Георгий Осипович Осипов
Что там, за линией фронта?
Что там, за линией фронта?
ОБ АВТОРЕ
Фото 1943 г.
В течение ряда лет писатель Георгий Осипов ведет поиск неизвестных героев Великой Отечественной войны, главным образом тех, кто сражался за линией фронта в глухом вражеском тылу, чьи имена долго хранились в тайне. С некоторыми из них судьба свела его в первые дни военного лихолетья, когда он, тогда молодой журналист «Комсомольской правды», по решению ЦК ВЛКСМ был мобилизован на службу в советскую разведку. Одних из однополчан – персонажей его книги сохранила изменчивая фронтовая судьба, другие пали смертью храбрых, как безымянные герои незримого фронта.
Тернист творческий путь писателя‑документалиста. Специальные архивные разыскания, нелегкий поиск участников и свидетелей тех тревожных и героических событий требуют огромного напряжения моральных и физических сил. Зато каждый его поиск открывает новые, доселе неизвестные имена патриотов, сражавшихся за линией фронтов и нередко ценой собственной жизни приближавших нашу победу.
Георгий Осипов прошел большую жизненную школу: юнга на судах Черноморского пароходства, рабочий судостроительного завода, комсомольский помполит политотдела МТС, корреспондент и обозреватель центральных газет. Уже 35 лет он сотрудничает в «Известиях». Его литературные пути‑дороги прошли через всю страну, пересекли границы многих зарубежных государств. Его перу в равной степени доступны внутренняя и зарубежная тематика, разносторонность жанров: героический очерк и документальная повесть, острый фельетон и хлесткий памфлет, киносценарий и контрпропагандистская статья.
В разные годы вышли в свет его книги: «Пламя гнева», «Свежий ветер», «Город в море», «В дальней разведке», «Товарищ Т.», сатирические сборники «Вверх ногами», «Без пяти двенадцать», «Сто женщин и один мужчина», «Конец «Кобры», «Тень Лоуренса» и другие.
Настоящая книга состоит из трех частей. Первая и вторая посвящены героям незримого фронта, третья – людям, совершившим подвиг в разное время и в разных сложных жизненных ситуациях.
Произведения писателя всегда отличают глубокое знание предмета, конкретность, ясность и простота изложения. Он стремится раскрыть еще неизвестные страницы минувшей войны, рассказать о необыкновенных судьбах.
В приветствии писателю по случаю его юбилея Секретариат правления Союза писателей СССР отмечал:
«…Ваши книги и очерки о рабочем классе, героях революции и гражданской войны, сатирические произведения известны широкому кругу читателей. Ваши международные памфлеты и фельетоны, публикуемые в советской и зарубежной прогрессивной прессе, разоблачают наших идеологических противников, врагов международной разрядки. Предпринятый Вами в последние годы поиск неизвестных героев Великой Отечественной войны играет немалую роль в патриотическом воспитании молодежи».
Литературная и общественная деятельность писателя, его вклад в военно‑патриотическое воспитание молодежи отмечены почетными наградами ЦК ВЛКСМ, Советского комитета ветеранов войны, Союза писателей, Союза кинематографистов и КГБ СССР.
Иван Стаднюк
У САМОГО ЛОГОВА
…Родина‑мать, жизнь кладем за тебя! Цвети, родная наша!
Павел Незымаев.
7 ноября 1942 года.
ДОНЕСЕНИЕ ИЗ СОРОК ВТОРОГО
Накануне 35‑летия Победы у меня дома раздался телефонный звонок, и я услышал знакомый голос:
– С наступающим праздником, дружище! Приходи вечерком. Вспомним лихие военные годы, боевых друзей, сражавшихся за линией фронта. Тех, кто жив и кто остался там навсегда. Заодно покажу любопытный документ. Только сейчас извлек из архива.
Этот голос нельзя было не узнать. Говорил мой соратник, бывший боевой комсорг нашей части специального назначения Анатолий Торицин. С ним свела нас судьба в трагическую осень 1941 года, когда враг осадил столицу, тщетно надеясь поставить победную точку в блицкриге. После разгрома фашистов под Москвой Торицин был переведен в Центральный штаб партизанского движения при Ставке Верховного Главнокомандования.
Именно сюда стекались сведения о боевых действиях партизанских отрядов, диверсионно‑подрывных групп и подпольных организаций в тылу врага. Там, где не было радиосвязи, их доставляли из‑за линии фронта связники‑спецкурьеры, пилоты, летавшие в партизанские края. Иные донесения, посланные с оказией, проходили длинный кружной путь, прежде чем попасть в Москву.
После расшифровки они докладывались Ставке Верховного Главнокомандования или непосредственно в штабы фронтов. Некоторые из них с изъятием подлинных имен вожаков подполья и партизанских командиров передавались для опубликования в Советское информбюро. Вся информация о молодых патриотах подполья на оккупированной территории концентрировалась и обобщалась в ЦК ВЛКСМ и Центральном штабе партизанского движения.
Нелегко было работникам Центрального штаба, руководимого Климентом Ефремовичем Ворошиловым и Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко, пробиться в глубокие тылы противника, чтобы совместно с подпольными обкомами, окружкомами и райкомами партии поднимать народ на смертельную борьбу с ненавистными захватчиками. Однако ни вражьи кордоны, ни засады абвера, гестапо, полевой полиции не в силах были сорвать живую связь Центра с партизанскими отрядами и партийно‑комсомольским подпольем. Лесные дали Смоленщины, Брянщины, Орловщины, Белоруссии, села, станицы и хутора Украины и Северного Кавказа, молдавские Кодры, болотные топи Прибалтики и северо‑запада России, катакомбы Одессы и Крыма – таковы были маршруты оперативных работников Центрального штаба в тылу противника.
Разумеется, я был рад вновь встретиться с товарищем боевой комсомольской юности, с человеком, посвященным во многие тайны минувшей войны.
– Знаешь ли ты что‑либо о докторе Незымаеве? – неожиданно спросил Торицин, едва я переступил порог его квартиры.
Я ответил, что имя это слышу впервые.
– Впрочем, я так и думал. Имя Павла Гавриловича Незымаева известно разве только на Брянщине. И то, к сожалению, не всем. Надо, чтобы о подвиге этого выдающегося человека и патриота узнала вся страна. «Кто вы, доктор Незымаев?» – этот вопрос не раз задавали ему и друзья, и враги. Но никто до поры до времени не знал, кому служит этот загадочный человек – вермахту и оккупационным властям или своей Родине и советским людям. Для начала, – добавил Торицин, – прочти этот документ.
Анатолий Васильевич достал из папки две с половиной странички, уже пожелтевшие от времени.
Я углубился в чтение. Донесение из Брянских лесов в Центр гласило, что в рабочем поселке Комаричи действует тайная организация, которая руководит сопротивлением «новому порядку»; она распространяет листовки, совершает диверсии, держит в страхе гитлеровских наймитов из местного «самоуправления», укрывает раненых советских воинов и имеет хорошо налаженную связь с партизанами.
Далее в донесении утверждалось, что подпольная молодежная организация, возглавляемая главным врачом Комаричской райбольницы П. Г. Незымаевым, свою антифашистскую деятельность контактирует с офицерами… карательной полицейской бригады. Назывались имена некоторых из них.
Антифашисты и каратели в «одной упряжке»? Это не укладывалось в сознании, требовало тщательной расшифровки сообщения из опаленного войной 1942 года.
– Брянский лес таит в себе еще немало неразгаданных историками и писателями тайн, – сказал на прощанье Анатолий Васильевич. – Советую съездить на берега Десны, Навли, Неруссы и Болвы, разыскать оставшихся в живых партизан и подпольщиков, чтобы с их помощью восстановить еще неизвестные эпизоды смертельной схватки с врагом на брянской земле…
Я послал запрос в партархив Брянского обкома КПСС, Комаричский райком партии, перечитал сотни страниц опубликованных и неопубликованных трудов о брянских подпольщиках и партизанах, свидетельства очевидцев.
Да, все так. Комаричская больница в 1941–1942 годах была центром комсомольского подполья, его боевым штабом и явочной квартирой. Именно там, в подвальной кладовой, у завхоза Александра Ильича Енюкова, Незымаев встречался с единомышленниками, разрабатывал с ними и некоторыми чинами полиции планы подрывной работы и акты возмездия против германских властей.
Документы убеждали, звали к дальнейшим поискам. Я решил идти по следам архивов, выехать на места, чтобы разыскать тех участников подполья, которых сохранила судьба, родных павших, живых свидетелей героической эпопеи. Так сложился документальный рассказ о докторе Незымаеве и незымаевцах, приоткрылась еще одна неизвестная страница героической борьбы комсомола в логове врага.
…Ранняя осень 1941 года. Гитлеровцы в Смоленске, Брянске, Орле, под Ленинградом и Тулой. Их танковая армада неумолимо движется к Москве. И вот они здесь, в поселке, затерянном среди могучих лесов и непроходимых дорог. А как ясно и просто все было еще вчера!
Он помнил себя учеником начальной школы в веселом и уютном селе Радогощь, раскинувшемся на опушке леса. Любимые учителя, сердечные и озорные друзья‑одноклассники. Книги. Экзамены. Походы в леса, рыбалка у тихой речки, вылазки в ночное. Чтобы дети могли продолжить образование хотя бы в семилетке, Незымаевы в середине двадцатых годов перебрались в райцентр Комаричи, прихватив с собой нехитрый скарб и домашнюю скотину. Купили небольшой деревянный дом на Привокзальной улице близ станции. Первым закончил железнодорожную неполную среднюю школу старший сын Павел.
В дружной семье Незымаевых – пятеро детей: сестра и четыре брата. Отец Гавриил Иванович, красногвардеец, а в мирные годы скромный счетовод райпо, экономил во всем, добиваясь, чтобы в его семье хоть один из сыновей получил высшее образование. Мать Анна Ивановна мечтала о том, чтобы сын стал доктором. Не было предела их радости, когда Павел в самый канун войны сообщил телеграммой из Смоленска, что сдает последние экзамены и приедет домой с дипломом врача. Радовались и односельчане. Это был «свой» доктор, здешний уроженец.
Радогощь, Комаричи, Смоленск… Это были трудные, но мирные и по‑юношески безмятежные годы. Ни нужда, ни постоянные нехватки одежды и питания не делали незымаевских детей униженными. В семье всегда присутствовали большие и малые праздники. Отелилась корова – радость! Отец привез из Брянска книжки, игрушки, сладости – ликование! Делились гостинцами с соседскими детьми, с сиротами. Изба Незымаевых в Радогощи, а потом и дом в Комаричах собирали мальчишек и девчонок со всех окрестных улиц. По воскресным дням отец играл на гармони, вспоминал яркие эпизоды из гражданской войны, когда он служил в Красной гвардии и народной милиции. Гавриил Иванович любил шутки, розыгрыши, заставлял детей декламировать стихи, пел с ними «Стеньку Разина», «Дубинушку», «Орленка». А когда школьники надели красные галстуки, из окон дома вырывалась на улицу задорная пионерская «Взвейтесь кострами, синие ночи»…
Мать Анна Ивановна вызывала уважение и признательность своей всепокоряющей добротой и трудолюбием, а когда нужно, и строгостью, умением найти ключ к сердцам своих и чужих детей. Оставалось только удивляться, как в семье из семи человек, где только отец получал зарплату, все были накормлены и одеты. Чужая боль была и ее болью. Нередко занимая у родственников куль муки или мешок картошки, она делилась с теми, кого постигла беда: болезнь или смерть близких, пожар или падеж скотины.
Цену хлеба в семье знал каждый. Сначала Павел, а затем остальные дети с раннего возраста приучались к работе на колхозном поле, уходу за животными, ходили на заготовку сена и дров, снимали урожай в саду и огороде, собирали лекарственные травы. Жизнь сельского района с его успехами или неудачами близко принималась всеми членами семьи. В доме, несмотря на скудость средств, выписывались любимая всеми «Крестьянская газета», пионерская «Дружные ребята», журналы «Колхозник» и «Вокруг света». Никто не чувствовал себя отрешенным от судеб страны, вступившей в первые пятилетки, от событий в мире.
Частыми гостями Незымаевых были директор школы Борис Иванович Шевцов, молоденькие учительницы Татьяна Сергеевна Артемова и Мария Павловна Гудкова. Именно они привили Павлику любовь к книгам и живой природе, научили сострадать больным и слабым.
В поселке сложилась своя интеллигенция: учителя, агрономы, врачи, инженеры. В далекой глубинке, где не везде были радио, кино и электрический свет, люди много читали, чутко следили за биением пульса жизни огромной страны.
Нередко Павел, если его не отправляли спать, прислушивался к вечерним беседам отца с директором школы. У них допоздна не умолкали разговоры о злодейском убийстве Сакко и Ванцетти, бесчинствах фашистских молодчиков Муссолини, напавших на беззащитную Эфиопию, о волнениях в Китае, о «крестовом походе» против СССР, который грозил развернуть Чемберлен, и о многом другом. Иностранные имена и названия были не всегда понятны и даже загадочны для Павла, но он старался найти им объяснение в газетах, журналах, книгах.
Позже он будет не раз возвращаться к воспоминаниям юности, когда впервые услышал малопонятное слово «фашист».
Придет время, когда он увидит фашизм воочию в родном поселке: облавы, грабежи, расстрелы и виселицы, столкнется со зверьми в человеческом облике, пытавшимися огнем и мечом вытравить из сознания земляков все исконно русское, советское.
Студенческие годы провел он в Смоленске, в славном своими традициями медицинском институте. Его, комсомольского секретаря, перед выпуском приняли кандидатом в члены партии. Интересные были годы – шумные студенческие вечера, скромные свадьбы в общежитии, военно‑спортивные игры и походы, прыжки с парашютом.
Еще обучаясь на рабфаке, а потом в институте, Павел увлекался историей. Этому способствовали не только книги, лекции, посещение музеев, но и само пребывание в городе русской доблести на живописных холмах у Днепра. Легендарная смоленская крепостная стена с гордыми силуэтами сторожевых башен, сооруженная во времена Бориса Годунова, представала как щит государства Российского на западных рубежах. Каждый памятник, каждый камень Смоленска взывали к героическому подвигу, напоминали о кровавых битвах с иноземными захватчиками. Незымаев хорошо знал многие эпизоды из Грюнвальдской битвы 1410 года, когда польско‑литовско‑русская армия разгромила войска Тевтонского ордена, а смоленские полки в конечном счете решили исход сражения и помогли отстоять независимость поляков и литовцев. Особенно волновали его рассказы о событиях 1812 года, связанные с нашествием на Смоленск двухсоттысячной армии Наполеона. В боях с отрядами Скалона, Раевского, Дохтурова и других русских военачальников французы оставили у стен горящего и разграбленного города тысячи трупов, были нещадно биты и потрепаны перед решающим сражением на Бородинском поле. Летом 1812 года Наполеон привел из Европы 610 тысяч человек, а поздней осенью на обратном пути из Москвы в Смоленск вошло около 40 тысяч оборванных, голодных и замерзших французов. Здесь им был отрезан последний путь к отступлению.
В свой дневник рабфаковец Незымаев еще в 1934 году занес знаменитые слова фельдмаршала М. И. Кутузова, обращенные в августе 1812 года к защитникам Смоленска:
«Достойные смоленские жители, любезные соотечественники! С живейшим восторгом извещаюсь я отовсюду о беспримерных опытах в верности и преданности вашей к любезнейшему Отечеству. В самых лютейших бедствиях своих показываете вы непоколебимость своего духа… Враг мог разрушить стены ваши, обратить в развалины и пепел имущество, наложить на вас тяжелые оковы, но не мог и не возможет победить и покорить сердец ваших. Таковы Россияне…»
В семье с интересом слушали рассказы Павла о славном смоленском воеводе М. Б. Шеине, поднявшем народ на оборону Смоленска от интервентов, о смолянах‑декабристах – Якушкине, Каховском. Смоляне гордятся тем, что их город дал Родине великого композитора Михаила Глинку и поэта‑декабриста Федора Глинку, адмирала П. С. Нахимова, прославленного путешественника Н. М. Пржевальского, одного из первых русских летчиков М. Н. Ефимова, многих выдающихся военачальников, ученых и писателей.
Там родина Н. В. Крыленко, назначенного В. И. Лениным 9 ноября 1917 года Верховным главнокомандующим, и маршала М. Н. Тухачевского. Смоляне‑поэты Михаил Исаковский, Александр Твардовский, Николай Рыленков были частыми гостями в вузах города. И каждый из них оставил свой след в сердце Павла Незымаева.
В одном из писем к матери Павел писал:
«Радость встреч с интересными людьми, гордость за успехи страны, за наших стахановцев, летчиков и полярников, комсомольское братство затмевают трудности студенческого бытия (ночная разгрузка вагонов, работа санитаром, покраска крыш домовладельцам и другие заботы о заработке во внеучебные часы). Все свои «доходы», в том числе стипендию, денежные переводы и посылки от родных, вносим в общий котел. Сами убираем общежитие, стираем. Даже волосы стрижем друг другу, чтобы сократить текущие расходы; студенческий коллектив – это сила. Одним словом, живем – не тужим».
Павел огорчился, когда узнал, что родители, стараясь помочь сыну, продали корову.
Настало время выводить в люди и младших сыновей. Михаил устроился рабочим котельной в Брянске и намеревался поступить в военно‑авиационное техническое училище. Средний брат, Акиндин, уехал к родственникам на завод в Мариуполь. Младший – Владимир после окончания девятого класса отправился в железнодорожные мастерские в Витебск, чтобы получить профессию и затем продолжить учебу в военном училище. Всех их надо было перед отъездом одеть и обуть. Невестой стала и сестра Павла Надежда.
Обстановка в мире все больше накалялась. Набирал силу фашизм в Германии. Милитаристская Япония провоцировала конфликты на границах Советского Союза. В Испании франкисты подняли фашистский мятеж.
В письме к сестре Павел писал:
«…Трудности учебы, практику в пораженных инфекционными заболеваниями отдельных селах Смоленской и Тамбовской областей преодолеваем сравнительно легко. Быт тоже налаживается. Купил новые брюки, ботинки с калошами, сорочку. Одно волнует – гражданская война в Испании. Всюду об этом только и говорят. К нам привезли группу испанских детей – сирот. От смоленских медиков уже поступают заявления с просьбой направить их в интернациональные бригады, но отбирают единицы, и только хирургов со знанием иностранных языков. Как комсорг курса, я предложил отчислять часть стипендий и заработков студентов и преподавателей в фонд помощи республиканской Испании. Фашизм – это страшно! Некоторые студенты решили засесть за испанский язык. Я упорно занялся немецким, его мне одолеть легче. Как‑никак получал в школе за него пятерки…»
В осенние ночи первого года вражеской оккупации перед Павлом, словно на киноленте, возникали картины детства и юности. Хотелось вспоминать только хорошее, светлое. Но куда денешься от мрака неизвестности, от этих грязно‑зеленых мундиров, от сверлящих глаз предателей‑полицаев, слез матерей, жен и невест, уже потерявших родных и близких? Война разметала и семью Незымаевых. На разных фронтах сражались братья – Акиндин, Владимир, Михаил. Не было вестей ни от них, ни от любимой девушки Лели, эвакуированной в самый последний момент. Она уговаривала Павла уехать на восток или вдвоем идти к партизанам. Разлука была печальной, тяжкой для обоих.
Незымаев был студентом «огненного выпуска». Смоленск уже пылал, когда в сквере, у полуразрушенного и горящего здания мединститута, его ректор Василий Абрамович Батанов выдавал выпускникам 1941 года временные удостоверения. Павел был среди тех, кого горвоенкомат не успел направить в действующую армию. В ожидании мобилизации они сооружали на улицах и площадях баррикады, устанавливали надолбы, валили лес в пригородах, чтобы танки не прошли. Ночью укрывались от бомбежек и артобстрела в проемах крепостных стен, в наспех вырытых щелях и даже в старинных кладбищенских склепах.
Время исчислялось часами. Танковые клинья врага уже нацелились на Ярцево и Ельню, сжимая кольцо окружения вокруг Смоленска. 16‑я армия генерала М. Ф. Лукина самоотверженно отражала атаки. Фашисты потеряли в этих боях почти четверть состава группы армии «Центр» – 250 тысяч солдат и офицеров. Но чтобы двинуться на Москву, Гитлер должен был переступить Смоленск, не считаясь ни с какими потерями. Об этих потерях вермахта его фельдмаршалы и генералы будут сокрушаться позже, в декабре, когда под Москвой их армии покатятся вспять.
15 июля 1941 года с трех направлений в Смоленск ворвались фашисты. Бои шли за каждую улицу и каждый дом. Вместе с воинами храбро сражалась ополченческая дивизия полковника П. Ф. Малышева.
Учитывая критическое положение, по приказу командования были взорваны мосты через Днепр. Для отхода осталась единственная Соловьева переправа.
Вместе с арьергардными частями Красной Армии и беженцами уходили за Днепр и выпускники‑медики. Накануне им выдали малокалиберные винтовки и учебные пистолеты, противогазы и санитарные пакеты, взятые со склада военной кафедры. Соловьева переправа, где в ходе боев полегли отборные части противника, стала сущим адом. Над мирными беженцами на бреющем полете нависали тучи «юнкерсов» и «хейнкелей». Они расстреливали женщин, стариков и детей. Выпускники мединститута чем могли помогали раненым. Не хватало медикаментов, перевязочных средств, транспорта. За рекой горели леса и посевы. Черный дым окутывал поля и дороги отступления.
Павел еще при распределении получил назначение в райбольницу в родной поселок Комаричи и держал путь к линии Брянск – Киев. Его близкий товарищ и сокурсник Борис Аронов вел небольшую группу в город Стародуб, где должен был возглавить санитарную службу ПВО. В армейские части влились парторг их потока Дмитрий Янчевский, выпускники Григорий Иванов, Павел Буденков, Степан Сергеенков, Корней Чижиков, Исаак Фрадкин, Леонид Пастухов, Сергей Глебов, Николай Сенькин… К партизанам в леса подались Николай Мешков, Александр Кузьминский и еще несколько молодых медиков[1].
Из воспоминаний Корнея Степановича Чижикова, заместителя главного врача санатория «Нагорное» Калужской области.
– С Павлом Гавриловичем Незымаевым мы сблизились в период летних каникул 1938 года, когда работали на ликвидации эпидемии в Кондольском районе Тамбовской (ныне Пензенской) области. В том году область поразила засуха: пересохли реки, водоемы, засохли травы, плодовые деревья, погибал урожай. Все это способствовало вспышке брюшного тифа и дизентерии. Еще в облздраве нам сказали: «Работа будет не из легких. Надо во что бы то ни стало приостановить распространение инфекционных заболеваний, особенно среди детей». Первое, что мы сделали, объехали ряд сел и деревень и вместе с председателями сельских Советов, колхозов и директорами совхозов составили предварительный план работы. Я впал в панику от большого числа больных, но Павел был хладнокровен и неутомим. Из района нам прислали противоинфекционные средства, медикаменты.
Колодцы заполнялись только по утрам, и люди торопились запастись водой. В каждом населенном пункте мы собирали народ и объясняли опасность употребления некипяченой воды, учили людей обработке овощей и фруктов. Часто приходилось работать и по ночам, так как жара была невыносимой.
Из‑за нехватки мест в больницах мы обслуживали больных на дому, переходя из одного населенного пункта в другой, делали инъекции и выдавали лекарства. К этому делу привлекли фельдшеров медпунктов и школьников старших классов. Два месяца мы не знали отдыха и покоя, зато наметился серьезный перелом. Повторные обходы каждого дома в близких деревнях и отдаленных населенных пунктах, уроки гигиены и неустанная санитарная обработка привели к тому, что в районе не было ни одного смертного исхода.
Однажды я сгоряча сказал Павлу: «Хороши каникулы, еле ноги тянем, а впереди зачеты, экзамены, ремонт общежитий». Павел с укоризной ответил: «В наше время нытье – дурной советчик. В мире идет проба сил. Ось Рим – Берлин – Токио не миф. Свидетельство этому фашистский разгул, война в Испании, кровавые бои у озера Хасан. Если бы туда брали студентов, я стал бы добровольцем. Как хотелось подражать летчику Анатолию Серову, который в единоборстве со многими фашистскими самолетами выходил победителем. Но мы – будущие военные врачи, и наш долг – готовить себя к более тяжким испытаниям, скорее всего на полях сражений. А сейчас – снова за учебу. Наука – не прорубь, если окунулся, не кричи, что холодно…»
Время нашего пребывания в Кондольском районе подходило к концу. В клубе, заполненном до отказа, Павел организовал концерт сельской самодеятельности и исполнил роль конферансье. Его встретили дружными аплодисментами – теперь каждая колхозная семья знала самоотверженного студента‑медика, победителя эпидемии.
В конце августа мы выехали в Тамбовский облздрав и тут же отправились домой. Поезд к Смоленску подходил, когда день клонился к закату. В воздухе пахло озоном, только что прошел летний дождик. На перроне нас встретила любимая девушка Павла. Чувствовалось, каким счастьем были наполнены их сердца, еще не предвещавшие беды и горькой разлуки…
Из письма Ивана Дмитриевича Скалкина, хирурга, председателя врачебно‑экспертной комиссии в Навле.
«…Ушли безвозвратно годы. Забылись многие эпизоды студенческой и военной юности, но облик Павла Незымаева и поныне не померк в памяти. В нем сочетались, казалось бы, противоположные черты: твердость характера, суровая принципиальность и редкая доброта, щедрость души, готовность отдать всего себя общему делу.
Павел и внешне был красив. Выше среднего роста, синеглазый и златокудрый, подтянутый, общительный, он был любимцем студентов. Ему претила всякая рисовка, чувство превосходства над другими. Незымаев не терпел хамства, пошлости, особенно в отношении женщин.
Избранный комсоргом курса, где насчитывалось 400 учащихся, он требовал честного отношения к учебе и общественным поручениям. Его трудолюбие, точность и обязательность служили примером. Кто знает, на какие высоты науки вознес бы талант этого незаурядного человека, если б не внезапная война…»
Из письма Григория Ивановича Иванова из Риги, полковника медицинской службы.
«…Пять лет я был сокурсником Павла Незымаева в одной группе. Порой обитали в одной комнате общежития, где стояло восемь коек. Жили по‑спартански, как солдаты. Контингент студентов был совсем иной, чем в наши дни. В вуз пришли рабочие от станка, трактористы, текстильщики, машинисты, медсестры, санитары. Большинство из нас – рабфаковцы или окончившие подготовительное отделение. Науку брали буквально приступом, не пропускали ни одной лекции, а вечера проводили за учебниками и конспектами. Бывали дни, когда в читальном зале библиотеки яблоку негде было упасть.
Павел был из этого героического поколения. Я бы сказал, одним из представителей той молодежи тридцатых и сороковых годов, которая, претерпев трудности и невзгоды, закалилась, выстояла и пришла вместе со всем народом к победе в Великой Отечественной войне».
Из рассказа бывшего фронтового врача, хирурга из Тулы, Бориса Моисеевича Аронова.
«Август 1936 года. Смоленский государственный медицинский институт. Аудитории главного корпуса в бывшем здании Дворянского собрания полны и громогласны. Толпы у списков принятых и непринятых. Сдают вступительные экзамены юноши и девушки, в основном из Смоленска, Брянска, Ярцева, Сухиничей, Дорогобужа, Рославля, Клинцов, Стародуба, Комаричей. Реже встречались юноши и девушки из Белоруссии, с Украины и из Закавказья. В числе принятых чаще всего рабочие и крестьянские ребята, выделяющиеся своей самостоятельностью, практичностью, жизненным опытом. Среди них железнодорожник Павел Незымаев, скромный, молчаливый, но полный достоинства.
За пять лет мы, студенты, сблизились, хорошо узнали друг друга. Павла все эти годы отличали изумительная простота, искренность и порядочность. Порядочность во всем – учебе, общественной работе, в отношении к людям. Независимо от их характеров и особенностей. Вероятно, именно поэтому мы неоднократно избирали его комсоргом, а в выпускной год – парторгом курса. Порядочность, самообладание, чувство долга сопутствовали ему и потом в самых невероятных испытаниях за линией фронта».
…Вернемся, однако, к тревожным событиям лета сорок первого года. Сразу по возвращении в Комаричи молодого врача‑коммуниста назначили главным врачом районной больницы. Случаю было угодно, чтобы студенческие друзья Павел Незымаев и Борис Аронов встретились и расстались навсегда именно в Комаричах. Это было 14 августа. Фашисты приближались к городу Стародубу, где формировались батальоны резервистов и добровольцев. Пришлось срочно передислоцировать их в Трубчевск, а затем двигаться через Комаричи – Льгов. Эта железнодорожная магистраль подвергалась ожесточенным бомбардировкам.
На железнодорожном узле скопилось большое количество людей и подвижного состава. Незымаев прибыл со своим персоналом на станцию Комаричи. В зареве пожаров и взрывов, в суете эвакуации он неожиданно лицом к лицу столкнулся с Борисом Ароновым. Медики, сопровождавшие военные команды из Стародуба, тщетно взывали к военному коменданту и станционному начальству, требуя срочной посадки в вагоны и отправки эшелона. Работая еще до поступления в институт в депо Комаричи, Павел знал всех местных железнодорожников, дружил со многими из них еще со школьной скамьи. Его энергия и напористость, распорядительность и организованность увлекли работников станции. Никто не покинул свой пост. Измученные и издерганные, они сделали все возможное и невозможное, чтобы сохранить, погрузить и отправить под огнем в сторону Воронежа 1300 резервистов и добровольцев из Стародуба с их конским составом и снаряжением.
…Прощально махал пилоткой со ступенек последнего вагона Борис Аронов. А Павел в обожженной одежде, с воспаленными от бессонницы и едкой гари глазами одиноко стоял на перроне и улыбался.
Пройдет несколько дней, и Незымаев будет казнить себя за то, что не проявил твердость у райвоенкома, не добился отправки в действующую армию. Тогда, в начале войны, он, как и другие выпускники, имевшие звание военврача, считал, что его место на фронте.
– Не могу, Павел Гаврилович, не имею права, – стоял на своем военком. – На станции застряли десятки эшелонов с ранеными, их постоянно бомбят фашисты. Потери огромные. Врачей не хватает. Часть раненых переправим в твою больницу. Да и райком партии имеет на тебя особые виды. Какие? Сказать не могу, не в курсе.
Грохот войны вплотную приближался к Комаричам. Со стороны Радогощи слышен был лязг гусениц танков и рев моторов, всюду рвались снаряды и авиабомбы. По дорогам тянулись подводы беженцев, стада коров и овец. Уже было известно, что танковые армады Гудериана, тесня и окружая измотанные и поредевшие в оборонительных боях отдельные части войск Брянского и Юго‑Западного фронтов, замыкали кольцо, чтобы высвободить группу армий «Центр» для молниеносного удара на Москву.
– Нельзя, товарищ Незымаев, оставить население без врачебной помощи, – сказал секретарь райкома. – Одни уйдут с последним маршрутом на фронт, другие – в леса, третьим выпадет партийный долг оставаться на месте, ждать сигнала. Впрочем, от услуг хорошего врача, к тому же знающего немецкий, и оккупанты не откажутся, – со смыслом добавил секретарь райкома и внимательно посмотрел на Незымаева.
КТО ЕСТЬ КТО?
– О, герр доктор отлично говорит по‑немецки! Позвольте спросить, где вы изучали язык фатерланда – в Гейдельберге, Мюнхене? – не то с издевкой, не то серьезно спросил офицер. – Может быть, герр медик из семьи фольксдойч – русских немцев? – Офицеру явно импонировала внешность врача – светло‑русые кудри, золотистая бородка, синие спокойные глаза, аккуратность в одежде, строгая подтянутость.
– Немецкий язык, господин офицер, я полюбил с детства, – с достоинством ответил Павел. – Нашей школьной учительницей была фрау Марта Людвиговна Вернер, уроженка Южной Германии. В медицинском институте у меня были друзья немцы, которые учились со мной на одном курсе. Вам, разумеется, известно, что издавна на российских и украинских землях селилось много немцев‑колонистов. Они пользовались привилегиями у русских царей, особенно у супруги последнего российского императора Алисы Гессенской‑Дармштадтской. Немало немцев жило в Советском Союзе.
– О, майн либер доктор, благодарю вас за экскурс в русскую историю, – ухмыляясь, ответил немец.
Эта встреча как бы предопределила положение и авторитет Незымаева у оккупационных властей. Довольно скоро его назначили главным врачом окружной больницы.
Вторая встреча Незымаева с доктором Гербертом Бруннером произошла, когда он инспектировал Комаричскую больницу. Чистота комнат приемного покоя и врачебных кабинетов, безукоризненная свежесть халатов медперсонала произвели на него хорошее впечатление. Павел знал, что страх оккупационного командования перед инфекционными заболеваниями был равен, пожалуй, только страху перед партизанами. Зайдя в кабинет главного врача, немецкий медик охотно опрокинул предложенный Павлом фужер разведенного спирта, заел его салом и хрустящим соленым огурцом. Крякнув от удовольствия, неожиданно перешел на русский.
– Ваша любовь, герр Пауль, к гигиене и порядку есть чисто германская черта. От нас, военных лекарей, фюрер требует поддерживать здоровье и арийский дух вермахта. Моя служебная карьера и награды зависят от здоровья наших солдат и офицеров. Не должно быть тифа, дизентерии, чахотки, оспы. Наша обязанность – полная изоляция немцев от больных мадьяр, румын, итальянцев. Ферштейн?
– О да, господин офицер! Это очень разумно, – поддержал Бруннера Павел Гаврилович. – Кстати, не удержусь от комплимента. Вы прекрасно владеете русским языком. Это облегчит общение с господами из местного самоуправления и русским медицинским персоналом.
– Еще бы, – самодовольно ответил немец. – Мой отец владел фермой и небольшой колбасной лавкой в деревне Люсдорф под Одессой. Я имел шанс учиться в русской гимназии, но в девятнадцатом году мы были разорены и пришлось уехать вместе с германской армией в фатерланд. Наш род – чистокровные баварцы.
– Так вы, герр Бруннер, вероятно, имели честь видеть самого фюрера в Мюнхене?! – воскликнул Незымаев.
– А вы, майн либер Пауль, знаете нашу новую и старую историю, как магистр наук, – комплиментом на комплимент ответил Бруннер. – Хорошо, очень хорошо! Зеер гут!
– У меня идея, – доверительно сказал Павел, – я берусь с помощью ваших медиков создать изолированный стационар для господ немецких военнослужащих. Кругом леса, чистые реки, целебные родники. Это будет не просто госпиталь, а заведение типа санатория. Там мы создадим все условия для лечения и отдыха. Заодно офицеры и чины вашей администрации смогут поохотиться, половить рыбу, попариться в бане.
– О, Пауль, умная голова, – перешел на фамильярный тон Бруннер и покровительственно похлопал его по колену. – Вы предлагаете русский Карлсбад в сердце России? Так понимать вас?
– Именно так. Но для этого, герр Бруннер, я нижайше прошу