Люди на улице, конечно, были: даже несколько многовато для утра. Парочки, склонившие друг к другу головы, на некоторых лицах — настоящая нежность, которую не показывают чужакам. Из ночных клубов поздновато, молодожены спать еще должны. Однако идут. Пара человек с нормальными лицами: не такими счастливыми, как у нее. Кто-то чем-то озабочен, кто-то досыпает на ходу. Анна перевела взгляд от лица еще одного многообещающего молодого человека вперед, и тут ей впервые что-то не понравилось. Нет, не в лицах. Если судить по ощущениям — где-то сзади, за спиной: как будто кто-то провел холодом по пояснице. Она чуть замедлила шаг и обернулась, затем начала уже внимательнее оглядывать пространство вокруг. Так, конечно, и положено делать, если ты не вокруг Женевского озера гуляешь, но она просто расслабилась.
Женский визг и мужской хохот — это совершенно нормальное сочетание: компания идет из кабака или из гостей, пусть действительно только к утру. Никакого дела до этого ей нет, если веселящаяся компания не начнет задирать окружающих, но вот это как раз случается. Однако компания была впереди, а не позади — это не они ее нагоняли, а она их своей летящей походкой. А скорее, они вынырнули откуда-то сбоку, из проходного двора или подъезда. Через несколько секунд Анна чуть замедлила шаг, — даже не для того, чтобы лучше рассмотреть странную группу в пятнадцати метрах впереди, а чтобы каблуки не стучали по асфальту так громко. Девушка визжала не переставая, до всхрапывания, как полная дура. Пьяная? Трое мужчин так же не переставая хохотали, выкрикивая что-то друг другу. Что-то неразличимое, неразборчивое, хотя интонации были четкими. Двое несли девушку на руках, без особого труда, хотя та явно была высокой. Третий шел в паре шагов позади, подпрыгивая в восторге, взмахивая рукой. Что-то во всем этом было неправильное. Анна наморщила нос, еще не до конца переключившись на происходящее со своих собственных ярких и радостных ощущений. Несколько прохожих ускоряют шаги, опускают лица; девушка взвизгивает и вскрикивает, парни хохочут и тоже выкрикивают что-то на непонятном языке.
|
|
Да, теперь это было ясно: язык был чужой. А когда замыкающий странную группу молодой темноволосый мужчина полуобернулся, широко обводя ладонью вокруг, как бы показывая всем на что-то, стало ясно, что он кавказец. Что ж, тогда странное и напугавшее ее сначала ощущение в спине становится объяснимым. Нехорошо, конечно, но за последние 5–10 лет стало нормальным на всякий случай держаться подальше от кавказцев на улице или, скажем, в вагоне метро. Особенно если ты молода и одинока, а улица пустынная и плохо освещенная, а вагон полупустой. Неправильно это, некрасиво. Анна отлично знала армян или грузин, бывших великолепными людьми: чудесными мужьями нескольким ее дальним подругам, отличными собеседниками при случайных встречах на каких-то чужих днях рождения. Совершенно блестящими врачами, это как самый близкий ей вариант. Что именно армяне абсолютно лучшие в мире акушеры и гинекологи — это она считала установленным фактом. Но что уж поделаешь, если это сочеталось со всем остальным, что и объяснять не надо, все знают… И стыдно, и не сделаешь с собой ничего, — демонстрировать смелость и дружелюбие в полдевятого утра на стылой улице пока законом не требуется…
|
|
Что-то они такое непонятное делали там впереди, возились между собой. Недоигрались в кабаке, в ночном клубе? Анна не помнила, когда последний раз была в одном или другом. Сначала дочку не с кем было оставить, потом выяснилось, что и денег нет, и пойти особо не с кем. А теперь отвыкла как-то, и не хочется…
Она подняла глаза в очередной раз, надеясь, что не наткнется на взгляд последнего кавказца, так и не увидевшего ее пока. Тот в очередной раз махнул рукой, будто выкидывал что-то, что ему передавали спереди, от двух несущих булькающую пьяным хихиканьем девушку товарищей. Группа уже довольно далеко ушла вперед, и холодок в пояснице тоже постепенно рассосался. Нет, все нормально: просто веселятся люди. Ну, выпили — выходные же. Потом взгляд зацепился за яркую тряпку под ногами, и остановившаяся Анна с некоторым недоумением поняла, что это шейный платок. Из завернувшейся жгутом каймы выглядывал кусочек не узнанного ею дворца, — что-то итальянское, кажется. Платок был не дешевый, судя по типу ткани: в хорошем курортном месте такой стоит достаточно заметные деньги. Уронила?.. Потом она заметила еще один «предмет туалета», — женскую туфлю на умеренной высоты каблуке, одну. Вот это уже было совсем плохо: как бы молодежь ни хвалилась своей силой, а идти девушке все равно рано или поздно придется. В голове мелькнуло: догнать, вернуть, — но будут все эти смазанные картины с пьяными благодарностями, пьяными знакомствами… Эта последняя мысль задержала ее буквально на секунду, но за эту секунду Анна очень четко увидела, что один из ребят или молодых мужчин явно просто оторвал от одежды все так же хрипящей и болтающей ногами девушки какой-то светлый клок и кинул его под ноги. Это было настолько поразительно, что она застыла. В следующее мгновение очередной прохожий вдруг поступил совершенно не так, как все предыдущие. Это была женщина старше средних лет, при взгляде на одежду и комплекцию которой сразу же приходило на ум слово «тетка». Та не прошла мимо веселящейся компании, как все остальные, а вдруг запнулась на полушаге, развернулась всем корпусом и взмахнула сразу двумя руками, почти скопировав жесты оказавшегося напротив нее кавказца.
|
|
— Да что же вы делаете, сволочи!!
Вопль тетки был настолько громким, что Анна вздрогнула. Ох, как она не любила скандальных теток типа этой. Слава богу еще, что на ее рабочем месте такие, за очень редкими, несгибаемыми исключениями, вели себя тише.
Произошедшее после этого заставило ее остановиться окончательно. Смеющийся кавказец не ответил завопившей ему в лицо тетке грубым словом, как она ожидала. Он достал откуда-то пистолет и выстрелил той в низ груди.
Хлопок был не слишком громким, но явственно ударил по перепонкам. Тетка рухнула на мерзлый асфальт, как срубленная косой, не издав ни малейшего звука. Вообще стало вдруг на редкость тихо — все будто оцепенело. Длилось это едва секунду, потом снова стали слышны хриплые визги девки, пересмеивание и непонятные ей комментарии волокущих ее куда-то вперед ребят тому, третьему, снова пошедшему за ними. Женщина осталась лежать, не двигаясь. Анна моргнула. Навстречу группе бежал еще кто-то другой. До него было дальше, и деталей она не разобрала, просто запомнилось: высокий, всклокоченный. Кавказец поднял руку и что-то крикнул: как ей показалось, предупреждающе. Идущие спереди товарищи с их грузом мешали ему, тогда он сдвинулся вбок и тут же выстрелил еще раз, в бегущего. Того буквально сбило с ног, но не отбросило назад, а кинуло вперед, — туда же, куда он бежал, лицом вниз. Мужчины зашлись в хохоте, девушка, кажется, тоже: только голос едва прорывался сквозь хрип. Одна пятка — босая, в черном чулке — бешено молотила воздух. Лежащий бил ногами, вбивая носки ботинок в асфальт. Странная четверка остановилась над ним, громко, возбужденно переговариваясь. Начали оглядываться на все стороны. Увидели Анну. Один что-то сказал более глухим голосом, чем все, что до этого, — и вдвоем с соседом они опустили девушку на землю. Та почему-то вскрикнула особенно громко, этого Анна не поняла уже совсем.
Тот кавказец, который был в группе замыкающим, а теперь стоял чуть в стороне, произнес какую-то недлинную фразу, адресованную своим, и сделал шаг к ней. И в этот момент на него сбоку кинулся какой-то неизвестно откуда взявшийся парень. Он был без шапки, и бело-рыжие волосы делали его, высокого и почти тощего, похожим не то на шотландца, не то на немца. Они сцепились с кавказцем на секунду, не больше, и с силой рубанувший запястьем по уже разворачиваемой к нему руке с пистолетом парень успел нанести всего один удар. Короткое лезвие, зажатое между пальцами, взблеснуло в воздухе, и он тут же одним длинным движением вогнал его в шею стоящего. Солнцу оставался еще почти час, прежде чем оно начнет напрямик пробиваться между домами, но блеск был явственным, как настоящий солнечный зайчик. Предостерегающий крик запоздал — парень выдрал нож из чужой шеи и хищно развернулся от валящегося ему под ноги навстречу двум другим. Те оттолкнули девушку с пути и сами шагнули навстречу, зачем-то пригибаясь к земле. Раненый кавказец катался по асфальту влево и вправо, пытаясь зажимать шею ладонями, и трое начали буквально рубиться прямо над его телом, обмениваясь длинными, полосующими ударами. Несколько секунд или даже их обрывков, — и «шотландец» начал кричать. Он пытался отступать, едва уже двигая рукой с криво зажатым в ней коротким ножом — при каждом взмахе в разные стороны летели брызги, — но его били с двух сторон, не трудясь даже нагнуться за пистолетом, валяющимся под ногами. Крик погибающего шел рывками, получающийся тогда, когда ему удавалось набрать воздуха. Страшный, если бы он был настоящим.
Еще секунда — и его свалили, потом некоторое время били ногами с двух сторон. Он так и продолжал кричать: с мукой в голосе, с паузами, в которые чудилось — все. Затем к нему наклонились, сделали несколько быстрых движений. Они казались уже лишними — крик прервался уже после первого или второго. Девушка так и застыла на том месте, куда ее оттолкнули с пути. Теперь стало ясно, что она не хохочет сквозь пьяный хрип, а воет. В одной туфле, поджимая вторую ногу, неподвижная, закрыв лицо руками, она так и продолжала стоять, когда разогнувшийся наконец от лежащего в черной луже рыжего парня мужчина шагнул вперед и перерезал ей горло. Второй щупал шею своего товарища, уже неподвижного: упавшая с каким-то неприличным мокрым хлипом девушка задела его руками, и он с неудовольствием оглянулся с корточек.
Прислонившись к серой стене дома, Анна смотрела на все это, происходящее перед ней, со спокойным интересом — как дети смотрят мультфильмы. До нее доходили звуки, без труда преодолевающие полтора десятка метров, на зрение тоже нельзя было пожаловаться. Даже запахи чувствовались: на холоде резко и остро пахло не свернувшейся еще кровью — этот запах был ей знаком лет пятнадцать минимум. Так что галлюцинация получилась сложная, многоплановая, питающая сама себя. Было совершенно ясно, что ничего этого на самом деле происходить не может. Плечу было холодно от стены, ноги затекли от неудобной позы, — вот это было реально. Соответственно, то, что было впереди — просто казалось.
Сбоку послышался топот — бежал кто-то тяжелый. Анна не торопясь оглянулась, решив пока подождать с анализом. Это оказался милиционер: карикатурный, как их представляют в дешевых телесериалах, то и дело мелькающих на наших телеэкранах. Мордатый, с животом, в свернутой набок серой пузатой куртке, потный. Последнее было очевидно: несмотря на не летнюю погоду, от него буквально несло острым и гадким запахом. Милиционер пропрыгал вперед и где-то на полдороге между Анной и кажущимися фигурами одним коротким движением сумел привести себя в равновесие. Было даже странно, что это у него получилось: впрочем, искать во сне логику дело неблагодарное. Двое кавказцев, стоящих над как бы мертвыми (те были набросаны едва ли не горой), одновременно прыгнули в разные стороны — это было уже просто смешно, и она не стала себя сдерживать — засмеялась. Милиционер начал стрелять из своего игрушечного пистолета, и тот захлопал, как ворох детских хлопушек на празднике. Двое впереди закричали что-то, — наверное, друг другу. Они уже повернулись к Анне и что-то наверняка символизирующему призраку милиционера спиной, но сказать «и бросились бежать» было невозможно — одного из них сбило на землю сразу. В другого практически тут же попали одна или две пули — пистолет в руках стоящего как-то полубоком милиционера ходил вверх и вниз. Кавказца перекосило на бегу, он захромал — и серая карикатурная фигура снова кинулась вперед. За секунду милиционер сократил дистанцию метров до пяти и вновь открыл огонь. Во всяком случае, именно так Анна интерпретировала серию хлопков и падение человека еще дальше впереди. Сам пистолет был заслонен от нее, но никакого пламени и дыма не было в любом случае. Опять же, понятно почему: пистолет — это тоже символ.
Рядом остановился еще один человек: Анна даже не слышала, как тот подошел сзади. Крупный мужчина с уверенным строгим лицом, хорошо одетый. По типажу — нормальный «старший менеджер». Интересно, настоящий он или нет?
Милиционер пробежал своей подпрыгивающей походкой еще несколько шагов, настиг упавшего. Наклонился над ним где-то с метра, тут же разогнулся. Выстрелил в лежащего. Вернулся чуть назад, к основной группе. Еще выстрел. Анна осознала, что тела были обозначены в ее воображении слишком уж яркими мазками. Да, простыми, но яркими: таких красок не бывает или почти не бывает. Пухлая серая фигура наклонилась еще несколько раз над каждым из тел. Очередные секунды, и милиционер подбежал к ним. Даже лицо у него было слишком простое — застывшее, как маска. Только глаза как-то выделялись. В том, как он на нее посмотрел, пусть и мельком, была настоящая ненависть. Потом он куда-то делся.
— Этого всего не было, — очень твердо, уверенно сказал мужчина за плечом. — Это кажется.
Анна согласно кивнула. Разумеется, кажется. Все было построено очень схематично, какими-то грубыми блоками, как дети строят кривую башенку из крашеных деревянных кирпичиков. Или слоями, это сравнение тоже подойдет. Сначала трое тащат упирающуюся девушку по освещенной, уже дневной улице, не обращая внимания на прохожих. Это натуральный штамп из дешевого кинофильма, что-то из 50-х годов, вызывающее ассоциации с черно-белой пленкой и открытыми автомобилями излишней длины. Потом жирная тетка со своей сумкой — только она появляется, и ее со смехом как бы убивают одной пулей. Потом вообще похожий на комикс «шотландец». Ну, и завершающий всю сцену в целом карикатурный символ милиционера. Снова похожий на оживший кадр кино, пусть и более дешевого, зато более современного. Конечно, все это ерунда, но повод для анализа интересный. Галлюцинация была сложная, то есть одновременно затрагивающая сразу несколько анализаторов: слуховой и зрительный как минимум. Пусть схематичная, но не вполне абстрактная — у милиционера были карманы на куртке, у как бы застреленной тетки был визгливый голос профессиональной скандалистки, ну и так далее. Такое, наверное, тоже бывает, просто она не знает, когда именно. Металкогольный делирий? Анна поджала губы, сообразив, что больше ничего на память не приходит. Что ж, надо было лучше учиться, или уже после выпуска эту специальность подтянуть. Пьет она мало, а по русским меркам так вообще почти ничего, и резкого обрыва запоя тоже не переживала. Да и судорог нет, хотя в голове как-то смутно запало, что они должны быть. Значит, не то.
Она даже улыбнулась своей мысли: можно подумать, это надо доказывать самой себе! Независимо качнув головой, Анна оторвалась от стены и шагнула вперед. Мужчина был уже шагах в десяти, бочком пробираясь мимо тел. Никаких других прохожих рядом не было, — еще один признак схематичности картины. Решительно улыбаясь, она продолжала переставлять ноги, но с каждым шагом получалось это почему-то все медленнее. Мужчина впереди остановился, обернулся к ней. Его лицо потеряло уверенность: на нем появилось какое-то смешанное выражение, которое Анне неприятно напомнило что-то недавнее. Еще несколько медленных шагов поднесли ее чуть ближе, и она остановилась совсем. Где-то в стороне пронзительно кричал человек, причем, кажется, взрослый мужчина. Кровь под изрезанным «шотландцем» растеклась уже далеко в стороны, превратив кусок асфальта в идеально черное, бликующее жидким пятно. Лежал он лицом вниз, но на обращенных к ней боку и неестественно вывернутой руке были видны многочисленные пробои — будто в светлую куртку действительно били ножом. Часть ударов, впрочем, была режущей.
— Нет, — ненормальным голосом сказал стоящий в паре метров впереди мужчина и снова замолчал. Анна тоже не знала, что сказать. Почему-то пришел на ум студенческий курс судебной медицины, где учили описывать место преступления, интерпретировать наиболее характерные раны и тому подобному, что ей ни разу пока не пригодилось во всей взрослой жизни. Там тоже многое казалось схематичным — уж очень не верилось в том чудесном возрасте, что такое может случиться с кем-то на самом деле. С кем-то. Далеко. В другом времени, следы которого оставались на старомодных этикетках на банках с препаратами: забальзамированная кисть человеческой руки с ладонной поверхностью, покрытой глубокими поперечными порезами. Именно так бывает, когда человек пытается отбиться от ножа голыми руками. Именно так выглядела изрезанная рука на асфальте перед ней, — да, у «шотландца» выбили его собственный короткий нож, это она видела.
Мужчина вдруг коротко проскулил, почему-то шепотом. Анна подняла на него глаза и поразилась: такое у того было бледное лицо. Куда-то делись уверенность и даже решительность, непробиваемая печать которых въелись в него за годы. Теперь оно было почти детским, какие бывают у детей лет в семь, наконец-то узнавших, что бабушка не просто «уехала и не приедет». И глаза больные… Опять же это напомнило что-то недавнее, смутно и неприятно.
Вблизи почти реальными выглядели и остальные: трое кавказцев, «тетка», девушка. Ее рот был открыт, губы и язык запачканы кровью. Хорошее черное шерстяное платье скрывало цвета, но все равно можно понять — кровь из перерезанных сосудов пошла наружу волной. Анне мимоходом подумалось, что пять минут назад она даже не заметила, что на живой тогда девушке нет ни куртки, ни плаща хотя бы — при этой-то погоде. Откуда ее взяли? Потом она перевела взгляд на убитого еще «шотландцем» высокого брюнета с застывшим на лице выражением недоумения и неожиданно заметила на земле пистолет. Оказывается, она едва не наступила на него ногой. Этот простой факт принес Анне огромное облегчение: если бы все было хоть в какой-то мере настоящим, как ей вдруг начало казаться, пистолет бы не лежал здесь, его забрал бы милиционер. Ну конечно! При всей многослойности привидевшейся ей картины милиционер полностью «сводил ее на нет». Даже если предположить, что она стала свидетелем какой-то обрывочной истории с маньяками или пусть террористами, милиционер никогда не стал бы вести себя так, как она это «увидела». Не стал бы стрелять в людей, особенно в южан, абсолютно никогда. Все знают, что за это будет любому милиционеру, пусть на его глазах хоть десять русских зарежут. Не стал бы, тем более, стрелять в убегающих. Добивать раненых — если это действительно имело место и ей не показалось. Не стал бы уходить с того места, где все это произошло: дождался бы, конечно, пока приедут машины с другими милиционерами, оцепят все вокруг, допросят свидетелей, допросят и арестуют его самого. Не бросил бы пистолет.
Пожав плечами, Анна подняла испачканный кровью пистолет и понюхала. Глупо, но тот пах кровью. Пачкал руку. Он был тяжелым, холодным и оставлял в тут же уставшей ладони явственное ощущение металла. Снова повернувшись, Анна протянула пистолет разглядывающему ее мужчине, но тот отрицательно покачал головой. Зубы у него стучали. Пожав плечами, она опустила глаза. Что делать теперь? В сумочку его не положишь — безнадежно испортит кожу. Платком вытирать тоже глупо: не сшили еще такого платка в дамском исполнении. В итоге Анна просто понесла его в опущенной и чуть отведенной от тела руке, с трудом держа оружие тремя пальцами и стараясь не прикоснуться к нему бедром. Она миновала тела среди пятен пронзительно пахнущей сворачивающейся крови и дошла наконец до участка чистого асфальта. Лишь здесь ей пришло в голову положить пистолет в полиэтиленовый пакет. Тот самый, с рекламой импортной фармацевтики, который она взяла для круассанов. Их теперь туда не положишь…
Теперь под ноги смотреть не было нужно. Анна подняла голову и моргнула. Что-то она все-таки напутала. Или пистолета в пакете на самом деле нет, и тогда круассаны вполне могут туда лечь, или он есть. И тогда все совсем иначе: все, с самого начала. Она опять моргнула, силясь протолкнуть через оглушенность какую-то назревающую, но пока не оказавшуюся способной сформироваться мысль. Возможно, ей прыснули в лицо какой-то дрянью, и теперь она «смотрит мультики», как молодые наркоманы по своим засидкам. Или произошла какая-то утечка неизвестной химической дряни: это объясняет, кстати, поведение мужчины. Анна оглянулась снова: тот так и скулил, не в силах оторвать взгляда от тел. Ну что ж, его дело.
Она пошла вперед уже быстрее, опустив руку с пакетом. Если напрячься, можно было заставить себя забыть о пистолете внутри. Забыть произошедшее. Но напрячься не получалось — мешали мысли.
По улице пронеслась одинокая машина, щелкая плохо зафиксированным колпаком на одном из колес, виляя из стороны в сторону. Анна обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как вцепившийся в руль водитель едва избежал встречи с бетонным столбом. Тела он объезжал на большой скорости, но ей даже показалось, что глаза у водителя тоже белые и безумные, почти как у мужчины позади. Наморщившись от напряжения, она пошла дальше, рассуждая о том, что в салоне быстро едущей машины нанюхаться химии может быть сложновато. Рассуждения все время сбивались, и это раздражало.
Магазин был открыт — алая вывеска «24 часа» выглядела просто как транспарант над островом спокойствия и стабильности. Здесь все было как обычно.
— Что там такое? — лениво спросила Анну продавщица за стойкой, когда она подошла со своей полупустой корзинкой.
— В смысле?
— На улице, — так же лениво объяснила продавщица, выглядевшая лет на двадцать. Резинку девушка не жевала, но та подразумевалась. Одета же она была «в самый раз», то есть бликовала бюстом во все стороны. У фармпредставителей это называется «повышать продажи».
— Там че-то бегали, топотали. По радио фигню какую-то сказали, как пьяные, потом замолчали. И машин мало.
Анна кивнула, машин действительно было меньше обычного. До дачного сезона еще далеко, но на часах скоро девять: в это время в их огромном городе уже приходится по три раза оглядываться, переходя улицу на зеленый свет.
— Не знаю. Ерунда какая-то, — сухо ответила она. Девушка протянула «а-а-а…» таким тоном, будто ей хватило объяснения.
Следующая минута прошла в обычных движениях: открыть сумку, достать деньги, проверить сдачу. Это чуть помогло взять себя в руки, как помогают их ритуалы курильщикам. Но потом пришлось купить новый, чистый пакет для сдобы — и это опять переключило мысли на произошедшее. Показалось ей все это или нет? Пистолет в пакете все-таки был — ругая себя, Анна все же проверила это еще раз. Девушка что-то такое слышала. Значит?
Быстро закончив, она вышла из магазина и внимательно огляделась по сторонам. Нет, все тихо. И пустовато. Подумав, Анна решила возвращаться по другой улице: чтобы не сталкиваться с воющим мужичком, показавшимся ей сначала интересным. И с милиционером, ищущим чужой пистолет и ждущим ареста за терроризм, возмутительное проявление расовой нетолерантности и все такое. Можно пройтись лишние 10 минут до площади Ленина — там люди всегда ходят толпами: кто-то на электричку спешит, кто-то из метро выбегает. Торговый городок опять же — уж там жизнь должна просто кипеть. Кивнув самой себе, Анна оторвалась от двери магазинчика и пошла уже быстро. Ей даже не нужно было кого-то расспрашивать, что-то узнавать. Просто посмотреть на нормальное коловращение жизни было вполне достаточно: сочетание станции метро и вокзала подходило для этого отлично. Однако до них Анна дойти не сумела. Свернув на улицу Лебедева, она еще метров со ста увидела негустую толпу: встав полукругом, пять или шесть человек разглядывали что-то, лежащее у их ног. Подумав, Анна достаточно уверенно подошла к ним и остановилась точно так же, как все остальные. Почему-то ее совершенно не удивило то, что она увидела. Три мертвых тела: два лежат рядом, вплотную друг к другу, третье чуть дальше вперед. Все трое были в зеленой военной форме. Примелькавшиеся в городе и в больницах нашивки на плечах шинелей соответствовали району города: Военно-медицинская академия им. С. М. Кирова. По две золотых звездочки на погонах: все убитые были подполковниками медицинской службы, причем армейской.
Немолодой мужчина слева глухо всхлипнул, и Анна опять машинально кивнула. Она была терапевтом, и хотя крови в жизни навидалась, но подобное опять же могла видеть только в учебниках по «судебке», судебной медицине. Два выстрела в затылок в упор, третью расстреляли в спину — явно последней. Некрасивые голенастые ноги подполковника торчали из-под задравшейся форменной юбки, от этого хотелось поморщиться. А вот входные пулевые отверстия в зеленой шинели выглядели почти абстрактно, придать им особый смысл было сложно. Впрочем, последняя мысль опять была лишней: все это, разумеется, в любом случае было не настоящим.
— Кто-нибудь видел, как это случилось? — тихо произнес высокий худой парень, стоявший так близко, что Анна чувствовала тепло кисти его руки.
— А чего там видеть, — так же тихо, почти глухо ответил мужчина слева. Анна взглянула: этот выглядел так, будто давится. Неудивительно, конечно, от такого-то зрелища. Ей легче: несмотря на оглушение, она-то понимает, что это галлюцинация. Не смешная, но какая уж есть.
— Они сначала милиционера убили. Там, на углу… — Мужчина мотнул головой, как верблюд. — Потом сюда. Я как упал сбоку, так и лежал потом минут пять…
— Кто «они»? — мертвым, полностью лишенным интонаций голосом поинтересовалась блеклая женщина, тоже стоящая рядом. Впрочем, они все стояли близко друг к другу, будто старались укрыться от ветра.
— Не знаю. Откуда мне знать.
— Не чечены?
Анна вспомнила привидевшееся ей сколько-то десятков минут назад и посмотрела на спросившую чуть внимательнее.
— Нет. Обычные. Просто подошли к милиционеру у всех на глазах, «хлоп», «хлоп»… Народ сразу же по сторонам, а они как-то быстро, как-то сразу, — в спину девочкам забежали, и…
Он не договорил, но Анна уже и не слушала, оглядываясь по сторонам. Голос без интонаций или почти без интонаций: где она такое слышала? Пусть почти такое? Опустив взгляд, она начала отходить от остальных, но тот же худой парень посмотрел на нее такими мертвыми глазами, что ее пронзило насквозь. Это был словно электрический разряд, который пробивает тело и уходит в мокрую землю через подошвы, оставляя за собой оплавленные дырочки, как от пуль. Ее скрутило жуткой, невыносимой судорогой, буквально перекрутив мышцы торса и рук винтом, наискосок, одним восходящим, приподнимающим на цыпочки движением, — как античного дискобола. Анна взвыла от боли и ужаса, в глазах за какую-то долю секунды потемнело. Это было, как будто ее жрет какая-то огромная змея. Она рухнула сначала на колени, затем ее повалило набок. Парень мгновенно прыгнул сверху, развернул, согнувшуюся, к себе лицом. Выдернув из кармана платок, он попытался залезть ей в рот. Анна отбивалась, уже хрипя, а не крича, — и он постепенно понял, только продолжал придерживать за плечи, прижимать к земле неожиданно сильными руками.
— Все… Все… — приговаривал фиксирующий ее щиколотки мужчина, будто это было нужно. Еще несколько спазмов, еще рывки — и она затихла, глядя в серые асфальтовые крошки перед своим лицом. Было холодно — так холодно, что плохо получалось дышать. Парень помог ей сесть, мужчина заглянул прямо в лицо. Кто-то еще присел рядом. Было даже странно, что такое внимание оказывается одному живому человеку, когда рядом трое мертвых.
— Я уже… Уже все… Спасибо, — сумела произнести Анна, и ей покивали, отпуская.
— В военкомат? — непонятно спросил мужчина. Парень кивнул, и от этого простого жеста ее вновь бросило в дрожь. Подняться удалось не сразу: теперь ей уже не помогали, а ноги все еще подгибались. Постояв с минуту на одном месте, Анна отошла к стене дома и прислонилась к ней, как ребенок. Это сработало — вскоре она уже сумела выпрямиться и стала лучше соображать.
Еще несколько взглядов по сторонам: люди разошлись, тела остались. Пронеслись несколько машин, в том числе черная «Волга» с военными номерами. Торопливым шагом прошел очередной прохожий. Новый, не из тех, кто стоял рядом с ней. Он не остановился. Анна достала из сумочки сотовый телефон и отщелкнула зеркальную крышку. Слава богу, связь была — поверх пушистого котенка в ромашках ярко светились полосочки индикатора качества приема. Торопясь так, что при каждом ударе едва не ломались короткие врачебные ногти, она настукала в телефонной книжке аппарата фамилию Ляхина. Удар по сияющей зеленым кнопке соединения. Гудки.
— Да.
Голос в трубке был таким же, как в прошлый раз. Таким, каким она запомнила его с пятницы. Таким же, как у этих людей за спиной.
— Коля, — быстро произнесла Анна в трубку. — Ты знаешь уже?
Пауза была секунд на тридцать. Время шло.
— Я знал уже несколько лет назад, — ответил наконец человек на другом конце проведенной через эфир линии связи. — Неделю назад я знал, что речь идет о днях. Два дня назад — что о часах. Да, сейчас началось.
— Коля, — Анна все это понимала и не могла себя заставить ответить так, как было положено по всем правилам, как требовалось. Ей было нужно другое. — Коля… Ты сказал тогда, что через год нас всех не будет в живых. Как… Как это случится?..
Снова пауза, такая длинная, что ей показалось, будто оборвалась связь, и Анна даже отодвинула ледяную щеку от экранчика, чтобы взглянуть на символы. За секунду ей стало страшно, что она пропустит ответ, и тогда она прижала трубку к щеке уже двумя руками, будто сейчас отнимут. Нет, связь была: в трубке дышали.
— Вас изнасилуют и убьют вместе с дочкой, — очень ровно произнес голос Николая Ляхина тогда, когда Анна думала, что он уже не ответит.
— Коля… — голос сорвался, но она справилась. — Ей же 11 лет…
— Да, — снова глухо сказали в трубке. — Прощай, Аня.