Я сказал своему ведомому, что мы лишь бросим быстрый взгляд на линию фронта, а затем немедленно возьмем курс на аэродром. И в заключение я, в первый и последний раз, не надел свой летный шлем со встроенным микрофоном, а вместо этого полетел в кителе и фуражке. Ведомый держался так близко от меня, что мы могли общаться при помощи сигналов руками. И в таких условиях мы направлялись к фронту.
Я заметил двоих кружившихся русских, хотя те были весьма далеко. Они, казалось, гонялись друг за другом вокруг облака и играли в эту игру с большим азартом.
Мы находились в 50 километрах от Львова, приблизительно на 30 километров в глубине вражеской территории. Небо было свободным от других самолетов, так что я мог сделать попытку. Мне не требовалась никакая особая позиция для атаки, потому что оба русских были очень заняты собой и не подозревали об опасности. Едва я начал пикировать, как первый русский резко нырнул обратно в кучевые облака, а другой
немного набрал высоту и висел над облаками, чтобы увидеть своего товарища, когда тот снова появится.
Русский шел со снижением в пологом левом развороте, когда я появился сзади и открыл по нему огонь из всего, что у меня было. Пилот немедленно сбросил фонарь кабины и покинул самолет. Вскоре купол его парашюта раскрылся. Я пошел вверх, ища другого, но инстинктивно чувствовал, что что-то идет не так. Казалось, что приближалась какая-то опасность.
Я увидел русского, который выскочил из облака и искал своего товарища, но продолжал набирать высоту, пока не оказался рядом со своим ведомым. Я снова проверил приборы, осмотрел окружающее воздушное пространство и приготовился к новой атаке.
Но русский, казалось, тоже что-то заметил, потому что неожиданно спикировал в северо-восточном направлении. Я спикировал вслед за ним и определенно мог догнать его, но меня снова охватило внезапно вернувшееся ощущение неуверенности.
Вняв своему предчувствию, я набрал 2500 метров и развернулся в направлении аэродрома. Ведомый следовал за мной немного выше. Мы находились еще, вероятно, на 20 километров в глубине вражеской территории, когда раздался громкий удар. Я уже знал, что дальше произойдет, винт замер. Когда моего носа достиг знакомый запах, я начал прикидывать: если машина не загорится и никто из русских не подстрелит меня, то я могу, планируя, пролететь около 20 километров. Этого могло быть достаточно, чтобы достичь наших позиций.
В любом случае я был вынужден оставаться в самолете, поскольку у меня не было парашюта. Я спокойно зафлюгировал винт, слегка выпустил закрылки и поплелся на скорости 270 км/ч. Я намеревался лететь на запад до тех пор, пока самолет все еще держался в воздухе. После приземления необходимо было определяться, в чьих руках находится территория: русских, польских партизан или немцев. По крайней мере, обнадеживало то, что ведомый сопровождал меня.
Мой самолет терял высоту. Пришло время побеспокоиться о площадке для приземления. Но везде, куда бы я ни посмотрел, был только лес. Разве один пилот недавно не сказал, что «сто девятый» действительно возможно посадить на верхушки деревьев? У меня не было никакого другого выбора. «Подойдите как можно ниже, максимально затормозите машину, а затем мягко опускайтесь на верхушки». Однако трехтонный «Мессершмит» все равно упал бы на лес на скорости 160 км/ч. Это было смертельно.
Высота 50, 30, 10 метров. Я уже собирался начать приземление, когда заметил слева от себя маленькое свободное пространство. Его пересекала дорога. Хотя я знал, что резкий разворот на малой скорости, возможно, означал катастрофу, я все же рискнул. Я осторожно посадил самолет «на живот», он подпрыгнул над дорогой и остановился прямо перед лесом на другой стороне. Еще до того, как «Мессершмит» замер, я расстегнул привязные ремни и открыл фонарь кабины. Спрыгивая с крыла, я увидел бегущих ко мне солдат в серой полевой форме. Я был в безопасности.
От солдат я узнал, что нахожусь всего в трех километрах от линии фронта и что желательно подготовить машину к уничтожению. Пока мы беседовали, мой преданный ведомый летал вокруг. Убедившись, что я приземлился на своей территории, он умчался на запад. Пехотный лейтенант угостил меня крепкой выпивкой, в которой я нуждался, а потом заминировал мою машину.
Приблизительно в полдень, чтобы подобрать меня, прилетел «Шторьх»1, но во время посадки он скапотировал и сломал винт. Теперь на маленьком свободном пятачке находились две поврежденные машины. Наконец, на позаимствованном на время автомобиле я добрался до Львова и немедленно послал другой «Шторьх» с несколькими механиками. Они смогли отремонтиро-
1 «Ш т о р ь х» — легкий одномоторный самолет «Fieseler» Fi-156 «Storch», использовавшийся в качестве связного и спасательного самолета.
вать первый «Шторьх», который смог снова взлететь, но мой «Мессершмит» был потерян. Тем же вечером он был взорван, непосредственно перед появлением русских.
Наше пребывание во Львове тоже было кратким. На следующий день мы перебазировались в Стрый, и во время перелета я снова сбил вражеский самолет — «Бостон». Мой ведомый также сбил одного русского. Я видел его победу, но он не видел машину, сбитую мною, так что этот «Бостон» не был мне засчитан.
Однажды служба воздушного наблюдения не сумела выполнить свою работу и не предупредила нас о появлении вблизи нашего аэродрома большой группы русских. Когда я увидел ее приближение, то вскочил в свою машину настолько быстро, что взлетел еще перед дежурной парой. Я держал свой «Мессершмит» у самой земли, пропустил русских над собой, а потом набрал высоту. Русские закончили бомбить наш аэродром прежде, чем я набрал высоту, достаточную для успешной атаки, и развернулись на северо-восток. Но на подходе уже была другая группа.
Чтобы помешать ей достичь своей цели, я полетел прямо навстречу приближавшейся процессии из 20— 30 машин. Встретив мощный заградительный огонь, я ушел вверх, ища отставших. Но русские сохранили боевой порядок, так что я снова полетел к ним, начав обстреливать самолеты с большой дистанции. Это произвело на русских желательный тревожащий эффект. Ил-2 попытались как можно быстрее сбросить свой груз, и ни одна из бомб не упала на аэродром.
Затем русские выполнили привычный разворот и повернули в сторону дома. Но, должно быть, среди них был новичок. Я понял это потому, что он явно еще не знал правил игры. В то время как другие, завершив разворот, исчезли с максимально возможной скоростью, он отвернул вправо вместо стандартного левого разворота и вышел из боевого порядка группы, засмотревшись на топливную емкость, горевшую на нашем летном поле. Все это происходило на вы-
соте около 600 метров и на виду у всех, кто был на земле.
Этих немногих секунд для него было достаточно, чтобы оторваться от своих компаньонов и позволить мне приблизиться. Я толкнул рычаг дросселя вперед и снизился, чтобы занять позицию непосредственно позади него. Русский увидел мое приближение, и первая атака не удалась. Я не добился никаких попаданий, поскольку вражеский пилот немедленно ушел в сторону. Я положил машину в почти вертикальный крен и развернулся вслед за ним. Медленно уменьшил скорость и, подойдя к нему как можно ближе, ждал его следующего шага. У меня было время, потому что ему предстоял длинный путь, чтобы добраться до дому.
Я распорядился, чтобы второй обнаружившийся «Мессершмит» — это был унтер-офицер Буххайт — держался в 500 метрах над нами, обеспечивая прикрытие сверху. Тем временем русский пилот сражался за свою жизнь. Он настолько резко тянул ручку управления, что машина вздрагивала и несколько раз позади законцовок ее крыльев возникали конденсационные следы. Едва он попытался выровнять свой Ил, я сразу же открыл огонь. Он был вынужден возобновить разворот, но на его самолете возникли вспышки от нескольких попаданий. Тогда русский на высоте 600 метров начал полупетлю, в которой я не мог следовать за ним. Затем я спикировал вслед за ним, но враг уже выиграл несколько километров. Однако я скоро догнал его, и он опять должен был уворачиваться. Я добился большого количества попаданий, когда русский снова попытался выровнять самолет.
Мои пули, должно быть, повредили его управление, потому что он продолжал оставаться в пологом левом вираже, и я приближался к нему сзади. Через доли секунды мои снаряды врезались в его фюзеляж. Я отвернул и пролетел очень близко от самолета. Именно в тот момент он взорвался. Горящие части рухнули на землю, а я в своем «сто девятом» ощутил всю силу взрыва.
Это была моя последняя победа, одержанная в ходе вылетов из Стрыя, потому что 25 июля мы перелетели в Милек1, а три дня спустя — в Краков. Это ознаменовало начало еще одного «сухого» периода. Контактов с противником было мало, да и чего можно было ожидать почти в 100 километрах от линии фронта. Победу, которую я, в конце концов, одержал 2 августа 1944 г., никто не смог подтвердить, так что ее тоже можно рассматривать как «пустой номер».
В Кракове произошло одно знаменательное событие: между двумя вылетами я женился. Но подробнее о сопутствующих этому обстоятельствах — потом. Хотя об одной вещи необходимо упомянуть. В то время Зах-сенберг возвращался из отпуска. Он подошел к посту охраны и спросил часового: «II./JG52 базируется здесь? Лейтенант Липферт здесь?» Часовой ответил, что упомянутое подразделение находится здесь, но что тут нет никакого лейтенанта Липферта. Есть гауптман Липферт, который накануне женился. Друг Хейнц был ошеломлен: «Липферт — гауптман и женился? Нет, этого не может быть, он был в общем-то достаточно нормальным».
В течение тех трех месяцев, пока Захсенберг был в госпитале, восстанавливаясь после своего «нервного срыва», мне было присвоено звание гауптмана и я получил Рыцарский крест.
ИЗ'Кракова мы перебазировались в Радом, оттуда — в Мжураво, а затем снова в Краков. 21 августа мы поднялись в воздух, чтобы совершить длинный перелет через Венгрию в Румынию, в район Манцара, который был нам хорошо известен. Тем временем я одержал еще две победы и, когда возвратился в прежнюю зону боевых действий, на моем счету были 143 победы. Но мы снова недолго оставались на месте, поскольку русские танки уже приближались к нашему аэродрому. Так как связь со штабом авиакорпуса была потеряна, я должен был принимать решения самостоятельно. Я ни при ка-
1 Имеется в виду польский г. Мелец.
ких обстоятельствах не хотел, чтобы потом меня обвинили в трусости. Оставление своих позиций без приказа было рискованным делом. Я послал один Bf-109 в штаб корпуса, но прежде, чем он вернулся, первые Т-34 уже катились мимо аэродрома. Теперь я оказался в чертовски щекотливой ситуации. Если бы я остался на аэродроме со своей половиной группы, то, конечно, русские нас просто бы раздавили и машины и пилоты были бы потеряны. На летном поле было 18 или 19 машин, но в моем распоряжении только 12 летчиков! Если я начну эвакуацию аэродрома, а русских удастся снова остановить, то трибунал мне был почти гарантирован.
По-прежнему не имея возможности связаться со штабом авиакорпуса, я начал эвакуацию на свой страх и риск. Имевшиеся Ju-52 были загружены наиболее ценным оборудованием, а на обратном пути они должны были доставить пилотов из разведывательной эскадрильи, чтобы мы могли перегнать все свои машины.
Первый «Юнкере» приблизился к аэродрому очень низко и благополучно приземлился. Второй транспортник был обстрелян, но тоже успешно сел. Русские появились, когда мы взлетали вместе с последними транспортными самолетами. Ju-52, который только что поднялся в воздух с частью технического персонала на борту, должен был лететь сквозь довольно плотную завесу зенитного огня. Когда взлетел последний транспортник, русские истребители и бомбардировщики были уже над аэродромом.
Мы позволили им беспрепятственно сбросить их бомбы, но они не смогли причинить никаких новых повреждений аэродрому. Затем мы набрали высоту и атаковали. Каждый пилот делал это, не обращая внимания на свою позицию и не заботясь о том, будет •или нет его победа замечена и подтверждена. В этой свалке я сбил Як, который собирался подстрелить Хейнца Захсенберга. Победа не была подтверждена, но я спас жизнь своему другу.
На полпути в Галац, летя в одиночестве, я снова столкнулся с противником. Самолет, на котором я летел, был настоящей рухлядью и определенно готов к отправке в ремонтную мастерскую. Поэтому я хотел избежать боя и летел на бреющем, но представившийся случай был слишком хорош, чтобы его упустить. Однако это все едва не закончилось для меня плачевно. Внезапно передо мной появились два Ил-2. Они обстреливали немецкие части, двигавшиеся на юго-запад. Я толкнул вперед рычаг дросселя и открыл огонь. От обеих машин полетели куски.
Оба Ил-2 получали попадание за попаданием. Я был настолько поглощен этим, что испытал шок, когда очередь трассеров ударила по крылу моего Me. Я молниеносно ушел вниз и в тот же самый момент увидел приблизительно в 100 метрах позади себя Як.
Он так же, как и я, прошел под Ил-2, которые все еще стреляли, и я понял, что пилот позади меня знает, что делает. Мне потребовался весь опыт, поскольку я теперь боролся за свою жизнь. Но парень уверенно держался у меня на хвосте и добился повторных попаданий в мой «Мессершмит». Я не осмеливался выполнять развороты на этой машине, но также не мог и набрать высоту, ожидая встретить там Ил-2 и большое число истребителей. Так что я вынужден был оставаться близко к земле и позволять другому практиковаться в стрельбе. Требовалось все мое внимание, чтобы не врезаться в землю. Несмотря на то что я ни мгновения не летел прямо и горизонтально, русский продолжал добиваться попаданий.
Наконец, мой самолет набрал скорость, и я медленно, но уверенно начал отрываться. Затем я поднялся немного повыше и помчался к Галацу настолько быстро, насколько это было возможно.
Все другие члены нашей группы уже собрались там и ждали меня. Они были поражены видом моего расстрелянного «Beule», и, возможно, многие из них, качая головой, сказали: «Такое могло произойти только со «стариком» Липфертом!»
Галац был отличным аэродромом. Только одно было плохо, что мы там были не одни. Вокруг теснились штурмовые, разведывательные и другие подразделения. Русские не могли проигнорировать такую цель. В итоге каждую ночь нам наносили визиты, которые тяжело отражались на наших нервах, тем более что наши жилые помещения и командный пункт были весьма близко от аэродрома.
Однажды, когда не было никаких вылетов, я вместе с Каннштайном, нашим человеком в отделе IVA, отправился в Галац, чтобы раздобыть для нас хорошие продукты. Фронт приближался все ближе, и мы хотели, по крайней мере, успеть хорошо пожить. Теперь у нас были говядина и свинина, хорошее вино, пиво и даже свежая клубника!
В то время к нам присоединилась III./JG77, сильно потрепанная на Средиземноморье1. Она имела несколько новых Bf-109, вооруженных тремя пушками2. Естественно, эти машины надо было опробовать! Хейнц развернул одну из них в сторону от города и нажал на кнопку спуска. Действительно, можно было увидеть большие 30-мм снаряды, взрывавшиеся в маленьком винограднике. Это выглядело так, словно стрелял небольшой миномет. С ними мы, наконец, могли внушить некоторое уважение даже сильно бронированным Ил-2.
Несмотря на отступление, наш моральный дух все еще был относительно хорошим. Но «упадок» наступил быстро. Хейнц и я вылетели вместе с двумя другими самолетами и начали преследовать группу приближавшихся русских.
После нескольких «собачьих схваток» я сбил один из вражеских самолетов, пока Хейнц преследовал остальных, которые тем временем уже достигли своей терри-
1 Фактически III./JG77 прибыла из Италии на румынский аэро
дром Мизил еще в ноябре 1943 г.
2 Вероятно, речь идет о Bf-I09G-10/U4, вооруженном одной 30-мм
пушкой МК-108 и двумя 13-мм пулеметами MG131 и под крыльями
которого могли подвешиваться два дополнительных контейнера с дву
мя 20-мм пушками MG151.
тории. Это был серый, штормовой день, и русские летали очень умело. Они, главным образом, держались в облаках и выходили из них лишь время от времени. И мы ничего не могли сделать с ними. Скоро Хейнц решил, что с него достаточно, и повернул домой.
Хейнц не успел еще ничего предпринять, как по всей длине его самолета появились вспышки попаданий, и он сразу же понял, что подбит. Когда его самолет начал дымиться, он попытался уйти. Но русские держались у него на хвосте. Они были столь же быстры, как и он, и неоднократно добивались новых попаданий. Хейнц защищался, как мог, и даже срезал верхушки нескольких деревьев, когда маневрировал над самой землей. Но все было напрасно, русские вцепились в него, и его самолет снова и снова попадал под огонь.
В итоге Захсенберг совершил аварийную посадку. Он был несколько раз ранен и, истекая кровью, потерял сознание непосредственно перед самым касанием земли. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Согласно рапортам свидетелей его Me несколько раз подпрыгнул, а затем, проскользив по грязи и гравию, остановился прямо около полевого госпиталя. Персонал госпиталя поспешил к самолету и вытащил находившегося без сознания пилота. Но он все еще был жив!
В тот же самый день русские приблизительно в 23.00 снова появились над нашим аэродромом. На сей раз прибыли не обычные «швейные машинки»1, а большие машины. Мы не раз вздрагивали при взрывах бомб. Русские заходили поодиночке и сбрасывали на летное поле бомбы. Промахнуться было невозможно, поскольку несколько самолетов уже горело. Затем около командного пункта раздался мощный взрыв, и здание, в котором стояла моя раскладушка, было разрушено. К счастью, никого не придавило, потому что
1 «Ш вейные машинки» — прозвище, данное в люфтваффе советским бипланам У-2/По-2, использовавшимся в качестве легких ночных бомбардировщиков.
прочные балки перекрытия упали под углом и смогли удержать часть каменной кладки. Я отделался относительно легко, лишь лицо было слегка разбито. Выбравшись из-под щебня, я как можно быстрее бросился в ближайший окоп.
Русские не давали нам никакой передышки и вынудили оставаться в окопах далеко за полночь. Мы смогли насчитать на аэродроме пять горевших машин, а их взрывавшиеся боеприпасы обеспечивали настоящий праздничный фейерверк. Спасти их было невозможно. Три «Мессершмита», включая один из нашей группы, сгорели полностью. Два других получили такие повреждения, что уже не подлежали ремонту.
После этой ночной бомбежки мы оставили Галац, поскольку русские были близко от аэродрома. Во время перелета на новую базу мы обстреляли отступающие румынские войска, потому что в то же самое утро Румыния разорвала свои отношения с Германией. Мы получили такой приказ из штаба авиакорпуса. Вместе с ведомым я смог поджечь два грузовика, но затем с ужасом увидел, что в них были немецкие солдаты, отходившие вместе с румынами. Я немедленно приказал прекратить атаку.
Мы должны были приземлиться на аэродроме, который был переполнен румынскими самолетами и солдатами. Поскольку нашего передового подразделения там еще не было, я приказал, чтобы приземлилась лишь одна пара, в то время как сам с ведомым остался в воздухе, чтобы понаблюдать за тем, что они бу-д^т делать. Мои пилоты отрулили к пустому краю аэ] одрома и помахали мне руками. Но я оставался в воздухе до тех пор, пока мое топливо не стало подходить к концу, и не приземлялся, пока два других самолета не поднялись в воздух.
Технический персонал прибыл вскоре после нашей.посадки. Мы установили свои палатки. Затем я с другим офицером отправился к румынам, чтобы уточнить ситуацию. Румынский полковник встретил нас прохладно и, указав на два своих пулемета, сказал мне че-
рез переводчика, что приземлившиеся самолеты не должны снова взлетать без его разрешения. Я вернулся к месту стоянки наших самолетов, распорядился установить на позиции вокруг четыре пулемета и проследил за тем, чтобы два «Мессершмита» всегда барражировали в воздухе над аэродромом.
В те дни большинство румын кардинально изменили свои взгляды и перешли на сторону своих бывших врагов. Они перекрыли все перевалы, ведущие из Румынии в Венгрию, отрезав все, что находилось по другую сторону Карпат. Однако перевал севернее Бузэу был разблокирован немецкими войсками и использовался для отхода наших наземных частей, хотя и с большими помехами.
28 августа 1944 г. жалкие остатки группы в 9.00 вылетели из Бузэу в Саксиш-Реген1, в Венгрии. 29 августа мы перелетели на запасной аэродром приблизительно в 25 километрах к западу, чтобы освободить место для «Штук» и других групп авиакорпуса. Сначала мы сильно возмущались, что еще раз должны освободить дорогу другим, не сознавая, что в действительности вытащили счастливый билет. На следующий день Саксиш-Реген был атакован примерно 50 «Мустангами», которые уничтожили или повредили около 70 самолетов нашего авиакорпуса. «Мустангам» было легко это сделать. Аэродром не имел абсолютно никакой противовоздушной обороны, а самолеты стояли настолько близко друг к другу, что американцы едва ли могли промахнуться. Воспользовавшись этой возможностью, ами2 в течение нескольких минут гонялись за машиной майора Руделя. Он позже связался со мной, смеясь и ругаясь одновременно. Мы же в Будаке3 не подвергались атакам до следующего дня.
Тем утром мы получили сообщение, что в наш район летят множество русских Ил-2. Звено и пара, или
1 С а к с и ш-Р е г е н — немецкое название г. Регин.
2 А м и — общее название американских военнослужащих.
3 Имеется в виду аэродром около поселка Будаку-де-Жос, в 7 ки
лометрах юго-восточнее г. Бистрица.
всего шесть самолетов из моей группы, немедленно поднялись в воздух. Звено возглавлял опытный и очень способный лейтенант Фённекольд1, который одержал 136 побед и был одним из лучших пилотов группы. Я был ведущим пары с ефрейтором Гюнтером Штанде-ром в качестве ведомого.
В то время как звено летело в довольно разомкнутом строю, мы держались близко друг к другу приблизительно в 100 метрах выше. Мы только что преодолели высоту 1000 метров, когда перед собой и несколько ниже я увидел много самолетов.
Они летали по большому кругу, неоднократно пикируя к земле и обстреливая стоявшие внизу самолеты. Я вызвал Фённекольда: «Впереди Ил-2, Hanni 500. Они штурмуют аэродром Левее2. Я собираюсь немедленно атаковать. Штандер, атакуй со мной. Стреляй во все, что окажется перед твоими пушками!»
Но как я серьезно ошибся! То, что я принял за новый тип Ил-2, на самом деле оказалось «Мустангом». Я это понял, когда на полной скорости ворвался в круг этих машин.
«Внимание. Проклятье, это «Мустанги»!»
Я слышал, как Фённекольд пробормотал: «Прекрасные Ил-2». Оглянувшись, я увидел в задней полусфере его звено. Моя скорость была высокой, и я, к счастью, выскочил снизу прямо между двумя американцами. Тот, кто был передо мной, сохранял свой курс, пока я не открыл огонь. Еще до того, как я успел подойти к нему вплотную, он резко пошел вниз, оставляя за собой плотный шлейф белого дыма. Больше не стреляя, я ушел вверх и видел, как мой ведомый сбил американца, словно был опытным «стариком». Когда он отвернул, я вызвал его: «Поздравления от шесть-один, я видел вашу победу!»
Я быстро толкнул рычаг дросселя вперед и из левого виража спикировал вправо. Но ами понял, что
1 Отто Фённекольд с 19 апреля 1944 г. командовал 5./JG52.
2 Л ё в е с — полевой аэродром в районе г. Регин.
происходит. Я видел, как из его выхлопных патрубков вырвался черный дым, и он начал преследовать меня. За ним последовали еще четыре или пять машин.
Положение становилось опасным. Хотя американец уже был на линии огня, он ограничивался лишь погоней за мной. Меня прошиб холодный пот, когда я заметил, что остальные снизились до моей высоты и, казалось, медленно приближались.
Это был туманный день, и видимость была не особо хорошей. Пытаясь оторваться, я снизился как можно ближе к земле и помчался на скорости 500 км/ч. Отчаянная гонка привела нас к лесу. Я опустил свою машину еще ниже и спустя секунду оказался над маленькой низиной. Повинуясь внезапному побуждению, я резко развернул свой «Мессершмит» на 90 градусов и понесся по низине. В течение некоторого времени у меня не было никакой возможности посмотреть вокруг, но когда я это сделал позже, моих преследователей не было видно. Я еще какое-то время летел в южном направлении на малой высоте, а затем перевел свой «сто девятый» в крутой набор высоты. На 1000 метрах я быстро осмотрел небо. Не увидев ничего, я продолжал осторожно подниматься и появился над Лёвесом на высоте 4500 метров. Американцы еще были там. Они рыскали вокруг на своей прежней высоте около 600 метров, но их круг раскололся. Время от времени несколько самолетов делали переворот и атаковали маленький аэродром.
Я тщательно оглядел небо вокруг, особенно выше меня, и потом на огромной скорости спикировал, выровнялся далеко внизу и приблизился сзади к четырем «Мустангам». Ни один из четырех пилотов не смотрел по сторонам. Я выбрал замыкающую машину, тщательно прицелился и, когда уже не мог промахнуться, нажал на спуск. Опять начал стрелять только один пулемет, но все мои пули попали в цель. Из ами повалил черный дым, но я должен был отвернуть и больше не смог наблюдать за ним.
Поскольку я все еще летел на скорости более 600 км/ч, то немедленно приблизился к следующему трио. Я снова попал в замыкающий самолет, но, к сожалению, не смог оставаться позади него достаточно долго, потому что мимо моей головы пронеслись трассеры. Я ушел вверх и увидел, что ко мне в хвост зашел «Мустанг», пытаясь отогнать меня от следующей жертвы, что ему фактически и удалось сделать.
Но моя скорость была еще такой, что я смог за секунды покинуть опасную зону. На высоте 1000 метров я снова оценил ситуацию, хорошо зная, что был выше всех. Затем я атаковал в третий раз.
Приблизившись, я перевернул «Мессершмит» на спину, проверив управление и снова перезарядив оружие. Если бы, по крайней мере, начали стрелять два пулемета! Я опять подходил к американцам на высокой скорости, ведущий пары заметил меня и ушел далеко в сторону. Второй самолет тоже спикировал. Когда пилот последнего опустил левое крыло своего «Мустанга», чтобы начать разворот, я был в 200 метрах позади него и открыл огонь. И чудо из чудес, стреляло все оружие! Трассеры пронеслись в воздухе, возникли многочисленные вспышки, главным образом на фюзеляже вражеского самолета. Плотный черно-серый шлейф дыма показывал, что я добился хороших результатов.
Отбросив осторожность, я последовал за выполнявшей пологий вираж машиной. Она продолжала разворот, и это стало гибелью для нее. Хотя мой преданный «сто девятый» вздрагивал и вибрировал, я выполнил очень крутой вираж и, прицелившись в точку перед носом «Мустанга», открыл огонь. Американский истребитель пролетел прямо сквозь поток пуль и получил серию попаданий. Я взял такое упреждение, что больше не мог видеть «Мустанг». Когда он возник циже моего носа, я был потрясен тем, как близко он был. Я почти протаранил этого парня!
Фюзеляж «Мустанга» был изрешечен, кабина разрушена. Машина горела, она перевернулась через ле-
вое крыло и свалилась в штопор. «Мустанг» разбился около дороги в Саксиш-Реген.
Тем временем два других «Мустанга» воспользовались представившейся возможностью и, развернувшись, зашли мне в хвост. Они открыли огонь. На сей раз я не сделал ошибки, перейдя в пикирование, а вместо этого ушел круто вверх. Должно быть, я некоторое время еще был в их прицелах, но сам не мог видеть их действия.
Затем я оказался вне зоны огня и полетел на запад, в направлении аэродрома, которого достиг через несколько минут. Сверху летное поле казалось пустынным. Лишь посередине стоял одинокий, брошенный Me. Я приземлился и порулил к стоянке. Я еще не успел достичь ее, когда на крыло вскочил мой механик. По его лицу я понял, что случилось нечто ужасное. Я остановил машину, открыл фонарь и спросил: «Где другие и что с самолетом на летном поле?» — «Это машина Фённекольда. Он мертв. Больше никто не вернулся!»
Я не мог поверить своим ушам и спросил снова, и снова получил тот же самый ответ. Остановив двигатель, я с трясущимися коленями выбрался наружу. Я сидел на крыле и слушал рассказ своего механика о том, как над аэродромом внезапно появились два самолета. «Мы подумали, что это двое наших вернулись из-за неисправностей двигателей, тем более что одна машина сильно дымила. Но затем мы поняли, что второй машиной был «Мустанг». Мы с удивлением смотрели на то, как Me начал заход на посадку, когда приблизительно в 30 метрах позади него был «Мустанг». Американец выпустил по цели одну-единственную очередь. «Мустанг» отвернул и ушел, a Bf-109 гладко приземлился. Прокатившись по земле, он остановился. Мы побежали к нему и достали Фённекольда. Он был мертв. В фюзеляж попала лишь одна пуля, она пробила бронепластину и ударила Фённекольда прямо в сердце».
Охваченный тоской, я спустился с крыла и дошел до окраины аэродрома. Фённекольд, один из лучших