Вероятнее всего, люди очень рано стали считать, что природные силы действуют преднамеренно, с определенной целью — это объясняется склонностью ума везде искать сходные причины. А отсюда совсем недалеко до веры в то, что силы природы и природные объекты (солнце, погода, животные, скалы, деревья и т.д.) служат (365:) вместилищами духов. Когда люди «заселили» невидимыми силами или духами всю природу, различия между «естественным» и «сверхъестественным» почти стерлись. Духи деревьев были частью деревьев, дух ветра странствовал вместе с настоящим ветром и т.д.
Анимизм возник в те времена, когда люди практически не имели возможности контролировать природу и были беззащитны перед ее силами, задававшими ритм их жизни. Анимистическое мировоззрение отчасти было способом установить некое равновесие сил между людьми и другими составляющими природы. Сама суть анимизма свидетельствует о том, что люди воспринимали себя как животных среди других животных, как силу среди других сил, с которыми необходимо считаться. Люди чувствовали себя частью природы, причем частью неотъемлемой и уязвимой, и испытывали страх и благоговение перед ее тайнами и мощью. Наделяя силы природы определенным смыслом, люди как бы получали возможность до некоторой степени влиять на природные явления посредством магических и умиротворяющих действий и ритуалов. Потребность в этом понятна — жизнь людей слишком сильно зависела от таких природных явлений, как снег, дождь, огонь и т.д.
Мы полагаем, что в эпоху раннего анимизма природа еще не понималась как абстрактная идея, поэтому использовать понятие «поклонение природе» можно только с позиций современного мировоззрения. До тех пор, пока природу не противопоставляют чему-то другому, например, культуре или сверхъестественному, это понятие не имеет смыслового значения. Само поклонение также подразумевает более осмысленное отношение к божественному, при котором священное в какой-то мере выделяется из природы, попадая в категорию «Иное»[140].
В отличие от более поздних символов, которые стали олицетворять собой качества, абстрагированные от природы, анимистические символы, по-видимому, рассматривались как дополнение к тому, что изображали, а следовательно, обладали той же сущностью или подлинностью, что и сам объект. Например, вероятнее всего, считалось, что пещерные изображения животных обладают магической связью с самими животными, так же как имена в каком-то смысле были частью (а не просто заменой) сущности и силы своих носителей. Мы согласны с распространенным мнением, что анимистические (366:) символы, как изображения, так и имена, считались наделенными благожелательными магическими силами, которые можно было привести в действие, вступив в контакт с этими символами. Достаточно было нарисовать стрелу, пронзающую изображение животного, чтобы это помогло его убить; достаточно узнать имя человека, чтобы обрести некоторую власть над ним[141].
Первым и, возможно, самым важным шагом на пути становления религии было превращение «духов» (невидимые силы природы) в богов путем абстрагирования, то есть отделения их от природы и придания им облика и индивидуальности, иными словами — самостоятельного существования. Это привело к рождению политеизма — мировоззрения, через которое прошли все древние цивилизации. Возникло представление, что за ветром, например, скрывается некая сила, сотворившая все ветры. Таким образом, от стихии ветра абстрагировался бог ветра, управлявший ею, но вовсе не обязательно присутствовавший в каждом отдельном ветре. Различие между «скрывается за чем-то» и «скрывается внутри чего-то» может показаться весьма незначительным, но именно здесь проходит водораздел, позволивший религии создать поклонение и контроль. Между попыткой умилостивить и контролировать бога ветра и сам ветер есть существенная разница. Как только бог абстрагируется от своей стихии, его обязательно начинают наделять человеческими или сверхчеловеческими чертами (в том числе и полом). В этом случае легче понять его побуждения. Кто знает, что на уме у своенравного ветра? Зато бога ветра мужского пола может интересовать то же, что и всех мужчин: секс, девственницы, еда, богатство, власть, поклонение. Поэтому, чтобы добиться его расположения, можно принести ему жертву, а о его потребностях узнать через жрецов.
Различие между «за» и «в» содержит в себе первые ростки будущего раскола между естественным и сверхъестественным, между материей и духом. В эпоху раннего политеизма.было положено начало разделению на священное и мирское, когда в процессе абстрагирования священного от природы произошел перенос основного смысла жизни за пределы самой жизни.
Боги и богини, созданные в процессе первых религиозных абстракций, были совершенно конкретными, то есть абстрагированные от природы качества воплощались в священных персонажах, (367:) наделявшихся человеческими свойствами и человеческим обликом или обликом животного, но с человеческой сутью. Потом эти персонажи досконально воплощались в росписях и скульптурах. Как только бог получал конкретную форму, его можно было связать с определенным местом. Считалось, что ранее божества обитали в особых святых местах, а позже — в посвященных им храмах, в виде идолов. Как только их местонахождение становилось известно, возникала возможность обращаться непосредственно к ним, используя подношения, жертвы, ритуальные и культовые обряды. Хотя боги стали олицетворять собой иной порядок бытия, они все еще оставались тесно связанными с природой. Они жили в природе — на земле, на небе, в воде, в подземном мире — и проявлялись в природных явлениях.
Во времена политеизма считалось, что боги ведут себя почти как люди, разве что обладают большей мощью и необыкновенными качествами. Наделение богов конкретными чертами подразумевает такой уровень абстракции, когда эти черты проявляются более ярко, чем у обычных людей (что и делает их богами). Творимые по образу и подобию человека, божества могли проявлять жалость, сострадание, гордость, гнев, мстительность, похотливость, родительскую любовь и т.п. Как и люди, они могли быть капризными, склонными оказывать покровительство или ненадежными. Считалось также, что они соперничают друг с другом, зачастую прибегая при этом к не очень-то честным приемам. Таким понятным и доступным божествам легче поклоняться, приносить жертвы и возносить хвалы, их легче ублажать и уговаривать, их легче винить. И, что важно, теперь для прямого контакта с ними можно использовать язык — в виде молитв, гимнов, плачей, обетов и т.д. При этом некоторые особые слова начинают возводиться в ранг священных.
Мы рассматриваем главным образом политеистические религии древнего Ближнего Востока (Шумера, Месопотамии, Египта), где зародилась письменность. С ее возникновением процесс абстрагирования ускорился, поскольку стало возможным совершенствовать и развивать уже существующие концепции. Кроме того, «начертанное слово» позволяло контролировать большее число людей, распространяя среди них божественные повеления. Политеистические культы, как правило, обладали обширным пантеоном богов (в Древнем Египте их насчитывалось более двух тысяч), каждый из которых обладал своими возможностями, обязанностями и целями. В (368:) современном понимании ближневосточные божества представляли собой владык, чьи храмы были мощными, независимыми экономическими подразделениями — обширными владениями, где порой трудились тысячи человек и где создавались и распределялись продукты питания и другие средства существования. Считалось, что люди созданы для единственной цели: служить богам, освобождая их от физического труда. Симбиотические отношения хозяин-слуга стали отражением ранней городской иерархии. Боги зависели от людей, удовлетворявших их очень схожие с людскими повседневные потребности (в еде, одежде, омовении и т.д.), люди же зависели от богов, обеспечивавших как их личное благосостояние, так и благосостояние государства. Ничего нельзя было сделать без благоволения божества. Служение стало необходимым условием обретения божественной милости.
Абстракции раннего политеизма обладали конкретностью в самом что ни на есть буквальном смысле этого слова — люди поклонялись идолам (статуям, изображениям), считая, что в них на самом деле обитают божества. Когда богов много, единственная возможность отличить их друг от друга — наделить их различными характерными чертами. Эти черты можно изобразить, и тогда картина или статуя легко превращается во вместилище божества. От ранних анимистических амулетов и росписей до идолопоклонства — всего один шаг. Объекты поклонения в обоих случаях воспринимались как нечто «реальное», а не просто как некий символ. Но если наскальная роспись, как полагали наши предки, имела магическую связь с настоящим животным (а позже, вероятно, с его духом), то идол уже воплощал абстракцию, идею, но благодаря ему символ как бы оживал. Серьезным недостатком таких конкретных абстракций была необходимость охранять идола, потому что в случае его захвата или уничтожения божественная защита оказывалась утраченной, что подрывало моральный дух поклонявшихся ему людей.
Абстракции политеизма способствовали чрезвычайному росту могущества правителей, поскольку государь как жрец высокого ранга становился посредником в общении с богами или (как египетские фараоны) сам считался настоящим божеством. Ранний политеизм положил начало длительному процессу, в результате которого создание священных абстракций перестало быть делом простых людей. Государственные религии, непременным компонентом которых (369:) стали официальные посредники между людьми и богами, породили класс религиозных профессионалов, хранителей Слова, — только они одни знали, как следует обращаться к божеству. Они же обнародовали повеления богов и объявляли, какое наказание постигнет тех, кто откажется им повиноваться. Письменность была особым, элитарным достоянием специальных служителей (жрецов), которые расшифровывали и истолковывали священные тексты (а также их создавали). Когда священное слово буквально высечено в камне, оспаривать его нелегко — для этого были необходимы официальные исправленные версии, также высеченные в камне. Такие исправления позволяли реорганизовывать пантеон богов в соответствии с изменениями политической власти. Религиозная элита в союзе с правителями получила монополию на создание системы религиозных символов — основы мировоззрения, которому подчинялись все остальные системы общественных символов. Так складывалась симбиотическая связь между религиозной и политической властью, в которой религия подтверждала право правителя на власть, а правители узаконивали право религии подтверждать ее.
Иерархичность и расширение сферы светской власти получили дополнительную поддержку с возникновением новых религиозных представлений о нравственности. В анимистических культурах законы, которым подчинялось общество, проистекали из традиций, унаследованных от предков. За время долгого господства политеизма мораль все чаще искала опору в религии. Боги стали олицетворять абстрактные нравственные понятия: доброту, милосердие, справедливость, порядок, снисходительность, воздаяние и проч. Это положило начало формированию абстрактной системы морали, получившей наиболее полное развитие в главных религиях, существующих и поныне, благодаря чему они стали основой современной нравственности.
Становясь все более абстрактной, религия одновременно становилась более принципиальной. Разные принципы боролись за то, чтобы считаться главенствующими и сформировать иерархию ценностей, определив, например, чьи слова должны пользоваться наибольшим авторитетом или какие из богов самые справедливые и могущественные. Еще одним важным шагом к более высокому уровню абстракции стали поиски и осмысление некой высшей силы, стоящей за сонмом богов. В ранних мифах о сотворении мира некая (370:) потусторонняя сила, часто женская, приводила в движение все мироздание, но на этом ее влияние заканчивалось. По мере милитаризации общества появилась тенденция приписывать функцию сотворения всех богов единому могучему Богу-творцу, распределившему затем между ними полномочия и сферы влияния. На этом этапе пантеон политеизма приобрел структуру божественной иерархии власти, которая не случайно напоминает королевский двор с монархом во главе.
В течение тысячелетий и боги и богини обладали одинаково широким диапазоном полномочий и не дискриминировались по половому признаку. Жрицы часто бывали столь же всесильны, как и жрецы; нередко они стояли во главе храмов, посвященных божествам мужского пола. Однако по мере усиления и укрепления ранних государств все большее влияние приобретали боги мужского пола, а вместе с ними и мужчины — священники и писцы. Это иерархическое, централизующее движение внутри религии развивалось параллельно с расширением верховной власти и укреплением того, что теперь называют патриархатом. Частично эта тенденция выразилась в замене могущественных и независимых богинь новыми верховными богами мужского пола, которые подчинили себе женские божества и низвели их до роли своих супруг и наложниц. Такой переход к господству мужской силы привел к воцарению на Ближнем Востоке иудейского монотеистического Бога, олицетворяющего мужское начало и предполагающего исключительно мужское жречество.
В ранних анимистических культурах таинство деторождения, естественно, ценилось очень высоко и даже служило объектом поклонения, поскольку являлось необходимым условием выживания. Постепенно понятие жизненной силы и общий принцип воспроизводства абстрагировались от природных процессов и приобрели сакральное значение. В условиях раннего политеизма земледельческих культур плодородие было главным священным символом, определявшим благосостояние и процветание общины. Поскольку женская детородная функция и сексуальность в смысловом отношении ассоциировались с плодородием и плодовитостью, для этих древних религий культ женщины (богини) также был основным. Благодаря этому женщины обладали определенным статусом и пользовались уважение (независимо от их реальной власти), но по мере роста милитаризации все это стало сходить на нет. (371:)
Религия по сути своей консервативна, что объясняется боязнью оскорбить невидимые силы, а также эмоциональной привязанностью к ощущению, что тебя охраняют традиционные божества. Этот консерватизм (наряду с первоначальными абстракциями, рассматривавшими женщину как созидательницу жизни, кормилицу и средство воспламенения мужской чувственности) в достаточной степени объясняет, почему женские религиозные символы, в том числе и сами богини, сохраняли популярность, в то время как в реальной жизни женщины все больше утрачивали свое положение и власть. По мере милитаризации общества женщины становились все более зависимыми, пока в конце концов законы не низвели их до положения собственности мужчины. Попутно символы, обожествляющие мужскую иерархию, одержали окончательную победу в борьбе с более сексуально равноправными символами плодородия.
Движение к более высоким уровням абстракции можно особенно наглядно проследить на примере трансформации мифов о сотворении мира. Поначалу творение, включая и сотворение космоса, связывалось с женским началом, так как способность к творчеству буквально ассоциировалась с физическим актом деторождения и таинством появления новой жизни. Мужская роль в продолжении рода еще не была ясно осознана, если понималась вообще. И поскольку плодородие признавалось качественной принадлежностью женщины, нет ничего удивительного в том, что на Ближнем Востоке женские божества были главными персонажами ранних мифов о сотворении мира.
Когда понятие «творчество» абстрагировалось от физического процесса и обрело символическую самостоятельность, представление об акте творения коренным образом изменилось: мысленное созидание стало предшествовать физическому и главенствовать над ним. Это позволило рассматривать творение как осознанный контролируемый акт, превращая его из пассивного действия в активное. Такой важнейший сдвиг нашел свое отражение в библейской фразе: «В начале было Слово». Творческое начало обрело новое место в системе символов, превратившись из таинственной и неконтролируемой физической способности — деторождения — в умственную способность, более широкую и сознательно направленную. Теперь бог-творец мужского пола мог творить все — живое и неживое — посредством символов, просто руководствуясь своим желанием. (372:)
О том, как изменились символы творения, превратившись из женских (плодовитая женщина и земля, физически осуществляющие акт творения) в мужские, написано достаточно много. Обязательным условием такого изменения должно было стать хотя бы частичное понимание роли отцовства. Творческое начало ассоциировалось теперь с плугом, фаллосом, семенем, спермой и т.д., в то время как созидательная сила женщин перестала признаваться. Материнское чрево и земля низводятся до роли пассивного вместилища животворящего семени (спермы), которое теперь почитается единственным носителем жизненной силы, духом, требующим воплощения. Впоследствии выдающийся философ древности Аристотель столь убедительно изложил эту позицию, что она оказала огромное влияние на всю средневековую мысль. Можно привести множество примеров того, как этот сдвиг отразился в религиозной мифологии. Один из самых показательных — библейское описание того, как Ева была в буквальном смысле слова сотворена из мужчины (из ребра Адама) и стала второстепенным персонажем, помощницей мужчины. В Новом Завете Бог уже со всей определенностью называется «Отцом» и выступает в роли творца всего сущего.
Абстрагирование творческого начала от физического использовалось не только для того, чтобы принизить роль женщины, но и для того, чтобы умалить значение тела, чувственности и самой природы. Человеческая сущность, в том числе и жизненная сила, абстрагировались от человека— животного, а затем превратились в феномен высшего порядка (душу). Чувственное влечение и сам половой акт (который, бесспорно, остается проявлением животной природы) стали препятствием для духовной реализации. Так родилось представление о женщине как об искусительнице, послужившей причиной «грехопадения» мужчины.
Отделение творческого начала от природы и чувственности и превращение его в абстрактный символ сопровождались разделением на священное и мирское, результатом чего явилось абстрагирование духа от природы. Конечно, само понятие природы — это абстракция, существующая только в противопоставлении культуре, которая сама является такой же абстракцией. Урбанизация углубила противоречие между понятиями «культура» и «природа», которое чрезвычайно усилилось в результате отрыва духа от природы. Мужчины стали ассоциироваться с духовностью и культурой, а (373:) женщины — с более низкой материальной, биологической и природной сферой. Этот новый метафизический раскол достиг крайнего проявления в иудейском монотеизме и был увековечен в христианстве и исламе. В христианской Троице уже и вовсе не остается места для женщины. Средневековые христиане вели дебаты относительно того, есть ли у женщины душа, и даже в наше время некоторые мусульманские секты утверждают, что женщины не имеют души и никогда не смогут попасть в рай.
Несмотря на то, что политеизм подчеркивал различие между людьми и богами, естественным и сверхъестественным, по-прежнему считалось, что боги обитают в природе. Предполагалось, что они не только непосредственно воздействуют на природу, но и являются ее фактическим порождением. Боги воспринимались как некая высшая форма жизни — обособленная, но не оторванная от жизни земной. Они могли плодиться, вступать в брак, страдать от ран и иногда даже умирать. Считалось, что боги постоянно вмешиваются и в природу, и в человеческую жизнь, но при этом демонстрируют не только свою силу, но и некоторую степень зависимости от людей. В то время конфликт между духовным и мирским еще не стал абсолютным.
Способность абстрагироваться — одно из необходимых условий понимания общего в конкретных проявлениях. В этом, по сути, и заключается одно из значений термина «понимание». Основная функция религии состоит в том, чтобы объяснить неизвестное и помочь с ним справиться. Когда благодаря использованию абстракции человек стал лучше понимать природу, религии пришлось стать еще более абстрактной, дабы сохранить свое господство над миром природы. Чем лучше мы понимаем природу, скажем, грома или солнечного света, тем труднее нам поверить в существование бога грома или солнца и тем меньше мы в нем нуждаемся.
Для религии последним средством сохранения власти стало разделение космоса на две категории — естественное и сверхъестественное, что стало возможно благодаря вычленению священного из повседневной жизни. (Это не значит, что такое решение было запланировано сознательно.) Когда религиозные представления абстрагированы от действительности, их легче сохранять в неприкосновенности. Чем выше уровень абстракции, тем дальше отстоят эти принципы от конкретных событий повседневности и тем лучше защищены от посягательств на их якобы безупречную природу. Когда (374:) раскол между духовным и материальным (следовательно, между религией и природой) становится абсолютным, любой брошенный религии вызов всегда можно парировать простым заявлением, что «священное» недоступно сугубо мирскому пониманию. По мере того как характеристики священного становились все более абстрактными, увеличивался и разрыв между божеством и людьми. Его крайним выражением стала монотеистическая концепция единого всемогущего Бога, сделавшая разрыв между божественным и мирским, между Всевышним и его творением абсолютным.