Глава 5 ОТСТУПЛЕНИЕ В КРЫМУ 7 глава

 

4 Г. Липферт «Военный дневник гауптмана люфтваффе»

так. Победы, которых я достигал внезапной атакой, нередко были похожи друг на друга на начальных ста­диях и очень немногие отличались лишь деталями, но, однако, не было двух абсолютно одинаковых. Одной из побед, которая сильно отличалась от других, была моя 77-я победа.

Группа была назначена сопровождать соединение Не-111, и все формирование собралось над Керчью на высоте 4500 метров. После успешного налета на цели на побережье бомбардировщики повернули на северо-запад. Пока все шло, как было запланирова­но. Задачей истребителей было держаться поближе к бомбардировщикам и прикрывать их также и на об­ратном пути.

Едва мы развернулись, сначала на север, а потом на запад, над точкой сброса бомб появилась одиночная машина. Это мог быть только русский. Я коротко по­качал крыльями, сигнализируя своему ведомому, что он должен следовать за мной, но тот не прореагиро­вал. Не колеблясь ни мгновения, не сообщив ничего командиру группы, я покинул боевой порядок и по­летел обратно. Поскольку я хотел вернуться к группе как можно быстрее, то перед атакой даже не попытал­ся подняться выше вражеского самолета. Я толкнул рычаг дросселя вперед и зафиксировал его, затем я спикировал еще на 500 метров я, используя скорость, набранную при этом, приблизился к вражескому са­молету, который летел в моем направлении приблизи­тельно на 1000 метров выше.

Я перешел в почти вертикальный набор высоты, со значительным упреждением. Чем быстрее увели­чивались показания альтиметра, тем быстрее умень­шались и цифры указателя воздушной скорости. К тому времени, когда мой самолет почти остановил­ся и был на грани сваливания, русский находился в 150 метрах непосредственно передо мной. Я начал стрелять сначала перед его носом, а затем в фюзе­ляж. На этом мой трюк закончился. «Мессершмит» завалился и начал стремительно, почти вертикально

падать к земле, тем же способом, которым только что набрал высоту.

Пока я падал, я видел вдали бело-серый дымный след, тянувшийся за фюзеляжем вражеского самоле­та. Едва я восстановил управление «Мессершмита» и вывел его из пикирования, как сбоку в нескольких сотнях метров увидел русскую машину, падающую в вертикальном пике и оставлявшую плотный шлейф охлаждающей жидкости.

Я подумал, что оказался перед необходимостью за­явить о своем успехе как о «победе без свидетелей», но затем услышал голос командира группы: «Вызывает Радетцки-1' — кто только что одержал победу?»

Я покорно ответил: «Радетцки-1 от шесть-один. Победу одержал шесть-один».

Вместо ожидаемого подтверждения, я услышал: «Не­медленно после посадки с рапортом на командный пункт!» Что я и сделал. Майор Баркхорн², вероятно, видел мою победу, но строго отчитал меня за невыпол­нение моей основной задачи, а именно сопровождения Не-111. Месяцем позже командир группы подтвердил эту мою победу и даже простил мои самовольные дей­ствия, тем более что они не имели никаких отрицатель­ных последствий.

Я также сбил еще один Р-5. Это был один из бе­зопасных связных самолетов, которые не причиняли нам никакого вреда днем, а неприятности приноси­ли лишь ночью. Тогда эти медленные машины ис­пользовались как беспокоящие бомбардировщики, и они лишили нас многих часов сна. Таким образом, Р-5, сбитый мною, не был таким уж безобидным.

В тот день я вылетел в паре с унтер-офицером Мид-дельдорфом. Мы на малой йысоте неслись над север­ным русским плацдармом, когда я увидел перед собой точку. Из-за высокой скорости мы быстро догоняли ее М идентифицировали — это был Р-5. Вражеский само-

¹ Радетцки-1 — ралионозывной Герхарла Баркхорна, который с
1 сентября 1943 г. по 15 января 1945 г. командовал I1./JG52.

² В тот момент Баркхорн еще имел звание гауптмана.

 

лет стремительно увеличивался в размерах. Прежде чем я понял, почему это происходит, в мою сторону полетели очереди. Только тогда я догадался, что ма­шина приближалась к нам, а не летела от нас. Я дал короткую очередь с очень близкой дистанции, а затем ушел вверх и весьма явственно почувствовал турбу­лентный поток, который ощущал каждый, кто проле­тал очень близко за другим самолетом. Оглянувшись назад, я увидел, что горящий Р-5 врезался в море и быстро утонул. «Проклятье, — пронеслось у меня в голове, — это могло закончиться ужасно».

Тем временем русские зенитчики полностью сосре­доточились на нас, поскольку мы летели на бреющей высоте. Огонь был столь интенсивным, что мы были вынуждены вертеться и крутиться, исполняя один за другим «вальс зенитной артиллерии». Миддельдорф получил пять попаданий, сам же я отделался испугом.

К этому времени русские закрепились в северо-во­сточной части Крыма и смогли удерживать свой плац­дарм, несмотря на все немецкие атаки. Фронт стаби­лизировался. По обеим сторонам линии фронта было сконцентрировано большое число зенитных батарей. Попытки пролететь в тыл противника обычно нака­зывались попаданиями. Особенно трудной нашу жизнь делали вражеские 20-мм зенитки. Единственный, отно­сительно безопасный способ оказаться над плацдармом заключался в том, чтобы приблизиться к нему со сто­роны моря. Я несколько раз едва не врезался в воду, недооценив свою высоту из-за плохой видимости. Этот случай сильно отбил охоту летать над морем.

Подобно большинству из нас, я часто держался над немецкой стороной линии фронта немного ниже об­лаков и вне зоны огня русских зениток. Мы сначала пролетали семь километров на север в сторону моря, затем разворачивались и пролетали семь километров на юг. Русские делали то же самое с другой стороны фронта.

Время от времени я делал безрассудные попытки приблизиться к вражеским самолетам, но русская зе-

нитная артиллерия быстро отучила меня от этого. Так мы играли в «невмешательство», пока это все мне не наскучило. Однажды вместо того, чтобы полететь на восток, где находился фронт, я направился на запад и летел, пока не нашел маленький разрыв в облаках. Че­рез него я поднялся вверх и полетел назад к фронту. Облачность была толщиной всего около 400 метров. Воздушное пространство выше было чистым. Так что я вернулся обратно на запад, снизился через тот раз­рыв и вызвал своего ведомого. Мой боевой план со­зрел. Мы вдвоем наблюдали за русскими, с которыми какое-то время летели параллельно фронту.

Незадолго до точки, где русские повернули на юг, мы с ведомым снова поднялись через облака, развер­нулись и в течение немногим более минуты летели на восток, перед тем как повернуть на юг. Затем я на вы­сокой скорости спикировал через облака, отчаянно надеясь, что мы выйдем позади русских. Конечно, был шанс, что мы протараним их, пока будем пикировать через облака, но я не хотел думать об этом.

Выйдя из облаков, я должен был немедленно начать вывод, чтобы не врезаться в землю. Я увидел, что нахо­жусь на русской стороне и мчусь на небольшой высо­те. Примерно в 500 метрах передо мной и несколько выше были ничего не подозревавшие русские.

Фельдфебель Мор, мой ведомый, спикировал сквозь облака за мной и теперь летел рядом приблизительно в десяти метрах. Вражеская зенитная артиллерия ничего не могла предпринять против нас, потому что мы лете­ли очень низко и на нашей стороне был фактор внезап­ности. Мы приближались к самолетам противника на высокой скорости. Я с удовольствием бы приказал Мору атаковать второго русского, но моя рация отка­залась работать в эти критические секунды.

Затем я оказался ниже ведомого русского, пошел вверх и открыл огонь с близкого расстояния. Маши­на была немедленно поражена. Прежде чем я отвер­нул от врага, у него почти полностью оторвался хвост. Я был настолько рад своему успеху, что даже подумал

уйти обратно в облака. И поскольку русская зенитная артиллерия все еще молчала, я остался ниже облаков наблюдать за падением самолета, который только что

сбил.

Русский пролетел в штопоре приблизительно 100 мет­ров, затем выровнялся, но потом снова вошел в што­пор и, наконец, упал на землю. Он закончил свой путь на немецкой территории, во внутреннем дворе дома, окруженном стенами. Самолет остался целым, лишь крылья были сильно деформированы. Немецкие пехо­тинцы поспешили к месту падения и вытащили из са­молета пилота, который, казалось, получил только не­значительные повреждения.

В то время как мы следили за сбитой машиной — «Аэрокоброй», — ведущий русский развернулся и те­перь был позади нас. Я хотел заманить его немного дальше на нашу территорию и полетел на запад. Рус­ский послал нам вслед несколько очередей и исчез в противоположном направлении.

Таким способом я одержал еще несколько побед, но русские скоро поняли, что к чему, и стали очень осторожными.

Затем наступило время, когда было практически не­возможно летать. Весь Крым, особенно его восточная оконечность, был закрыт низкими облаками. Облач­ность была десять баллов и опускалась до 300 метров. Лишь изредка в ней появлялись разрывы, через кото­рые было видно синее небо.

29 декабря 1943 г. я одержал экстраординарную 80-ю победу, сбив Дуглас «Бостон»¹.

Командный пункт 6-й эскадрильи на аэродроме Ба-герово располагался в маленьком подземном укрытии. Я сидел с обер-ефрейтором Даутцем, составлявшим донесение о моей победе, одержанной тем утром, ког-

¹ Американский двухмоторный бомбардировщик «Дуглас А-20», известный в СССР под наименованием «Бостон», которое ему дали в Англии. В 1942—1945 гг. в рамках договора о ленд-лизе в Советский Союз было отправлено 3128 таких самолетов, из которых до места на­значения дошло 2771.

да пронзительно зазвонил телефон. Это был командир группы гауптман Баркхорн: «У меня есть специальное задание для вас. Этим утром радиоразведка узнала, что высокопоставленный русский офицер собирается по­сетить плацдарм сегодня приблизительно в полдень. Возьмите пару и ждите над Керченским проливом. Вы должны сбить его!»

Поскольку было уже 10.30, мы должны были по­спешить, так как было неизвестно, прибудет ли рус­ский генерал вовремя. На мой самолет и на самолет моего ведомого, фельдфебеля Мора, установили до­полнительные топливные баки, чтобы быть готовы­ми к любому развитию ситуации. Мы смогли взле­теть вскоре после 11.00.

К тому времени туман рассеялся, и, когда мы под­нялись в воздух, солнце уже сияло с безоблачного неба. Мы набрали высоту 6000 метров, находясь еще над сушей, и достигли Керченского пролива. Заняв позицию со стороны солнца, мы с ведомым начали патрулирование от южной оконечности до Тамани i обратно. В эфире соблюдалось радиомолчание.

Время тянулось медленно. Прошла большая част > часа, когда я сигнализировал Мору, чтобы он освс • бодил свой дополнительный топливный бак¹. Всегд i было рискованно идти в атаку со вспомогательным баком. Мало того что скорость самолета снижалась примерно на 40 км/ч, но он также ограничивал и ма­невренность. Кроме того, попадание в такой бак не­медленно превращало «Мессершмит» в пылающий факел. Исходя из всего этого, бак необходимо бы­ло сбросить настолько быстро, насколько это воз­можно.

Со временем мои глаза начали болеть, поскольку постоянный и напряженный поиск врага скоро на­чал оказывать отрицательный эффект. Я должен бых 'часто смотреть на самолет Мора, чтобы сфокусиро

¹ Имеется в виду, что необходимо было включить перекачку топ­лива из подвесного бака в основной, находящийся в фюзеляже ВГ-109.

 

вать взгляд на объекте, находящемся на другом рас­стоянии, и таким образом отдохнуть.

Русский должен был скоро появиться. Если он при­летит, то, вероятнее всего, с севера, со стороны Гнилого озера, или непосредственно с востока, через самую уз­кую часть Керченского пролива. Внезапно мне показа­лось, что я увидел тень, скользившую по воде залива к северу от Тамани. Но где была тень, там также должно было быть и то, что ее вызвало. Я все еще сомневался, должен ли оставить свою благоприятную позицию из-за этой тени, но она не давала мне покоя, перемещаясь на запад в направлении Крыма. Я помахал Мору и по­казал вниз. Он кивнул. Мы собирались посмотреть на эту тень поближе.

С 4000 метров все еще не было ничего, что можно заметить с самолета. Обнаруженная нами тень опреде­ленно не могла принадлежать истребителю. Машина, приближавшаяся с востока, была весьма большая. Это, должно быть, был самолет генерала, который мы так нетерпеливо ждали. Мор также заметил врага. Было ли возможно, чтобы такой важный самолет летел один, без эскорта истребителей? Я напряг зрение, чтобы обнару­жить вероятные самолеты сопровождения. Наконец, я их обнаружил. Восемь истребителей находились побли­зости и выше двухмоторной машины.

Если мы хотели заполучить этот «жир номер один»¹, то нужно было спикировать сквозь эти истребители. Русский и все его окружение уже были над серединой Керченского пролива. Я коротко покачал крыльями, и Мор, который хорошо меня понимал, подошел ближе. «Если будет возможно, открывайте огонь вместе со мной», — передал я ему. У нас практически не было времени, потому что, пойми русские истребители, что происходит, будет уже слишком поздно.

Мор держался около меня на той же самой высоте, не более чем в пяти метрах. Теперь открыть створки

¹ Липферт намекает на прозвище Жир номер один, которое во время войны пилоты люфтваффе дали своему главнокомандующему, рейхсмаршалу Герингу.

радиатора, чтобы уменьшить скорость и увеличить вре­мя на стрельбу. Я еще раз проверил свое оружие; мое сердце отчаянно колотилось. Затем мы спикировали на русских. Поскольку заход осуществлялся со сторо­ны солнца, эскорт истребителей не сумел нас заме­тить. Мы могли легко сбить Двух из ни о чем не по­дозревавших русских истребителей, поскольку они ле­тели прямо перед нами, но это было не то, чего мы хотели. Наши глаза были прикованы к «жирному» бомбардировщику.

Мы пикировали прямо через строй истребителей. Нас, наконец, заметили и отчаянно попытались по­мешать. Но они были неспособны сделать этого, по­тому что превосходство в скорости позволило нам быстро от них оторваться. Безусловно, мы не могли оставаться позади «жира номер один» слишком дол­го, иначе истребители атаковали бы нас сзади.

Одно было ясно. У нас есть время, чтобы сделать только один заход на двухмоторную машину, а затем мы должны будем пронестись над плацдармом на ма­лой высоте. Зенитная артиллерия и эскорт истребите­лей дадут нам жару..

«Бостон» быстро увеличивался в моем прицеле, по­ка не заполнил его полностью. Я не открывал огня, хотя мои нервы были напряжены до предела. Нако­нец, с дистанции около 400 метров я открыл огонь из всего оружия, и вражеская машина задымилась. Пере­до мной были вспышки, искры и дым. Я был так близ­ко, что каждая очередь попадала в цель. Мой самолет попал в поток от пропеллеров «Бостона», и его нача­ло так болтать, что о точности стрельбы уже не могло быть речи.

Обломки русского самолета пролетали мимо меня. Он горел, и я был вынужден уйти вверх, чтобы не врезаться в свою жертву. Я пролетел над «Бостоном»,.затем спикировал до уровня воды и через несколько секунд был уже над землей.

Меня приветствовал настоящий салют из русских зениток. Я использовал каждую низину, каждый забор

 

и каждый дом, чтобы уйти от мощного заградительно­го огня. Несмотря на кромешный ад вокруг, я нашел время, чтобы рискнуть и оглянуться назад. Сияющий Мор был позади меня. А еще дальше я увидел, как об­реченный вражеский самолет ударился о поверхность воды. Он подскочил вверх метров на десять и совер­шил большой прыжок к береговым скалам, где, нако­нец, разлетелся на части.

Зенитки прекратили стрелять, очевидно потеряв нас. Но теперь у нас на хвосте были восемь истребителей эскорта «Бостона». Мор отвернул вправо и затем ушел вверх, в то время как мой «Мессершмит» просто отка­зывался лететь быстрее. Тогда я вспомнил, что открыл створки радиатора. Это могло бы стать смертельным для меня, потому что русские быстро приближались и определенно настигли бы меня, не исправь я вовремя свою ошибку. С закрытыми створками радиатора я ото­рвался от них.

Мы все еще летели на малой высоте и, возможно, уже были над своей территорией. Следующий взгляд назад показал, что русские отвернули. Я вызвал Мора. Затем мы развернулись влево и начали набор высоты. Я должен был знать, что стало с двухмоторной маши­ной. Осматриваясь вокруг, я увидел огромное облако дыма над восточной оконечностью Крыма, в месте, где, как я полагал, разбился «Бостон».

Мы сначала направились на восток, затем на се­вер и увидели обломки «Бостона». Русские солдаты суетились вокруг горящей машины, очевидно пыта­ясь кого-нибудь спасти. Мы открыли огонь по «Бос­тону» с 1000 метров, чтобы гарантировать, что рус­ским не останется ничего для восстановления.

Когда я выравнивал самолет, то почувствовал мощ­ный удар, который подбросил его в воздухе. Посколь­ку он все еще реагировал на управление, это не могло быть серьезным повреждением. Мчась низко над зем­лей, я оглянулся назад и увидел, что огромное облако дыма скрыло место падения самолета. «Бостон», долж­но быть, взорвался в тот самый момент, когда я проле-

тал над ним, и это взрывная волна подбросила меня в воздухе.

На сей раз никакие русские истребители не появи­лись позади нас, поскольку мы летели на скорости бо­лее 700 км/ч. Уже над немецкой территорией я снова набрал высоту и посмотрел на ад, сверкавший вдали. Наша миссия закончилась успехом.

Естественно, об этой победе впоследствии было много разговоров. Я могу вспомнить очень «хоро­шие» слова Хейнца Захсенберга о том, что я давно миновал свой пик в качестве летчика-истребителя и вряд ли доживу до преклонных лет. Во второй раз он оказался почти прав. Несколькими днями позже пос­ле того, как сбил «Бостон», я встретил настоящего русского аса-истребителя. Лишь благодаря удаче я остался жив.

Как это часто случалось, я увидел над Керченским проливом двоих русских и поднялся вслед за ними, не обратив внимания на свою позицию. Моментально мы оказались втянутыми в восхитительную драку. Пере­до мной был вражеский истребитель, позади меня — молодой унтер-офицер, который выполнял свой тре­тий вылет в качестве моего ведомого, а позади него — другой русский. После третьего виража я понял, что это становится опасным для моего ведомого. Русский позади него приближался, в то время как я был неспо­собен добраться до самолета перед собой.

Поэтому, выполняя мой приказ, ведомый вышел из ьнража и спикировал в направлении немецкой терри­тории. В тот же самый момент русский впереди выров-ня.1 самолет и попытался уйти в восточном направле­нии. Взгляд назад убедил меня, что второй русский еще не может открыть огонь, так что я спикировал вслед за первой машиной. Мы оба снижались к большой плаву­чей зенитной батарее в Керченском проливе. Ситуация становилась слишком рискованной, и я отвернул. Те­перь я летел на запад на высоте 500 метров.

Я все время следил за другим русским. Сначала он летел надо мной, а затем, пропустив меня, развернул

 

свою машину и спикировал на меня. Мне ничего не оставалось, как только выполнить разворот. Я выждал момент, пока он не окажется в пределах досягаемос­ти моего оружия, и бросил «Мессершмит» в настоль­ко энергичный вираж, что за машиной появились два длинных конденсационных следа. Вражеский самолет немедленно выровнялся, развернулся вслед за мной и начал новый заход. Русский приближался, и я должен был снова быстро уклониться, чтобы не получить оче­редь.

На сей раз русский последовал за мной. Он раз­вернулся так же резко, как и я, и теперь был непо­средственно сзади. Самолет был так близко, что я мог видеть стволы его пушек. Но он продолжал сближе­ние, и носовая часть машины позади меня станови­лась все больше и больше.

Не слишком приятно чувствовать позади преследу­ющего врага, особенно если он более маневренный. Русский пилот теперь должен был подойти еще бли­же и учесть упреждение, если хотел добиться успеха. Иначе бы пули прошли мимо хвоста моего самолета, не причинив ему никакого ущерба. Практически все русские пилоты, которых я встречал, в такой ситуации начинали стрелять и тратили свои боеприпасы впус­тую. Как только весь боекомплект был израсходован, они отворачивали и исчезали.

Однако этот вражеский пилот реагировал по-друго­му. Он заставлял меня ждать, лишь позволяя мне чув­ствовать крайнюю опасность. Я бесился и дергал за ручку управления, поочередно давил на педали руля направления, уклонялся, скользил на крыло и на мгно­вение оставался в покое. Но я не мог стряхнуть русско­го — он держался позади меня словно тень. Я не мог уйти от него с набором высоты, потому что его маши­на имела такую же скороподъемность, что и моя. Кру­тое пикирование, которое могло стать моим спасени­ем, было невозможно, потому что высота была лишь 300 метров. Так что пришлось бороться за свою жизнь ругаясь и потея.

Немецкие позиции начинались приблизительно в километре от места воздушного боя. Для истребителя недалеко, рукой подать. Но этот русский сзади не да­вал мне даже небольшого шанса приблизиться к ним. Я выполнил крутой вираж, а затем максимально дол­го летел прямо к немецкой территории. Но я ушел не более чем на 100 метров, потому что снова был вы­нужден начать разворот, чтобы не быть сбитым.

Я сумел с разворота выполнить полупетлю, и по­скольку моя машина не имела практически никакой скорости, я развернулся почти что на месте. В ре­зультате крутого крена противник несколько отстал, но, выполнив затем кабрирование, он оказался даже ближе, чем прежде. И тем не менее он не стрелял. Он находился вплотную ко мне. Если бы я летел по прямой лишь секунду или прекратил бы маневриро­вать, то был бы уже покойником.

Я так работал ручкой управления и педалями руля направления, что моя машина едва ли не танцевала. Игра продолжалась уже в течение десяти минут без единого выстрела со стороны русского. Он теперь на­ходился всего лишь в 20 метрах сзади. Меня могла спасти лишь удача.

Именно в тот момент три Bf-109 прошли наверху, возможно в 1000 метров выше. Я закричал по радио: «Парни, снижайтесь! Я прямо под вами. Уберите это­го ублюдка с моего хвоста, товарищ собирается при­кончить меня!»

Но, несмотря на то что я отчаянно кричал, мои то­варищи не отвечали. Русский прилип ко мне сзади, словно пиявка, и тем не менее не стрелял. Я просто не мог больше это выдерживать и поставил все на одну карту. Я еще раз выполнил «иммельман» и направил свой «Мессершмит» к безопасному берегу.

«Почему он не стреляет? — думал я. — Если я упаду в воду, то, по крайней мере, не погибну. Лучше плавать в воде, чем выносить эту длинную пытку». Едва я по­думал об этом, как в моем «ящике» послышался резкий шум. По крайней мере, напряженность спала. Появи-

лось так много трассеров, что я не знал способа увер­нуться от них.

Инстинктивно я коротко потянул ручку управления на себя, а затем резко пошел вниз в момент, когда он начал стрелять. Я снова услышал грохот его пушек и еще раз перешел в пикирование. Я был уже над землей и мчался в середину зоны огня немецкой зенитной ар­тиллерии. Что лучше, быть сбитым врагом или соб­ственными зенитками? Это был настоящий ад. Трассе­ры летели в меня со всех сторон, но я несся прямо через них. Затем неожиданно обстрел прекратился. Я посмот­рел назад: русский исчез. Отвернул ли вражеский само­лет или он был сбит? В этот момент я знал только то, что зенитчики спасли меня от неминуемой смерти..

Я отправился домой и даже сумел посадить свой «Мессершмит». Совершенно мокрый от пота, я вы­брался из кабины и в изнеможении стоял на крыле. Двадцать шесть пулевых отверстий в машине были доказательством навыков русского в теории и прак­тике стрельбы. Меня никогда так не превосходили в воздухе. Я не смог заставить себя снова сесть за штурвал в тот день. Этот воздушный бой стал для меня уроком: больше никогда русский не прижмет меня сверху на малой высоте.

На следующий день, в значительной степени оп­равившись от страха, я даже смог вылететь на свою излюбленную разведку погоды. Я появился над Кер­ченским проливом на безопасной высоте 5000 мет­ров и сразу же заметил двоих русских истребителей приблизительно в 1000 метров ниже меня. Оставив своего ведомого выше, я атаковал эти два Яка. Они, должно быть, увидели меня, потому что немедленно попытались развернуться.

Подражая русскому накануне, я не спикировал вниз. Вместо этого я ушел вверх и немедленно выполнил вто­рую атаку. Двое русских резко отвернули, за обоими самолетами заструился конденсационный след. Я спи­кировал ниже, затем ушел в сторону и стал набирать высоту, пока не оказался выше их, а потом выполнил

третий заход. Я сбросил скорость своего «сто девятого», перевернул его на спину, круто пошел вниз и оказался в хвосте ведомого вражеского истребителя. Последний сделал переворот и начал полупетлю.

Наученный событиями предыдущего дня, я не спи­кировал за ним, а предпочел вцепиться в хвост друго­го русского. Очевидно, он был слишком горд, чтобы сделать полупетлю, подобно своему ведомому. Он по­зволил мне приблизиться почти на дистанцию прямо­го выстрела, а затем бросил свой самолет в энергич­ный вираж. Поскольку я ожидал этого маневра, то сделал то же самое и остался сзади него. Когда в те­чение нескольких мгновений он летел только прямо, я сумел несколько раз попасть в него. Русский немед­ленно снова начал разворот.

Я выполнил разворот с немного меньшим радиу­сом, чем мой противник, прицелился в точку перед его носом, открыл огонь и снова несколько раз попал в русского. В то время как он выполнял в воздухе са­мые удивительные фигуры, я летел прямо вперед, не позволяя ему уйти. К сожалению, после первых вы­стрелов пушка отказала, а множество попаданий из двух моих пулеметов враг был способен выдерживать.

В ходе этой бурной «собачьей схватки» другой рус­ский снова набрал высоту и готовился напасть на меня сверху. Он все еще находился далеко, чтобы быть угро­зой, но я должен был спешить, если хотел сбить того, кто был передо мной. Этот «товарищ» также был непло­хим летчиком. Он маневрировал без остановок и не позволял мне занять позицию для стрельбы.

Мы крутились уже в течение более десяти минут, когда пилот впереди меня выровнял самолет и кру­то спикировал. Именно на это я надеялся и этого ждал. Поскольку «Мессершмит» был тяжелее Яка, я быстро приблизился к нему и затем нажал на все кнопки спуска оружия. В следующий момент передо мной раздался взрыв, и все, что упало в Керченскую гавань, было лишь обломками. Русский пилот раска­чивался под куполом своего парашюта.

 

Когда я отворачивал, мою машину сотряс мощный удар. Ага, я совершенно забыл, что позади меня был еще один. Я немедленно резко спикировал. Русский больше не стрелял, и я не видел его у себя сзади. Я продолжал пикировать к Керчи. На 1500 метрах и скорости 600 км/ч я потянул за ручку управления, чтобы выйти из пикирования. Она подалась удиви­тельно легко. В тот же самый момент я понял, что все еще пикирую и что руль высоты не реагирует. Я мгновенно отбросил мысль выпрыгнуть с парашю­том, потому что на такой скорости не смог бы по­кинуть самолет.

Керчь становилась все ближе, и через несколько се­кунд я должен был врезаться в центр разрушенного города. Вдруг у меня возникла мысль: триммеры. Про­клятье, триммеры! Я установил их в положение «пе­ретяжелить нос», когда начал пикирование.

С такой скоростью, на какую был способен, я на­чал обеими руками крутить штурвал управления трим­мерами'. Я выровнял самолет прямо над Керчью. Она была так близко!

Поскольку я все еще находился в воздухе, то осмот­рел свою машину и обнаружил пулевую пробоину в крыле, прямо около конца элерона. Я был потрясен, когда, отклонив ручку управления влево, обнаружил, что элерон заклинило и он лишь слегка двигается. Как приземляться без руля высоты и без работающего эле­рона? Но это было еще не все. Я нашел свой аэродром и собирался начать заход на посадку, когда самолет начал сваливаться в пикирование, едва скорость ста­ла ниже 300 км/ч.

Тем временем я приблизился к аэродрому. Стало ясно, что придется садиться «на живот» на скорости 300 км/ч. Я начал разворачивать машину, пока она не встала по оси аэродрома. Он находился прямо передо мной, и мне повезло, что в тот момент никто не со­бирался взлетать или садиться.

' В кабине Bf-109 он находился слева от кресла пилота..

Я осторожно снижался к летному полю и убрал газ перед самой посадкой. Лопасти винта немедленно уда­рили по земле. Машина подпрыгнула и упала на зем­лю, затем снова подпрыгнула в воздух и опять удари­лась о землю. Самолет еще несколько раз подпрыгнул и, наконец, заскользил на «животе». В конце концов он остановился перед маленьким пригорком на краю посадочной полосы.

Я выбрался наружу и осмотрел повреждения. На сей раз я получил только два попадания, но в этом случае мне больше и не требовалось.

Мой ведомый приземлился после меня. Он видел все и подтвердил мою 84-ю победу. Однако его подтверж­дение было не нужно, поскольку на командном пункте уже хорошо знали о моем бое. Там знали даже гораздо больше, и я смог узнать, что сбил одного из хорошо известных русских летчиков-истребителей. Наш пост радиоперехвата обнаружил частоту, использовавшуюся двумя вражескими истребителями, и перехватил сле­дующие обрывки их радиопереговоров: «Внимание! Два мессера выше нас. Мы атакованы! Разворот! Вни­мание, атака снова! Он приближается! Продолжай раз­ворот!» — «Я должен спикировать, иначе он подстрелит меня!» — «Выводи! Он не пошел за тобой! Скорее, он попал в меня!» — «Снова попадания! Быстрее, обстре­ляй этот жалкий мессер! Помоги мне! На помощь, на помощь! Я — М., прошу помощи. У меня жена и дети! На помощь, на помощь!»