Так русский “восто” ответил на насилие над демократией. А — как ответил германский ЗАПАД?
Принцы крови, в том числе и наследник престола, социал-демократы, в том числе и герр Лебе, коммунисты, в том числе и те из них, которые из рядов компартии перешли в ряды СС и теперь вернулись обратно — почти вся Германия сказала Гитлеру zum Befehl! Вся Германия защищала Гитлера — до последней капли крови в последнем подвале Райхсканцлей. Красная армия стала защищать Россию — а, следовательно, и СССР, а следовательно и Сталина, только с того момента, когда выяснились цели Германии. Германская армия пыталась воткнуть нож в спину Гитлера только в тот момент, когда выяснился провал целей Германии.
Д-р Шумахер не имеет никакой возможности не знать всего этого. Если предполагать, что докторский чин д-ра Шумахера не окончательно анестезировал его умственные способности — то можно было бы утверждать, что д-р Шумахер не имеет никакой возможности отделять тоталитарный режим от демократического географическими, национальными или расовыми границами. Но он это делает. Почти то же делал и Гитлер: на Востоке живет раса, привыкшая лобызать кнут. Сейчас в Берлине живет раса, устами Пика и Гротеволя лобызающая серп и молот. В Париже — раса, руками Торреза загребающая московские чеки. Что есть Запад и что есть Восток? И какою границей мы можем отделить совершенно очевидный вздор от вздора, по крайней мере, не совершенно очевидного?
Сейчас, когда германский тоталитарный режим — вопреки истинно героическому сопротивлению всей нации, — разгромлен извне участники и наследники этого режима делают демократические постные лица и говорят: они тут не при чем. Их принудили. Их заставили. Если бы они не вступили в партию, то они были бы обойдены очередным чином какого-нибудь рептилин-рата или доктора блудословия. Они, эти люди, совершенно искренни: если бы они не пошли в партию — их чины, карманы, гельтунгстиб и прочее — конечно пострадали бы — как же можно было поступить иначе? На славянском “востоке” люди как-то ухитрялись поступать иначе. Я, Иван Солоневич, сидел восемь раз в тюрьме советского тоталитарного режима и два раза в тюрьме германского. Пойдя в компартию я, вероятно, мог бы получить чин какого-нибудь рептилин-пресс-шефа — я не пошел. Миллионы и миллионы других русских — тоже не пошли. Десятки миллионов заплатили не только чином или карманом, но и жизнью. Какие выводы можно сделать отсюда о “расе рабов” и о “народе господ”, о славянской склонности к тоталитарному режиму и о германской верности демократии?
Все это я пишу не для полемики с д-ром Шумахером. Он, надо полагать, знает свою аудиторию и, вероятно, точно оценивает ее глотательные способности. Да и сам д-р Шумахер является только производной величиной и аудитории и всего того философского развития, которые почти всех нас привели к данному положению вещей. Данное же положение вещей, в частности, характеризуется тем, что культурной, просвещенной более или менее философски и социалистически настроенной аудитории можно предлагать любой мало-мальски мыслимый вздор — и она этот вздор проглотит. Человеческий здравый смысл — не очень уж усовершенствован технически; но он может и он обязан отмечать, по крайней мере, совершенно очевидные вещи. Но, однако, вся сумма современного философского развития привела нас к тому, что именно самые очевидные вещи теряют не только очевидность, а и вообще признание их бытия, замазывается десятками лживых терминов, обходится сотней окольных путей, теорий и вранья — и перед слушателями какого-нибудь д-ра Шумахера восстает картина мира, изуродованная в деталях и в целом. Только что вырвавшись из пролетарских объятий гитлеровского тоталитаризма — Шумахеры называют сталинский — типично восточным явлением. Уровень жизни американского рабочего — поскольку его нельзя скрыть — в СССР объясняется так: подкуп капиталистами верхушки рабочего класса. Голод в СССР объясняется “наследием проклятого царского режима”. Уход Англии из Индии — попытками закабалить народы этой страны. Повальное прекращение работы пролетариями всех стран — лучшим способом добыть возможно большее количество хлеба и пиджаков. И возникающий от всего этого голод саботажем со стороны мелкого собственника — мужика, который работает все семь дней в неделю, который не имеет ни одного отпуска ни разу в десять лет, и которого грабят все пролетарии решительно всех стран — это единственное, в чем они действительно идеологически едины вполне.
Все это кажется совершеннейшей нелепицей. Но даже и в этом есть свой смысл. Социализм — настоящий, революционный социализм, а не его фабианский раствор, ставит свою ставку на ненависть и на ложь. Все остальное: “Восток и Запад”, “подкуп рабочей аристократии”, спасительность забастовок, и прочее в этом роде являются только “идеологическими надстройками” в борьбе за ненависть против любви и за атеизм против Бога. Социализм обязан сеять ненависть, чтобы разделять людей, и обязан разделять людей, чтобы властвовать над ними, — чтобы строить, — как об этом говорил Достоевский — вавилонскую башню без Бога и против Бога. Предприятие, в конечном счете безнадежное... Но именно эта линия предприимчивости объясняет нам существование Троцких и Сталиных, Гитлеров и Шумахеров, Робеспьеров и Торрезов. Каждый из них, повторяя древнюю восточную формулу, считает, что “государство — это я” — все же остальные: уклонисты, предатели рабочего класса, изменники социализму, узурпаторы и насильники.
О пролетариях всех стран
Пролетарии всех стран сейчас командуют всеми странами Европы — с небольшими поправками на американскую оккупационную армию, на генерала Франко и еще на два-три более или менее капиталистических островка Европы. Лозунг “Коммунистического Интернационала” красуется на официальном гербе СССР. Он же треплется и на знаменах тех партий, которые до государственного герба еще не доросли, но надеются, что дорастут. Автор этого лозунга, Карл Маркс, считается официальным святым не только для СССР, но и для д-ра Шумахера, Леона Блюма, кажется, даже и для м-ра Эттли. В 1947 году в британской оккупационной зоне праздновалось открытие музея в Трире, в том доме, где родился Карл Маркс. На торжестве присутствовали пролетарии почти всех европейских стран, кроме, кажется СССР. Французские пролетарии жали руки немецким, чешские — венгерским, другие — другим. О некоторых вещах на этом празднике, кажется, не говорилось. Как в доме повешенного обычно не говорится о веревке.
Вожди пролетариев всех стран призывали пролетариев всех стран по меньшей мере к международной пролетарской солидарности. Можно было бы отметить и тот факт, что испытания первой мировой войны эта солидарность не выдержала: пролетарии всех стран, и представители пролетариев всех стран голосовали за военные кредиты — как это, например, сделала германская социал-демократия. Русская коммунистическая партия — тогда еще только левая фракция той же социал-демократической партии имела все логические и моральные основания упрекать остальных социалистов мира в “социал-патриотизме”, “социал-предательстве” и “социал-соглашательстве”.
Тогда, в 1914 году, этот патриотизм, предательство и соглашательство могли бы быть оправданы наличием реакционных режимов Романовых, Гогенцоллернов и Габсбургов. Каждый социализм стремился свергнуть каждую реакцию, — но, главным образом, соседнюю. Потом — все реакции были свергнуты. Во всех странах Европы остались одни социалисты. Теоретически в 1918 году можно было бы предполагать, что вот тут-то и наступило, если уж не царство, то по крайней мере республика пролетарской солидарности. Неумолимая и неоспоримая практика жизни показала, что тут, как и решительно во всех иных отношениях, все, что произошло при революционных и социалистических режимах, было неизмеримо хуже всего того, что происходило при монархических и реакционных.
Старая, отсталая реакционная Европа — Европа королей, императоров и пап — воевала и даже завоевывала. Приблизительно тем же занималось, впрочем, и остальное человечество, в том числе и САСШ. В ряду государств-завоевателей Россия, конечно, занимала первое место: двадцать два миллиона квадратных километров так же не свалились с неба, как не свалился и товарищ Сталин. Можно утверждать, что часть этих завоеваний носила вынужденно оборонительный характер, — например, завоевание Крыма. Или даже завоевание Польши. Можно дальше утверждать, что другая часть носила экономически принудительный характер, например, завоевание Балтики или Финляндии. Просто завоевательных войн, как известно, не ведет ни одно правительство мира. Каждая война или вызвана, или спровоцирована или навязана. Обвинительные акты о завоевательных попытках предъявляются только побежденным нациям. “Победителей не судят” — ибо судить их некому. Этот афоризм принадлежит Екатерине Второй — мелкой немецкой принцессе, ставшей — путем мужеубийства и цареубийства, почти тем же, чем сейчас является Сталин. Кстати: один из официальных эпитетов Сталина взят из словаря екатерининской эпохи: это ее придворная историография назвала “матерью народов”. Сталин, соответственно, стал отцом. Стать матерью ему было бы затруднительно.
Екатерину Вторую — по официальной терминологии Великую — судить было некому. Кажется некому и до сих пор. При ней была разделена Польша, был завоеван Крым, были ликвидированы последние остатки монгольских орд, были нанесены сокрушающие поражения туркам. При ней закончилось закрепощение русского крестьянства. Это был, может быть, самый блестящий век русской военной истории. И, если исключить эпохи Петра и Сталина, то это были самые реакционные десятилетия русской исторической жизни: десятилетия дворянской диктатуры, омраченные страшным пугачевским восстанием.
При Екатерине Второй было совершено величайшее внешнеполитическое преступление русской истории. Живое тело польской нации было разорвано на три части и поделено между Россией, Пруссией и Австрией. Нужно, впрочем, внести существенную поправку: при первом разделе Россия не взяла ни одного клочка чисто польских областей. Но все-таки Польша была поделена, порабощена, большая ее часть попала Пруссии. Руками мелкой немецкой принцессы, уголовным путем вознесенной на престол Российской Империи — было положено начало прусскому могуществу. Впрочем — не следует переоценивать роль Екатерины: она была куклой в руках тех людей, которые несли ее и на кровать и на престол. Она была только вывеской. Она была названа “Великой” — ибо именно под ее вывеской окончательно консолидировался и окончательно закрепил свою диктатуру слой победителей в жизненной борьбе: русское рабовладельческое дворянство.
Пример Екатерины и Польши я беру, как самый черный пример русской военно-политической истории, — все-таки до сих пор самой успешной в мире. К этому примеру нужно бы сделать ряд оговорок. Польша до 18 века играла по адресу России совершенно ту же роль, какую Германия Бисмарка и Гитлера играла по отношению к Польше: культурная миссия на Востоке и прочие вещи в таком же стиле. Польша завоевала Киев — в первый раз в 1211 году и в последний раз — в 1921. Даже и после попытки Пилсудского — под властью Польши оказались русские западные области — в том числе и та Гродненская губерния, в которой мои крестьянские предки жили сотни лет — и в которых был установлен решительно такой же режим, какой немцы установили в Польше в 1939-45 годах. После взятия Кракова, — Гитлер не даром ездил поклоняться праху Пилсудского.
Для невежливого обращения с Польшей — у России были достаточные исторические основания. Но и раздел Польши и дальнейшие попытки ее русификации относятся к числу самых черных дел самой воинственной в мире истории — русской истории. Приблизительно в эту же эпоху закончились и остальные западные завоевания России: была отвоевана у Швеции Финляндия.
Повторяю, это были самые блестящие военные десятилетия России: ликвидация Польши, уничтожение татарских орд, разгром Турции и, как венец этой эпохи, — уничтожение наполеоновской армии, взятие Берлина и Парижа — и диктатура Александра Первого и Николая Первого надо всей Европой — что по тем временам было более или менее эквивалентно мировой власти. Русская история назвала Екатерину Великой, Александра Первого “Благословенным” и Николая Первого — Палкиным. В реальности Екатерина была сплошной реакцией, Александр был пустым местом, Николай Первый был, может быть, единственным светлым пятном: он вернул конституцию Польше, подтвердил конституцию Финляндии и, что самое важное, — начал работу по освобождению всех крепостных крестьян всей Империи. Но, как это случается с историками, — Екатерина, при которой крестьянство было окончательно лишено всяких человеческих прав — оказалась Великой, а Николай Первый, который все свое царствование вложил в освобождение крестьянства — оказался Палкиным. По совершенно такой же схеме пролетарии всех стран оказываются прогрессом, а капиталисты тех же стран оказываются реакцией.
Итак, самая крупная, самая воинственная и самая реакционная государственность Европы завоевала: Польшу, Балтику, Финляндию, Крым и еще целую массу других мест. Во всех этих окраинах были оставлены их старые конституции, вольности и прочее. Польская конституция была ликвидирована только после польского восстания 1832 г. Финская — действовала до 1917. Взаимоотношения между завоеванной Финляндией и ее завоевательницей не имели, вероятно, прецедентов во всей мировой истории: все граждане Финляндии пользовались всеми правами на всей территории Империи, и все остальные граждане всей остальной Империи не пользовались всеми правами на территории Финляндии. Во всяком случае: ни в одном из всех этих завоеваний ни у одного из побежденных помещиков или мужиков не было отнято ни одного клочка земли, никто не переселялся и не перегонялся с места на место, — финн — генерал Маннергейм был свиты Его Величества генерал-адъютантом, поляк — ген. Клембовский — был ген. квартирмейстером всех русских армий в первую мировую войну.
Русская политика наделала много ошибок, промахов и даже преступлений: раздел и попытки русификации Польши были преступлением. Однако: польские помещики около Харькова и польские помещики около Варшавы продолжали владеть своими поместьями — иногда гигантскими поместьями — а до 1861 года некая часть народа завоевателя и народа победителя — семьи Солоневичей — оставались крепостными рабами помещиков, принадлежавших к побежденному и завоеванному народу. Особенно умно это не было. Но это характеризует завоевательную политику реакции.
Сейчас начали свою антимилитаристическую политику пролетарии всех стран. Мы сейчас можем сказать, что товарищ Сталин ведет политику откровенной экспансии. Но мы можем утверждать и нечто другое: все остальные социалистические правительства Европы вели бы — точно такую же политику, если бы у них для этого было бы достаточно сил. Разницу между Сталиным и остальными социалистическими политиками Европы нужно искать не в потенциале желания, а в наличии силы. Совершенно очевидно, что если бы те пролетарии всех стран, которые нынче властвуют во Франции, были бы достаточно сильны, то они делали бы в Руре решительно то же самое, что делает товарищ Сталин в Берлине и делали бы это безо всякой оглядки на интересы, желания, голосования или голод тех пролетариев всех стран, которым не повезло во второй мировой войне.
Дети немецких пролетариев всех стран голодают неистово — министры норвежских пролетариев налагают свое вето на немецкое рыболовство и китобойный промысел. Датские пролетарии пытаются оттяпать Шлезвиг, бельгийские и голландские — “исправить границы”, чешские пролетарии выселили немецких и венгерских, венгерские — словацких и чешских, сербские и румынские — швабских и австрийских, австрийские — немецких — и так далее.
Можно сказать, что Австро-Венгерская монархия была реакционной. Однако, дюжина народностей все-таки как-то уживались друг с другом. Сейчас люди, жившие веками на территориях этой бывшей реакции — согнаны со своих веками насиженных мест, ограблены до нитки, выброшены в голодную неизвестность. И это все делается пролетариями по адресу пролетариев.
Немецкие национал-социалисты начали свою внешнеполитическую деятельность с полного уничтожения польских народных социалистов. Теперь — польские социалисты занялись плохо организованным истреблением немецких трудящихся. Об обстановке выселения немцев из-за Одер-Нейсе — “Таймс” писал: “это было лучше Бельзена и Дахау, но это было не на много лучше”.
Около двухсот лет тому назад в царствование той же Екатерины, князь Потемкин завоевал нынешний юг России — в том числе Крым. В сознании среднего читающего европейского человека имя кн. Потемкина неразрывно связано с выражением “потемкинские деревни”. Так пишет история. История не пишет о том, что тогдашние “потемкинские деревни” сейчас называются: Одессой, Севастополем, Днепропетровском и прочими такими бутафорскими названиями. Война на юге России была зверской войной. Татары оказывали отчаянное сопротивление, и население северных районов Крыма было истреблено почти поголовно: детей хватали за ножки — и головой о столб. Приблизительно в таком же стиле разыгрывались и кавказские войны. Так что гаагские принципы в этих войнах не применялись. Крым же в предшествующую эпоху играл ту же роль, какую играли арабские торговцы черным деревом в Африке времен Стенли. Для демократических принципов ведения войны места там не было. Однако — после капитуляции Крыма, его населению был предоставлен выбор: оставаться в России или эмигрировать в Турцию — Крым до того принадлежал Турции. Часть осталась, часть предпочла уехать. Уезжавшим был предоставлен тоннаж для них и для всего их имущества, были выданы деньги на проезд и деньги на обзаведение в новых местах. Это было двести лет тому назад, в одну из самых реакционных эпох России, по отношению к разбойным племенам, профессионально промышлявшим торговлей живым человеческим мясом.
Оставшиеся крымские татары совершенно мирно прожили двести лет. Сейчас — они все выселены на север Сибири. Около двух с половиной миллионов поляков в течение примерно тех же двухсот лет также мирно жили на юге России — все они высланы к линии Одер-Нейсе, где они решительно не знают, что именно со всеми ими станется завтра.
Крымские татары специализировались на табаководстве — лучшем в России. Теперь на севере Сибири они, вероятно, просто вымрут. Немецкие рабочие в Чехии веками специализировались на стекольной промышленности, кажется, лучшей в мире: теперь им и деваться некуда и делать нечего. Финские пролетарии специализировались по водному транспорту в Петербурге — и при царской реакции жили там сотню лет, работали и никто их не трогал. С началом пролетариев всех стран — они выселены все. Немецкие колонисты в России жили там почти двести лет и создали за Волгой очень высококвалифицированные сельские хозяйства — они высланы на тот же север Сибири и с теми же шансами на жизнь. Правительство русских пролетариев уморило голодом два миллиона пленных немецких пролетариев и правительство французских пролетариев пыталось также уморить тех же немецких пленных — пока в эту историю не вмешалось правительство антипролетарских САСШ. За “пролетариев всех стран” сейчас вступается только антипролетарское, капиталистическое и плутократическое и прочее правительство САСШ — только оно одно. Это оно кормит детей европейского пролетариата, которых грабят пролетарии всех стран. Это оно — и только оно одно спасает отряды европейского пролетариата от места их последнего соединения — от виселиц, подвалов и братских могил голода. Чем и когда помогли одни пролетарии другим пролетариям? Кто из них положил кусок хлеба в протянутую руку своих голодающих товарищей по классу? Кто из них дал бы стакан молока голодающим детям капиталистических стран — если бы дети голодали в капиталистических и имели бы молоко в социалистических странах?
Позвольте нарисовать социалистическую утопию, не предусмотренную пока что никакой философией мира. Американцы из Европы ушли. Для простоты картины предположим, что большевики на их место не пришли. Что будет завтра в социалистической Европе пролетариев всех стран? Забудут ли немецкие трудящиеся свою землю по ту сторону Одера и Нейссы? Договорится ли товарищ Шумахер с товарищем Торрезом? Согласятся ли немецкие рыбаки отказываться от рыбьего жира в пользу своих норвежских товарищей? Поделят ли венгры, словаки и чехи наследие ограбленных немецких и австрийских рабочих? Примирится ли мистер Тито с австрийской Каринтией? И что будут есть все они на другой день после прекращения капиталистической помощи невыразимо прекрасной Европе сегодняшнего дня?
...Если сегодня днем акулы американского капитализма из Европы уйдут, то сегодня вечером в Европе все начнут резать всех. Немцы вышибут поляков из Померании. Поляки вышибут русских из Кенигсберга. Французы постараются захватить Рур и датчане — Шлезвиг. Тито ринется на Австрию. Словакия восстанет против Чехии. Немецкий рабочий ринется грабить немецкого мужика. Немецкий мужик постарается вырезать немецких беженцев — не говоря уже об иностранных Ди-Пи. Даже старые, давно забытые кровавые распри между религиями примут социалистически модернизированный характер: православные сербы начнут резать католических хорватов, а в западной Украине ликвидация унии, начатая Екатериной Великой, будет продолжаться методами Великого Сталина: мечом и виселицами.
Вы можете отвергнуть этот вариант социалистической утопии. Но совершенно невозможно отрицать социалистическую действительность сегодняшнего дня: все, что можно было использовать для ненависти — использовано для ненависти. Раньше нам всем говорили только о ненависти к эксплуататорам. Сейчас культивируется ненависть и к “эксплуатируемым”. Пролетарии всех стран добились одного: во всякую щель. где только затаились остатки вековых споров — вбиты новые клинья свежей ненависти: классовой, групповой, национальной и даже религиозной. Кто мог себе представить товарища Сталина, выступающего в качестве “защитника православия” методами инквизиции семнадцатого века? Кто мог представить себе, что вожди русского и французского пролетариата станут сознательно убивать голодом миллионы немецких пролетариев, только что “освобожденных от власти кровавого фашизма”. Кто мог представить себе русского социалистического “богоносца”, насилующего берлинских пролетарок или немецкого социалистического профессора, впрыскивающего бензин в вены пленных рабочих и крестьян? Фактическая история всех этих моральных достижений еще не написана вся. Сейчас мы знаем только немецкие зверства. То, что русские эмигранты мне говорили о чешских — даже и мне, человеку, видавшему всякие виды, — кажется невероятным. Товарищ Шумахер есть социалист. Но ведь и товарищ Пик есть социалист. Товарищ Шумахер раздувает ненависть против России, Польши, славянства, против немецких помещиков и фабрикантов, против “христианской демократии” и капиталистического либерализма. Товарищ Пик раздувает ненависть против САСШ и Англии — и против тех же демократов, либералов и капиталистов. Товарищ Торрез раздувает ненависть против немецких пролетариев и американских капиталистов и товарищ Сталин грабит немецких трудящихся точно также, как ограбил и русских. Советский идеолог Илья Эренбург вопил: “смерть немцам” и под этим лозунгом красная армия шла на Берлин — насиловала, грабила и убивала. До этого — почти под таким же лозунгом шла на восток германская социалистическая армия и делала то же самое. При Романовых, Гогенцоллернах и прочих было, может быть, плохо. Но никто в мире, имеющий ум и совесть, не имеет никакого права оспаривать того факта, что при пролетариях всех стран все стало неизмеримо хуже.
Русский Император Павел Первый, которого Бернард Шоу называет таким же чудовищем, каким был Нерон — взял в плен вождя польского восстания Тадеуша Костюшко. Костюшко был привезен в Петербург, принят Павлом, получил деньги и свободу и уехал в САСШ.
Шамиль, организовавший на Кавказе одно из самых кровавых восстаний русской окраинной истории, был взят в плен, был принят царем Александром Вторым, получил имение на Волге — правда, с запретом возвращаться на Кавказ — и потом уехал в Мекку. Павел Первый и Александр Второй были “реакционерами”, и оба были убиты — первый — за то, что начал освобождение русских рабов, — второй — за то, что он его кончил. Что сделали реакционеры, убивавшие “реакцию”? Кого помиловали они? Кого они освободили и из числа своих противников, и из числа своих друзей, и из числа тех трудящихся, во имя которых они подняли свои кровавые знамена?
Мы можем сказать, что Павел Первый в Польше и Алесандр Второй на Кавказе вели империалистическую политику — и это будет правильно. Но разве не тот же империализм проводят или пытаются проводить польские социалисты на линии Одер-Нейссе, французские — в Сааре и в Индо-Китае, датские где-то в Шлезвиге, русские — по всем своим границам, и даже итальянские — где-то в Эритрее?
Империализм, действительно, был, — но он остался и при социалистах. Однако, до пролетариев всего мира, в Европе, кроме империализма, капитализма и прочих разновидностей реакции — было все-таки чувство общественного приличия и были традиции человечности — или по крайней мере джентльменства. Разгром Костюшки или Шамиля был обусловлен такими-то и такими-то соображениями. Но они не были преступниками и они не рассматривались как преступники. Социалистический мир сейчас поделен на три неравные части: первая — вождь, вторая — его уголовная полиция, третья — все остальное преступное человечество.
Я перечислил факты. Любому отдельному из них вы можете найти любое отдельное объяснение. Любую ненависть вы можете объяснить любым “наследием прошлого”. Но ведь вся Европа стала социалистической, во всей Европе творятся приблизительно одни и те же вещи, и все источники европейской жизни заражены одной и той же ненавистью. До победы социализма над кровавыми старыми режимами, над реакционными капиталистами, над несознательными трудящимися, над еретическими философами, над остальными оппозиционными социалистами — в Европе все-таки существовали законы, преследовавшие за “возбуждение национальной, сословной, классовой или религиозной ненависти”. Эти законы были несовершенны, выполнялись они не всегда, и все прошлое Европы оставило достаточно поводов для всяких трений. Чего стоит одна Эльзас-Лотарингия с ее перемежающимися попытками то германизации, то галлизации. На европейских территориях есть, например, Эстония с ее миллионом населения. Тысячу лет жила она под чужим государственным владычеством — немецким, датским, шведским, а потом русским, — страна, которая не имеет никаких шансов на собственную культуру и самостоятельность, накопила тысячелетнее раздражение и пыталась излить его и на немцев, и на шведов, и на русских. На этих территориях достаточно горючего материала и для резни и для ненависти. Почти во всей Европе существовало в свое время крепостное право и к 1945 году почти во всей Европе еще существовали его пережитки. Все это не было забыто, как не были забыты и кровавые религиозные войны между католицизмом, протестантизмом и православием и менее кровавые столкновения в пределах этих религий — между их отдельными разновидностями. Все это было исторической давностью. Но со всем этим “старые режимы” пытались бороться — и, в общем, при отдельных ошибках — боролись все-таки не без успеха. Сейчас пришли пролетарии всех стран, и во всех странах раздувают все мыслимые и немыслимые уголья ненависти.
Я утверждаю, что социализм родился из ненависти. Думаю, что это очень трудно доказуемо. Но, возможно, несколько легче доказать, так сказать, чисто техническую сторону этого вопроса. В самом деле:
Авторы социальной революции во Франции 1789 года звали “массу” ненавидеть: аристократов, тиранов, королей, панов, Кобленц, Питта, Англию, Россию, жирондистов, гербертистов, дантонистов, вандейцев, лионцев, тулонцев — короче: всех, кроме самих себя.
Авторы социальной революции в России звали массу ненавидеть: эксплуататоров, плутократов, монархов, попов, белогвардейцев, Черчилля, Англию, Германию, САСШ, Керенского, Троцкого, Бухарина — то-есть всех, кроме самих себя.
Авторы социальной революции в Германии звали массу ненавидеть: союзников, демократию, плутократию, Англию, Россию, САСШ, ремовцев, штрайхеровцев, евреев, — словом всех, кроме самих себя.
Все они, кроме того, звали к травле: вредителей, саботажников, изменников, уклонистов и всех тех, кого наивная терминология французской революции определяла суммарно, как “подозрительных”. Ученые мужи, оккупирующие университетские кафедры, склонны оперировать объяснениями, которые суммарно можно было бы сформулировать так: “гнев народа”. Хотя довольно очевидно, что ни в сентябрьских убийствах в Париже, ни в деятельности Гестапо, ни в подвигах ВЧК-НКВД ни какой народ никакого участия не принимал. Поставим вопрос несколько иначе.
К власти пришла социалистическая пария. Она “вводит социализм”. Но так как даже и Ленину ясно, что сразу и на все сто процентов этого сделать невозможно, то социалистическая отрава дается в ее, скажем, десятипроцентном растворе. Ленин, вероятно, был совершенно убежден, что уже и десятипроцентный раствор окажет благодетельное влияние на ход хозяйственной жизни страны, что наступит, пусть и не полное, но хотя бы десятипроцентное облегчение капиталистических страданий человечества.
Итак, введено десять процентов социализма. И жизнь становится на двадцать процентов хуже.
При нормальных человеческих мозгах и при нормальной человеческой совести, здесь нужно было бы остановиться и начать проверять теорию путем анализа практического эксперимента. По теории — больное капитализмом человечество должно бы почувствовать хоть и небольшое, но все-таки облегчение. Вот: социализировали, допустим, железные дороги, и они, вместо того, чтобы работать лучше — стали работать хуже. Давайте посмотрим, в чем тут дело. Но неудача с десятью процентами имеет только одно последствие: авторы переворота сгущают раствор до сорока. И так далее до стопроцентного “тотального” социализма — Гитлер этого не успел проделать, Сталин уже успел. Нет никакого сомнения в том, что и Ленин, и Гитлер, и Сталин были вполне информированы о хозяйственных и прочих последствиях социализма во всех растворах.