Примерно в 1930 году Пьер Виктор Пиобб, призванный расшифровать нечитабельные катрены Нострадамуса, пришел, в процессе весьма интересных своих инвестигаций, к такому заключению: Мишель Нострадамус никогда не пророчествовал. Нострадамус был совершенно неспособен понять, о чем говорилось в книге под его сигнатурой.
Эта книга – самое полное издание, датировано 1668 годом, – напечатана при жизни Нострадамуса, то есть перед 1566 годом.
Экспозиция идей Пиобба потребует много страниц – проще изложить текст целиком.
Итак: катрены Нострадамуса – документ Тампля, созданный после официального распада ордена, документ, который содержит не «пророчества», но директивы тем или иным «будущим» персонам.
Отсюда профетический тон, хотя речь идет не об интуитивных или астрологических конъектурах, но о событиях «подготовленных» и предстоящих.
Анонсировать предстоящие события – не пророчество, а предвидение, коли я правильно понял довольно туманные рассуждения Пиобба; книга означенного Нострадамуса – не только сборник предвидений, но и каталог шифрованных инструкций для некоторых участников предстоящих событий.
Таинственное руководство к действию.
Имя «Nostradame» выбрано, разумеется, намеренно: известно преклонение шевалье Тампля перед «Нашей Дамой», что «вдохновила нашу религию».
В данной оптике катрены Нострадамуса представляют странный пейзаж.
Кроме многочисленных реминисценций Тампля – очень темная лексика не позволяет идентификации с интересующим нас орденом, – фрагменты катренов дают аллюзию на его неизвестную историю, особенно на его крах…
Двое беседовали в Тампле…
В тех или иных строках, похоже, разбросаны смутные координаты сокрытого сокровища – это отметил Серж Ютен в «Предисловии к пророчествам Нострадамуса».
Под дубом Гиен, небом расколотым,
Зарыто сокровище,
Собранное за долгие века…
Вряд ли «дуб Гиен» имеет отношение к провинции Гиенн. «Ги» – омела. Речь идет о дубе, на котором растет омела, о священном дубе.
Текст Нострадамуса издан столетия спустя после Тампля – сомнительно указание на какое‑либо определенное дерево. Возможно, имеется в виду святилище…
…Вообще сборник данных предсказаний немало удивляет: как могло получиться, что «пророк», который жил в шестнадцатом столетии и рассказывал историю будущего, совершенно не упоминает об Америке – этот материк официально открыли за двенадцать лет до рождения Нострадамуса, его зрелые годы совпали с «расцветом» конкистадоров.
Позволительно думать о более раннем написании произведения, несмотря на несомненную редакцию шестнадцатого века.
Но тогда позволительно предположить и следующее: кому‑то поручили миссию распространения сведений касательно Тампля под формой темных пророчеств и видений, дабы сведущие, тайно заинтересованные потомки смогли разгадать смысл анаграмм и криптограмм.
Здесь возникает проблема пролонгации ордена вне гонений, осуждений, костров и т. д. Доказанная непрерывная трансмиссия заставит переменить многие взгляды на историческое развитие.
Нельзя сказать, что тамплиеров прямо‑таки повсюду побросали в тюрьмы и костры.
Официалы короля Филиппа далеко не стопроцентно преуспели в старательных розысках. Королевских солдат тоже не хватало, чтобы разом навестить всех тамплиеров.
Плезьян, доверенный сыщик короля, признал:
«Одни, арестованные как подозреваемые в ереси и подлежащие обвинению, скрылись; другие, названные в списке, появиться не соизволили; третьи, которых сам понтифик благословил задержать, сбежали; некоторые взялись за ремесло лесных разбойников и дорожных грабителей; нашлись и злодеи, угрожающие мечом и отравой судьям и следователям; многие, пребывающие в испанских землях, отправились к сарацинам…»
И локальные легенды, безусловно отчасти правдивые, рассказывают: многие тамплиеры затаились в чащобах и пещерах: «Недалеко от Бесс, по выходе из Ше (Пюи‑де‑Дом), расположены знаменитые гроты Иона: на высоте тридцати‑сорока метров они амфитеатром сверлят и пронзают гору… Гротов этих, числом до шестидесяти, вырыто руками человеческими в стародавние времена.
Тропинки высечены в горной породе, парапеты, ступени хорошо сохранились, посему гроты в курьезных коридорах и перегородках легко доступны.
Полагают, что здесь, в городке поистине происхождения кельтского, скрывались тамплиеры после деструкции ордена».
Юмбер Блан, прецептор Оверни, перебрался в Англию, однако там его арестовали, подвергли допросу.
В окрестностях Лиона, по слухам, многие тамплиеры нашли убежище в местах надежных (в монастырях, быть может), представляя, опять же по слухам, угрозу мирным поселянам.
В Испании учредили, на манер Тампля, ордена монахов‑шевалье: Калатрава, Алькантара, Авизэтль, Сент‑Жак‑д' Эпе. После трагических событий тамплиеры вошли в эти ордена. Более всего их насчитывалось в основанном цистерцианцами ордене Калатрава.
В Португалии, как мы знаем, командорства Тампля просто переименовали в орден Христа, и «новые» тамплиеры остались в прежнем одеянии: белый плащ, красный осьмиконечный крест.
В Англии ситуация мрачная: аресты, тюрьмы, допросы и, понятно, требования денег и ценностей.
Согласно масонским преданиям, энное количество тамплиеров нашло приют в независимой Шотландии, где, никем не потревоженные, они основали франк‑масоннерию – подобное утверждение очень проблематично.
В Германии их не преследовали, более того, местные клерикалы вообще их оправдали.
Итак, вероятие скрытой активности тамплиеров нельзя исключить априорно. Вполне возможна функциональность «тайной коллегии дигнитариев», хранящих не только секреты организации и политики Тампля, но и принципы эзотерической инициации. Вполне возможно воспитание последователей, передача «тайного огня» и неведомых нам средств оперативного действия.
Вопрос о пролонгации активности Тампля пробудил поток чернил, и вряд ли поток сей иссякнет.
Бытие «тайной коллегии», влияющей на исторические события, будоражит умы честолюбиво‑романтические.
Периодические «возрождения» ордена экстравагантны и забавны зачастую. Некий Фабре‑Пелапра в начале девятнадцатого века произвел себя в Великие магистры: неопровержимым доказательством подобной «филиации» послужил «документ» начала четырнадцатого века, написанный на ужасном французском в стиле века пятнадцатого.
Вполне живописны Knights‑Templars of Amerika в солидных «мантиях» и касках, украшенных пышными криньерами, – их весьма ценят фоторепортеры.
Ныне разных «тамплей» предостаточно, один секретней другого, все они числятся в официальной «Ассоциации», печатают бюллетени и много чего. Среди них встречаются даже протестанты, которые, кажется, забыли, что «Наша Дама – начало нашей религии… Она и ее Честь – цель нашей жизни и нашего ордена…»
Все эти «тампли» ужасно эзотеричны и манипулируют секретными символами столь же уверенно, как стратеги кафе «Коммерс» цифрами и спичками.
Вообще говоря, ничего плохого в этом нет и такого рода «инициатические сеансы» куда безопасней секретных совещаний атомистов Невады. Так или иначе чувствуется желание хоть как‑то пробудить «человека спящего» возможной перспективой жизни более сублимированной, что было одной из миссий Тампля. И если нынешние «рыцари» покупают добротные мантии – что же, персональная бедность сегодня не в моде.
Фабре‑Пелапра, дабы предварить собственное «избрание», включил в число Великих магистров знаменитого военачальника дю Гесклена. Другие претенденты включили Жанну д' Арк в число шевалье (!) (насколько я знаю, представительницы прекрасного пола, согласно уставу, не допускались в орден).
На эту тему – подлинная и удивительная история со штандартом Жанны д' Арк во время коронации Карла VII.
Знаменосец Жан де Фуко внес в собор знамя Жанны д' Арк – вполне понятно, ибо Орлеанская дева командовала армией. Однако церемониймейстер воспротивился знамени. Известен ответ Жанны д' Арк: «Он претерпел много бедствий, и должно воздать ему почести».
Он?
Это не знамя – здесь бы заминки не вышло, это штандарт. И все же: знамя или штандарт, почему подобная сцена?
Очень соблазнительная гипотеза: «он» черно‑белый штандарт тамплиеров – «Босэан».
Далее воображение движется легко и свободно: Жанну д' Арк, предназначенную Тамплю, воспитывал и учил военному ремеслу Жан д' Олон, ее оруженосец и, надо полагать, тамплиер.
В Шиноне – том самом Шиноне, где на стенах еще остались «граффити» пленных дигнитариев, – она открыла дофину свою причастность Тамплю и даровала «прощение» наследнику престола, но не прямому потомку Филиппа Красивого (король английский был прямым потомком).
Проданную и преданную Жанну д' Арк судила и сожгла инквизиция за ересь и схизму – аналогично Жаку де Моле.
Несомненен в истории Орлеанской девы оккультный подтекст. Но не шла ли речь о предполагаемой постактивности тамплиеров? Дело непонятное, сугубо секретное…
Ересь
Инквизиторам прежде всего требовалось доказать присутствие ереси. Они, вероятно, в это верили, верили и французские епископы, которые передали тамплиеров светской власти, то есть костру. Собор в Вене, как известно, колебался вынести окончательный вердикт – папе пришлось запретить орден самовластной своей буллой.
Даже во Франции не слишком‑то окончательно верили в ересь.
А что арестованные, обвиняемые, пленники? Дошедшие фрагменты материалов процесса, многочисленные протесты, наконец, экстраординарная «молитва тамплиеров» – все свидетельствует: они вовсе не считали себя еретиками.
Теологов среди обвиняемых не было, но тем не менее они утверждали категорически: мы католики апостолические, римские, только папа, но не инквизиция, имеет право судить орден. Признавая, так сказать, свои ошибки, они вряд ли считали таковые прегрешениями против веры. Ругали себя, к примеру, за нарушения церемонии приема в орден. Пленники постоянно просили допустить их к мессе, к причастию – не похоже, что‑то на ересь.
И тогда?
Ересь не была их сильной стороной. И тогда?
Я не верю, что орден тамплиеров уклонился от религиозной сущности, преподанной святым Бернардом. Они повторяли неустанно: «Твоя религия есть Храм Христов, религия, утвержденная Собором в честь святой и преславной Девы Марии Матери молитвой благословенного Бернарда, исповедника твоего, избранного римской церковью. Святому Бернарду и другим достославным мужам доверена миссия».
Но религия святого Бернарда очень и очень оличается от инквизиторской.
Разумеется, тамплиеры конца тринадцатого века изменились сравнительно со временем учреждения ордена. Ведь все на свете вроде бы меняется. Улучшилось качество одежды и пищи. Хозяйственная эволюция пошла на пользу ордену, однако и население значительно выиграло.
Никогда не нарушали они одного из главных своих правил: sine proprio, то есть не иметь собственности.
И если воины, возвратясь с Востока, вели себя порой надменно и заносчиво, их вера не запятнана ничем.
Согласно уставу, милостыня раздавалась три раза в неделю, остатками трапезы двух шевалье кормили бедняка.
Служили мессу трижды в неделю – этот распорядок в церквах, посвященных Нотр‑Дам‑дю‑Тампль, сохранялся еще в семнадцатом веке.
Причащались три раза в год…
Если подобные правила свято соблюдались, должно ли предполагать какую‑либо ересь в ордене?
Многочисленны шевалье, что покинули орден ради Сито, ради полного монашества.
Непонятно, как при таких делах распространилась ересь.
Вопрос вот в чем: не сам ли святой Бернард, один из Отцов Церкви, навлек подозрения инквизиции?
Чудеса святого Бернарда, признанного томатурга, не отмечены ли дьяволизмом? – дьяволизм взвинтили до крайности, сатану превратили в квазибога, регента материального мира, родного брата манихейского «демона».
Вряд ли инквизиторам нравился тот, кто возгласил: Regnum Dei intra nos est – Царство Божие внутри нас. Кто возгласил: «Буки и дубы лесные – учителя получше книг». Кто написал – алхимик познанья Божьего: «Бросьте книги, ступайте в леса. Медом сочится камень, масло проступает из гранита. Разве скалы не дистиллируют сладости? Разве холмы не текут молоком и медом? Разве дикие долины не расцветают полезными злаками? Столько, столько всего надо бы сказать».
И добавим: разве такие концепции Божества по зубам тривиалам? Когда тривиалы делают законы – это тривиальные законы.
Малоприятный момент при чтении допросов: «дух», «кураж» покинули тамплиеров. Однако финал Великого магистра Жака де Моле возвращает им честь.
На процессе ни Жак де Моле, ни другие главные дигнитарии не блистали мужеством и тонкостью ответов.
И все же. 18 марта 1314 года – орден запрещен около двух лет буллой папы – на эшафоте близ собора Нотр‑Дам в Париже появились: Великий магистр Жак де Моле, визитаторы Гуго де Пейро, Жоффруа де Гонвиль, Жоффруа де Шарнэ.
Дабы выслушать пред огромной толпой приговор о пожизненном заключении.
После чтения приговора слово взял Жак де Моле. Согласно Лизерану, у которого я заимствовал воспоминание Виллани, «он сказал, что ереси и грехи напрасно приписали ордену; что Тампль всегда руководствовался уставом святым, справедливым и католическим; но что он, Жак де Моле, заслуживает смерти, ибо убоялся пыток и уступил льстивым нашептываниям папы и французского короля. Жоффруа де Шарнэ в свою очередь объявил лживыми все обвинения ордену и признания, вырванные пыткой».
Жак де Моле и прецептор Нормандии отлично понимали неизбежность костра после таких заявлений. Спустя два года после аннигиляции орден спасти нельзя.
Это лучшая гарантия искренности Жака де Моле и Жоффруа де Шарнэ.
Сразу же последовало обвинение в богоотступничестве, и пленников передали светским властям, то есть парижскому прево. Тотчас собранный королевский совет присудил их к немедленному костру.
Вечером двух дигнитариев сожгли на островке близ парижского Сите – сейчас на Новом мосту, позади конной статуи Генриха IV.
Король, говорят, наблюдал казнь из окна своего дворца – ныне Дворец юстиции.
Рассказывает свидетель смертных мучений Годфруа де Пари:
«Великий магистр при виде подготовленного костра без колебаний разделся до ночной рубашки. Сообщаю впечатления свои. Великий магистр не изменил спокойного выражения лица, хотя его грубо толкали. Подвели к столбу, связали руки – тогда он обратился к палачам: „Распустите немного веревку, позвольте помолиться, Бог ведает мою невиновность. Несчастье скоро грядет на тех, кто неправедно осудил нас. Умираю с этим святым убеждением – Бог отомстит за смерть нашу. Святый Боже, поверни лицо мое к Деве, Матери Иисуса Христа“. Каждый присутствующий был поражен легкостью и покоем кончины его».
Это требует размышления.
Жак де Моле непринужденно освободился от своей одежды тамплиера. Тампль в принципе не осужден. «Плащ» не подлежит огню и деструкции.
И потом: каждый был поражен легкостью и покоем кончины его.
Трудно вообразить «легкость и покой» смерти в пламени.
Как не вспомнить о специфике магических дисциплин, о еще не полностью утраченном знании, как не вспомнить о бонзах, что сжигались в Сайгоне, не проявляя особого волнения.
Вот тринадцатый катрен второй центурии Нострадамуса:
Тело вне души не есть сакрифис,
Смерть дает рождение новой заре,
Дух божественный воссияет, и душа
Увидит Слово в вечности.
И святой Бернард: «Когда Слово входит в меня… грехи рассеиваются, плотские аффекты укрощаются, душа трансформируется. Рождается человек внутренний».
Сведение, полученное Тамплем, более чем устав.
Жак де Моле «увидел Слово в вечности». Надо ли удивляться авторитетному тону Великого магистра. Перед трибуналом Божьим он присудил к смерти папу и короля: Климента V в течение сорока дней, Филиппа Красивого – в течение года.
Тридцать семь дней спустя, двадцатого апреля, папа Климент V умер от колита в жутких страданьях, он, который так любил пожирать блага мира сего.
Через восемь месяцев в Фонтенбло, сброшенный лошадью король Филипп – король без кавалерии – скончался от паралича. Двадцать девятого ноября.
В том же году Ногаре – королевский юрист – погиб при непонятных обстоятельствах.
Доносчикам, которые «раскрутили» процесс, тоже не очень повезло: Эскье де Флуарана зарезали, Жерара Лаверна и Бернара Пеле повесили.
Ангеррана де Мариньи повесили в Монфоконе в 1315 году.
С 1328 года потомки Филиппа Красивого более не правили королевством.
…А потом войны, голод, мор, чума…
Выйдет огонь из терновника и пожжет кедры Ливанские.
Легенды, легенды…
Едва догорел костер Жака де Моле и Жоффруа де Шарнэ, люди бросились собирать еще горячий пепел. Реликвии.
Ночью семь компаньонов‑мастеров под началом тамплиера пришли на кострище, взяли по горсти пепла, швырнули в сторону королевского дворца и воскликнули Mache‑nach (еврейское «будь проклят!»). По преданию, это возглас строителей Соломонова Храма после вести об убийстве Хирама из Тира, великого архитектора.
Как известно, «abacus мастеров» – один из атрибутов Великого магистра.
Династия угасла. Внука Филиппа Красивого, Эдуарда I Английского, свергли с престола и убили. Правнук, Эдуард III, разорил Францию.
Сокровища
Собор во Вьенне открылся 16 октября 1311 года, дабы разобрать обвинения в адрес Тампля и внести изменения в структуру Церкви.
Заслушав понтификальную комиссию, собор, перед вынесением вердикта, пожелал узнать аргументацию защиты.
Папе подобная аргументация была совсем ни к чему.
Булла Vox clamantis («Глас вопиющий») вполне красноречива:
«Дурна репутация тамплиеров, ужасающи подозрения и обвинения. Многие братья отличаются антихристианским образом жизни. Принятие в орден обставлено секретами: чего стоит клятва ничего не разглашать об орденских делах и никогда из ордена не выходить. Пока будет существовать орден, скандалы не утихнут. Принимая во внимание проступки и прегрешения братии, угрожающие вере христианской; принимая во внимание, что гораздо менее серьезные основания приводили к роспуску известных орденов, мы, не без горечи и скорби, отменяем вышеназванный орден не в силу юридического постановления, но апостолическим ордонансом».
Булла Ad providem регламентировала имущественные вопросы. В преамбуле высказано пожелание вырвать тернии измены и надругательства:
«Мы отменяем статус ордена и так далее, включая имя и характер облачений. Апробация Святого собора с нами. Отменяем не под формой приговора, что сделать невозможно из‑за юридических сложностей, связанных с процессом, но предварительно, апостолическим ордонансом. Санкция категорична и постоянна. Запрещаем отныне вступление в орден, орденское облачение, орденский образ жизни под страхом отлучения ipso facto».
Орден «отменен», последователям грозит отлучение. Орден юридически не осужден. Климент V только политик.
Касательно имущества:
«Финально декретируем: имущество переходит в распоряжение ордена Святого Иоанна Крестителя навечно. Мы имеем в виду земли и ценности, коими орден Тампля, Великий магистр, братия, военная и монастырская, владели до времени ареста во французском королевстве, то есть до октября 1307 года».
Имущество вне французского королевства – в Кастилии, Арагоне, Португалии, Мальорке резервируется для Святого престола.
Похоже, «кассы» командорств и «сокровища вообще» не попали в руки французского короля.
Это чувствуется по раздражению Гийома де Плезьяна в его эпистоле Клименту V:
«Во многих местах мира нашего они укрепили замки свои против Церкви и ее верных соратников, затем похитили или растратили добро свое и даже священные сосуды…»
Проще говоря, официалам не удалось обнаружить ни денег, ни драгоценностей.
Собрали только сельскохозяйственный инвентарь, скот, всякую всячину, взятую под залог, и т. д. Ни золота, ни серебра, ни документов, кроме актов о купле‑продаже земли.
Только два объяснения: либо официалы предпочли позаботиться о себе, а не о королевской казне, либо заранее подготовленный приказ об аресте не составлял сугубого секрета.
Официалы, правда, забрали бы только деньги, зачем им документы.
В большинстве командорств вряд ли имелась весомая наличность, но не в случае «домов», расположенных на круциальных пунктах коммерческой активности, к примеру в Провене или Бокере. При учете векселей такие «дома» должны распоряжаться внушительными денежными суммами.
Отсюда легенды об утаенных сокровищах.
Логичны предположения о «тайниках» каждого командорства. Хотя грабители и обходили стороной «дома» ордена, полной гарантии от нападения значительных вооруженных отрядов не было. Разумно иметь на такой случай тайники.
Итак: существуют ли сокровища тамплиеров? Не исключено. И все же искателям оных надо учесть вот что: в командорствах, которые перешли в собственность иоаннитов, раскопки, надо полагать, велись добросовестно – там шансов маловато.
Тамплиеры, которые ушли от ищеек Филиппа Красивого, могли забрать ценности, поскольку знали, где искать.
Любопытные сведения о важных тайниках дают, возможно, «граффити» Шинона.
Поль ле Кур (журнал «Атлантис») весьма тщательно изучил эти «граффити».
Понтификальная комиссия, санкционированная папой, решила повидать главных дигнитариев Тампля, находящихся в плену. Папа задумал допросить их лично и, будучи в то время в Пуатье, затребовал пленников.
Ни король, ни инквизиторы не могли явно сему воспрепятствовать. Пленников под конвоем повезли из Парижа в Пуатье, но в окрестностях Тура на пленников вдруг напала негаданная хворь. Путешествие пришлось прервать, дигнитариев заключили в королевский замок Шинон, впоследствии снова перевезли в Париж. Папа так с ними и не встретился.
В Шиноне пленники разукрасили занятными эскизами стены залы, куда их поместили.
Вольные наброски геральдически насыщены: игникор (сердце в пламенах), крест, тройной концентр, ромбовидный нессер, карбункул.
Поль ле Кур решил, что подобные рисунки оставили посвященные. Не лишено вероятия, хотя такие знаки можно выводить просто так, без всяких инициаций.
В любом случае пленники разумели язык символов. Но почему рисовать именно это, а не что‑нибудь другое? Сами по себе данные символы вполне обычны. Вот их интерпретация – дело иное.
Но ведь пленники от скуки могли рисовать, что в голову попадет.
Но почему традиционные символы? Полагаю, они хотели передать нечто кому‑то. И не просто кому‑то, но людям, знающим сигнификацию символов. И только с одной целью: интерпретировать что‑то в ребусе, в тайнописи.
И, вероятно, «граффити» Шинона адресованы не просто знающим, но знающим принятый у тамплиеров язык, – адресованы братьям.
Не для того, чтобы напомнить истины традиции, нет: братья должны узнать предназначенные только для них… секреты аспекта материального.
Возьмем пример, только пример, не более.
Предположим, дигнитарий нарисовал сердце, соединенное с крестом, – символ. Символ христианский, не специфически христианский, но все же. Они встречаются повсюду – в церквах, в часовнях, не останавливая взгляда.
Но ведь сердце рисуют разным манером: правильно или нет, сплошной линией или нет. Разрыв, искажение могут многое сказать посвященному в символическую криптографию, принятую, допустим, у тамплиеров.
Пикторально или фонетически такой «разрыв» обозначает, скажем… место.
Где профан заметит только сердце и крест, «эрудит» прочтет, к примеру: «В таком‑то командорстве тайник (разрыв) находится в сердце под крестом».
Только для посвященных.
Конечно, никаких доказательств нет, но разве это лишено логики?
Тут еще вот какой момент: «граффити» Шинона не нацарапаны гвоздем скучающего заключенного, нет: это настоящие «интальо», выполненные не очень умелой рукой, но глубоко врезанные в камень. Не без намерения, очевидно.
Монетарная ценность предполагаемых тайников учету не поддается.
Но разве дело в деньгах?
Лес
Жак де Моле в пиете своей просил не растрачивать и не разорять имущества Тампля. Преследователи поспешили это сделать – слишком соблазнительный пирог.
И вошли во вкус. Несколько позднее поднялось недовольство против братьев ордена Святого Иоанна – чем они лучше тамплиеров?
Церковь молчала. Уничтожить еще один монашеский орден – повторный подвиг не заведет ли слишком далеко? К тому же Филипп Красивый умер.
Госпитальеры быстро распродали присужденные им командорства. Вместе с недвижимостью исчезли те или иные ценности. А «сокровище» Тампля? Его ищут до сих пор.
Каковы же компоненты пресловутого сокровища?
Золото? Документы? Похоже на то. Или нечто более ценное?
Грааль.
Грааль вне всяких дефиниций, равно как изумруд Люцифера, котел Луга, золотые яблоки Гесперид, Око Гора, золотое руно, Скрижали Закона, кубок Тайной вечери…
В разных видимостях и деноминациях один и тот же объект. Так?
Слова, переведенные с мертвых языков, при утрате каббалистического ключа, говорят нам, быть может, о призрачных, а не подлинных объектах.
Итак: цивилизацию развивают символы подлинных объектов.
Символы – да, но должны же быть приближения к подлинным объектам: письмена, гравированные, начертанные «знаками» универсального языка, – этот язык иногда именуют «языком птиц»; барельефы, скульптуры, в которых угадывается «ключ вселенной».
Вселенной человека в ситуации человека.
Объекты – талисманы. Мы знаем, но знаем, увы, плохо, сколько форм «действует» на человека; всякий объект в присущих пропорциях, мерах и натуральных ритмах направленно влияет на своего наблюдателя.
Платон объясняет: артисты взыскуют идею Красоты в пространстве Божества и пытаются отразить в своих артефактах.
Грааль насыщает избранных созерцателей радостью и расцветом.
Возможно, акция «насыщения» раскрывает Интеллект, который, в отличие от рацио, способен читать «природу вещей».
Понятно стремление скрыть подобный объект от хищной агрессии «учеников чародея». Антей и дракон охраняют сады Гесперид; Изида обращает Око Гора в невзрачный камень: отец Медеи стережет на Кавказе, где закован Прометей, золотое руно: Моисей кладет великий запрет на Ковчег – его оберегали левиты, Соломон зарыл в подземелье…
В наше время атомисты не очень‑то успешно скрывают формулы, грозящие погубить человечество. А ведь это робкие приближения к познанию.
Когда в двенадцатом веке расцвела, в христианской окраске и форме, легенда о Граале, рыцарство обрело великий идеал и raison d' étre. Мечта о Граале, поиск Грааля. Созерцание Грааля насыщает тело, душу, дух.
Поиск, «страж порога», стража.
Легенда: азиатский принц Периль построил в Галлии великолепный храм по модели Соломонова Храма и поместил там Святую чашу.
Рыцарская стража, собранная для оберегания Грааля, препятствовала честолюбцам, алчным, недостойным вообще.
Этих рыцарей звали «тамплистами».
Тамплисты не отвечают на вопросы о храме, Граале, принципах своего служения, тамплисты не помогают любопытным. Выслушав подобные вопросы, тамплист, сколь бы далеко ни находился, обязан вернуться в окрестность храма.
Начальник тамплистов именовался «королем Грааля».
Волей судеб Запад недостоин иметь на своей территории Грааль. Персеваль (в переводе: «озаренная долина») во главе тамплистов доставляет Святую чашу в страны Востока.
Ориент для нас понятие географическое – более или менее далекие страны рассветного солнца. Для Средневековья это принципиальная красота объекта – говорят еще: перл Востока. Это сакральное рождение Света, алтарь Церкви. Ориент – одно из имен Христа в средневековой традиции. Это «заря» в смысле «пробуждения», это «озарение» вообще.
Еще сейчас в масонских ложах трон венерабля – на Востоке, в компаньонажах – место магистра.
Итак, Персеваль доставил Грааль в страны Востока. Но Грааль, собственно, и есть Ориент.
…Тройной концентр владений тамплиеров окружает Форе‑д' Орьян. В междуречье Сены и Об у них монополия «gruerie», то есть право на охрану и эксплуатацию лесных угодий.
Ориент – не есть ли Форе‑д' Орьян?
Возвращаемся…
13 ноября 1307 года, во исполнение приказа об аресте, Жан де Вилларсел, прево Труа, взял сорок вооруженных всадников навестить командорство Пейенс. Нашли только нескольких братьев, в том числе Рауля де Жизи – сержанта‑прецептора Пейенса и Труа.
Слабо укрепленное командорство, видимо, оценили высоко. Однако прево Труа нашел там столько же, сколько его сослуживцы в других аналогичных местах.
Сокровище? Возможно, там и было сокровище, воспоминание о нем, во всяком случае, осталось.
Самолет заканчивает круг над Форе‑д' Орьян: высота стирает прямые линии современных дорог, и куда легче представить чащобу в стародавние времена.
Надо рассмотреть лесотехнические карты – абстрагируясь от шоссе и просек нового времени, станет понятна непроходимость этих мест.
Осенью на разбухшей от воды земле чувствуются опасности дикого леса, умноженные когда‑то десятками искусственных водоемов в болотистых бочагах.
На подробной карте «Национальной географической службы» еще видны высохшие ныне пруды.
Почва ужасная, единственный путь для группы или небольшого отряда – по гребням холмов: всякая попытка отклонения обречена заболоченной сетью прудов и ручьев.
Некоторые урочища достижимы только для старожилов, знающих потайные тропки.
Лабиринт, очарованный лес…
Можно что угодно запрятать в этом лесу и никогда не отыскать без «волшебного слова». Поближе к сердцу леса орден Тампля соорудил систему водоемов.
Зачем? Рыбу ловить? Разве мало естественных прудов?
Система искусственных водоемов еще более затрудняет доступ. И еще один резон: тайники.
Лесная почва всего региона – так называемая «гастина», тяжелая глина, под ней – не пропускающий воду известняк.
Между прочим, орденские мастера (не религиозные архитекторы) при выделке подземелий использовали водонепроницаемую смесь разных сортов глины, напоминающую консистенцией современный цемент.
Дно искусственного водоема с его регуляцией воды – что может быть лучше для устройства тайника? Заниматься поисками в таком месте явно небезопасно.
Радиэстезия равно бесполезна из‑за плотного слоя воды.
Может быть, командорства или байли скрывали свои ценности в донной земле искусственных водоемов?
Надо, правда, заметить: я насчитал в лесу Форе‑д' Орьян пятьдесят пять водоемов, а сколько их там еще…
Если тайники существуют, отыскать их не так просто.
Очарованный лес… Роман Кретьена де Труа: вновь и вновь Персеваль лабиринтально кружит на подступах к замку Грааля.
Действие идет в Галлии, но эта Галлия напоминает лесистый регион Шампани – родные места Кретьена де Труа. И словно в романе – на окраинах Форе‑д' Орьян два аббатства – Ларривур и Басс‑Фонтен.
Персеваль расспрашивает старого отшельника, затем углубляется в лес: впереди – «гора Скорби». На вершине – «дуб ста светильников», где только самый бесстрашный рыцарь оставит коня…
Замок Грааля о четырех угловых башнях сокрыт от профанического взгляда. Охраняет замок король Рыболов. Разве мудрено найти короля сего среди многочисленных водоемов Форе‑д' Орьян?
Замок короля Рыболова. Сказочные замки под водой.
Романы Кретьена де Труа, Гио Провинцала (наверняка имеется в виду Гюйо де Провенс) и Вольфрама фон Эшенбаха – путеводы, итинерары, тропинки…
Постскриптум
Здесь и Там. В стихотворении Уильяма Блейка паломник входит в церковь: в алтаре ползет змея и плюется ядом на Святые дары. Коли дело обстоит так, пойду и лягу в хлеву со свиньями, решает паломник в начале девятнадцатого века. Потусторонние силы открыто глумятся над христианской святыней. Похоже, это конец. Здесь плохо, там совсем плохо. Там.
Античности чужда потусторонность и трансцендентость, античность всегда упрекают в переизбытке чувственной телесности. Откуда ей взяться, потусторонности, если нет понятия смерти? Танатос – потеря памяти при трансформации индивидуальности, ерунда по сравнению с величием и кардинальностью Смерти. Языческая философия не видит разрыва в единой цепи бытия, а потому ничего не понимает в иудео‑христианской догматике. Плотин удивляется: христиане презирают конкретную землю и чувственно воспринимаемые вещи, утверждая, что для них уготована какая‑то новая земля. «По христианским понятиям, душа любого, даже самого низкого, человека бессмертна, в отличие от звезд, несмотря на их дивную красоту». И полное недоумение: «Как возможно этот мир и его богов отделять от интеллигибельного мира и его богов?» (Эннеады, 2, 9.)
«Красота» – ключевое слово античной культуры, красота ведет к трудно достижимому «благу». Но дорога к пониманию красоты доступна только свободному человеку. Это «аристос», то есть достойный познать «благо». Люди несвободные – instrumentum vocales (инструмент говорящий), и больше ничего, будь они хоть сто раз богаты и родовиты. Отсюда совершенный абсурд христианства, по мнению языческой философии первых веков.
Арето – добродетель, аретология – учение о добродетели. Греческая культура, в отличие от средневековой, не разработала досконально этого учения. Единый полюс нравственного бытия – свобода; правильное воспитание способствует достижению свободы, так как пороки – пьянство, сладострастие, подобострастие, алчность, трусость – оттесняют к периферии зависимости и рабства. «Если какая‑либо драгоценность, женщина, ребенок, – писал Архилаос (Спарта, IV век до н. э.), – слишком волнуют и притягивают тебя, отдай это, уйди от этого, если какое‑нибудь божество слишком притягивает тебя, уйди в другой храм». И Кратил (Афины, IV век до н. э.): «Если нечто ужасает и отвращает, не спеши с выводами, вспомни: почему и каким образом возникли в тебе ужас и отвращение». Крайняя осторожность в оценках: суждение – «нравится или нет», «мое или не мое», «красиво или нет» – возможно лишь в процессе анамнезиса, в постижении индивидуального логоса.
В этом смысле политеистическая культура совершенно антисоциальна. Заботиться о ближнем – значит связываться с человеком низким, зависимым, неспособным удовлетворить даже самые простые нужды, – а поэтому небезопасно для душевного здоровья. Можно прийти на палестру, дабы стать сильным и ловким, или на собрание философов – послушать умные речи, но просить сочувствия или материальной поддержки постыдно. Это санкционировано волей богов – они «не любят» людей в духе христианского «агапе», молить богов о помощи бесполезно и небезопасно.
Христианская доброта, милосердие, самопожертвование, «не делай другому нежелательного для себя» – нонсенс, добродетели нищих, рабов, трусов, которых, собственно, за людей принимать нельзя. Пассивное ожидание персональной или общественной подачки, тяжкие вздохи касательно жестокости богов и людей, потом объедки, лохмотья, гниение в мусорной куче… – прекрасно, гумус полезен, у тебя есть шанс, возродившись собакой, научиться вилять хвостом и строить глазки мяснику.
Но случилось непредвиденное. С Востока пошли поветрия, слухи, предчувствия конца света, появилась черная звезда на горизонте, которую назвали Немезидой. Вскоре распространилась новая эсхатологическая религия – христианство.
Разве не видел античный мир разложение и смерть до иудео‑христианства? Да, но это совсем другая история. Смерть