Глава 5 ОТСТУПЛЕНИЕ В КРЫМУ 5 глава

Так я болтался над железнодорожной линией, ле­вое колесо точно над правой колеей. Я был на вы­соте 500 метров, когда, наконец, увидел впереди Полтаву. Я снова запустил двигатель и поднялся на 900 метров. Затем раздался громкий удар, и лопасти винта застыли. Заклинило поршни!

Мгновенно в кабину брызнуло масло, и я быст­ро отдернул ноги, чтобы избежать ожогов. Лобовое стекло стало почти полностью непрозрачным. Пере­дний обзор был практически нулевым, однако я все же хотел попытаться приземлиться на своем аэродро­ме. Машина летела все ниже и ниже. Я быстро вы­пустил шасси и, рыская из стороны в сторону, летел всего лишь в нескольких метрах выше зданий.

Наконец, как и собирался, я смог посадить свой «ящик», не обращая внимания на направление посад­ки или на происходящее на аэродроме. К счастью, лет­ное поле было свободным и не было никакой опасности протаранить другой самолет. С трясущимися коленями я выбрался наружу и осмотрел повреждения. Как я и подозревал, это было заклинивание поршней с после­дующим разрушением вала. Хотя двигатель пришлось списать, я сумел спасти самолет.

18 сентября мы перебазировались в Киев, красивый город на Днепре, и впервые за долгое время размес­тились в городских квартирах. С самого начала Киев, город и аэродром, очень благоволил ко мне. Летая от­туда, я в течение десяти дней одержал пять побед.

Столкновения с врагом начались сразу же. В первый день мой Bf-109G-6 выдержал 23 попадания зенитной артиллерии и должен был провести несколько дней в ремонтных мастерских. Оттуда он вышел 21 сентября и в то же утро я выполнил на нем испытательный полет. Едва я приземлился, как услышал по радио: «Всем «ве­лосипедистам»!¹ Воздушный бой с большим числом «индейцев», Hanni 3000P»

Я быстро сориентировался, до отказа передвинул вперед рычаг дросселя и помчался к месту боя с та­кой скоростью, какую могли дать мои 1800 лоша­диных сил. Момент спустя поступил новый доклад: «Индейцы» уходят на северо-запад. Воздушный бой закончен!»

Разочарованный, я повернул и полетел назад в на­правлении Киева. По дороге я поднялся на 5000 мет­ров, чтобы иметь возможность ориентироваться по ос­новным наземным объектам. Во время полета я заметил вдалеке на северо-западе приблизительно в 1000 метров ниже одиночную темную точку. Во мне сразу же про-

'«Велосипедисты» — кодовое слово из словаря радиопе­реговоров пилотов люфтваффе, обозначавшее «немецкие истребители».

² Кодовое слово из словаря радиопереговоров пилотов люфтваф­фе, обозначавшее «высота». В этом случае «Hanni 3000» означает «вы­сота 3000 м».

 

будилось подозрение. Это мог быть только самолет, возможно, даже русский.

Я инстинктивно прибавил газу и быстро пошел на сближение с этим самолетом, который, казалось, прак­тиковался в высшем пилотаже. Поскольку я все еще не мог определить его тип, то из предосторожности запро­сил по радио: «Любые «велосипедисты» над Козельцом, Hanni 4000?»

Никто не ответил, и я повторил свой запрос. Сно­ва не было никакого ответа. Так что я зашел со сто­роны солнца и наблюдал. Затем я увидел советские звезды.

На сей раз я собирался ждать, пока не окажусь в наиболее выгодной позиции. Я хотел выполнить только одну атаку, и она должна достичь цели. В то время как русский продолжал увлеченно вертеться в 1000 метров ниже меня, я передал сообщение: «Всем «велосипедистам». Одиночный «индеец» над Козель­цом в квадрате XZ, Hanni 4000. Очевидно, отрабаты­вает высший пилотаж».

«Велосипедисту» от пять-один, Viktor, Viktor. Я на подходе, нахожусь поблизости от вас. Я вижу вас».

Я ответил: «Внимание, я атакую. Пожалуйста, оста­вайтесь начеку! Выполняю испытательный полет и не имею ведомого».

Я наполовину открыл створки радиатора, опустил нос своего Me вниз и начал пикировать. Я начал вы­вод приблизительно в 500 метрах ниже русского на скорости более 600 км/ч и подошел сзади к ни о чем не подозревавшему противнику, когда он начал «им­мельман»¹. Когда он выровнялся, я был точно поза­ди него, выждал секунду и открыл огонь, когда уже просто не мог промахнуться.

Почти все мои снаряды попали в крылья и фюзе­ляж вражеского самолета. Последовало несколько вспышек, и от Яка отлетели большие куски. Плотный

черный дым показался из его фюзеляжа. В то же са­мое время показалось пламя, и я прекратил стрелять и ушел вверх в сторону. Русский самолет вошел в што­пор и падал к земле, подобно пылающему факелу.

Затем я услышал голос лейтенанта Петермана¹: «Здесь пять-один. Отличная победа. Поздравляю вас!»

Это была моя 21-я победа, и за ней должна была скоро последовать следующая. Вместе с ведомым, еф­рейтором Бюстом из 4-й эскадрильи, я вылетел на по­иск вражеского самолета, о котором доложил другой пилот. Однако мы не смогли обнаружить никаких признаков воздушного боя. После длительного поис­ка я, наконец, увидел под собой Bf-109. Он преследо­вал на вираже одиночный самолет, правда, не имея возможности создать для того серьезную угрозу. Этот русский, должно быть, был великолепным пилотом, потому что управлял своим самолетом превосходно. «Мессершмит» позади него был неспособен добиться успеха, несмотря на то что был совсем близко.

Я решил попытать удачу и приказал ведомому ос­таваться выше и следить за тем, чтобы никакой дру­гой вражеский самолет не смог подкрасться ко мне сзади. Две машины ниже меня продолжали гонку.

Я снова спикировал ниже вражеского самолета и приблизился к нему снизу. Когда русский выравнивал свою машину, я нажал на спуск. Ведя огонь, я увидел прямо перед собой большой радиатор и идентифици­ровал самолет как американский истребитель «Кертис Р-40».

После нескольких попаданий он перевернулся на спину и в таком положении начал пикировать к зем­ле под углом в 45 градусов. Самолет не делал никаких попыток выровняться, и огромная вспышка пламени отметила то место, где он врезался в землю. Позднее оказалось, что этот самолет в моем направлении гнал,унтер-офицер Хоффман.

 

'«Иммельман» — название фигуры высшего пилотажа, ко­торую также называют «полупетля с разворотом».

¹ Виктор Петерман с сентября 1943 г. летал в составе 6./JG52. За время своей службы в штабном звене JG52 и в 5-й и 6-й эскадрильях он одержал 55 побед.

 

Моя 23-я победа была одержана без единого выстре­ла. Я снова летел в паре с лейтенантом Гюнтером Кур-цем. Мы заметили несколько ЛаГГ-5 и попытались сблизиться с ними. Но они поняли наши намерения и начали уходить на северо-запад. Мы быстро сокраща­ли расстояние, и Гюнтер с 400 метров открыл огонь, заставив русских непрерывно менять свои позиции. Прежде чем мы вышли на дистанцию эффективного огня, два ЛаГГа разделились, один отвернул налево, а другой — направо. Гюнтер немедленно последовал за одним из них. Я пошел вверх, одновременно выполняя возможно более энергичный разворот, что позволило мне сесть на хвост другому. Последний, однако, зало­жил настолько крутой вираж, что я не мог стрелять. Я был приблизительно в 100 метрах позади него и мог четко видеть пилота, оглядывавшегося на меня.

Эти двое русских выполнили полный разворот на 360 градусов и вернулись назад, в исходную точку. Сле­дя за своими преследователями, они забыли и столкну­лись друг с другом крыльями. Обе машины свалились в штопор, «прижав свои уши к спине».

30 сентября 6-я эскадрилья перелетела в Узин, к юго-востоку от Киева¹. Аэродром был превосходным для взлетов и посадок, но он не принес эскадрилье во­обще никаких успехов. В один из дней из полета не вернулся на аэродром лейтенант Курц. Его ведомый доложил, что Курц был сбит ЛаГГ-5. Он упал почти вертикально с высоты 3000 метров. Двигатель его ма­шины ушел в землю на пять метров. Потеря друга ста­ла для меня ударом, от которого я оправлялся очень медленно. Участь Гюнтера все еще не давала мне по­коя, когда мы перебазировались в Новозапорожье. Я потерял часть своей уверенности и, несмотря на еже­дневные столкновения с противником, был способен добиться лишь небольшого успеха.

В этом районе над Днепром был настоящий ад. Лю­бой поднявшийся на 6000 метров мог быть уверен в

¹ Фактически поселок Узин находится в 68 км южнее Киева.

том, что даже там его могут неожиданно атаковать рус­ские. Здесь особо отличился один из наших пилотов — лейтенант Облезер из III./JG52. Каждый день он сби­вал по два вражеских самолета, применяя особую так­тику. Он поднимался на 7000 метров и ждал, пока не увидит внизу под собой русских. Тогда он пикировал сверху, словно молния, сбивал одного из врагов, а за­тем, используя свою высокую скорость, снова уходил вверх и занимал безопасную позицию.

Я пробовал копировать эту тактику, но так и не смог приобрести необходимый навык. На такой высокой скорости я не мог вести прицельный огонь, чтобы сбить самолет противника. Я был больше истребителем ближнего боя. По этой причине русские пилоты — асы ближнего боя — постоянно докучали мне. Однако они не могли сбить меня, поскольку мне удавалось усколь­знуть в критический момент. Таким образом, я почув­ствовал облегчение, когда 6-ю эскадрилью направили обратно в Керчь. Мы должны были поддержать I груп­пу, имеющую три боеспособные эскадрильи.

8 октября 1943 г. Было пять часов утра, и солнце еще не взошло, но мы уже были на ногах, направляясь вме­сте с механиками к своим машинам. В трех эскадриль­ях I./JG52 также началось движение. Поскольку рус­ские с утра до вечера делали пребывание на аэродроме небезопасным, мы должны были попытаться держать все боеспособные самолеты в готовности к взлету. Эс­кадрильи I группы были в лучшем положении, потому что с ними был весь их технический персонал. С нами же, напротив, прибыла только треть наших механиков, большинство людей остались в Новозапорожье из-за недостатка мест в транспортных самолетах. В результа­те каждый пилот помогал обслуживать собственную машину.

В тот день мы, как предполагалось, должны были * вылетать только парами, и я соответственно распреде­лил своих восьмерых пилотов. Я хотел вылететь с еф­рейтором Диниусом в первой паре, как только туман немного рассеется. Я вызвал Диниуса и провел инст-

 

руктаж, еще раз обсудил с ним его обязанности. Ди­ниус был молодым пилотом, не имевшим почти ника­кого боевого опыта. Это стало основной причиной, по которой я сделал его своим ведомым.

Я не успел закончить инструктаж, как пришло со­общение о том, что к Керчи приближается большое число русских самолетов. Все помчались к самолетам. Механики крутили рукоятки стартеров, в то время как летчики застегивали привязные ремни, и вскоре инер­ционные стартеры запели свою знакомую песню. Я бы­стро проверил парашют, надел шлем и включил рацию. Затем включил зажигание, поработал ручным насосом и потянул за рычаг стартера. Двигатель немедленно за­пустился. Несколько секунд на то, чтобы он прогрел­ся, и мы можем взлетать.

Я посмотрел на Диниуса и поднял руку. Он повто­рил сигнал. Мы были готовы к полету. Тем временем доклады относительно вражеских самолетов продол­жали поступать. Я передал Диниусу, что мы будем взлетать парой. Он подтвердил. Я открыл дроссель и покатился вперед. Оба самолета поднялись в воздух одновременно.

Диниус сразу же занял свою позицию, мы устано­вили радиосвязь, параллельно убрав шасси и устано­вив переключатель створок радиатора в автоматичес­кий режим. Уже после выполнения первого разворота я понял, что Диниус толковый малый. Я мог рискнуть взять его с собой в драку. Мы пересекли Керченский пролив, соединяющий Азовское и Черное моря, и ско­ро снова приблизились к земле — к Тамани.

Видимость была плохой. Я только что миновал по альтиметру 1000 метров, когда пришло новое сооб­щение: «Над Таманью много легких «мебельных ва­гонов»¹ и «индейцев», Hanni 200!»

Я выровнял самолет и осмотрелся вокруг, особен­но внимательно сзади и выше себя, чтобы быть уве-

' «Мебельные вагоны» — кодовое выражение из словаря радиопереговоров пилотов люфтваффе, обычно обозначавшее «тяже­лый бомбардировщик».

ренным, что наш хвост чист, а затем начал наблюде­ние, выполняя вираж. Ничего! Еще раз поступило со­общение о русских над Таманью. Что, черт возьми, происходит! Я громко выругался, но это не помогло — русские оставались невидимыми.

«Диниус, мы снижаемся», — передал я ведомому. Диниус уверенно держал свою позицию и регулярно докладывал мне, что он следует за мной.

Линия побережья быстро приближалась. Я пики­ровал под крутым углом, чтобы создать как можно больший запас скорости и иметь возможность быст­ро набрать высоту, если возникнут неприятности. Скоро я был на уровне земли и мчался немного выше ее на скорости 600 км/ч. Я открыл дроссель, чтобы поддерживать скорость, и осматривал воздуш­ное пространство выше себя, так как вряд ли какие-либо русские могли быть ниже. Наконец я заметил самолет, который летел справа от меня и приблизи­тельно в 200 метрах выше. Он только что сбросил бомбы. Мощный немецкий зенитный огонь, казалось, не беспокоил его.

Охотничий азарт охватил меня. Я проверил оружие и прицел и запросил по радио: «Диниус, вы видите это­го подлеца? Продолжайте стрелять в него, даже когда я отверну! Не имеет значения, кто собьет его, стреляйте до тех пор, пока он не упадет!»

Вражеский самолет рос в размерах удивительно бы­стро, и затем я заметил, что он развернулся прямо на меня. Нет, я не мог позволить ему лететь мне в лоб, потому что со своим мощным вооружением он был белее опасен для меня, чем я для него. Я снова быст­ро спикировал до уровня земли. Он не заметил меня, и я позволил ему пролететь над собой сбоку. Затем я потянул ручку управления на себя и набрал высоту, не теряя его из виду. Теперь я был над ним, но обнару­жил, что мы больше не одни. Воздушное пространство вокруг заполнилось самолетами: нас двое, несколько ниже одиночный Ил-2 и еще в 200 метрах ниже целая группа Ил-2.

 

Я заметил, что все Ил-2 были окрашены в корич­невый или зеленый цвет. И только тот, к которому я быстро приближался, был белым. Вероятно, это мог быть самолет командира группы, что еще сильнее раз­задорило меня. Прежде чем атаковать, я бросил еще один взгляд назад и вверх. Диниус все еще был со мной.

Когда я спикировал на Ил-2, он начал пологий разворот влево. Я поворачивал нос своего Me вслед за ним и большим пальцем нащупывал кнопку спус­ка. Вражеский самолет рос в моем прицеле. Задний бортстрелок, должно быть, давно заметил меня, но не стрелял. Я чуть помедлил, но мгновение спустя открыл огонь из всего оружия. Пушка и оба пулеме­та загрохотали, и запах пороха заполнил кабину.

Мои первые очереди прошли справа от Ил-2. Я скорректировал прицел. Вспышки попаданий появи­лись на фюзеляже и крыльях, появился дым. Большие куски отлетали и проносились мимо меня. Я продол­жал стрелять в самолет, который по-прежнему упря­мо летел прямо вперед. Моя скорость была слишком высокой, чтобы продолжать атаку. «Диниус, — про­кричал я, — стреляйте!» Уйдя вверх, я почти положил свой «Мессершмит» на спину и увидел, что ефрейтор сидит на хвосте у Ил-2 и ведет огонь. Затем он тоже подошел к нему почти вплотную и должен был отвер­нуть. Выше нас было большое число вражеских само­летов, пилоты которых, к счастью, не заметили нас. Я снова спикировал и атаковал этот Ил-2, который уже горел и оставлял позади длинный дымный шлейф. Вражеский самолет устойчиво терял высоту.

Я опять открыл огонь. Ил-2 скапотировал, а затем круто спикировал в воду. Я увидел обломки самолета, плавающие в воде.

Я услышал, как Диниус прокричал: «Abschuss!», но промолчал. Мысль о том, что один из русских, проле­тавших в нескольких сотнях метров выше, мог спики­ровать на нас, не радовала меня. Я снизился до уровня земли и вместе с Диниусом на максимальной скорости

помчался на северо-запад к Гнилому озеру. Диниус ле­тел довольно близко от меня. Я увидел его сияющее лицо и понял, что, несмотря на небольшую высоту, он отпустил ручку управления, чтобы помахать мне обеи­ми руками. «Я поздравляю вас с тридцатой победой», — передал он.

Мы быстро достигли нашего аэродрома, и, спики­ровав в направлении палаток 6-й эскадрильи, я пока­чал крыльями. Пока мы заруливали на стоянку, к нам бежали механики и пилоты. Для 6-й эскадрильи это была в тот день первая победа.

Вскоре после нас появился самолет 3-й эскадрильи. Он также покачал крыльями. Один за другим начали возвращаться оставшиеся «Мессершмиты», но больше ни один из них не вернулся с победой.

В тот день я поднимался в воздух четыре раза и сбил пять самолетов, самое большое число за один день. Теперь я сделал себе имя, я стал Липфертом — летчиком-истребителем.

К сожалению, наше пребывание в Керчи было ко­ротким. На следующий день мы вернулись обратно в Новозапорожье, а оттуда перелетели в Березовку. Я начал там хорошо, одержав 10 октября две побе­ды. Затем начался период, когда мы летали почти ис­ключительно только на сопровождение «Штук», не испытывая от этого никакого энтузиазма. Когда мы перебазировались еще раз, в Федоровку¹, я сбил еще четыре самолета, и общее число моих побед достиг­ло 40. Две из этих четырех побед достойны упоми­нания, потому что в обоих случаях я столкнулся с пилотами, которые знали, как защитить себя, и от­лично сражались. Ни в одном из этих боев резуль­тат нельзя было заранее предсказать.

Это случилось 21 октября, когда рано утром я вы­летел на разведку погоды. Накануне вечером для это­го первого вылета я назначил нескольких пилотов, но, увидев их мирно спящими в своих кроватях, не смог

¹ Поселок в 24 км севернее г. Запорожье.

 

заставить себя разбудить их. Вместо этого я вылетел лишь с обер-фенрихом¹ Томасом.

Погода была довольно плохой — нижняя кромка облаков на высоте 300 метров. Над линией фронта она была не лучше. Набирать высоту было бесполезно, по­скольку толщина слоя облаков была по крайней мере 4000 метров. Так что мы вдвоем бесцельно летали туда и сюда на малой высоте около линии фронта, пока в конце концов это мне не наскучило. Если мы хотели найти русских, то определенно должны были поискать в глубине русской территории.

Еще на немецкой стороне мы поднялись к нижней кромке облаков, а затем на большой скорости спики­ровали через линию фронта. В течение приблизитель­но десяти минут мы патрулировали параллельно фрон­ту в трех километрах в глубине русской территории. Затем мне показалось, что как будто две тени прибли­жаются к нам с востока. Это были два вражеских само­лета, потому что только русские могли так беззаботно носиться в воздухе. Мы пропустили их сверху и держа­лись практически чуть выше земли, пока оба самолета не оказались над немецкой территорией.

Это были два Яка. Их пилоты или не знали, что они уже пересекли линию фронта, или же были «экспер­тами»², чувствовавшими себя очень уверенно. Обе ма­шины продолжали двигаться на юг, в глубь немецкой территории.

Тогда мы предприняли нашу первую атаку. Они, должно быть, увидели нас, потому что начали разво­рачиваться. Несмотря на высокую скорость, я все же зашел в хвост русскому ведомому. Когда я открыл

•Обе р-ф е н р и х — промежуточное звание, которое в люфт­ваффе получали кандидаты в офицеры. Фактически оно соответство­вало званию обер-фельдфебеля.

² В Германии не было понятия ас в общепринятом смысле, т. е. в качестве названия летчиков, сбивших пять самолетов. В люфтваффе лучших пилотов называли «экспертами». Это было хотя и почетное, но не официальное звание, и четких правил относительно того, кто мог носить его, просто не существовало. На практике в большинстве случаев экспертами называли пилотов, награжденных Рыцарским кре­стом.

огонь, все три моих «ствола»¹ отказали. Русскому по­везло! Я не мог заставить Томаса стрелять по враже­ским машинам, вероятно, он не слышал моих команд.

Другой русский развернулся и теперь был позади нас, но все еще слишком далеко, чтобы открыть огонь. На высоте 300 метров начался бой. Русские летать могли, это я отметил сразу же. В то время как мы про­должали преследовать первый самолет, второй стано­вился все ближе. Ситуация не была безопасной для нас. Я перезарядил свое оружие и встряхнул машину. Затем я снова поймал русского в прицел. И еще раз оружие отказало. Проклятье! Какое невезение!

Я крикнул Томасу, чтобы он оставался за противни­ком и, если возможно, сбил его. Сам же я отвернул на юг с набором высоты. Второй русский остался за моим ведомым. Когда он пролетел мимо меня, я пошел вверх и по крутой спирали поднялся к нижней кромке обла­ков. Даже если мое оружие отказывалось стрелять, я хо­тел, по крайней мере, присутствовать при том, как мой ведомый одержит победу, й помочь ему, если будет не­обходимо. И последнее потребовалось чертовски скоро.

Сидевший у Томаса на хвосте русский был все бли­же. Я должен был попытаться вынудить его отвернуть прежде, чем он откроет огонь. Я спикировал и подле­тел так близко, что мог ясно видеть пилота, поворачи­вавшегося в своем кресле. Когда он увидел меня, то так испугался, что резко перевернул свой Як на спину и начал выполнять полупетлю на недопустимо малой вы­соте. Русский пилот, должно быть, сразу же понял, что попал в безнадежное положение.

Он отчаянно пытался выровнять самолет, но земля приближалась слишком быстро. Оставляя позади себя плотный инверсионный след, русский мчался к земле. Он мог бы даже завершить маневр, если бы не малень­кий холм. Я не последовал за русским, а просто выпол­нил вираж со снижением, и наблюдал за тем, как тот,

¹ Bf-109G-6 был вооружен 20-мм пушкой MG151 с боезапасом 200 снарядов и двумя 13-мм пулеметами MG131 с боезапасом по 300 патронов.

 

ударившись о землю, проскользил приблизительно 50 метров и, наконец, врезался в сельский дом.

Набирая высоту, я видел, что над разрушенным до­мом поднялось пламя и начало распространяться назад по следу, оставленному потерпевшим катастрофу само­летом. Очевидно, топливный бак русского лопнул, ког­да самолет ударился о землю. Когда машина взорва­лась, натолкнувшись на дом, топливо вспыхнуло.

Тем временем Томас присоединился ко мне. Мы сделали два круга над горящим домом. Когда мы по­летели назад на свой аэродром, никаких признаков другого русского уже не было.

Вскоре после полудня Томас и я снова поднялись в воздух. На сей раз мы летели в составе звена из четы­рех самолетов. Вместе с нами была пара из 4-й эскад­рильи. Скоро после взлета мы вступили в ожесточен­ный бой с шестеркой ЛаГГ-5. Мы нечасто сталкивались с этим типом истребителей, но приятели со звездооб­разными двигателями были не слишком полны сочув­ствия к нам. Десять самолетов вертелись и крутились в воздухе. Практически немедленно наше звено распа­лось. Каждый должен был сражаться сам за себя и со­ответственно защищаться также сам.

Томас летал среди русских словно сумасшедший. Он стрелял из самых невозможных положений, и я не мог удержаться от мысли, что он нажимает на спуск, про­сто чтобы придать себе смелости. Но там были и дру­гие, опытные летчики-истребители, которые делали то же самое.

Тем временем прямо передо мной, на дистанции около 50 метров, пролетел русский. Я нажал на спуск, и, к моему ужасу, оружие в третий раз отказалось стре­лять. Первое, что я сделал, —- это был быстрый перево­рот и пикирование в сторону дома на такой скорости, какую мог развить. Я еще раз проверил оружие и едва мог поверить в это! Я забыл включить оружие!¹

¹ Имеется в виду тумблер включения электросистемы бортового вооружения. Все бортовое вооружение Bf-109 имело электрическое управление: электросинхронизаторы огня и электрозапалы.

В этот момент мимо моей кабины пролетел насто­ящий дождь из трассеров. Я ударил левой ногой по пе­дали руля направления и бросил машину в сторону. Мимо хвоста промчался ЛаГГ-5, стрелявший из всех своих пушек. Он последовал за мной и смог догнать, и, не открой он огонь слишком рано, это был бы мой последний полет. Но теперь я, в ярости на себя само­го и на русского, развернулся и пристроился за ним.

Сначала русский летел на запад по прямой линии, но скоро он заметил, что я приближаюсь к нему. Он начал маневрировать, но я следовал за каждым его дви­жением. Вражеский пилот был неспособен избавиться от меня, я сокращал дистанцию, но огня не открывал. Я хотел сбить его наверняка. Понимая опасность ситу­ации, русский на высоте всего лишь 500 метров начал полупетлю, которую успешно выполнил. Я немедлен­но последовал за ним, но дистанция между нами уве­личилась. Летя близко к земле, он мчался в обратном направлении.

Затем он неожиданно пошел вверх и снова оказал­ся в гуще боя между остальными русскими и моими товарищами. Я пытался держаться за ним. В отчаянии вражеский пилот направил свой самолет вертикаль­но вверх, чтобы уйти в облака. Оставалось несколько метров до безопасной серости, когда его самолет по­терял скорость и свалился вниз. Это позволило мне выйти на дистанцию огня. Он только что выровнял самолет и снова направлялся к облакам, когда я от­крыл огонь практически в упор.

После нескольких очередей последовала вспышка пламени, и машина разлетелась на части. По воздуху плыли обломки и, вращаясь, падали на землю.

Я услышал несколько голосов: «Abschuss! Поздрав­ляю с победой!»

Остальные русские внезапно исчезли. Мы больше не видели ни одного из них.

Глава 4 НА ЧЕРНОМ МОРЕ

6-я эскадрилья перебазировалась еще раз. После Новозапорожья и Федоровки мы перелетели на аэро­дром Аскания-Нова. Но русские скоро начали на­ступление также и там, и в заключение мы оказались в Крыму — в раю для летчиков-истребителей. Вся группа,-32 машины, целая и невредимая, приземли­лась- в Багерово, около Керчи. Во время перелета туда я одержал свою 44-ю победу. Это было для меня хорошим предзнаменованием. В течение тех пяти ме­сяцев, что мы базировались в районе Керчи, я сбил 46 самолетов противника.

Как и прежде, я каждое утро почти всегда первым поднимался в воздух. Возможно, такие же пилоты были и у русских. Во время вылетов на разведку по­годы я начал замечать вражеский самолет, техника пилотирования которого показалась мне знакомой.

Такие встречи не могли завершиться победой, по­тому что противник вовремя замечал меня и не было никакой возможности атаковать его. Русские пилоты, летавшие на разведку погоды, были так же хороши, как и мы. Несколько раз я пытался втянуть их в «со­бачью схватку», приказывая своему ведомому набрать высоту и внимательно следить оттуда. Иногда русский делал то же самое. В результате оба ведомых мирно кружили наверху, не атакуя друг друга, в то время как внизу кипел бой не на жизнь, а на смерть. Каждый испробовал все мыслимые уловки, чтобы поймать дру­гого в прицел, но всегда безрезультатно.

Русские, которые разрешали вовлекать себя в подоб­ные эксперименты, были «экспертами» и великолепно владели своими машинами. Единственным результатом таких сорокапятиминутных воздушных боев были два пилота, летевшие домой с трясущимися коленями и в пропитанной потом одежде. Утверждение, что русские были плохими летчиками, ложное. Я могу лишь повто­рить, что новички среди немецких летчиков-истреби­телей были столь же неуклюжи в воздухе, как и русские новички.

5 декабря 1943 г. во время вылета на разведку пого­ды моим компаньоном был молодой фельдфебель Ман-фред Штольпе. Мы взлетели в 7.10. С командного пун­кта сообщили о двух «индейцах» к востоку от Керчи на высоте 2000 метров. Вместо того чтобы сразу напра­виться на восток, я повернул на запад, чтобы набрать некоторую высоту. Достигнув отметки в 2500 метров, мы заняли позицию прямо под нижней кромкой обла­ков и взяли курс на восток, в направлении врага.

Русские, как предполагалось, были над Керченским проливом, так что над Керчью мы ушли в облака. Это, конечно, был опасный маневр, потому что мой ведо­мый и я должны были лететь крылом к крылу, поддер­живая визуальный контакт. Однако эти облака скорее были высотным туманом, что позволило нам лететь в сомкнутом строю. Но мы недолго оставались в этой серости и скоро снизились.

Я осматривался вокруг, вертясь в кресле, но не ви­дел ничего. Наконец, перевернув самолет на спину, увидел двоих русских, летевших непосредственно под нами в том же самом направлении. Все еще находясь в перевернутом положении, я закрыл дроссель, открыл створки радиатора и подождал, пока эти двое не появи­лись перед моим носом. Тогда мы со Штольпе круто спикировали и зашли к ни о чем не подозревавшим 'русским в хвост. Прежде чем кто-то из них понял, что случилось, ведущий уже потерял свое левое крыло. Его ведомый кружился вокруг падающего по спирали само­лета. Он все еще не осознавал, что происходило.

 

 

Я снова вышел на дистанцию прямого выстрела и начал стрелять по второму самолету, пока его правое крыло внезапно не отлетело. Ведущий еще не достиг поверхности воды, когда его ведомый отправился вслед за ним. Ни один из пилотов не смог воспользовать­ся парашютом. Две другие победы, которые я одержал 5 декабря 1943 г., не были столь легкими. Это были два Ил-2, летевшие в составе большой группы. В этом слу­чае я впервые летел с ефрейтором Эвальдом. Это был мой 347-й боевой вылет.

Я вылетел из Багерово в 10.23 вместе с Эвальдом, молодым сорвиголовой, который впоследствии был награжден Рыцарским крестом и произведен в лей­тенанты¹. В тот день это был мой второй вылет. По­скольку это была «свободная охота», мы направились к Эльтыгену², южнее Керчи, и спокойно парили в синем, безоблачном небе на высоте 5000 метров. Я рассказывал ефрейтору Эвальду о своем последнем воздушном бое. При этом я внимательно следил за русским плацдармом в Эльтыгене. Если русские по­явятся, то, вероятно, именно здесь.