрегала упорными занятиями агрикультурой; цель понятна: освободить население от голода, этого проклятья Средневековья.
Объемы выращенных злаков намного превышали потребности как западных командорств, так и восточной армии, посему значительные излишки поступали на рынки. Зачастую в командорствах или поблизости устраивали зернохранилища. Орден предоставлял также транспорт для доставки продовольствия в регионы, обойденные хорошей погодой или удачей.
Проблема милосердия решалась однозначно и строго по уставу. Милостыня раздавалась три раза в неделю. Два тамплиера, принимаясь за еду, знали: еды должно хватить еще и на третьего – на какого‑нибудь бедняка. Итак: милосердие и умеренность.
Насколько известно, подобные предписания четко выполнялись. Как выяснилось во время процесса, одно командорство в неурожайный год раздало милостыню за неделю десяти тысячам.
Дороги, устроенные тамплиерами, или дороги под их наблюдением значительно способствовали коммерции.
Тамплиеры старались освободить путешественников от поборов, чинимых землевладельцами за проезд по их территории.
Они охотно принимали мастеровой люд в своих командорствах, где можно было жить, не боясь налогов и реквизиций.
По просьбе Амори, приора Тампля во Франции, Людовик Святой даровал строителям церквей право свободно трудиться, не подвергаясь репрессиям властей.
Наконец, при всяком удобном случае, к примеру, если они имели сеньоральное право над какой‑либо деревней, тамплиеры освобождали сервов, превращая их в арендаторов или собственников земельных наделов.
Сервы тамплиеров вообще считались приличными людьми – вступать с ними в брачные отношения не гнушались даже «буржуа», то есть свободные граждане, платящие ценз.
Можно ли вообразить общественное устройство при конечном успехе рыцарской миссии Тампля?
Трудно, ибо нам неизвестна секретная философия ордена. В распоряжении Тампля находились армия и финансы – движущие силы всякого социального преобразования, причем ни один член ордена не мог извлечь приватную пользу из общего могущества. При этом орден действовал в духе свободы и справедливости, поощряя цивилизаторскую активность.
И несомненна более серьезная цель: монахи‑воины, посвященные Тампля, пришли за друидами, чтобы совершенствовать человеческую эволюцию сооружением религиозных монументов.
Собор
Тампль стремился к такому социальному устройству, которое древние считали оптимальным.
Крестьянин кормит, ремесленник мастерит полезные вещи, коммерсант распределяет, воин незаинтересованно охраняет материальные ценности.
Каждое сословие делится на три уровня, согласно трем стадиям человеческой эволюции; все вместе это составляет общественную пирамиду.
Необходимо: обеспечить людей хлебом, инструментами, полезной утварью, средствами сообщения, безопасным времяпровождением.
Необходимо, но недостаточно.
Человек отличается от других живых существ улыбкой и смехом. Но еще более – шансом духовного пробуждения.
В материальной среде можно практически все постигнуть руками.
В интеллектуальной среде можно почти все постигнуть мозгами – дату битвы при Мариньяно, интегральное исчисление и т. д.
Все это не более чем высоко развитая анимальность. Вне спиритуального пробуждения ручная либо интеллектальная работа – набор рефлексов плюс приличная память.
Спиритус не пробуждается посредством ergo диалектики. Поначалу требуется своего рода персональная «гимнастика», «резонанс» с теми или иными натуральными ритмами духовных манифестаций в материи.
Да: молитвы, инкантации, ритуалы, разновидности йоги, экзотические танцы (дервишей, к примеру). Но это лишь процедуры «монашеские» – здесь нужна дисциплина и компетентная дирекция. Если работа с материей, в материи, мало‑помалу образует натуральную и весьма гармоническую связь работника и данной материи, проступает возможность духовного пробуждения. Работник постепенно обращается в артиста, привыкая к материи, обретая «магию руки» – подобная магия «передавалась» отцом сыну, учителем ученику, – бенедиктинский орден всячески поддерживал такую традицию.
В этом аспекте монахи не различают работу и молитву, некоторые индусские секты – работу и йогу.
Ритм «мануальной магии» внушается другим, если у них, других, есть потенция подобного ритма.
Магия рук способна спровоцировать спиритуальное пробуждение. И в данном плане архитектура удивительное средство. Вот почему во всех цивилизациях так велика роль созидателей религиозных конструкций, вот почему обучение такому делу всегда инициатично.
Любая организация, занятая цивилизаторской миссией, выдвигает архитектуру: судя по документам, Тампль активно помогал строителям соборов.
…Формы спиритуального пробуждения многолики: поэзия, музыка, соцветия, фигуры – все это компоненты ритуала.
Но земля конкретная, вернее, избранные пункты способны инициировать прямое действие – места паломничества, к примеру.
Характерно: места христианского паломничества зачастую совпадают со святынями язычников, словно избранные географические пункты независимы от вызываемых богов.
Явление Изиды сопровождалось чудесами в Абукире, затем аналогично отличились святой Кир и мусульманские «марабуты Аллаха».
Говорят, новая религия надевает сброшенные туфли предыдущей, располагаясь в идентичных местах. Религии припадают к сакральным источникам, географически точно определенным.
Местам, где спиритуальное раскрывается конкретно и зримо. Посвященные стараются их найти, чтобы воздвигнуть монументы религиозного порыва. И подобные монументы дóлжно строить, максимально учитывая специфику сакрального пространства.
Это требует от религиозного созидателя куда более познаний, нежели от обычного архитектора, – ведь речь идет о направленном действии монумента.
Не только позиции Соломонова Храма тамплиеры обязаны именем своим.
Для направленного действия необходим новый инструмент. По возвращении девяти шевалье началась готика.
Появление, экстенсивность, даже конструкция готики остались тайной для историков.
Объяснение: объясняют переход от романского стиля простым архитектурным развитием – отсюда «готика транзита» – название, правда, придумано позднее. Поначалу рассуждали о «готике примитивной», что более точно.
Этот самый «транзит» находят лишь в деталях, в декоре, в статуе‑колонне, что мало‑помалу отделяется от колонны, в меняющих форму капителях, в основании веррьеров; только это не транзит романского стиля в готический, но адаптация строителей к новой архитектуре.
Каменщики и строители не делают готику, начиная со стиля романского: просто стойкие романские «привычки», еще не преодоленные готикой.
Нюанс.
Имеются готические «опыты» руки, которая дружит со стилем романским, – такие «опыты» делаются, как правило, без необходимых познаний. Имеются готические репризы на романской основе. Но какой же это транзит.
Между стилем романским и готическим – оппозиция статики и динамики, что вызывает инверсию веса и силы.
Главное отличие – форма свода. Разница структур стен, окон и так далее уступает главному фундаментальному отличию и его не создает.
Имеется меж двумя стилями инверсия принципов. Романский свод – тяжелое покрытие, давящее на стены, посему стены должны быть толстыми и плотными.
Готический свод – результат пружинистого ансамбля каменных плит, пригнанных до такой степени, что покрытие более не давит стены, напротив, сжимается напряженностью полета. Стены в известном смысле освобождаются – отсюда грандиозные витражи.
Нет никакого транзита меж двумя стилями, никаких сходных параметров. Готический свод сокрушил бы романские стены, разве что они будут прочности невероятной. Романский свод, охваченный готическими арк‑бутанами, затрещал бы преломлением вверх.
Готика – полностью новая «система», неизвестная в прошлом: готический свод так стиснут меж двух арк‑бутанов, что взорвался бы, если не удерживался бы огромным весом своего центра.
Тяжесть прежде всего. Тяжесть арк‑бутанов рождает боковое давление, тяжесть плит свода рождает вертикальный порыв центра. Упругая тягость каменных плит «бросает» свод вверх.
Тягость таит в себе собственную негацию, почти левитацию. Переплетенье огив – специфика готического стиля – средоточие напряженностей, спровоцированных арк‑бутанами, что опираются на контрфорсы и блокируются весом пинаклей.
Напряженности каменных плит внушали компаньонам, работающим под началом Вьолет ле Дюка, любопытные опасения: казалось, даже минимальный удар по тем или иным плитам разбудит сонорные волны – как на рессорах или хорошо натянутых струнах музыкального инструмента.
Эта вибрация, слышимая или нет, постоянна в готических соборах. Направленное действие на паству. Собор не только место, где свершается культ, собор – общий дом, куда спешат охотно и радостно.
В Шартре, в Пасху, прихожане, ведомые епископом, танцевали рондо, словно язычники вокруг сакральных монолитов.
Своды соборов уходят ввысь на много десятков метров – сколько же разнообразных знаний требуется мэтру строительства.
В «Тайнах собора Шартра» я пришел к выводу: геометрические кондиции собора говорят о недурной осведомленности архитектора касательно мер и пропорций земного шара. Спрашивается, откуда? За неимением другого ответа, я предположил, что архитекторы и концепторы владели исключительной ценности научным документом. Вполне вероятно, «Скрижалями Закона», доставленными девятью шевалье.
Косвенные подтверждения.
«Компаньоны долга свободы», наследники «Детей Соломона», религиозные строители, что создали несколько чисто готических соборов, не скрывали: у них был трактат по дескриптивной геометрии, без которого подобные конструкции невозможны. Они это получили от монахов Сито.
Считается, готику вдохновил цистерцианский орден или, по мнению Пьера Коломбье, цистерцианцы – «коммивояжеры готики».
Наследники святого Бернарда, тамплиеры, вышли из Сито и, как выразился художник Даниэль‑Ропс, цитируемый Анн‑Мари Арман, «главным и существенным готическая архитектура обязана святому Бернарду».
Впрочем, «Дети Соломона» – даже имя свидетельство тому – тесно связаны с Тамплем.