– Без фокусов, – прошептал Режь-Глотку, – не то оторву твои причиндалы и впихну их тебе в гузно. Было бы весьма прискорбно лишиться сего хозяйства прежде, чем выйдет оказия пустить его в дело, верно? Воистину зело прискорбно!
До берега было уже рукой подать. Джейк весь напрягся и помертвел, убежденный, что Режь-Глотку все равно бросит гранату, но тот не спешил. Он затащил Джейка в узкий закоулок между двумя небольшими выгородками, которые когда-то в незапамятные времена, вероятно, служили чем-то вроде мастерских. За ними, как тюремные бараки, поднимались кирпичные пакгаузы.
– Ну-с, постреленок, теперь я отпущу твою шейку, иначе где тебе будет взять воздуху, чтобы бежать? Но я стану держать тебя за руку, и коли ты не помчишься быстрее ветра, я – попомни мои слова! – вырву ее ко всем чертям и употреблю взамен дубинки – намять тебе бока. Уразумел?
Джейк кивнул, и вдруг ужасный, не дающий дышать нажим на горло исчез. Немедленно дала о себе знать раненая рука – она вспухла и горела, как в огне. Потом пальцы Режь-Глотки железными обручами стиснули бицепс Джейка, и мальчик начисто позабыл о ней.
– До свиданьица! – прокричал Режь-Глотку преувеличенно бодрым фальцетом и помахал гранатой. – Счастливо оставаться, голубки! – И рявкнул на Джейка: – А теперь бегом, непотребная девка! Бегом!
Два рывка, и Джейка сперва круто развернуло, а потом сорвало с места. Бег начался. Они с Режь-Глоткой помчались по покатому съезду с моста вниз, к улицам. Первой сбивчивой мыслью Джейка было: так будет выглядеть Ист-Ривер-драйв лет через двести-триста после того, как какая-нибудь таинственная мозговая чума уничтожит всех нормальных людей на планете.
По обе стороны улицы вдоль бровок тротуара стояли дряхлые ржавые остовы – несомненно, останки автомобилей. В большинстве своем это были открытые двухместные авто, по форме напоминающие пузыри и не похожие ни на одну из известных Джейку машин (кроме, может быть, тех, какие водят в комиксах одетые в белые перчатки создания Уолта Диснея), но среди них мальчик заметил и старый фольксваген-"жук", и, вполне возможно, отслуживший свое "шевроле-корвет", и что-то, что он посчитал "фордом" модели А. Ни у одного из этих зловещих и печальных скелетов не осталось ни покрышек, ни стекол – покрышки то ли растащили, то ли они давным-давно истлели в прах, а все стеклянное было старательно перебито, словно последние обитатели города питали глубокое отвращение ко всему, в чем могли хотя бы случайно увидеть свое отражение.
Сточные канавы под заброшенными машинами и между ними до краев заполнял нераспознаваемый металлический лом вперемежку со сверкающими блестками стекла. В давно минувшие, более счастливые времена тротуары обсадили деревьями, но теперь деревья эти были столь категорически мертвы, что казались цельнометаллическими изваяниями на фоне обложенного тучами неба. Кое-где за кирпичными завалами на месте разбомбленных или просто рухнувших пакгаузов вдруг мелькала река и ржавые, просевшие крепления Сендского моста. Запах сырости и тлена – запах, буквально разъедавший ноздри, – был здесь на редкость силен.
Улица шла прямо на восток, отклоняясь от русла Луча. Джейк заметил, что в глубине ее нагромождения битого камня и разнообразного хлама становятся все мощнее. Шестью или семью кварталами дальше улица, казалось, была полностью перекрыта, но именно в том направлении Режь-Глотку и тянул мальчика. Поначалу Джейк поспевал за пиратом, однако темп Режь-Глотку взял пугающий. Джейк тяжело задышал, потом запыхтел, начал отдуваться и на шаг приотстал. Режь-Глотку, тащивший Джейка к стене из мусора, бетона и ржавых стальных балок, так рванул мальчика за собой, что тот едва удержался на ногах. Перемычка (показавшаяся Джейку умышленно созданной конструкцией) располагалась между двумя широкими, пыльными, скучными мраморными фасадами. Перед тем, что тянулся слева, стояла статуя – Джейк сразу узнал ее, эту слепую особу звали Фемидой, – а значит, здание, которое она стерегла, почти наверняка было зданием суда. Но глазеть по сторонам было недосуг: Режь-Глотку, не сбавляя темпа, неумолимо увлекал Джейка к баррикаде.
"Если он попытается пробраться на ту сторону, нам крышка!" – подумал Джейк, но Режь-Глотку – невзирая на болезнь, уведомлявшую о своем присутствии с его физиономии, он летел как ветер, – лишь глубже вонзил пальцы в его предплечье, волоча мальчика за собой. Теперь и Джейк разглядел узкий проход в не столь уж беспорядочном нагромождении бетона, разломанной мебели, ржавых водопроводных труб и обломков грузовых и легковых машин. Внезапно он понял. Роланд проплутает в этом лабиринте не один час… но для Режь-Глотки это родные задворки, и пират точно знает, куда идет.
Маленькое темное отверстие, которым открывался узкий проход, находилось слева от грозящей падением груды хлама. Когда они подошли к нему, Режь-Глотку швырнул зеленый предмет через плечо. "Пригнись-ка, душка!" – крикнул он и визгливо, истерически захихикал. В следующую секунду улицу сотряс оглушительный взрыв, точно разорвался тяжелый снаряд. Одна из машин-пузырей подпрыгнула в воздух на добрых двадцать футов и приземлилась крышей на мостовую. Над головой Джейка засвистел град кирпичей, что-то мягко, но сильно толкнуло мальчика в левую лопатку. Джейк споткнулся и упал бы, но Режь-Глотку рывком поставил его на ноги и втянул в узкую щель среди обломков. Стоило им оказаться в тесном проходе, который начинался за ней, как их окутал жадно потянувшийся к ним унылый полумрак.
Когда пират и мальчик ушли, из-под бетонной глыбы ползком выбралось что-то маленькое и пушистое. Это был Чик. С минуту он стоял у входа в лаз, вытянув шею и блестя глазами. Потом, опустив нос к самой земле и тщательно принюхиваясь, последовал за людьми.
– 15 -
– Пошли, – сказал Роланд, едва Режь-Глотку развернул оглобли.
– Как ты мог? – потрясенно спросил Эдди. – Как ты мог позволить этому уроду забрать мальчугана?
– У меня не было выбора. Принеси кресло. Оно нам понадобится.
Когда они добрались до бетона на другой стороне провала, мост потряс взрыв, взметнувший в темнеющее небо тучу обломков.
– Боже! – вырвалось у Эдди. Он повернул к Роланду побелевшее испуганное лицо.
– Убиваться покамест рано, – спокойно сказал стрелок. – Молодчики вроде этого Режь-Глотки редко забывают об осторожности, когда дело касается их крайне взрывчатых игрушек.
Они миновали выгородки-мастерские в конце моста. Сразу за ними, на вершине покатого спуска, Роланд остановился.
– Значит, ты знал, что этот тип не берет нас на понт? – осведомился Эдди. – Я хочу сказать, ты не просто догадывался – ты знал?
– Он – ходячий мертвец, а таким нет резону пугать да стращать. – Голос Роланда звучал довольно спокойно, но где-то глубоко в нем пробивались отголоски горечи и боли. – Я предвидел нечто подобное. Кабы мы заметили Режь-Глотку раньше, оттуда, куда его бомбе было не достать, нам, пожалуй, удалось бы не подпустить его к себе. Но Джейк упал, и молодчик подобрался слишком близко. Я думаю, главной причиной, по какой мы привели с собою мальчика, он полагает возможность расплатиться за безопасный проход через город. Дьявольщина! Экое злочастье! – Роланд саданул кулаком по ноге.
– Ну так пошли за Джейком!
Роланд покачал головой.
– Здесь мы расстанемся. Нельзя взять Сюзанну туда, куда ушел этот выродок, но и оставить ее одну тоже нельзя.
– Но…
– Слушай и не перечь, коль и впрямь хочешь выручить Джейка. Чем дольше мы тут стоим, тем больше остывает его след. По остывшему следу идти трудно. А вам найдется своя работа. Коли существует другой Блейн – а Джейк, без сомнения, твердо верит, что он существует, – вы с Сюзанной должны его найти. Здесь непременно должна быть станция или то, что в далеких странах за пределами моей родины когда-то прозывалось "колыбелью". Ясно?
По счастью, Эдди раз в жизни не стал спорить.
– Ясно. Мы найдем ее. И что?
– Примерно каждые полчаса давай выстрел. Когда Джейк будет со мной, я приду.
– Выстрелы могут привлечь и других, – возразила Сюзанна. Эдди помог ей выбраться из ремней подвески, и она снова сидела в своем кресле.
Роланд окинул их холодным взглядом:
– Управитесь.
– Ладушки. – Эдди протянул стрелку руку, и тот коротко пожал ее. – Отыщи пацана, Роланд.
– Ну, за этим-то дело не станет. Отыщу. А вы молитесь своим богам, чтобы я нашел мальчугана не слишком поздно. И помните лица своих отцов – оба.
Сюзанна кивнула.
– Мы постараемся.
Роланд развернулся и легко, едва касаясь земли, побежал вниз по спуску. Когда стрелок скрылся из вида, Эдди посмотрел на Сюзанну и не слишком удивился, увидев, что она плачет. Он и сам с трудом сдерживал слезы. Полчаса тому назад они были крепко спаянным небольшим отрядом друзей. В считанные минуты это товарищество, дающее ощущение поддержки, уверенности, спокойствия, разлетелось вдребезги – Джейка увели силой, Роланд отправился за ним. Даже Чик убежал. Никогда еще Эдди не чувствовал себя таким одиноким.
– Мне кажется, мы их больше не увидим, – сказала Сюзанна.
– Придумала тоже – не увидим! – грубо оборвал ее Эдди. Но он понимал, что Сюзанна имеет в виду, поскольку сам испытывал то же. Предчувствие, что их странствие окончилось, не успев толком начаться, камнем легло ему на сердце. – В битве с Аттилой-гунном я бы поставил на Роланда-варвара три к двум. Ну, хватит, Сьюзи, – на поезд опоздаем.
– Где только тот поезд, – несчастным голосом проговорила Сюзанна.
– Черт его знает. Может, разыщем ближайшего старого мудрого эльфа и спросим у него, а?
– О чем это ты, Эдвард Дийн?
– Да так, ни о чем, – ответил Эдди и – поскольку это была чистая правда, да такая невыносимая, что он испугался, как бы не разреветься, – схватился за ручки инвалидного кресла и по растрескавшемуся, усеянному битым стеклом спуску повез Сюзанну в город Лад.
– 16 -
Джейк быстро спускался в туманное царство, где единственным ориентиром была боль: дергало ноющую кисть, в предплечье стальными колышками вонзались пальцы Режь-Глотки, горело в груди. Они отошли совсем недалеко, и тем не менее разнообразные боли успели сперва слиться в одну, а затем померкнуть перед резким обжигающим колотьем в левом боку. Мальчик задумался, идет ли уже Роланд за ними следом. Кроме того, его тревожило, сколько Чик сумеет прожить в этом мире, столь непохожем на леса и равнины, которые доныне только и знал косолап. Потом Режь-Глотку отвесил Джейку затрещину, из носа мальчика хлынула кровь, и все мысли поглотила багровая волна боли.
– Живей, отродье! Двигай жопочкой-красоточкой!
– Быстрее… не… могу… – задыхаясь, выговорил Джейк и едва успел увернуться от толстого осколка стекла, который длинным прозрачным клыком торчал из стены мусора слева от него.
– Расстарайся, шкет, наддай, не то гляди – отшибу памороки и бесчувственного потащу за волосья! Ну-ка, маленький выродок, – хоп!
Джейк непонятно откуда нашел в себе силы прибавить ходу. В проулок он входил, полагая, что вскоре они вновь выйдут на широкую улицу, однако теперь мальчик понял, что жестоко ошибся. Проулок, по которому они бежали, был не просто узким проходом в стене хлама – это была замаскированная и укрепленная дорога, уводящая в глубь страны Седых. Теснившие их с обеих сторон высокие шаткие стены слагались из экзотически подобранного разнообразнейшего материала: здесь были автомобили, примятые или сплющенные в лепешку водруженными сверху гранитными и стальными глыбами; мраморные колонны; неведомые станки, тускло-рыжие от ржавчины там, где они не были черны от застарелой смазки пополам с грязью; хаотические нагромождения мебели – опутанные паутиной ржавых цепей из звеньев величиной с голову Джейка, они опасно балансировали в вышине, как цирковые слоны на крохотных железных тумбах, – а в одном месте даже сверкала хромом и хрусталем большая, как двухместный самолет, рыба с аккуратно впечатанным в чешуйчатый блестящий бок одним-единственным загадочным словом Высокого Слога "ВОСТОРГЪ".
Они вышли к развилке, и Режь-Глотку без колебаний выбрал левую ветку их бредовой дороги. Чуть дальше в разных направлениях расходились еще три прохода – такие узкие, что каждый можно было бы назвать лазом. На сей раз Режь-Глотку избрал правое ответвление. Новая тропка, образованная чем-то вроде крутых насыпей из гниющих коробок и огромных блоков старой бумаги (возможно, бывших книг или журналов), оказалась чересчур узка, чтобы бежать по ней бок о бок. Режь-Глотку вытолкнул Джейка вперед и принялся нещадно колотить мальчика по спине, чтобы принудить его двигаться быстрее. "Вот что должен чувствовать бычок, когда его гонят на убой", – мелькнуло в голове у Джейка, и он поклялся, что, если выберется из этой передряги живым, никогда больше не будет есть бифштексов.
– Бегом, голубок мой сладенький! Бегом!
Вскоре Джейк окончательно перестал ориентироваться среди изгибов и поворотов тропинки, и чем глубже Режь-Глотку загонял его в дебри истерзанной стали, ломаной мебели и технического утиля, тем эфемернее становились надежды мальчика на спасение. Теперь даже Роланду было не под силу разыскать его. Пытаясь найти Джейка, стрелок неминуемо заплутал бы и до самой смерти блуждал по забитым хламом тропам этого кошмарного мира.
Они теперь спускались под гору; на смену стенам плотно уложенной бумаги пришли бастионы картотечных шкафов, груды счетных машинок и горы компьютерного оборудования. Джейк бежал словно по складу радиоутиля, привидевшемуся ему в страшном сне. Почти целую минуту по правую руку от Джейка тянулась стена, построенная, казалось, исключительно из телевизоров или небрежно составленных один на другой видеотерминалов с дисплеями. Их экраны неподвижно взирали на мальчика, как остекленелые глаза мертвецов. Мостовая по-прежнему шла под уклон, и Джейк понял, что они находятся в самом настоящем тоннеле. Полоса хмурого неба над головой сузилась в полоску, полоска в ленточку, а ленточка превратилась в тонкую нить. Они попали в мрачное подземное царство и, точно крысы, шныряли по ходам в исполинской куче отбросов.
"Что, если все это рухнет на нас?" – подумал Джейк, но в своем теперешнем состоянии, измученный до предела и терзаемый болью, не слишком испугался такой возможности. Если свод тоннеля обвалится, он, по крайней мере, получит возможность передохнуть.
Режь-Глотку погонял его, как крестьянин погоняет мула, обозначая левый поворот тычком в левое плечо, правый – тычком в правое. Когда требовалось идти прямо, пират отвешивал Джейку подзатыльник. Мальчик попытался увернуться от выступающей трубы, но не вполне успешно. Труба огрела его по бедру, и Джейк, беспомощно размахивая руками, отлетел к противоположной стене узкого прохода, к сложной абстрактной композиции из стеклянных осколков и неровно обломанных досок. Режь-Глотку поймал его и снова толкнул вперед.
– Бегом, вахлак! Ты что ж это, бегать не умеешь? Кабы не Тик-Так, я употребил бы тебя здесь же, а тем временем перерезал бы тебе глотку, будь я мерин!
И Джейк побежал. Он бежал в алом тумане, где существовали лишь боль да кулаки Режь-Глотки, которые поминутно опускались то на плечи мальчика, то на его затылок. Наконец, в тот самый миг, когда у Джейка созрело твердое убеждение, что сил бежать дальше у него нет, Режь-Глотку схватил его за шиворот и рывком остановил, да так яростно, что Джейк со сдавленным писком врезался в пирата.
– Вот каверзная придумка, – жизнерадостно пропыхтел Режь-Глотку. – Гляди прямо перед собой и у самой земли приметишь две жилки наперекрест. Видишь?
Сперва Джейк ничего не мог разглядеть в густом полумраке. Слева вздымались горы огромных медных котлов, справа высились штабеля стальных емкостей, напоминающих кислородные баллоны, с которыми ныряют аквалангисты. Джейк подумал, что одним энергичным выдохом может превратить этот завал в лавину. Мальчик рукавом утер глаза, отвел со лба спутанную челку и постарался не думать о том, каково это, когда на тебя сверху взгромоздится примерно шестнадцать тонн таких баллонов. Он прищурился, глядя в ту сторону, куда показывал Режь-Глотку. Да, с большим трудом можно было различить две тонкие серебристые нити, похожие на гитарные струны или струны банджо. Они выходили из противоположных стен прохода и пересекались в паре футов над мостовой.
– Надобно проползти под ними, сердечко мое. И будь вельми осторожен, ибо стоит зацепить одну из этих жилок, и половина всей каменной и железной городской блевотины рухнет на твою головенку. И на мою тож, хоть мне и сумнительно, что сие тебя сильно взволнует. Я прав? А теперь пшел! Ползком!
Джейк стряхнул со спины ранец, лег на землю и протолкнул его в проем перед собой. Пробираясь под туго натянутыми тонкими проволоками, мальчик обнаружил, что все-таки не прочь пожить еще немного. Ему чудилось, он каждой своей клеткой чувствует, как все эти тонны старательно уравновешенного хлама ждут, когда же можно будет ринуться вниз, на него. "Эти проволочки, наверное, удерживают пару тщательно выбранных угловых камней, – подумал он. – Если одна из них оборвется… трах-бах-ой-е-ей, умирает зайчик мой". – Спина Джейка прошла впритирку к проволоке, и в вышине что-то скрипнуло.
– Осторожней, дурачина! – буквально простонал Режь-Глотку. – Осторожней!
Джейк по-пластунски полз под пересекающимися крест-накрест проволоками. Пропахшие потом, слипшиеся волосы упали ему на глаза, но он не посмел откинуть их.
– Прошел, – наконец проворчал Режь-Глотку и с легкостью, дающейся долгой практикой, проскользнул под скрещенными сторожевыми нитями. Он поднялся на ноги и схватил ранец Джейка прежде, чем мальчик успел снова надеть его. – Что тут, постреленок? – спросил пират, расстегивая пряжки и заглядывая внутрь. – Сыщется тут гостинец для старинного дружка-приятеля? Режь-Глотку любит гостинчики, страсть как любит!
– Там ничего нет, кроме…
Рука Режь-Глотки молниеносно метнулась вперед, и от сильной затрещины голова Джейка запрокинулась, а из носа вновь полетели клочья кровавой пены.
– За что? – вскрикнул Джейк вне себя от боли и злости.
– Не обсказывай мне то, что я могу увидеть сам, поелику треклятые мои зенки еще глядят, вот за что! – рявкнул Режь-Глотку и отшвырнул ранец Джейка в сторону. Опасная, жуткая ухмылка обнажила редкие гнилые зубы. – И за то, что чуть не сронил на нас все тутошнее назьмо! – Пират помолчал и более спокойно прибавил: – А еще, должен сознаться, мне того хотелось. Кака гляну на твою овечью рожу, бестолочь, так руки и чешутся влепить затрещину, терпежу нет, как чешутся! – Ухмылка Режь-Глотки стала еще шире, открылись белесые гноящиеся десны – без этого зрелища Джейк с легкостью мог бы обойтись. – Коли твой удалой дружок следом за нами доберется досюдова да сгоряча налетит прямехонько на сии жилочки, то-то будет ему супризец! – Продолжая ухмыляться, Режь-Глотку задрал голову и посмотрел наверх. – Помнится мне, где-то там пристроен омнибус.
Джейк заплакал – усталыми безнадежными слезами, которые промывали узкие канавки в грязи на его щеках.
Режь-Глотку угрожающе занес открытую ладонь:
– Пошевеливайся, пострел, покуда я сам не пустил слезу… ибо знай: твой старинный приятель – особа зело чувствительная, и коли возьмется горевать да печаловаться, возвернуть ему улыбку может токмо оплеуха-другая. Бегом!
Они побежали. Казалось, Режь-Глотку наобум выбирает тропинки, уводящие все глубже в недра зловонного, потрескивающего, поскрипывающего лабиринта, давая знать о своем решении жесткими, сильными тычками в плечо. Забили барабаны – Джейк не заметил, когда; казалось, звук идет отовсюду и ниоткуда. Для мальчика это стало последней каплей. Он перестал думать, перестал надеяться, перестал сопротивляться кошмару и ушел в него с головой.
– 17 -
Роланд остановился перед баррикадой, которая закупоривала улицу по всей ее ширине и высоте. В отличие от Джейка стрелок вовсе не надеялся выйти по другую сторону баррикады на открытое пространство. Здания, расположенные восточнее этой точки, наверняка представляли собой охраняемые острова, поднимающиеся из внутреннего моря мусора, тряпья, отбросов, неведомых приспособлений и механизмов, всевозможной утвари… и, несомненно, ловушек. Кое-что из упомянутых следов жизнедеятельности человека, разумеется, находилось там, где рухнуло или развалилось пятьсот, семьсот или тысячу лет назад, но большую часть хлама, полагал Роланд, по крупицам натащили сюда Седые. В итоге восточная часть Лада превратилась в неприступную крепость, и Роланд сейчас стоял под ее стенами.
Он медленно пошел вперед и увидел наполовину скрытое иззубренной бетонной глыбой отверстие, ведущее в проход. В мягкой пыли виднелись следы двух пар ног, больших и маленьких. Роланд начал выпрямляться, взглянул еще раз и снова присел на корточки: цепочек следов было не две, а три – третья складывалась из отпечатков лап небольшого зверька.
– Чик, – негромко позвал Роланд. Мгновение царила тишина, потом в полумраке кто-то тихо, коротко тявкнул. Роланд ступил в проход и за первым же поворотом, за выступом неровной стены, увидел внимательные глаза с золотой каемкой. Он поспешил к косолапу. Чик, который по-прежнему предпочитал держаться подальше от людей, делая исключение лишь для Джейка, попятился и замер, с беспокойством глядя на стрелка.
– Хочешь мне помочь? – спросил Роланд. Где-то у границ сознания сухой багровой пеленой клубилось страстное желание вступить в бой и в пылу сражения позабыть про все на свете, но сейчас нельзя было позволить себе это невыразимое облегчение. Время еще не приспело. – Пособишь разыскать Джейка?
– Эйка! – тявкнул Чик, не сводя с Роланда зорких тревожных глаз.
– Тогда ступай. Отыщи его.
Чик немедленно повернулся и быстро побежал по проходу, опустив нос к самой земле. Роланд последовал за ним, неотрывно вглядываясь в древний камень мостовой и лишь изредка исподлобья посматривая на Чика: стрелок искал следы.
– 18 -
– Господи Иисусе, – вырвалось у Эдди. – Что ж тут за публика?
Они спустились с моста, прошли несколько кварталов по широкой улице, увидели впереди баррикаду (меньше чем на минуту опоздав к исчезновению Роланда в неприметном проходе) и повернули на север, к широкой магистрали, напомнившей Эдди Пятую авеню. Он не посмел поделиться своими впечатлениями с Сюзанной; разочарование, вызванное видом зловонных, погребенных под слоем мусора развалин города, было еще чересчур горьким и жгучим для слов утешения и надежды.
"Пятая авеню" привела их к большим белокаменным зданиям. Эдди сразу вспомнился Рим из старых телефильмов о гладиаторах: прямые линии, строгие очертания. Почти все постройки здесь хорошо сохранились. Эдди решил, что это бывшие общественные здания – картинные галереи, библиотеки, музеи. В одном, с огромным куполом, который треснул, точно гранитное яйцо, в прошлом, возможно, размещалась обсерватория, хотя Эдди где-то читал, будто астрономам нравится работать вдали от больших городов, поскольку любое электрическое освещение весьма плачевно отражается на наблюдениях за звездами.
Эти представительные сооружения перемежались, были разделены открытыми площадками, и, хотя траву и цветы оттуда давно вытеснили бурьян и плотные заросли низкого кустарника, в этой части города до сих пор чувствовалось достоинство и царственное величие, так что Эдди задумался, не здесь ли когда-то был центр культурной жизни Лада. Разумеется, те дни давно миновали; Эдди сомневался, что Режь-Глотку или его дружки сильно интересуются балетом или камерной музыкой.
Они с Сюзанной вышли на крупный перекресток, откуда, как спицы колеса, расходились еще четыре широких проспекта. Центром "колеса" была большая мощеная площадь в кольце сорокафутовых столбов с репродукторами. Посреди площади высился пьедестал с тем, что уцелело от монумента, – вздыбленным могучим боевым конем, отлитым из меди и зеленым от ярь-медянки. Потрясающий оружием (некое подобие автомата в одной руке и меч – в другой) воин, прежде гарцевавший на нем, лежал в сторонке на боку, раскорячив ноги, словно скачка для него еще не закончилась, но его сапоги торчали в стременах по бокам медного скакуна, ходившего когда-то у него под седлом. По цоколю памятника шли оранжевые буквы: "СМЕРТЬ СЕДЫМ!"
Окинув взглядом лучи улиц, Эдди увидел новые столбы с репродукторами – несколько поваленных, но в основном невредимые, и все без исключения увитые мрачными гирляндами трупов. Выходило, что площадь, в которую вливалась "Пятая авеню", и отходящие от нее улицы охраняла небольшая армия мертвецов.
– Что ж тут за публика такая? – повторил Эдди.
Он не ждал ответа, и Сюзанна не ответила… хотя могла бы. Она уже заглядывала в прошлое мира Роланда, но ни одно из прежних ее прозрений не давало такой отчетливой и достоверной картины, как сейчас. До сих пор всем внезапным озарениям Сюзанны, например, в Речной Переправе, присуща была зримость снов – свойство, способное надолго задержать увиденное в памяти, – но то, что встало перед ее глазами теперь, явилось вдруг, сразу, в одном сполохе, и это было то же, что увидеть высвеченное вспышкой молнии перекошенное лицо опасного маньяка.
Репродукторы… гирлянды трупов… барабаны. Сюзанна вдруг поняла, как увязать одно с другим, с такой же ясностью, с какой в Речной Переправе она осознала, что тяжело груженные повозки, следовавшие в Джимтаун через поселок, тянули не лошади, а волы.
– Не забивай себе голову всякой чушью, – посоветовала она Эдди, и голос ее дрожал лишь чуть-чуть. – Нам нужен поезд. В какой он стороне, как ты думаешь?
Эдди поглядел на нахмурившееся небо и без труда нашел среди стремительно бегущих облаков Луч. Он снова опустил взгляд и не слишком удивился, увидев, что начало улицы, направление которой точнее всего совпадало с ходом Луча, стережет большая каменная черепаха. Треугольная голова рептилии выглядывала из-под нависающего края гранитного панциря, глубоко посаженные глазки, казалось, с любопытством уставлены на чужаков. Эдди мотнул головой в сторону изваяния и выдавил бледную улыбку:
– Черепаха-великанша держит Землю на спине?..
Сюзанна посмотрела и кивнула. Эдди покатил кресло через городскую площадь в улицу Черепахи. От висевших вдоль нее трупов исходил сухой коричный запах, и желудок Эдди свела судорога, но не оттого, что пахло мерзко, а оттого что запах этот, как ни странно, был довольно приятным: приторно-пряный аромат чего-то такого, чем ребенок с большим удовольствием посыплет свой утренний кусочек поджаренного хлеба.
Улица Черепахи, по счастью, была широкой, а трупы, висевшие на столбах, почти все иссохли как мумии, но Сюзанна заметила несколько относительно свежих покойников – у этих по почерневшей коже распухших лиц деловито ползали мухи, а гниющие глаза кишели червями.
И под каждым репродуктором поднимался небольшой холмик костей.
– Да их тут тысячи, – сказал Эдди. – Мужчины, женщины, дети…
– Да, – бесстрастный голос Сюзанны прозвучал в ее собственных ушах незнакомо и словно бы издалека. – У них была уйма свободного времени. И они коротали его, истребляя друг друга.
– А подать сюда этих долбаных мудрых эльфов! – потребовал Эдди, но его смех, раздавшийся следом, подозрительно походил на рыдание. Молодому человеку показалось, что он наконец-то в полной мере начинает постигать подлинный смысл безобидной присказки "мир сдвинулся с места". Всю ширину пропасти невежества и зла, какая кроется за этими словами.
И глубину.
"Репродукторы, конечно, мера военного времени, – думала меж тем Сюзанна. – Бог весть, которая это была война и давно ли, но наверняка творилось нечто из ряда вон выходящее. Правители Лада использовали репродукторы, чтобы из центральной, недосягаемой для бомб точки вроде бункера, куда в конце второй мировой ретировался Гитлер со своей ставкой, транслировать объявления на город".
И в ушах у нее зазвучал властный командный голос, который когда-то раскатисто несся из динамиков, зазвучал так же отчетливо, как поскрипыванье проезжающих через поселок фургонов, которое она внезапно услышала в Речной Переправе, так же ясно, как щелканье кнута над спинами трудяг-волов.
"Пайковые центры A и D сегодня будут закрыты; просим получить довольствие в распределителях B, C, F и E по надлежащим карточкам."
"Девятому, Десятому и Двенадцатому подразделениям службы охраны порядка прибыть в район Сенда."
"Между восемью и десятью часами ожидается зональная бомбардировка. Гражданскому населению явиться в убежища по месту приписки. При себе иметь противогазы. Повторяю, при себе иметь противогазы…"
Объявления, да… и информационные выпуски – невнятные, путаные, воинственные, напичканные пропагандой; то, что Джордж Оруэлл назвал бы демагогией. А в промежутках между сводками новостей и объявлениями – визгливая военная музыка и увещания: в знак уважения к павшим шлите в багровую глотку бойни все новых мужчин и женщин…
Война закончилась, и на некоторое время воцарилась тишина. Но в какой-то момент репродукторы вновь ожили. Давно ли? Сто лет тому назад? Пятьдесят? Да имело ли это значение? Нет, думала Сюзанна. Важно было другое: вновь пущенные в дело репродукторы разносили над городом лишь то, что хранил один-единственный виток магнитной пленки: барабанный бой. Который потомки коренных жителей города принимали… за что? За голос Черепахи? За волю Луча?