При особе Великого магистра всегда находился черно‑белый штандарт Тамплля под именем Baussant, или Bausseant, – средоточие и гордость армии. В полевых условиях штандарт реял над шатром Великого магистра.
Вполне вероятно, подобная расцветка эзотерически означена. На этот сюжет написано предостаточно, хотя убедительно и простое объяснение: на фоне яркого восточного неба черно‑белое сочетание смотрится заметнее всего.
Не знаю, что и думать, читая о «шахматном» знамени в черных и белых квадратах, которое энтузиасты равно называют Bausseant. Полагаю, речь идет о каком‑то ином символе.
Bausseant, прежде всего, военный стяг предводителя. Вряд ли восточная армия углублялась в сложные вопросы оккультизма и символики.
Организация орденского капитула не слишком‑то хорошо известна.
Капитул, вероятно, состоял из высоких дигнитариев и капелланов, которых специально вызывали на Святую землю – не часто, надо думать, ибо такие путешествия небезопасны.
Капитул выбирал Великого магистра или утверждал поспешные выборы в чрезвычайных обстоятельствах, как это, к примеру, случилось при осаде Аскалона.
Дигнитарии и прецепторы Святой земли составляли совет, вероятно консультативный.
В отсутствие Великого магистра его замещал высокий дигнитарий.
Дигнитариями Святой земли, кроме упомянутых сенешаля и шталмейстера, были: командор земли и королевства Иерусалима, он же трезорьер; губернатор города Иерусалима, который продолжал миссию девяти шевалье, то есть охранял дороги паломников, размещал, кормил, заботился о них; командоры регионов (Антиохия, Триполи, Сент‑Жан‑д'Акр и т. д.); наконец, сенешали укрепленных замков и начальники воинских соединений.
Шевалье полагались три лошади, включая «эталона» (боевого коня), и полагался оруженосец либо оплачиваемый, либо добровольный; последний hors de combat (не участвующий в сражениях). Равным образом шевалье полагался отдельный дортуар, в походе – полевая палатка.
Рангом ниже шли сержанты – они имели одну лошадь и ординарца. Во время кампании они спали под открытым небом и питались из общего котла.
Каждой сотне воинского соединения полагался повар, кузнец‑ветеринар с подмастерьем. Оруженосцев надзирал гонфалоньер (гонфалон – вымпел на древке копья), имеющий права на двух лошадей и оруженосца.
На Святой земле каждому воинскому соединению был придан отряд легкой кавалерии (туркопль) – его рекрутировали обычно из армян. Командовал отрядом «туркоплье», подчиняющийся либо Великому магистру, либо шталмейстеру.
Армия
Когда Гуго де Пайен в 1130 году вернулся в Палестину с новой группой шевалье и разместился на территории Соломонова Храма, Тампль утвердил свои позиции и на Востоке и на Западе.
Великий магистр на Востоке. На Западе, во Франции, остался прецептор Пайен де Мондидье, который, в конце концов, расположился в Париже, в командорстве на берегу Сены близ улицы Вьей‑дю‑Тампль (имя сохранилось и поныне) и улицы Бланк‑Манто.
Успех просто замечательный. Святому Бернарду удалось пробудить фанфары «паблисити». Эпические поэмы, романы Круглого стола вторили воодушевлению.
Известно теперь: эти романы составлялись в бенедиктинских монастырях для трубадуров. Странствуя от одного замка к другому, певцы внушали суверенам идеалы несколько более высокие, нежели взаимограбежи и разбой на дорогах. Обнажать меч в защиту слабых и бедных – вот доблесть, вот хорошее воспитание. Маловато, но все же кое‑что.
Ордену Тампля удалось довольно быстро собрать обученную армию, блистающую храбростью и, что поразительно для эпохи, замечательной дисциплиной.
Военная активность Тампля в Палестине известна неплохо, материала для историков достаточно более чем: войны задуманные, сражения предусмотренные, выигранные, проигранные, пакты, договоры, которые в основном игнорировались, – все это отражено в архивах.
Армия Тампля сражалась беспрерывно, не оглядывась на потери, не нарушая своего девиза: «не уклоняюсь от битвы».
Более или менее подробные отчеты представлены у всех приличных историков.
От 1128 до 1298 года – прощание с Палестиной: армией руководили двадцать два Великих магистра.
Третий, Эверар де Баррес (1147–1149), отбыл во Францию с Людовиком VII, предался в Клерво жизни сугубо монашеской и послал свое отречение в Иерусалим.
Шестой, Филипп де Наплуз, отрекся через год. Седьмой, Одон де Сент‑Аман (1171–1179), погиб в плену, игнорируя вопрос о выкупе.
Восьмой, Арно де Торрож (1179–1184), освободился из плена обещанием не поднимать более копья против мусульман и впоследствии стал Великим прецептором (похоже, среди прецепторов надо искать членов секретного капитула).
Пятнадцатый, Пьер де Монтегю (1219–1233), освободился от должности или был освобожден.
Пятеро Великих магистров погибли в бою: Бернард де Трамлэ (1149–1153), Жерар де Ридфор (1188–1191), Арман де Перигор (1233–1247), Гийом де Соннак (1247–1251) и Гийом де Бож¸ (1273–1291).
Последний, двадцать второй, Жак де Моле, сгорел на инквизиторском костре Филиппа Красивого и Гийома Парижского.
Эпопея Тампля связана с госпитальерами Святого Иоанна.
Зачастую оба ордена выполняли сходную тактическую задачу – либо охраняли фланги армии франков, либо занимали попеременно авангард и арьергард.
Ревниво соперничая в доблести.
Дело не обходилось без конфликтов, но, похоже, конфликты не выходили из границ военно‑стратегических.
Ничего особенного нет в подобных разногласиях приверженцев двух соперничающих орденов. При этом на переднем крае взаимовыручка вполне эффективна. Правила тамплиеров вполне допускали присоединение разбросанных в бою шевалье к отряду госпитальеров.
Некоторое тщеславие приличествует воинам, которые привыкли оценивать друг друга достаточно высоко.
Те и другие отличаются цветовой оппозицией: у госпитальеров белый крест на красном плаще, у тамплиеров, наоборот. И если по военной доблести они примерно равны, «гражданская» миссия ордена Святого Иоанна несравненно скромнее.
Госпитальеры имели флот, моряков, военных строителей, великолепные крепости, но никогда не привлекали религиозных архитекторов и мастеров «компаньонажа». Конечно, исполняя долг, они всегда гостеприимно принимали «компаньонов», но не более того.
Святой Бернард наверняка пользовался услугами госпитальеров, хотя не осталось никаких свидетельств, кроме общего договора трех орденов, включая тевтонский, об охране восточных границ христианской сферы.
Когда Фридрих II Гогенштауфен задумал подчинить весь мир Германской империи, тевтоны, по своей ситуации охранителей восточных немецких областей, поддержали начинание сие, тамплиеры воспротивились, госпитальеры колебались.
И все же, подобно тамплиерам, госпитальеры отказались присутствовать на коронации Фридриха II в Иерусалиме.
Орден Святого Иоанна лишь по назначению использовал фермы и командорства: это источники провианта для армии, приюты для престарелых либо раненых рыцарей и так далее.
Госпитальеры надевали красный плащ с белым, так называемым мальтийским крестом и, похоже, не придавали ему эзотерического значения. Не имелось ни секретных опознавательных знаков, ни криптографии (вероятно, за исключением военных шифров), ни Бафомета, ни других таинственных изображений.
Их рыцарский стиль, несмотря на менее строгий, нежели у тамплиеров, устав, отличался стойкостью и сдержанностью – потому они внушали респект вплоть до конца XVIII века.
Госпитальеры, «рыцари доброй воли», и не претендовали на большее.
Хотя святой Бернард не акцентировал благородного происхождения кандидатов, военная шевальерия состояла в основном из дворян, что и естественно: рекрутировать воинов надлежит в касте военной.
Надобно сказать, после нашествия варваров виланам запретили владеть оружием, зато нобили обучались этому с детства.
Простая проблема компетентности.
Бастардов в орден не принимали, что объясняется общим пренебрежением к таковым: даже влиятельные люди, даже короли расценивали аббатства как пребенды для внебрачных детей – эти субъекты, полагалось, более стремятся к выгодам мира сего, нежели к чему‑то возвышенному.
Пора сказать несколько слов о разрекламированных связях шевалье Тампля с мусульманскими посвященными. Подобные связи, по слухам, доходили до братства на крови.
Трудно однозначно решить проблему после рассказов, россказней, слухов более или менее правдоподобных, что распространились во время процесса, дабы дополнительно очернить Тампль, тем более в XIX веке, когда хороший тон требовал: Ах, Восток! Знания и свет приходят только с Востока.
Полагаю, версия об «арабских корнях рыцарства» не выдерживает критики. Западное рыцарство – явление сугубо западное, оно лишь воссоздано в эпоху Крестовых походов.
Английский писатель Лоуренс в «Семи столпах мудрости» доказал ложность гипотезы о мусульманском происхождении мальтийских крепостей и замков.
Так же дело обстоит с аналогичными сооружениями тамплиеров: они отмечены византийским влиянием, это верно, однако ничего мусульманского там нет.
К тому же стабильное мусульманское желание умертвить пленных тамплиеров и госпитальеров не говорит об избытке сердечности предполагаемой дружбы.
И еще: обвинение в «копировании» иерархии «асассинов» – измаилитов горного старца – при создании администрации Тампля приложимо повсюду, включая современную французскую армию – любая субординация найдет соответствие… в любой другой.
И наконец: армия, которая почти двести лет пребывает или в сражениях, или в режиме спорадически вспыхивающих конфликтов, такая армия должна отличаться исключительеой дисциплиной и воодушевлением.
Сражения, учения, дисциплина, церковные службы, еда, сон. Когда и каким образом воины поддерживали философические и прочие отношения с противником, говорящим к тому же на другом языке?
Из двадцати двух Великих магистров пятеро погибли в бою. Трудно представить, несмотря на куртуазию во время перемирий, теологические диспуты христианской кавалерии с мусульманами.
Все это, разумеется, непросто. Ведь не только воины составляют Тампль или ислам? И если светские рыцари не интересовались мусульманской теологией, монахи‑шевалье очень даже могли интересоваться.
В ту эпоху на Ближнем Востоке царил невообразимый интеллектуально‑мистический хаос: евреи‑талмудисты, философы‑гностики, христиане – несториане и манихейцы, у мусульман – суфии.
Трудно сказать, с Востока ли попали гностические символы на часовни и здания командорств Тампля или они европейского происхождения – гнозис, хотя и секретно, культивировался в Европе с первых веков.
В национальном архиве, на одной хартии Андре де Кулура, французского прецептора, красуется любопытная печать: надпись Secretum Templi окружает спирально обвитую змеей человеческую фигуру с головой петуха. Это знаменитый гностический символ бога Абразакса. Но тамплиеры далеко не единственные использовали гностическую символику.
С другой стороны, некоторые тамплиеры изучали алхимию, доказательством тому – знаменитый Бафомет. Определенные сведения об искусстве алхимии они могли получить от персидских суфиев, а те в свою очередь из великой Александрийской библиотеки до ее сожжения халифом Омаром. История с библиотекой тоже не вполне ясна – наиболее ценные манускрипты могли отобрать и унести прежде, чем солдаты принялись топить бани культурным наследием.
Известно: еще до возведения собора Сен‑Дени персидские суфии – математики и алхимики – умели делать витражи из алхимического стекла. Возможно, сведения на сей счет через тамплиеров попали к строителям Сен‑Дени. Однако доказательств нет. В конце концов, христиане располагали Александрийской библиотекой до персидского завоевания – епископ Афанасий собственноручно сжег много пергаментов.
К тому же «розенкрейцеры‑компаньоны», которым мы обязаны розетами на фронтонах соборов, заимствовали символ розы у персидских алхимиков. Тибо IV Шампань (протектор Тампля в своем графстве) привез розы в свою провинцию, где эти цветы взялись культивировать садовники Тампля и где работало инициатическое братство «Дети Соломона». Именно там два символа – роза и крест – соединились.
Но повторяю: нет никаких доказательств, что тамплиеры послужили связующим звеном между персидскими суфиями, садовниками и упомянутым братством.
Запад
Имели или нет шевалье Тампля особые и специальные отношения с мусульманами, роли не играет. Слишком уж хорошо сформулированы на процессе эти порочные связи в перспективе обвинения в предательстве, причем без всяких доказательств.
Полагаю, вряд ли инициаторы ордена так уж искали мусульманской мудрости, если в их распоряжении были Скрижали Закона.
Первую миссию они завершили, задачей на Востоке оставалась защита Святой земли – недурной полигон для молодых, энергичных шевалье и сержантов.
И к тому же отличный резон приобретения выгод и ценностей. Нельзя забывать: борьба в Палестине обусловила привилегии Тампля.
Эти привилегии полезны только на Западе, богатство ордена собиралось только на Западе.
Вторая миссия ордена сугубо социальна.
Привилегии, дарованные ордену разными папами, поистине удивительны.
Прежде всего, Тампль есть «Экклезия», «церковь в церкви», а потому свободен от сеньориальной и королевской юрисдикции, налогов и прочего. К тому же, будучи монахами, тамплиеры имели право давать убежище преследуемым и беззащитным – сейчас это именуется «экс‑территориальностью».
Тампль свободен от клерикальной юрисдикции, поскольку зависит только от Папской курии.
Капелланам ордена дано епископальное право на «ремиссию», то есть на отпущение грехов.
Тампль – государство в государстве и церковь в церкви.
Причем в этом «государстве» жили мужественные, испытанные в сражениях люди, на которых не могли серьезно повлиять феодальные эскадроны или разбойничьи банды… Посему командорства предоставляли надежное убежище от подобных хищников.
В своих поместьях и деревнях тамплиеры обладали сеньориальным правом и юрисдикцией.
Удивительно: монах, что проповедовал в Везеле второй Крестовый поход, не очень‑то ратовал в защиту Иерусалима.
Забывают, хотя все подтверждено документально, что святой Бернард не горел желанием второго похода. Эволюция Запада интересовала его больше, чем территориальные споры на Востоке.
Он уводил тему в сторону и в конце концов запросил у папы формального приказа пропагандировать этот поход, который не состоялся вообще.
Думаю, для святого Бернарда после возвращения девяти шевалье с драгоценной находкой распри на Востоке – только алиби. Экстенсивное развитие нового ордена – вот главное.
Потому он уклонился от проповедей в пользу похода.
Итак: какова же новая миссия?
Революция, не более и не менее.
Существует момент политической экономии во всей этой истории.
Орден Тампля состоит из командорств, как кирпичная стена из кирпичей. Командором может стать шевалье, сержант, монах, даже мирской субъект – безразлично.
Что такое командорство? Крепость? Пожалуй, сильно сказано.
Понятно, крепости были и выглядели соответственно. Не так часто, но были. В Испании, Португалии – они необходимы для защиты от мусульман; пояс крепостей шел по средиземноморскому побережью для защиты от алжирских корсаров и достигал берегов Прованса и Каталонии.
Командорства тамплиеров обладали некоторым военным аллюром: это окруженный стенами квадрат или прямоугольник с башнями по углам. Однако командорство не столь уж укрепленный пункт, башни скорее связывают стены, чем играют роль самостоятельных защитных пунктов. Но, если подобное строение и не может выдержать правильной осады, оно вполне эффективно против вольного разбойничьего люда.
Любопытно: по такому примерно плану выстроены укрепленные монастыри цистерцианцев в Северной Германии в двенадцатом‑тринадцатом веках. Дунамюнде в Ливонии весьма напоминает командорство Пейенс с воротами в угловой башне – вероятно, цистерцианские строители имели контакты с тамплиерами.
Стены командорства с трех сторон окружены рвом, с четвертой – водоем естественный либо искусственный.
Подобное небольшое озеро не только защищает, но и снабжает рыбой, что весьма удобно при ограничении мяса во время поста.
Тамплиеры очень искусно устраивали водоемы. Даже сейчас, наткнувшись на такое озеро, можно точно сказать: здесь находилось командорство или ферма ордена.
В центре квадрата или прямоугольника стоял Grande Maison (большой дом) – монастырь, где жили шевалье и командор. Несколько этажей, стены на массивных опорах.
В «большом доме» есть капелла шевалье – прямоугольная зала, как правило, без окон. Другая капелла, публичная. На территории, кроме того, жилые постройки для персонала, ферма с крестьянами и семьями крестьян, коим вход в монастырь запрещен, особенно женщинам, что и понятно. Кроме того, гостиница для путников, паломников и так далее. Весьма часто за стенами командорства – больница или даже лепрозорий.
Аналогично бенедиктинскому Сито капеллы Тампля посвящены Богоматери. Только после передачи имущества Тампля ордену госпитальеров большинство капелл посвятили Иоанну Крестителю. Правда, в картуларии Великого приората Франции упоминаются капеллы Нотр‑Дам‑дю‑Тампль, где продолжали служить три мессы в неделю, согласно уставу тамплиеров.
Каждое командорство имело ферму, где работы велись в режиме и по обычаям того или иного региона: крепостные в Бри, аренда в Нормандии, испольщина в Лимузене.
Недвижимое имущество Тампля тоже заслуживает внимания. Только в Труа, помимо Мэзон‑дю‑Тампль, где жили братья, орден имел полсотни домов, сдаваемых внаем. И такова ситуация почти в каждом городе. По слухам, Тамплю в одном Париже принадлежало несколько кварталов. Очень может быть.
И сверх того различные бенефиции по всей Франции.
Группа командорств образует «байли»; в байли собирается региональный капитул, где принимают неофитов. Церемониал различается в зависимости от обстоятельств: иногда участвует инициатическая коллегия – несколько шевалье, притом ночью, посвящают неофита – отсюда обвинения в сорселлерии (колдовстве).
Байли подчиняются «maison provinciales», которые в свою очередь образуют «province» (провинцию).
Провинций счетом девять – три простых и шесть двойных: Португалия, Арагон, Мальорка; далее Кастилия и Леон; Франция и Овернь; Ирландия и Англия; Германия и Венгрия; Верхняя и Нижняя Италия; Сицилия и Пуйи.
Простые провинции «в контакте» с мусульманами.
Португалия на особом положении: все шевалье и сержанты – португальцы, магистр принимает посвящение от цистерцианцев.
В Арагоне, как и на всем средиземноморском побережье, «дома» тамплиеров – постоянно готовые к бою крепости.
Мальорка – большое командорство, вероятная база орденского флота.
Кастилия и Леон – сплошь крепости и командорства, охраняющие паломников на пути к Святому Иакову Компостелле.
Особенность организации: исключая провинции «в контакте», остальные сдвоены.
Это следствие «дуальности», пронизывающей весь орден. Двоичность соответствует не только формальной структуре, но и жизненной философии вообще.
Каждое байли, каждое командорство имеет «двойника». В картулариях они цитируются попарно: к примеру, Сент‑Жиль и Монтфрен, Тулуза и Леспине, Пейенс и Труа.
Припомним: не предписывает ли правило трапезовать вдвоем из одной тарелки, а затем еще одно правило – выходить из помещения попарно?
И припомним знаменитую печать: два всадника на одной лошади.
И на портале собора Реймса: два шевалье, защищенные одним щитом. Аналогичны изображения в Шартре и Амьене.
Великий магистр никогда не отправлялся в путь без своего компаньона по оружию.
Структура ордена дуалистична в экзистенции и акции, и, на мой взгляд, манихеизм здесь не причем. Байли соответствует другому байли, командорство другому командорству, шевалье другому шевалье – все это не призвано ли представить двойной аспект каждой данности?
Сознательный дуализм, введенный святым Бернардом в устав, символически выражен в черно‑белом орденском штандарте.
Но разве подобный дуализм не выражен в конструкции готического собора, где свод вознесен мощью двух колонн – идентичных и оппозиционных?
Тайна терновника
На феоде Пейенс местность Lezpincey принадлежит командорству Lépinay (заросли терновника).
За редким исключением, вызванным последующим исчезновением имени, все командорства, по крайней мере сдвоенные, так или иначе относятся к местности, в названии которой кроется Épine (терний): Épinnay, Pinay, L' Épinay, Épinac.
Так может называться поле, дом, деревушка и даже городок, к примеру Épinay‑sur‑Orge: будьте уверены, командорство поблизости. Около Эпине‑сюр‑Орж – командорства Ри и Вири. Иногда имя изменяется, удлиняется, особенно если речь идет о лесном массиве: лес Курбепен близ байли Кулур.
Терновые заросли, понятно, во Франции не редкость, но любопытно следующее: после основания командорства в Пейенсе местность Lezpincey превратилась в Lépinay.
Еще курьезный факт: перед «изобретением» розы персидскими суфиями в десятом или одиннадцатом веках в Италии и в Галлии «розой» называли белый терновник или боярышник – aubépine.
У нас, таким образом, имеется весьма увлекательное символическое сообщение касательно «розы» и «терния», сообщение древнее, из религий самых разных, сакральных книг самых разных.
Совпадение многозначительное: в известном смысле терний – первоматерия ковчега, и вот почему: дерево ковчега, инкрустированное золотом, называется spina‑christi; это, правда, дерево хвойное и вроде бы ничем не напоминает терновник наших областей.
Проследим символику вербальных совпадений.
Увенчанный тернием Христос.
«Песнь песней»: Я роза Сарона… я подобна лилии среди терний.
Дева, о ней поется в литаниях: Lilium inter spinas – лилия среди терний.
Сказка: дворец спящей красавицы окружен терновником, и только прекрасный принц умеет пройти беспощадную ограду и пробудить… деву.
Лилия… и снова посреди терний.
Тернии, свитые в корону, окружают в христианской символике Сакре‑Кер – сердце Спасителя; в алхимии тернии окружают либо розу, либо центр (сердце) тайного огня, откуда вздымается лилейное соцветие о семи цветах.
Тернии – защита суть. Надо уметь пройти, преодолеть, дабы достигнуть красавицы, лилии, розы…
Памятуя символику омонима, коснемся аспекта обычного и анатомического – позвоночника (l' épine dorsale), что защищает спинной мозг.
Со спинным мозгом, или «каналом», связана витальная энергия человека.
Индийские мудрецы удостоили нас нескольких экспликаций.
Итак: есть в человеке энергия, независимая от простой жизненной силы. Согласно индийской традиции, это «змея кундалини», спящая в корнях позвоночного столба. Соответствующей практикой эту «змеиную энергию» пробуждают, после чего она поднимается по «каналу» позвоночника, равным образом пробуждая различные центры (чакры) экстраординарной перцепции. Доходя до фронтального межбровья, энергия сия раскрывает «третий глаз», позволяющий «видеть», игнорируя время и пространство и т. д. В области темени (сахасрара чакра) эта энергия активизирует «божественное познание».
В тантрическом буддизме триумф кундалини символизируется коброй, что раскрывает капюшон, наподобие зонта, над достигшим озарения Буддой.
Более или менее аналогично символизируется у фараонов изображение на лбу головы кобры.
Тамплиеры были, вероятно, в курсе данной инициации. Свидетели на процессе упоминали о «поцелуйном обряде»: мэтр целует ученику низ позвоночника, что «помогает» пробуждению упомянутой энергии. Обвинители, понятно, истолковали обряд по‑своему.
Это, прибавим, реальный смысл обета целомудрия. Пробужденной энергии надлежит подниматься по «каналу», а не рассеиваться в сексуальных актах.
Поцелуйный обряд и обет целомудрия подтверждают присутствие посвященных в ордене Тампля.
Удивительная смерть Жака де Моле – я еще расскажу об этом – доказывает реальность подобного посвящения.
Но какую это имеет связь с названием Épine?
Подземные сводчатые коридоры, «каналы», потайные ходы. В Тампле, несомненно, существовал непроявленный центр, подземные узлы и коридоры служили, возможно, секретным эмиссарам, а слово Épine служило, возможно, паролем или указателем…
К слову сказать, в командорствах больших городов, напротив основной стены, всегда стояло невзрачное каменное строение, которое, безусловно, сообщалось подземным ходом с «домом», что позволяло незаметно и скрытно войти в командорство.
В каждом командорстве непременно были подземные помещения, судя по неожиданным открытиям в силу разных случайностей – обвалов, строительных, сельскохозяйственных работ и прочее. В Дормэлле, к примеру, раскрылось сводчатое подземелье шириной в проезд трех всадников: через восемьдесят метров подземелье обрывалось обвалом. Подземный коридор направлялся в Пале – родственное командорство.
Очень бы неплохо обследовать «дома» Épine и Épinac.
Очень бы неплохо подумать и о таинственной церкви Нотр‑Дам‑дел' Эпен, воздвигнутой в четырнадцатом и пятнадцатом веках в нескольких километрах от Шалон‑сюр‑Марн. Она определенно имеет отношение к любопытной константе Épine.
Эту базилику усердно посещают паломники, эта базилика находится на прямой линии командорств Сент‑Этьен‑о‑Тампль, Дампьер‑о‑Тампль, Сент‑Илэр‑о‑Тампль, зависимых от байли Вильнев‑о‑Тампль…
«Нотр‑Дам‑дел'Эпен, – заметил Люк Бенуа, – странная церковь, воздвигнутая в захолустье, и вместе с тем это самое замечательное здание в Шампани, разумеется после Нотр‑Дам‑де‑Реймс».
В «Тайне собора Шартра» я вот что акцентировал: группа церквей Нотр‑Дам старого парижского региона отражает конфигурацию созвездия Девы. Нотр‑Дам‑дел'Эпен – одна из звезд этой констелляции.
Странно. Никакой логики ни в истории, ни в концепции.
Историческая версия: церковь воздвигли на том месте, где пастух увидел около 1400 года статую Девы в пламенном терновнике. Отсюда имя, отсюда паломничество.
Но, судя по текстам тринадцатого века, здесь была церковь такого имени и паломничество тоже было.
И все же в хрониках сказано: постройка датируется пятнадцатым веком. После разглашения легенды о статуе Девы. Строить взялись в 1410 году, не боясь Столетней войны, и строили долго.
Мнение археологов: церковь – пятнадцатого века, план и пропорции – тринадцатого: декоративные особенности, присущие строителям пятнадцатого века, не имеют архитектурного значения.
План и пропорции данной церкви и собора в Шартре весьма аналогичны. В обоих случаях нэф решен в пропорции октавы, то есть длина клироса и расстояние от клироса до дверей относятся как один к восьми.
Равным образом ритмическое развитие горизонталей «корабля» церкви – колонных капителей, базовых кордонов трифориума и высоких окон, капителей сводовых аркад – идентично ритмике собора Шартра, то есть соответствует первому грегорианскому ладу.
Свод, однако, решен в трех шпилях как в соборе Амьена.
Более того, систематическое использование угловых пилястровых колонн (аналогично Шартру, Реймсу и Амьену), образующих обратный кельтский крест, кажется мне сигнатурой одного и того же братства строителей. Полагаю, хотя и не могу утверждать наверное, что это «дети Соломона», связанные с тамплиерами.
Но в пятнадцатом веке подобные братства были запрещены, рассеяны либо скрывались в секрете. Кто бы решился ставить новую церковь по инициатическим канонам двухвековой давности?
И мыслимое ли дело, чтобы архитекторы пятнадцатого века захотели «копировать» план и пропорции старых соборов – ведь порталы, колокольни, абсида сработаны в духе эпохи.
Не был ли этот план, так сказать, «предустановлен»? И какое сообщение передали легендой о Деве в пламенном терновнике (находка статуи Девы примерно совпадает с началом строительства) в сочетании с монументом прошлого?
Вопрос нелегкий. Согласно поверию, план церкви передал некий Патрик, английский мастер; согласно Люку Бенуа, его спутали с каменщиком из Шалона по имени Путрис, который здравствовал в середине пятнадцатого века.
В любом случае нельзя отрицать предустановленный план.
Чудом найденная статуя, план… и какой‑то неизвестный, вероятный наследник «детей Соломона», который инициировал возведение церкви, согласно традиционным данным, – он еще знал это.
На мой взгляд, нельзя разделять проблему Épine, сферу терния вообще, от расположения командорств Тампля.
Константа ли это, залог ли это гораздо более длительной жизни ордена?
Вопрос нелегкий.
Еще раз о терновнике, тернии.
В Тампле пять раз перевели на французский библейскую «Книгу Судий».
Для чтения в трапезных, говорят. Возможно. Хотя возможна иная версия. Читаем в «Книге Судий» (современная трактовка): Тогда деревья обратились к терновнику: Приходи и повелевай нами. Если вы по доброй воле желаете выбрать меня повелителем, – ответствовал терновник, – приходите и насладитесь моей тенью; если же нет, вырвется пламя из терний и сожжет кедры Ливана.