- Проще не станет, как мне кажется. Я не вижу ничего хорошего.
- Что не убивает, делает сильнее, да? Ты всегда будешь скучать по нему, но жизнь идет дальше, и это хорошо. Уверен, он бы этого хотел. Он должен гордиться тобой, - он сжал легонько руку Лорелей своими изящными пальцами пианиста.
Они ехали по шоссе среди слепящих вспышек оранжевого и красного, но Лорелей отклонилась на сидении, ее глаза отдыхали. Она не хотела разглядывать пейзаж. Они добрались до аэропорта через два часа. Тони подъехал к парковке. Он открыл багажник, вытащил ее чемодан. Лорелей вышла из машины, схватила багаж папы и забрала с собой.
- Дальше справишься? – спросил Тони.
- Да, - сказала она. – Спасибо, что подвез.
- Не за что, - он нервно обнял ее. – Удачи, Лорелей.
- Спасибо еще раз. До встречи.
Она пошла в терминал, таща за собой чемоданы. Аэропорт был очень маленьким, она быстро прошла проверку. У ворот она нашла место подальше ото всех. Она вытащила из сумочки протеиновый батончик и MP3-плеер. Лорелей ждала посадку на самолет, слушала плейлист, что сделала для нее кузина Дженнифер. Вскоре она села на свое место в самолете, и ей повезло, что место рядом с ней было пустым. Она пыталась очистить разум, но полет затянулся. Лорелей хотела просто уснуть, но не удавалось. Она ненавидела беспокойного малыша за ней, который пинал спинку ее сидения. Она не могла уснуть, и минуты тянулись вдвое дольше.
Когда они приземлились, она пошла с толпой за багажом. Мама ждала ее за эскалаторами в залитом светом терминале Денвера. Ее мама была подтянутой, высокой и сильной, но теперь казалась сжавшейся. Слезы покалывали глаза Лорелей, когда она обошла толпу и поспешила к маме. Руки Кассандры Кларк крепко обвили Лорелей, она гладила волосы дочери, поцеловала ее в лоб. Горе связало их, мать и дитя.
- О, милая, - сказала ее мама. – Я так тебя люблю.
Лорелей плакала в плечо матери, ее тело сотрясалось от горя из-за возвращения домой. Она ощущала себя маленькой и уязвимой, как ребенок, и знакомый чистый запах мамы придавал ей ощущение безопасности. Лорелей цеплялась крепче, ее мама инстинктивно стала покачивать ее, нежно утешая. Лорелей отчасти хотелось снова стать ребенком, чтобы мама подхватила ее и понесла, ведь мир стало тяжело терпеть.
- Мне так жаль, мам, - всхлипывала Лорелей, ее слова было едва слышно. – Я не могу… прости…
- Милая, - длинные ухоженные пальцы ее матери погладили щеку Лорелей, - это не твоя вина. Что случилось… то случилось, и мы не можем изменить прошлое. Мы пройдем это. Ты теперь со мной, и мы будем вместе сильными, хорошо?
Лорелей глубоко вдохнула и кивнула.
- Я хотела бы что-то сделать, как-то это исправить и вернуть его. Так не честно…
- Конечно, не честно, но плохое все время случается с хорошими людьми. Мы не можем решать, что случится в этой жизни. Мы можем лишь выбирать, как реагировать. Ты не можешь винить себя в случившемся.
Лорелей и ее мама прошли за багажом, ждали, пока он проедет по кругу. Они взяли по чемодану, и Лорелей пошла за мамой к машине.
- Мам, прости, что я не была хорошей дочерью.
- О чем ты?
- Ты знаешь, как я поссорилась с тобой прошлым летом. Мне очень жаль.
Кассандра остановилась и повернулась к ней.
- Мы обе вели себя нелогично, я перегнула, но ты все еще хорошая дочь. И не было мгновения в жизни, когда я переставала любить тебя. Просто у тебя сильный характер, как у меня.
Да, они обе могли быть упрямыми, и потому сложно было достичь компромисса. Ее мама могла выводить из себя ее частыми замечаниями насчет поведения и нотациями о морали. Лорелей обычно могла успокоить маму и делать так, как ей хочется, но их последняя ссора была жестокой. Когда мама Лорелей узнала о ее решении уехать в Калаис и изучать музыку, она выступила против.
Кассандра Кларк терпеть не могла «непродуктивное», типа телевидения, отпуска или сна. Для нее желание дочери стать певицей было ужасом. Лорелей знала, что мама любила ее, и чаще всего она была хорошей мамой, но, сколько Лорелей помнила, она пыталась отговорить дочь от «ерунды с пением». Лорелей много раз говорили, что пение отвлекало ее от учебы, что она не поступит в хороший колледж и не получит нормальную работу, если не оставит эти глупости и не сосредоточится на серьезных делах. Они кричали друг на друга, не желали отступать от своих мнений.
Даже отец Лорелей не смог переубедить Кассандру, но он отпустил Лорелей и купил ей билет до Мейна. Их «маленький заговор» разозлил маму так, что она почти взорвалась. Она бушевала часами, ее лицо искажал гнев, а потом она неделями не говорила с ними. Когда Лорелей покидала Колорадо, она даже не попрощалась.
Она смотрела на маму теперь другими глазами.
Кассандра убрала чемоданы в джип своими мускулистыми руками, а потом закрыла багажник. Она выглядела утомленно, пока они ехали из аэропорта холодной ночью. Ее бледная кожа сияла в свете фар.
Лорелей посмотрела на маму.
- Я люблю тебя.
- И я тебя, Лорелей. Всегда любила и буду.
Слезы снова выступили на глазах Лорелей. Последние пару месяцев она не печалилась из-за расставания с мамой. Она злилась, что мама отказывалась говорить с ней, пока смотрела, как другие родители помогали детям устроиться в начале учебного года, но она не жалела о своем решении. Она видела, что их разлука сильно повлияла на ее мать.
Дом Кларков был в тихом районе на юге Денвера. Несмотря на тьму, Лорелей заметила, что сад мамы умирал, когда они подъехали. Большой клен во дворе лишился почти всех листьев, но куст рядом с крыльцом был алым в слабом свете. Лорелей увидела Гизмо, их маленького рыже-белого корги, за дверями со стеклом. Он заметил их и прыгал возле стекла.
Кассандра заехала в гараж, Лорелей забрала свой чемодан и понесла его наверх. Гизмо следовал за ней, радостно лизал ее ноги. Ее спальня была лавандовой с пятого класса, и стены покрывали фотографии. На шкафу была фотография Лорелей четырехлетней давности, она сидела на плечах папы. Ее мама стояла рядом с ними, держала его за руку и смеялась. Рядом была фотография Лорелей с папой, они стояли на берегу реки с удочками. Она улыбалась камере, маленький солнечник свисал с ее руки. Он улыбался ей.
Другая фотография висела над ее ночником. Ей было тогда семь, фотографию сделали на поле Курс. Они были с бейсбольными перчатками, у Лорелей не хватало нескольких зубов. Каждое лето они с папой ходили на его любимые бейсбольные игры. Он с раннего возраста научил ее, как следить за счетом в игре. Они ели хот-доги и кричали на питчеров, но она ждала больше всего, как они пели с ним на весь парк «Take Me Out to the Ball Game». Подростком она пела там гимн, и отец смотрел на нее, а мама, что не удивительно, отсутствовала.
Лорелей села на край кровати и подняла собаку.
- Эй, Гиззи, - она потирала его мягкие уши. Он будто улыбался ей, прижимался к ее рукам. – Как ты? А? Скучал? – Гизмо льнул к ней, лизал руку. – Хороший мальчик, - она похлопала его по спине, прижалась головой к подушку и притянула Гизмо к себе. Он протянул к ней короткие лапки, зевнул и издал забавный звук. Гизмо лизнул щеку Лорелей, и она потерла его живот. Она легла на спину и смотрела на потолок, откуда свисали на леске маленькие розовые призмы. Они казались тусклыми и безжизненными, ведь на них не падал свет, но на рассвете они отбрасывали радугу на всю комнату.
Лорелей повернулась на бок и притянула ноги к груди. Она дышала с трудом и болью. Она взяла маленькую шкатулку с тумбочки, медленно покрутила ее, ведь она была старой и нуждалась в ремонте. Лорелей открыла осторожно крышку и смотрела, как маленький медный барабан кружится и задевает серебряные клавиши, играя вальс Брамса. Она помнила годы, когда родители приходили к ее кровати, пели ей колыбельные под мелодию шкатулки. Папа пел ей «Пикник медвежонка Тедди»: Если в лес пойдешь, странности найдешь. Если в лес пойдешь, лучше скрой себя… И он отыгрывал текст, и она хихикала от радости.
А потом Кассандра укладывала ее спать, гладила каштановые кудри, пела несколько своих песен, всегда заканчивала маминой колыбельной. Она не понимала слова, ведь не узнавала их, но мелодия была сладкой, немного меланхоличной, и Лорелей всегда засыпала под конец. Закрывая глаза, она видела себя в лодке на воде, что покачивалась от ветерка, и голос ее мамы был мелодией арфы. Она становилась старше, и ночные ритуалы пропали, песня затерялась в ее памяти.
Шкатулка перестала играть, и тишина звенела в ее комнате. Лорелей стала напевать колыбельную мамы, но лишь мелодию, ведь не помнила слова. В ее разуме она снова покачивалась в лодке, окруженная чернильным морем.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Лорелей и мама шли рука об руку в маленькую белую церковь. Гул женщин, готовящих в приходском зале, разносилось эхом до притвора, пока не закрыли дверь. Кларки редко ходили в церковь, но когда выбирались, делая это на Рождество или Пасху, они шли в церковь Святого Стефана. В детстве Лорелей проводила там неделю каждое лето с кузенами, они играли с другими детьми во дворе во время каникул в библейской школе. Лорелей нашла тайный проход за ризницей, который вел в башню с колоколами. Проход не был скрыт, это была простая лестница, дверь туда оставили незапертой.
Лорелей и ее мать прошли в церкви к месту, где стояли дядя Майк и тетя Линда с их двумя детьми, светловолосыми близнецами, Джошуа и Дженнифер. Хоть они были на два года младше Лорелей, они были ближе всех для Лорелей. Дженнифер почти всю неделю с возвращения Лорелей домой, и ее присутствие сильно утешало. Они вместе выбрали фотографии отца на похороны, вспомнили ежегодные поездки семьи, поработали над речью благодарности, которую Лорелей прочтет на службе. Дженнифер терпеливо ждала Лорелей, когда той не хотелось говорить, и слушала, когда она говорила.
Множество родственников, друзей, соседей и сотрудников Энди сидели на деревянных скамьях. Они притихли, когда заиграл орган. Настроение в церкви было хмурым, реальность грядущей службы сдавила грудь Лорелей.
«Похороны отца, - подумала она, - это нереально», - у нее кружилась голова, ей было сложно сдержать эмоции в теле. Пастор подошел к семье, мужчина средних лет в белой рясе с золотом на плечах, перевязанной веревкой на поясе.
- Простите, - сказал он, - мы готовы усадить семью.
Ее тетя, дядя и кузены прошли за пастором, Лорелей и ее мама плелись за ними. Они прошли по центральному ряду и сели на скамьи впереди. Паства встала, когда орган заиграл гимн, но Лорелей осталась на месте, словно на ее плечи давил тяжкий груз.
Кассандра склонила и шепнула на ухо Лорелей:
- Тебе нужно встать, милая. Ты сможешь, я знаю, - ее рука сжала плечо Лорелей, потянула ее. Лорелей тихо встала, паства пела за ней, старые слова заполняли просторную церковь:
Приятным утром, когда кончится жизнь, я улечу,
Домой, на небо к Богу, я улечу.
Я улечу, Боже, я улечу утром.
Когда я умру, аллилуйя и прощай, я улечу.
Началась служба, и церковь наполнили люди, которые любили Энди Кларка. Лорелей ощутила тихую радость, увидев, сколько людей затронула его жизнь. Она узнавала многие лица вокруг них, людей, что помогли написать историю жизни отца и ее историю. Сила мамы рядом с ней, спокойствие Дженнифер, любовь друзей вокруг, что пришли напомнить, что Энди Кларк дал ей смелость идти вперед и высказывать свое мнение.
Путь к трибуне казался невыносимо долгим. Передняя часть церкви была наполнена белыми лилиями, много цветов было перед алтарем. Она ощутила мускусный аромат. В витражные окна проникал голубой свет. Лорелей добралась до трибуны, развернулась и сжала ее обеими руками.
- Я хочу поблагодарить всех вас за то, что вы пришли. Это много значит для нашей семьи, хоть я знаю, папа подумал бы, что вы сошли с ума, раз пришли сюда, а не остались дома смотреть футбол. Он сам так делал бы, сидел и бросал вещами в телевизор, - многие рассмеялись. – Вы все знали его, так что понимаете, что он жил на полную, что у него была чудесная искренняя душа, что он больше всего любил семью. Это лишь слова, но мой отец был больше, чем это. Любой, кто проводил хоть немного времени с моим отцом, был тронут его добротой, теплой улыбкой, искренностью. Мой папа любил вызывать у людей смех. Его шутки были довольно банальными, но он не уставал повторять их раз за разом. Он не понимал, почему люди решали оставаться несчастными, если могли веселиться. И он всегда давал людям проявить себя. Потому все любили проводить с ним время. С ним я всегда ощущала себя лучше, если была в плохом настроении, и он всегда проявлял во мне лучшее. Прошлая неделя была тяжелой… для всех нас. Его смерть – самое сложное, что я когда-либо испытывала, но я хотела сказать вам, как много он значил лично для меня. Он был заботливым, смешным, щедрым, сильно любил свою семью. Нам с мамой повезло, что он был в наших жизнях. Я помню все, что он делал на нас, и все время, что мы проводили вместе как семья, но я хотела рассказать вам то, что я не забуду. Когда мне было восемь, наш третий класс ставил пьесу, «Робин Гуд» в виде животных. Я была птицей. У меня было всего три фразы, но я старалась запомнить слова и изобразить попугая как можно лучше. Мое выступление потрясало, как я тогда думала. За неделю до пьесы я разогналась на качелях и упала на лодыжку, сломала ее в нескольких местах. Мне наложили гипс. Боль была ужасной, но хуже было знать, что я не смогу играть. Ночью перед выступлением папа пришел домой с мешком разноцветных перьев. Он всю ночь клеил сотни перьев к моему гипсу. Папа хотел, чтобы я выступила, почти так же сильно, как я. Он арендовал для меня инвалидное кресло, толкал его на коленях, чтобы его не видели. Я точно выглядела странно для зрителей, но мне было все равно. Он сказал мне, что я была красивой, похвалил мою игру и подарил охапку роз. Он заставил меня ощутить себя лучшей актрисой в мире.
Лорелей было больно, она вспомнила мелочи, что отец делал для нее. Как он вставал рано утром, чтобы убрать зимой снег с ее машины. Как он добавлял денег в ее кошелек, когда знал, что она собиралась на прогулку с друзьями. Кулон, что он купил ей на выпускной. Но она думала и о том, что он не увидит – свадьбу Лорелей, ее детей, ее будущее. Она убрала прядь волос за ухо и продолжила:
- Папа сказал мне, что я могу все. Он говорил: «Когда решишь что-то сделать, просто иди к этому и не оглядывайся». Я верила, что он поможет собрать осколки, если я не справлюсь, но он не давал мне сдаться, не попробовав. Он отряхивал меня, помогал встать и говорил попробовать еще раз. Когда я сказала родителям, что хочу петь, отец поддержал меня. Он хотел, чтобы я делала то, что мне нравилось, и он дал мне этот шанс. И теперь я буду петь для него, - она задыхалась на последних словах. – Я буду скучать, папа.
Она посмотрела на собравшихся. Мама сжимала челюсти, стояла прямо и напряженно, губы стали тонкой линией, ее спина едва касалась скамьи за ней. Лорелей вдруг посмотрела на женщину, что сидела одиноко на последнем ряду. Она выглядела странно знакомой, но Лорелей не знала, кем она была, или где она ее встречала. У женщины были длинные серебристые волосы с золотыми прядями, свободно собранные у шеи и на плече. Лорелей была очарована ею. Ей было за шестьдесят, но она точно была красавицей в юности. Серый жемчуг лежал на ее шее, поверх платья у нее была черная шелковая шаль, что резко контрастировала с ее бледной кожей. Лорелей не могла отвести от нее взгляда. В ней было что-то узнаваемое, но что? Женщина слабо улыбнулась Лорелей с сочувствием, прижала ладонь к груди, встала и ушла из церкви.
Лорелей заняла место с матерью, служба продолжилась. Два друга Энди сказали пару слов, и пастор произнес проповедь про воскрешение, и собравшиеся отвечали ему. Лорелей не была религиозной, но ощущала себя тут менее одинокой, окутанной теплом рядом с семьёй. Они вернулись на места, и пастор продолжил речь. Лорелей смахнула слезы, прижалась к маме, чья крепкая рука снова обвила ее плечи.
Паства встала, орган заполнил зал музыкой, низкие ноты посылали дрожь по ногам Лорелей. Два юных помощника в красно-белом одеянии, что волочилось по полу, погасили свечи и вывели процессию из церкви. Запах дыма с цветами сообщил о конце службы. В тот миг Лорелей поняла, как сильно изменилась ее жизнь. Ее заполнили воспоминания, она закрыла глаза и видела отца рядом. Она не хотела открывать глаза, ведь его лицо пропадет. Лорелей хотела видеть его улыбку, держать его за руку. Она могла ясно представить его, почти слышала его смех. Она боялась, что воспоминания растают, как все остальное. Неужели однажды она проснется и не сможет вспомнить, как он выглядел?
Лорелей и ее мама вышли с процессией в приходской зал. Лорелей не могла дышать, вырвалась из хватки мамы и вышла наружу. Прохладный туман окружал церковь. Лорелей набрала в легкие воздух, от тумана капли цеплялись к ее лицу. Она молилась, чтобы пошел дождь, чтобы тучи пролились холодными каплями, промочили ее, скрыли ее слезы. Да, дождь. Это было бы хорошо. Туман парил вокруг нее, ласкал Лорелей. Она уже не ощущала холод, туман стал теплым дыханием на ее шее. Туман кружился, и она была в центре, он развевал юбку вокруг ее колен, волосы перед ее лицом. Ее разум кружился с ним, словно она была вне тела. Она будто парила. Холодная ладонь сжала ее руку, утянула ее из транса, вернула в тело.
- Эй, - сказала Дженнифер, - что ты тут делаешь? Дождь собирается.
- Все равно, - сказала Лорелей. – Я была бы ему рада.
- Твоя мама хочет, чтобы ты вернулась.
- Нет, я не могу сейчас там быть. Мне нужен воздух.
- Ты не замерзнешь?
- Я в порядке, - сказала Лорелей. – Скажешь ей, что я зайду через минуту?
- Хорошо, - сказала Дженнифер. Она быстро обняла Лорелей и ушла в церковь.
Лорелей хотела вернуть чувство, что было до этого, когда ее подняло над миром вокруг нее, но миг был утерян. Она глубоко вдохнула и приготовилась к толпе родственников и друзей в церкви. Ее мама стояла внутри, вежливо пожимала руки, но смотрела на Лорелей, пронзала взглядом ее кожу, как лед. Лорелей с неохотой открыла дверь церкви, прошла внутрь, ее притягивал взгляд мамы. Она не хотела иметь дело с этими людьми, с их неловкими словами горя. Смерть делала людей растерянными. Зазвонил колокол церкви, и с каждым ударом воспоминания Лорелей об отце ускользали все дальше.
* * *
Лорелей и ее мать почти не говорили после того, как покинули дом утром. Неделя была долгим прощанием, они ехали в горы, и Лорелей сжимала урну. Она не была уверена, что сможет отпустить, когда наступит время. Машина миновала проем, перед ними раскинулась долина. Она видела это сотню раз, но в этот раз было красивее, будто в раю. Солнце светило сквозь розовые облака прямыми лучами и касалось увядающих деревьев. Снег уже выпал на вершинах, белые участки скрывались в тени среди высоких сосен на склоне горы. Лорелей знала, что ему бы понравилось.
Кассандра свернула на узкую тропу с шоссе. Дорога вилась сквозь густой лес по склону. После пары миль она остановила машину. Лорелей выбралась, сжимая урну, и пошла к маме у тропы. Они пошли по тропе рука об руку, направляясь к мостику над быстрым ручьем.
Вода бурлила на камнях, последний талый снег стекал с вершины. У берегов ручья пылали золотом осины, их изящные листья трепетали от легкого ветерка. За мостом тропа резко уходила влево, вела к полянке, что открывалась под сине-серыми пиками на горизонте. Сладкий запах деревьев смешивался с дымом костра где-то глубже в лесу. Лорелей смотрела на ручей, ритм воды, бегущей по камням, гипнотизировал.
- Готова? – сказала ее мама.
Лорелей молчала. Она смотрела на медную урну в руках, она знала, что это… это не был ее отец. Но почему она не могла отпустить?
- Лорелей, ты хочешь что-то сказать?
- Не совсем. Мам, нам нужно делать это?
- Да. Мы уже решили это. Этого он хотел, и мы, как семья, выполним это. Не усложняй.
Кассандра забрала у Лорелей урну и повернулась к ручью, отвернувшись от ветра. Она открутила крышку и стала высыпать содержимое в воду. Ветер подхватывал немного праха и уносил, там его подхватывал поток, и серые кусочки кружились миг и пропадали под поверхностью. Лорелей смотрела на маму, что стояла в паре футов от нее с пустой урной в руках. Свет мягко озарял ее маму, блестел на слезах на ее щеках. Лорелей обвила руками талию Кассандры, отмечая хрупкость, которой не было раньше. Она впервые поняла, что и ее маму нужно утешать.
- Я люблю тебя, мама, - сказала Лорелей.
Мама притянула ее к себе. Они стояли вместе на мосту, смотрели, как поток уносит прах, и вода уносила не только это, но и их надежды и ожидания. Ручей двигался к океану, и Лорелей подумала о море, о Калаисе, и вода там манила ее. Пора было вернуться, покинуть защиту матери и уехать в Мейн. Лорелей пересекла мост и прошла вдоль реки. Она села рядом, провела пальцами по ледяной воде, сердце шептало прощания.
Они стояли там какое-то время, было слышно только пение птиц в деревьях, а потом они ушли. Лорелей следовала за Кассандрой к машине. Ей всегда было сложно успевать за длинными грациозными шагами матери. Они подошли к машине, Кассандра поставила пустую урну на заднее сидение. Она медленно повела машину по склону к главной дороге. Облака быстро проносились сверху, на западе небо темнело.
- Дома я закажу билет на самолет до Бангора, ладно? – сказала Лорелей.
Ее мама фыркнула.
- Что? – спросила Лорелей.
- Это так необходимо? Мы можем продолжить здесь. Тебе не нужно возвращаться и быть одной.
Лорелей холодно посмотрела на маму. Она не хотела повторение летней ссоры, после которой они молчали месяцами.
- Ты думала, я не вернусь в колледж?
- У нас не было шанса обсудить это, но тебе лучше пока остаться дома. Я думала, что ты переведешься в местный колледж в следующем семестре.
- Нет, мам. Я вернусь в Калаис. У них хорошая программа, и там друзья…
- Заведешь новых друзей. Ты была там всего несколько месяцев, Лорелей. Тут много хороших заведений.
- Ты собиралась узнать мое мнение об этом? Я не хочу переезжать домой. Мне там нравится, и я хочу вернуться и доучиться.
- Ты можешь учиться и тут. Я бы хотела, чтобы ты была ближе к дому.
- Я знаю, но я должна вернуться… Мне это нужно. Этого хотел бы папа.
- Мы поговорим об этом позже. Не сейчас. Не сегодня, - Кассандра сжала губы, ее тон был решительным.
- Я знаю, что ты не хочешь говорить об этом сейчас, но ты не станешь говорить об этом и завтра, и в другой день. Ты знаешь, что он хотел бы, чтобы я вернулась. Он думал, что у меня есть что-то особенное. Он хотел, чтобы я использовала свой дар.
- Не надо этой ерунды. Дело не в твоем отце, хватит им прикрываться. Дело в твоем упрямстве, и я не буду больше с этим бороться. Ты остаешься дома.
- Серьезно? Может, ты не поняла, что я уже взрослая, мам, и мне не нужно твое разрешение. Я вернусь в Калаис. Мне оставили наследство, и я должна решить, как его использовать.
- Твой отец трудился, чтобы ты была обеспечена на случай, если с ним что-то случится. Это не дает тебе права глупо тратить деньги. Нужно подумать о будущем. Я рада, что тебе нравится петь, милая, но мы знаем, что этим на жизнь не заработать. Лучше бы ты…
- Тебе так хочется рушить мои мечты?
- Ты издеваешься! Я не рушу твои мечты. Ты хоть раз думала, что я не хочу, чтобы ты уезжала? Что и мне тяжело? Может, стоит перестать вести себя как эгоистка и подумать о семье? У меня осталась только ты, и я не смирюсь с тем, что ты снова уедешь.
- Ты когда-нибудь чувствовала, что должна что-то сделать? Что тебе суждено это сделать?
- Да, но это не важно…
- Важно! Очень важно! Я знаю это, мама. Можешь не верить, но я хорошо пою, ясно? Я получила шанс, и я не брошу его из-за смерти папы. Я хотела лишь этого…
- Почему Мейн? Почему ты не хочешь остаться в Колорадо?
- Почему не Мейн? Там… правильно. Мне нравится там. Нравится колледж, город, и я многому научилась. Там Бри и Челси, и они веселые…
- Мы не будем платить только за твое веселье, Лорелей. Ты можешь научиться всему и тут. Можешь параллельно заниматься и вокалом, если надо, но я не вижу повода влезать в долги из-за образования, которое потом не выйдет использовать!
- Мне все равно! Плевать, сколько это стоит! Мне там нравится, и я вернусь. И профессор Камден думает, что у меня есть шанс выиграть стипендию Эльмсбрука в следующем году…
Ее мать завизжала, ударила по тормозам и съехала к обочине.
- Нет! Это не обсуждается. Разговор окончен, Лорелей Энн. Закончен! Я не хочу ни слова больше слышать.
Кассандра поехала снова, ее костяшки побелели на руле, она смотрела на дорогу. Лицо Лорелей пылало от гнева, она вжалась в сидение, а потом нашарила наушники на полу. Ее мама не понимала, зачем ей нужно было вернуться в Мейн. Лорелей сама не все понимала, но знала, что там было ее место, искала его, как реки искали море.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Лорелей спустилась вниз немного позже шести утра, Гизмо плелся за ней. Ее волосы были еще мокрыми, она убрала их в тугой хвост. Тонкий ободок сдерживал кудри, с которыми она вечно боролась. Она выпустила собаку на улицу, прошла на кухню где мама оставила записку на кусочке желтой бумаги.
«Лорелей,
Я на пробежке. Скоро вернусь. Разгрузи посудомойку и покорми Гизмо. И поешь сама.
Скоро увидимся, мама».
Кассандра Кларк следовала четкому графику. Каждое утро она начинала с часового бега, если не было снега, тогда она занималась пилатесом. Ее упражнения заканчивались протеиновым коктейлем и просмотром газеты, а потом душем, и она начинала день. Лорелей сверилась с часами на стене. Ее мама вернется через полчаса, но ей все еще было не по себе. Она не знала, была ее тревога от страха или из-за вины.
Она взяла собачий корм и насыпала в миску Гизмо, впустила его внутрь. Он прыгнул на нее и лизнул ее руку, пошел к миске. Лорелей нашла блокнот мамы в бордовой кожаной обложке, который она хранила на столе на кухне. Она быстро полистала список контактов, пока не нашла то, что искала: визитку со словами «Страхование Харрисона, агент Карл Питерсон». Она записала его имя и телефон в блокнот, вырвала страницу, сложила ее и сунула в задний карман джинсов. Она прошла к столу и под запиской мамы написала свою:
«Мам,
Я покормила Гизмо, но не успела вытащить тарелки. Вернулась в Мейн. Люблю тебя и буду скучать. Постарайся не злиться слишком сильно.
С любовью, Лорелей»
Машина загудела перед домом. Гизмо побежал к двери, лая. Лорелей поднялась и забрала свой небольшой чемодан и сумочку. Она повесила сумочку через плечо, спустилась по лестнице. Гизмо еще рычал в прихожей.
- Будь хорошим мальчиком, Гиз, - она похлопала его по голове, выкатила чемодан за дверь.
Ее кузина Дженнифер выпрыгнула из оранжевой «Кии». Она подбежала к крыльцу и обвила руками шею Лорелей.
- Поверить не могу, что мы это делаем, - прошептала Дженнифер, - это ведь так… плохо.
Лорелей рассмеялась. Дженнифер была хорошей девочкой. Ей было немного жаль втягивать в это кузину, но она знала, что проблемы Дженнифер будут минимальными, и Лорелей как-то загладит вину перед ней. Она открыла заднюю дверцу машины, там сидел брат-близнец Дженнифер, Джошуа. Он посмотрел на нее из-за солнцезащитных очков.
- Я возьму, - он потянулся за ее чемоданом.
Лорелей передала багаж ему, посмотрела на Дженнифер. Та пожала плечами и закатила глаза. Лорелей закрыла дверцу и вздохнула. Она любила Дженнифер, но Джошуа вечно лез за ними, и он откуда-то всегда знал, когда они что-то затеяли. Дженнифер винила в этом связь близнецов. Лорелей думала, что он был пронырой. Он подрос и стал лучше, но в последнее время стал саркастичной помехой.
- Тетя Кэсси тебя убьет, - сказал Джошуа, когда Лорелей села на место пассажира.
- Молчи, - рявкнула Дженнифер, обернувшись. – Я говорила, чтобы ты не мешал.
- Мне теперь и говорить нельзя? Не нужно быть такой гадкой, Джен.
- Лучше, чем быть неудачницей, как ты.
- Я хоть не толстый и наглый…
- Хватит! Можете просто прекратить? – закричала Лорелей.
Близнецы притихли, Дженнифер выехала с парковки. Первые лучи солнца озарили крыши домов, которые стояли идеальным рядом, отличаясь оттенками бежевого.
- Я распечатала информацию о полете, - сказала Дженнифер. – Лежит за сидением.
- Спасибо, - Лорелей взяла скрепленные бумаги, - сколько это стоило.
- Четыре двадцать пять.
- Блин. Много. Я отплачу, как только смогу.
- Ничего. Я знаю, что ты вернешь. И я использовала кредитку мамы…
- Нет! У тебя будут большие проблемы.
- Так я и сказал, - перебил Джошуа. – Она будет сильно злиться.
- Мы не спрашивали твоего мнения, балбес, - сказала Дженнифер, - и у Лорелей будут деньги, и мы вернем их маме. Она не будет злиться.
- Ага, может быть, ведь это мисс Идеал. Она даст тебе медаль. Если бы это был я…
- Если бы ты не попадал постоянно в передряги со своими тупыми друзьями, косящими под панков…
- Ты не знаешь, о чем говоришь…
Снова они за свое. В последнее время они только спорили. Лорелей пыталась отстраниться. Она вытащила из сумочки бутылку воды и пила, холодная жидкость текла по ее горлу. Они ехали на восток, к солнцу. Лорелей пыталась расслабиться, но это было невозможно, пока близнецы ссорились. Она представила, как мама преследует машину, и вдруг она подумала, что мама их догонит. Чем скорее они доберутся до аэропорта, и она пройдет врата, тем меньше будет переживать, что мама попытается остановить ее.