– Был Торопыга, да нонешний день, как забили Божьи барабаны, из шапки его камень и вынься… ну и пустили мы Торопыгу плясать. Его бы, верно, сменил Уинстон, да Уинстона ваши богомерзкие пистоли жизни решили. – Она медленно отерла кровь со щеки, посмотрела на испачканную руку и снова угрюмо воззрилась на Эдди.
– Да? А что ж, по-твоему, Уинстон хотел сделать со мной своим богомерзким копьем? – поинтересовался Эдди, с отвращением осознавая, что эта женщина все-таки заставила его почувствовать вину за содеянное. – Подровнять мне баки?
– И Фрэнка убили, и Любострастника, – упрямо продолжала женщина, – а сами-то вы кто? Коли не Седые, от коих добра не жди, так, стало быть, того хуже, богомерзкие иноземцы. На кого теперь остались севергородские Зрелые? На Топси – на Топси-моряка… а где тот Топси? Видите вы его тут? Шиш! Взял свою лодчонку и удрал вниз по реке! Да, удрал, удрал, будь он проклят; ни дна ему ни покрышки, такое мое слово!
Сюзанна перестала слушать; в голове у нее, завораживая, снова и снова звучали колдовской жути слова, сказанные женщиной чуть раньше: "из шапки его камень и вынься… ну и пустили мы Торопыгу плясать". Ей вспомнился читанный еще в колледже рассказ Ширли Джексон "Лотерея", и она поняла: для этих людей, выродившихся потомков исконных Зрелых, выдуманный Джексон кошмар – повседневность. Не диво, что они не способны ни на какие сильные чувства, коль скоро знают – им тянуть страшный жребий не раз в год, как в рассказе, а два-три раза на дню.
– Зачем? – охрипшим от ужаса голосом спросила Сюзанна у окровавленной. – Зачем вы это делаете?
Женщина посмотрела на Сюзанну как на законченную кретинку.
– Зачем? Да чтоб призраки, что обитают в машинах, не завладели телами погибших, ни Зрелых, ни Седых, и не послали их сквозь дыры в мостовых пожрать нас. Всякий дурак это знает.
– Призраков не бывает, – сказала Сюзанна, и собственные слова показались ей бессмыслицей, вздором. Конечно же, призраки были. Здесь, в этом мире, призраки были повсюду. Тем не менее она не отступалась: – То, что вы называете Божьими барабанами, просто пленка, вставленная в специальный аппарат. И больше ничего. Честное слово. – Во внезапном приливе вдохновения она прибавила: – А может, это делают Седые, нарочно, – вам никогда не приходила в голову такая мысль? Они ведь живут в другой части города, да? К тому же под ней. И всегда хотели выкурить вас отсюда. Так, может, они просто напали на по-настоящему действенный способ заставить вас сделать их работу за них?
Рядом с перемазанной кровью женщиной стоял пожилой господин в поношенных коротких штанах защитного цвета и неком подобии допотопного котелка. Теперь этот господин выступил вперед и с напускной учтивостью, которая придавала его тщательно скрываемому презрению остроту отточенного как бритва кинжала, обратился к Сюзанне:
– Вы глубоко заблуждаетесь, госпожа Стрелок. Под Ладом помещается великое множество машин, и в каждой обитают призраки – демонические духи, питающие к смертным лишь неприязнь. Сии сатанинские тени весьма горазды воскрешать мертвецов… а мертвецам в Ладе несть числа.
– Слушай, Дживз, – вмешался Эдди, – ты сам-то хоть раз видел этих зомби? Кто-нибудь из вас их видел?
Дживз скривился и промолчал – но мина, которую он состроил, была более чем красноречива. Чего же и ожидать, вопрошал презрительный изгиб губ, от чужестранцев, коим разуменье заменяют пистоли?
Эдди счел за лучшее закрыть тему живых мертвецов и в корне изменить направление беседы. Все равно, в миссионеры он отродясь не годился. Он качнул "Ругером" в сторону перепачканной кровью женщины.
– Ты и вон тот твой дружок, что косит под англичанина-дворецкого в выходной, отведете нас на вокзал. После этого мы сможем распрощаться, чему, скажу честно, я буду страшно рад.
– На вокзал? – переспросил нелепо одетый субъект, похожий на Дживза-дворецкого. – Что такое вокзал?
– Отведите нас к колыбели, – сказала Сюзанна. – К Блейну.
Дживза наконец проняло; утомленно-снисходительное презрение, какое он до этой минуты выказывал чужакам, сменилось выражением ужаса и потрясения.
– Туда нельзя! – вскричал он. – Колыбель – место запретное, а Блейн – опаснейший из призраков Лада!
"Запретное? – подумал Эдди. – Классно. Если это правда, по крайней мере, не придется больше переживать за вас, козлы". Кроме того, приятно было слышать, что какой-то Блейн еще существует… или, во всяком случае, что эти люди так думают.
Прочие пялились на Эдди и Сюзанну с выражением тупого изумления, словно непрошеные гости, возмутители спокойствия, предложили кучке новообращенных христиан отыскать ковчег Завета и устроить там платный туалет.
Эдди поднял "Ругер", и на мушке оказался центр лба Дживза.
– Мы идем, – объявил он. – А ты, если не хочешь сию же минуту, не сходя с этого места, присоединиться к своим прабабкам-прадедкам, не ссы, бросай ныть и веди, куда сказано.
Дживз с окровавленной неуверенно переглянулись, но когда мужчина в котелке снова посмотрел на Эдди и Сюзанну, на лице его была написана непоколебимая решимость.
– Стреляйте, коли угодно, – сказал он. – Уж лучше принять смерть здесь, чем там.
– Знаете, кто вы, ребята? Кучка вонючих психопатов с размягчением мозгов! – вспылила Сюзанна. – Умирать никому не придется. Проводите нас, куда нам надо, и все, Господи ты Боже мой!
Женщина мрачно сказала:
– Да ведь зайти в Блейнову колыбель и значит с жизнью проститься, сударыня, истинно говорю. Ибо Блейн почивает, и кто потревожит его покой, дорого за то заплатит.
– Да ладно, красивая, – фыркнул Эдди. – Втянула голову в жопу, так уж кофе не понюхаешь.
– Не пойму, о чем это вы толкуете, – отвечала та со странным, повергающим в недоумение достоинством.
– Поясняю: вы либо ведете нас в колыбель, рискуя навлечь на себя Гнев Блейна, либо не трогаетесь с места и на собственной шкуре узнаете, что такое Гнев Эдди. Не обязательно стрелять точно в голову, чтоб вы знали. Можно отстреливать от человека по кусочку. Мне на такое черное дело злости как раз хватит, нутром чую: гостей ваш город встречает хуже некуда. Музыка дерьмо, народец сплошь вредный, а первый же встречный шарахнул в нас гранатой и уволок с собой нашего друга. Ну так как?
– Да на что вам непременно сдался Блейн? – спросил кто-то. – Он уж много лет не покидает колыбели. Говорить на разные голоса и смеяться и то перестал.
"Говорить на разные голоса и смеяться?" – повторил про себя Эдди. Он посмотрел на Сюзанну. Та пожала плечами.
– Последним к Блейну подступался Ардис, – сказала окровавленная.
Дживз мрачно кивнул.
– Ардис во хмелю всегда делался дурак дураком. Блейн задал ему вопрос, я сам слыхал, да ничего не понял, посчитал бессмыслицею, – помнится, что-то о матери воронов, – а когда Ардис не сумел ответить, что было спрошено, Блейн убил его голубым огнем.
– Электричеством? – спросил Эдди.
Дживз и окровавленная дружно кивнули.
– Верно, – подтвердила женщина, – им самым, лехтричеством, так этот огонь прозывался в старину.
– Вам не обязательно идти с нами к Блейну, – неожиданно сказала Сюзанна. – Проводите нас до места, откуда видна колыбель. А дальше мы пойдем сами.
Женщина недоверчиво поглядела на нее. Потом Дживз притянул ее голову почти к самым своим губам и некоторое время что-то неразборчиво бубнил ей в ухо. Остальные Зрелые неровной шеренгой стояли позади них и смотрели на Эдди и Сюзанну отсутствующими глазами людей, переживших сильную бомбежку.
Наконец женщина огляделась.
– Хорошо, – согласилась она. – До колыбели мы вас проводим. Но уж там прощевайте, гостеньки, скатертью дорожка.
– В точности моя идея, – сказал Эдди. – Пойдешь ты и Дживз. Остальные – кыш. – Он окинул их быстрым взглядом. – Но помните: хоть одно копье из засады, хоть один кирпич, хоть одна стрела – и эти двое покойники. – Угроза прозвучала так неубедительно, что Эдди пожалел о ней. Разве могла взволновать этих людей судьба Дживза, окровавленной или любого другого отдельно взятого Зрелого, если каждый день, без выходных и праздников, они отправляли в мир иной парочку, а то и больше, членов своего клана? Ладно, подумал он, глядя, как остальные удирают без оглядки, теперь поздновато переживать из-за этого.
– Пойдемте, – позвала женщина. – Хочу поскорей распрощаться с вами.
– Взаимно, – ответил Эдди.
Но прежде чем вместе с Дживзом увести Эдди с Сюзанной прочь, женщина сделала нечто такое, что заставило Эдди отчасти раскаяться в своих жестоких мыслях, – опустившись на колени, отвела волосы со лба мужчины в килте и чмокнула его в чумазую щеку.
– До свиданья, Уинстон, – промолвила она. – Жди меня там, где расступаются деревья и вода душиста и сладка. Я приду к тебе, приду так же верно, как заря гонит на запад ночную тень.
– Я не хотела его убивать, – сказала Сюзанна. – Хочу, чтобы вы это знали. Но еще меньше я хотела умереть.
– Верю. – Лицо, повернутое к Сюзанне, было суровым, глаза – сухими. – Но коли вы надумали войти в колыбель Блейна, все едино, смерти вам не миновать. И, может статься, умираючи вы еще позавидуете бедняге Уинстону. Блейн не ведает жалости. Он – самый жестокий из демонов сего прежестокого города.
– Идем, Мод, – сказал Дживз и помог ей подняться.
– Твоя правда. Давай покончим наше с ними дело. – Она снова воззрилась на Сюзанну и Эдди – угрюмо, сурово и в то же время с непонятным смущением. – Будь прокляты мои очи, допрежь всего за то, что увидели вас. И да будут прокляты ваши пистоли, ибо они спокон веку источник всех наших бед.
"Которые при таком отношении, – подумала Сюзанна, – не отвяжутся от вас еще тысячу лет, золотко!"
Мод быстро зашагала по улице Черепахи. Дживз семенил рядом с ней. Эдди, кативший инвалидное кресло Сюзанны, вскоре запыхтел, отчаянно силясь не отстать. Великолепные, похожие на дворцы здания вдоль дороги, по которой они шли, мало-помалу расступались, делались все меньше, ниже, наконец, стали напоминать увитые плющом загородные виллы посреди просторных, заросших сорной травой лужаек, и Эдди понял: они вступили в некогда весьма фешенебельный район. Впереди над всеми постройками возвышалась одна – обманчиво простое квадратное сооружение из белых каменных блоков; кровлю-навес поддерживали бесчисленные колонны. Эдди снова вспомнил фильмы о гладиаторах, которые так нравились ему в детстве. Сюзанне, получившей более серьезное образование, пришел на память Парфенон. Но оба увидели великолепно изваянный бестиарий – по периметру крыши выстроились парами Медведь с Черепахой, Рыба с Крысой, Конь с Псом, – восхитились и поняли: перед ними цель их поисков.
Их ни на миг не покидало тревожное ощущение, что за ними следит множество глаз – следит с ненавистью и в равной степени с удивлением. Грянул гром; в тот же миг в поле зрения молодых людей оказалась железная дорога. Врываясь с юга вместе с грозой, монорельс улицей Черепахи шел прямо к Колыбели. И когда Эдди с Сюзанной приблизились к ней, древние трупы, окаймлявшие улицу, задергались, закрутились, заплясали вокруг них на крепчающем ветру.
– 22 -
Неизвестно сколько времени (Джейк знал наверняка только одно: барабаны опять умолкли) они бежали; потом Режь-Глотку вновь рывком остановил мальчика. В этот раз Джейку удалось устоять на ногах – пришло второе дыхание. К Режь-Глотке, которому никогда уж не вернуть было свои одиннадцать, – нет.
– Фу-у! Мое бедное старенькое сердчишко того гляди надорвется, куколка.
– Какая жалость, – бесчувственно отозвался Джейк и, спотыкаясь, отлетел назад – корявая ручища Режь-Глотки вошла в соприкосновение с его щекой.
– Как же, как же – окочурься я сей момент, ты, небось, изошел бы горючими слезами? Свежо предание! Не тут-то было, распрекрасная моя заднюшка, старик Режь-Глотку много кого пережил… да и не затем уродился я на белый свет, чтоб замертво пасть у ног сахарной ягодиночки навроде тебя!
Джейк бесстрастно слушал бессвязные речи пирата. Он рассчитывал еще до исхода дня увидеть Режь-Глотку мертвым. Старик, конечно, мог прихватить с собой на тот свет и самого Джейка, но это перестало заботить мальчика. Он вытер кровь с разбитой губы и задумчиво посмотрел на испачканную руку, дивясь, до чего же быстро желание совершить убийство вторгается в человеческое сердце и завоевывает его.
Режь-Глотку заметил, что Джейк смотрит на свои окровавленные пальцы, и осклабился:
– Никак, юшка потекла? А ведь сие не последнее отворенье соков, какое Режь-Глотку по давней дружбе учинил твоему младому древу… вот разве будешь держать ухо востро да глядеть зорко – зело зорко. – Пират ткнул пальцем себе под ноги. В булыжнике узкого проулка, по которому они пробирались, виднелась ржавая крышка люка. Джейк понял, что недавно уже читал оттиснутые на металле слова "Литейная Ла-Мерк".
– Тут сбоку проушина, – сообщил Режь-Глотку. – Видишь? Берись и тяни. Да поживей, ну! Поворачивайся! Тогда, может статься, сбережешь зубы до свиданьица с Тик-Таком.
Джейк ухватился за металлическую крышку и потянул – сильно, но не в полную силу. Ничего хорошего в лабиринте улиц и переулков, по которому его бегом прогнал Режь-Глотку, не было, но там мальчик хотя бы имел возможность видеть. Каково будет в подземельях под городом, где кромешная тьма не позволит и мечтать о побеге, Джейк не представлял и не собирался выяснять до тех пор, пока того категорически не потребуют обстоятельства.
Режь-Глотку живо дал ему понять, что такая минута уже настала.
– Эта крышка слишком тяжелая, чтобы… – начал Джейк. Пират схватил его за горло и рванул вверх; в итоге они оказались нос к носу. Долгий бег по узким переходам вызвал на щеки Режь-Глотки легкий румянец и осыпал их бисеринками пота, а пожирающие живую плоть болячки напитал безобразной лиловатой желтизной. Те язвочки, что не были прикрыты струпьями, мерно пульсировали, выделяя густой гной и тонкие кровавые нити. На Джейка пахнуло густым смрадом, но рука, сдавившая мальчику шею, тут же перекрыла ему кислород.
– Слушай, дурачина, слушай и мотай на ус, дубина стоеросовая, поелику сие остереженье – последнее. Ты немедля сдернешь сию распроклятую покрышку с колодца, а не то я залезу тебе в пасть да вырву язвило – по живому. И кусайся сколько влезет, милости просим, ибо хворь моя – в крови, и еще до исхода седмицы ты заметишь первые цветики на своих щеках… ежели доживешь до той поры. Теперь уразумел?
Джейк лихорадочно закивал. Физиономия Режь-Глотки исчезала в углубляющихся складках чего-то серого, а голос доносился словно издалека.
– Добро. – Режь-Глотку отпихнул мальчика от себя. Давясь и кашляя, Джейк повалился на кучу мусора рядом с крышкой люка. Наконец ему удалось сделать глубокий свистящий вдох. Воздух опалил легкие жидким огнем. Мальчик выплюнул испещренный пятнышками крови комок мокроты, и при виде этого комка его чуть не стошнило. – А теперь довольно разводить тары-бары, о восторг моего сердца, сволоки оную крышку с колодца, и дело с концом.
Джейк подполз к крышке, взялся за ручку и потянул что было мочи. На одну ужасную секунду мальчику померещилось, что он снова не сумеет сдвинуть тяжелый металлический круг с места. Потом он вообразил, как пальцы Режь-Глотки лезут к нему в рот, хватают за язык… и отыскал в себе еще немного сил. В пояснице разлилась тупая мучительная боль, словно там что-то подалось, но круглая крышка, скрежеща по брусчатке, медленно съехала в сторону, открыв их взорам ухмыляющийся полумесяц мрака.
– Славно, постреленок, славно! – жизнерадостно вскричал Режь-Глотку. – Экий же ты битюг, право слово! Да ты тащи, тащи – теперь-то уж не бросай!
Когда полумесяц превратился в половинку луны, а боль в пояснице Джейка – в яростный огонь, Режь-Глотку пинком в зад сбил мальчика с ног, и тот растянулся на земле.
– Превосходно! – сказал Режь-Глотку, заглядывая в люк. – Теперь, молодчик, живо полезай вниз. Сбоку есть лестница. Да помни: держаться крепко, не то кубарем покатишься до самого дна – перекладины страх какие склизкие да грязные. Коли память меня не подводит, их что-то около двух десятков. А как доберешься до низу, стань столбом и жди меня. Пожалуй, тебе может припасть охота дать стречка от старого приятеля – так ты раскинь мозгами, хороша ли оная мысль.
– Нет, – сказал Джейк. – По-моему, нет.
– Зело умно, сынок, зело умно! – Губы Режь-Глотки растянулись в страшной улыбке, еще раз открыв редкие гнилые зубы. – Там, внизу, тьма-тьмущая, и куда ни ткнись – перепутье, откуль разбегаются тыщи ходов. Твой старинный приятель Режь-Глотку знает их как свои пять пальцев, истинная правда, но ты заплутаешь в два счета. Вдобавок там крысы – пребольшие и очень голодные крысы. Так ты уж обожди меня.
– Хорошо.
Режь-Глотку внимательно приглядывался к мальчику.
– По разговору ты истый барич – но не из Зрелых, сгнить мне в остроге! Какого ж ты роду-племени, любушка?
Джейк не ответил.
– Что, твой язвило проглотил косолап? Не беда, Тик-Так все из тебя вытянет, будь я мерин. Такая уж у нашего Тикки натура – хочет всякого разговорить. А уж коли-ежели он расшевелит человечка, тот, бывает, тараторит эдак проворно да верещит эдак громко, что докуль по голове не тюкнешь, дотуль не угомонится. Подле Тик-Така косолапам не дозволено отымать чужие языки, особливо у эдаких распрекрасных вьюношей. А теперь, блядин сын, спускайся! Вот лестница! Хоп!
И Режь-Глотку вдруг стремительно выбросил вперед ногу. На этот раз Джейку удалось сжаться в комок и увернуться от удара. Мальчик заглянул в полуоткрытый люк, разглядел лестницу и полез вниз. Его торс еще возвышался над мостовой, когда воздух сотряс оглушительный каменный грохот. От источника шума их отделяло больше мили, но Джейк без всяких объяснений понял, что это. С губ мальчика сорвался возглас чистейшего страдания.
Угрюмая улыбка растянула уголки рта Режь-Глотки.
– Никак, твой дружок-удалец зашел по нашему следу чуть дальше, чем ты думал? Но, однако ж, не далее, чем полагал я, постреленок, ибо мне довелось заглянуть ему в глаза, и были те глаза вельми дерзки и лукавы. И я смекнул: он жи-ивенько явится за своей отрадушкой, наперсником ночных утех… ежели явится. Так и вышло. Сторожевые жилки хват углядел, а вот от фонтана не ушел – стало быть, все обстоит преотлично. Ну, любушка, – пошел.
Режь-Глотку нацелился пнуть Джейка в торчащую над брусчаткой голову. Джейк проворно нырнул в люк, но поскользнулся на лесенке, привинченной к стенке канализационного колодца, и спасся от падения, лишь ухватившись за расписанную охристо-красными царапинами лодыжку Режь-Глотки. Мальчик с мольбой посмотрел вверх, на пирата, и увидел, что выражение разъедаемого заразой, заживо разлагающегося лица ничуть не смягчилось.
– Пожалуйста, – попросил мальчик и услышал в своем голосе слезливые нотки. Перед глазами неотступно стояла картина: раздавленный в лепешку Роланд, похороненный под огромным фонтаном. Как это сказал Режь-Глотку? Если бы теперь он кому-нибудь понадобился, им пришлось бы собирать его промокашкой.
– Проси, коли хочешь, умоляй, сердечко мое. Токмо добра не жди, ибо сюда, за мост, жалости и милосердию ходу нет, будь я мерин. А теперь пошел, не то вышибу твои клятые мозги скрозь уши, будь они трижды неладны.
И Джейк полез вниз, и к тому времени, как он достиг стоячей воды на дне, острое желание заплакать прошло. Ссутулив плечи, понурив голову, мальчик ждал, чтобы Режь-Глотку спустился и повел его навстречу его судьбе.
– 23 -
Роланд едва не зацепил натянутые крест-накрест жилки, которые сдерживали лавину мусора, но висящий в воздухе фонтан был нелеп и смехотворен – такую ловушку мог бы расставить не блещущий умом ребенок. Корт выучил своих подопечных при продвижении по вражеской территории постоянно проверять все сектора обзора, то есть не только задний и нижний, но и верхний.
– Стой, – велел стрелок Чику, повысив голос, чтобы его не заглушали барабаны.
– Ой! – согласился Чик, посмотрел вперед и немедленно прибавил: – Эйк!
– Да. – Стрелок еще раз поглядел на подвешенный в воздухе мраморный фонтан и внимательно осмотрел улицу, отыскивая спусковой механизм. Он увидел, что их два. Возможно, когда-то намеренно приданное им сходство с камнями мостовой и приносило свои плоды, но то время давно миновало. Роланд нагнулся, упираясь ладонями в колени, и проговорил прямо в поднятую мордочку Чика: – Сейчас я на минуту возьму тебя на руки. Гляди не балуй, Чик!
– Чик!
Роланд подхватил косолапа на руки. Сперва Чик весь напрягся и попробовал вырваться, а затем Роланд почувствовал, что зверек уступает. Косолап не слишком радовался такому тесному общению с человеком, который не был Джейком, но явно решил примириться с ситуацией. Роланд снова невольно задался вопросом, насколько же разумен Чик.
Он пронес косолапа по узкому проходу и, аккуратно переступив через поддельные булыжники, – под Висячим Фонтаном города Лада. Едва они благополучно миновали опасную зону, стрелок наклонился, собираясь выпустить Чика, и в этот миг барабаны смолкли.
– Эйк! – нетерпеливо тявкнул Чик. – Эйк-Эйк!
– Да, но сперва – одно маленькое дельце, которым нельзя пренебречь.
Роланд отвел Чика еще на пятнадцать ярдов в глубь проулка, нагнулся и подобрал обломок бетона. Задумчиво перебрасывая его из руки в руку, он вдруг услышал на востоке пистолетный выстрел. Усиленный репродукторами грохот барабанов похоронил под собой звуки сражения Эдди и Сюзанны с шайкой оборванцев-Зрелых, но этот выстрел стрелок расслышал явственно и улыбнулся: выстрел почти наверняка означал, что Дийны добрались до колыбели, – первая добрая весть за день, который уже казался долгим, как целая неделя.
Роланд повернулся и бросил бетонный обломок. Прицелился он так же точно, как в Речной Переправе, когда бросал камень в допотопный светофор; снаряд угодил в самый центр потемневшего спускового устройства, и один из ржавых тросов лопнул с резким гнусавым звоном. Мраморный фонтан полетел вниз и перевернулся вверх тормашками – второй трос застопорил падение, всего на миг, однако, по мнению Роланда, человеку с быстрой реакцией этого вполне хватило бы, чтобы убраться из зоны сброса. Потом и этот трос оборвался, и фонтан бесформенной глыбой розового камня рухнул вниз.
Когда фонтан с оглушительным грохотом грянулся на мостовую, Роланд не мешкая присел за грудой стальных балок. Чик проворно вскочил к нему на колени. Полетели куски розового мрамора, некоторые были величиной с тачку. Несколько мелких осколков впились Роланду в лицо, другие стрелок стряхнул с шубки Чика. Он выглянул из-за временного прикрытия. Фонтан раскололся надвое, как огромная тарелка. "Этой дорогой мы возвращаться не станем", – подумал Роланд. Проход, с самого начала узкий, теперь был полностью перекрыт.
Слышал ли Джейк, как упал фонтан, ломал голову Роланд, и если слышал, то что подумал? Понапрасну гадать насчет Режь-Глотки он не стал. Тому неминуемо должно было прийти в голову, что от стрелка осталось мокрое место, – этого-то и хотел Роланд. Придет ли Джейк к такому же выводу? Мальчик вряд ли поверит в то, что стрелка можно убить с помощью такого простого приспособления, слишком хорошо он знает Роланда… но если Режь-Глотку достаточно застращал Джейка, тот, возможно, соображает не вполне четко и ясно. Так или иначе, было уже поздно терзаться, и если бы Роланду пришлось пережить все снова, он сделал бы то же самое. Режь-Глотку, умирающий или нет, успел выказать и смелость, и звериную хитрость. Если теперь пират утратит бдительность, значит, уловка того стоила.
Роланд поднялся.
– Чик, – ищи Джейка.
– Эйка! – Чик вытянул длинную шею, шумно обнюхал камни брусчатки, очертив носом полукруг, уловил запах Джейка и засеменил по следу. Роланд побежал за ним. По прошествии десяти минут зверек остановился у крышки люка в мостовой, обнюхал булыжник вокруг нее, посмотрел вверх, на Роланда, и тоненько тявкнул.
Опустившись на одно колено, стрелок увидел путаницу следов и широкую полосу царапин на булыжнике мостовой. Он подумал, что эту крышку двигают очень часто. Неподалеку в щели меж двух камней мостовой стрелок заметил сгусток кровавой мокроты и сощурился.
– Это отродье бьет его, – пробормотал он.
Стрелок оттащил крышку в сторону, заглянул в люк и развязал кожаный шнурок, который стягивал на груди его рубаху. Подхватив косолапа на руки, Роланд сунул его к себе за пазуху. Чик оскалил зубы, и на миг Роланд кожей груди и живота ощутил растопыренные когти зверька, острые, как миниатюрные ножички. Потом Чик втянул когти и затих, поблескивая глазами из ворота рубашки стрелка и пыхтя, как паровоз. Роланд чувствовал, как быстро бьется подле его сердца сердечко косолапа. Он вытянул кожаный шнурок из пробитых в рубашке дырочек и отыскал в кошеле другой, подлиннее.
– Сейчас смастерим тебе сворку. Мне это не по душе, а тебе понравится и того меньше, но внизу будет очень темно.
Роланд связал два куска кожаного шнура и сделал на конце поводка широкую петлю. Ее он накинул Чику на голову. Он ожидал, что Чик опять покажет зубы, но ничего подобного косолап не сделал. Он лишь поднял на Роланда обведенные золотистой каймой глаза и снова нетерпеливо тявкнул: "Эйк!"
Роланд зажал в зубах свободный конец самодельной сворки, уселся на край канализационного колодца – если это был канализационный колодец – и ощупью нашел верхнюю перекладину лестницы. Спускался он медленно и осторожно, острее чем когда-либо сознавая, что ему недостает половины кисти и что стальные перекладины – скользкие от масла и чего-то более густого и плотного, вероятно, мха. Чик теплым тяжелым грузом висел между рубашкой и животом стрелка, дыша отрывисто и тяжело, но мерно. В тусклом свете золотые колечки в глазах косолапа блестели, точно медальоны.
Наконец нащупывавшая опору нога стрелка с плеском ступила в воду на дне колодца. Он бросил быстрый взгляд на монетку белого света в вышине и подумал: "Здесь-то и начинается самое трудное". В туннеле было тепло и сыро и пахло, как в древнем склепе. Где-то неподалеку монотонно, гулко капала вода. Чуть дальше Роланд расслышал урчание механизмов. Он вытащил чрезвычайно благодарного ему Чика из-за пазухи и поставил в неглубокую воду, вяло бежавшую по канализационному туннелю.
– Теперь дело за тобой, – пробормотал он на ухо косолапу. – Ищи
Джейка, Чик. Ищи Джейка!
– Эйка! – тявкнул тот и быстро зашлепал в темноту. Голова зверька покачивалась на длинной шее из стороны в сторону, как маятник. Роланд шел следом, обернув конец сыромятного поводка вокруг изувеченной правой руки.
– 24 -
Колыбель (она, бесспорно, была достаточно велика для того, чтобы получить в сознании молодых людей надлежащий статус имени собственного), стояла посреди площади впятеро большей той, где они наткнулись на поврежденный памятник, и, хорошенько присмотревшись, Сюзанна поняла, до чего же в действительности стар, сер и непоправимо запущен остальной Лад. Колыбель сияла такой чистотой, что глазам делалось больно: ослепительно белые стены, колонны и ступени – ни плюща, ни грязных каракулей. Не было и вездесущей желтой степной пыли. Когда молодые люди приблизились, Сюзанна поняла почему: по стенам Колыбели нескончаемыми потоками струилась вода – она вытекала из отверстий, спрятанных в тени окованных медью карнизов. Другие потайные сопла через равные промежутки времени выпускали фонтанчики, которые омывали ступени, превращая их в каскад водопадов.
– Ух ты, – присвистнул Эдди. – Рядом с этим Грэнд-Сентрал – автобусная станция в Литтл-Бздюлинге, Небраска.
– До чего ты поэтичен, милый, – сухо сказала Сюзанна.
Ступени, с четырех сторон огибавшие Колыбель, поднимались к огромному открытому вестибюлю. Здесь не было плотных сплетений растительности, которые заслоняли бы обзор, но Эдди с Сюзанной обнаружили, что все равно не могут толком заглянуть внутрь: тень кровли-навеса была чересчур глубока. По периметру крыши колонной по два выстроились тотемы Луча, однако углы отводились тварям, при виде которых Сюзанна горячо понадеялась, что никогда не встретится с ними иначе как в случайно приснившемся кошмаре, – устрашающим каменным драконам с чешуйчатыми телами, цепкими когтистыми лапами и отвратительными пытливыми глазками.
Эдди тронул ее за плечо и показал куда-то на самый верх. Сюзанна задрала голову… и невольно затаила дыхание. Широко расставив ноги, над коньком крыши, много выше тотемов Луча и драконоподобных химер, словно облеченный властью над ними, стоял шестифутовый золотой воин. Потрепанная ковбойская шляпа, сдвинутая на затылок, открывала лоб, прорезанный морщинами забот и тревог; на груди косо лежал шейный платок, словно только что стянутый с лица, а перед тем долго, верой и правдой служивший хозяину защитой от пыли. В одном воздетом кулаке воин держал револьвер, в другом – нечто схожее с оливковой ветвью.
Над Колыбелью стоял одетый в золото Роланд Галаадский.
"Нет, – подумала Сюзанна, вспоминая, наконец, что нужно дышать. – Это не он… но в каком-то смысле все-таки он. Этот человек был стрелком, и сходство между ним, мертвым, вероятно, уже более тысячи лет, и Роландом – вся правда ка-тета, какую тебе нужно знать ныне и присно".
На юге ударил гром. Стремительно несущиеся по небу тучи разорвала молния. Сюзанна пожалела, что у нее больше нет времени рассматривать статую, венчающую Колыбель, и зверей вокруг нее; на каждом из них как будто были вырезаны слова, и молодой женщине пришло в голову, что содержание надписей, пожалуй, стоило бы знать. Однако в сложившихся обстоятельствах нельзя было терять ни минуты.