Глава 5 ОТСТУПЛЕНИЕ В КРЫМУ 3 глава

слева и справа от дороги. Водитель первоначально погасил фары и остановился, но затем мы все же продолжили движение и после полуночи невредимы­ми прибыли в расположение группы.

В тот день обратно на аэродром не вернулись четы­ре пилота. Настроение было ниже нулевой отметки, когда я докладывал о своем возвращении. Командир группы гауптман Штейнхоф был счастлив, что, по крайней мере, вернулся один из пропавших без вес­ти. После нескольких бокалов шампанского я расска­зал все о своих приключениях. «Старики» никогда не слышали ничего подобного. Не случись такого со мной, едва ли я мог бы в это поверить. Но руины раз­рушенного дома и обломки машины были доказатель­ством, по крайней мере, последней части этой драмы.

Мы недолго оставались в Славянской. Как гром среди ясного неба пришел приказ перебазироваться в Керчь. Аэродром был не таким грязным, как в Сла­вянской, и даже было немного травы, но и здесь во время взлета радиаторы покрывались большим коли­чеством грязи. В результате мы должны были летать с открытыми створками радиатора, что стоило нам по­тери в скорости приблизительно 20 км/ч. Именно с этого аэродрома начались мои настоящие боевые вы­леты. Обычно я выполнял по два, а иногда и три вы­лета в день.

В ходе своего 39-го вылета я был ведомым у моло­дого унтер-офицера Вальдмана¹, который сделал себе имя в Славянской, сбив за два дня семь русских са­молетов.

Мы взлетели 25 февраля в 14.10. Это был один из последних тоскливых, сырых и серых зимних дней. Облака висели очень низко. Фактически это была погода не для истребителей, но с линии фронта при­шло сообщение об Ил-2. Это был сильно брониро­ванный самолет непосредственной поддержки войск

¹ Ганс Вальдман прибыл в 6./JG52 в конце августа 1942 г., и к 25 февраля 1943 г. на его счету было уже 30 побед.

 

на поле боя, который русские использовали повсе­местно. Я знал этот самолет только по названию. Из Керчи мы полетели над проливом к Тамани. В воз­духе не было никого, кроме нас. Восточнее Тама­ни кромка облаков поднималась приблизительно до 300 метров, хотя несколько облачных прядей опус­кались вниз почти до земли. Поскольку наш полет проходил в непосредственной близости от линии фронта, мы прекратили оживленную беседу и скон­центрировались на том, что происходило вокруг нас. Мы только что пролетели сквозь низко висящее об­лако, когда справа и выше я увидел несколько само­летов. Они летели в противоположном направлении, прямо под облаками.

«Над своей территорией, так низко, никакого зе­нитного огня, должно быть, это наши самолеты», — подумал я. Их форма напоминала Ju-88, насколько я мог видеть. Чтобы дать понять своему ведущему, что я начеку, я передал ему: «Шесть-один от шесть-два. Несколько Ju-88 позади и выше нас!»

Единственным ответом Вальдмана было «Viktor, Viktor!». Затем он выполнил медленный правый раз­ворот и начал подниматься к кромке облаков, за ним тянулся черный дым — это был признак того, что он полностью открыл дроссель. Из-за плохой видимости я держался лишь в 20 метрах справа от него и слег­ка сзади. Теперь я увидел прямо перед собой другие самолеты. Они начали пологий разворот влево, и я услышал голос Вальдмана: «Отличные «восемьдесят восьмые», да это — русские Ил-2!» Этот унтер-офицер имел железные нервы! Как он мог оставаться таким хладнокровным! Я был так возбужден, что почти до­гнал Вштьдмана, который сбросил скорость, чтобы уве­личить время для своего огня, и теперь спокойно при­ближался к замыкающему шестерки Ил-2. Я видел, как его очередь впивается в фюзеляж вражеского са­молета, но затем моя избыточная скорость пронесла меня мимо него и я оказался прямо позади Ил-2. Все, что я смог сделать, так это нажать на кнопки спуска

всего своего оружия. Все три моих «ствола»¹ стреляли, но «товарищ», летевший передо мной, казалось, не замечал этого. По всей длине вражеского самолета были видны вспышки попаданий. От фюзеляжа отва­ливалось множество маленьких обломков, и за само­летом появился длинный серый шлейф дыма, но он летел, и прежде, чем я понял, что именно случилось, от него ко мне потянулись «жемчужные вереницы».

Первоначально я подумал, что по нас с земли стре­ляет зенитная артиллерия, но затем услышал голос Вальдмана: «Внимание, у них есть задние бортстрелки. Не дайте им сбить себя!»

Стреляя из всего, что у меня было, я, как мог, по­ливал русского в течение нескольких секунд. Он стал ужасно большим, и мне показалось, что если я не от­верну, то пролечу прямо сквозь него. Я не мог уйти вверх и потому спикировал вниз, чтобы снова зайти к нему сзади. Я видел, как один из вражеских самоле­тов, летевших в восточном направлении, взорвался в мгновение ока. В то же самое время я услышал сооб­щение Вальдмана: «Abschuss!»

Прежде чем я успел во второй раз прокричать «Viktor!», я снова был позади «своего» русского. Я со­кратил дистанцию и открыл огонь, игнорируя трас­серы, посылаемые его задним пулеметом. Из своей первой попытки я извлек урок и потому снизил ско­рость, чтобы соответствовать его скорости и, таким образом, иметь большее время для ведения огня. Он все больше отставал от других, и дымный шлейф за ним становился все плотнее. Ответный огонь прекра­тился, и, когда я ушел вверх, он попытался сесть «на живот». Одно крыло оторвалось, а фюзеляж развалил­ся на части.

Нисколько не волнуясь о Вальдмане, я начал обстре­ливать лежавший на земле самолет. Наконец Вальдман

' Bf-109G-2 был вооружен 20-мм пушкой MG151 с боезапасом 200 снарядов, стрелявшей через полую втулку редуктора винта, и дву­мя 7,92-мм пулеметами MG17 с боезапасом по 500 патронов, установ­ленными в верхней части фюзеляжа перед кабиной.

заметил, что уже достаточно, поскольку русские не смогут восстановить его. Он уверил меня в том, что это очевидная победа. Я был счастлив.

Это была моя вторая победа. Удовлетворенные, мы летели домой, и я дважды покачал своими крыльями в знак двух своих побед, забыв от волнения сделать это в первый раз.

Через несколько дней после этого успеха я поднял­ся в воздух вместе с унтер-офицером Барникелем¹. Нашей задачей было патрулирование воздушного про­странства над Новороссийском. Старшие, более опыт­ные пилоты предупредили нас, чтобы мы не летели слишком низко над землей или водой, если хотим ос­таться в живых. Поэтому мы спокойно пролетели над Черным морем и появились над Новороссийском на высоте 4500 метров. Никаких русских в воздухе не было. Так было почти всегда, когда погода была от­личной, с прекрасной видимостью. Когда мы проле­тели немного дальше вдоль побережья, Барникель указал на аэродром Геленджик далеко внизу под нами.

Это была база истребителей, где базировалось боль­шое число наших коллег «с другой стороны». Два обла­ка пыли внизу определенно означали, что только что взлетели два русских истребителя. Мы обсуждали пред­ставившуюся нам возможность, когда раздался страш­ный взрыв. Мой самолет резко подбросило вверх. Внезапное изменение направления полета вдавило меня в кресло; я испытал такой шок, что некоторое время не мог ничего видеть и слышать.

Где был мой ведущий? Вместо его Me вокруг меня были большие черные облака. «Проклятье, — подумал я, — на скорости 420 км/ч быть взятым в вилку зенит­ной артиллерией!» Надо было отдать должное навыку артиллеристов. Необходимо было уходить из опасной зоны. Я сделал переворот через крыло влево и, когда самолет оказался на спине, потянул ручку управления на себя. Я пикировал в сторону моря.

¹ Всего в ходе войны Фридрих Барникель одержал 9 побед.

Затем я услышал голос Барникеля: «Я позади вас, слева. Присоединяйтесь ко мне!»

Только сейчас я увидел своего ведущего. «Viktor, сближаюсь!» — ответил я. Я начал разворот влево с на­бором высоты, пока его «Мессершмит» не стал видим ниже моего крыла. Тогда я снизился и занял свою по­зицию.

Далеко внизу под нами — мы все еще были на вы­соте 3000 метров — и несколько дальше в море двое взлетевших русских маневрировали и изо всех сил ста­рались сблизиться с нами, нервничая оттого, что все еще находились в зоне собственного зенитного огня. Мы медленно поднялись на 5000 метров и полетели дальше в море, держа русских в поле зрения. Когда они были приблизительно на 4000 метрах, Барникель занял позицию со стороны солнца и начал первую атаку.

Я держался позади него, ежеминутно сообщая о своем местоположении. Таким образом, он знал, что я прикрываю его сзади и он может сконцентрировать­ся на своей цели. К сожалению, эти двое русских за­метили нас, и, прежде чем мы успели выйти на линии огня, они быстро развернулись и начали приближат! -ся к нам. Теперь мы начали разворот, и скоро я уж; был настолько вовлечен в «собачью схватку»¹, что едва понимал, где верх и где низ,' где мой ведущий и где разрывы зенитных снарядов.

Наконец, я зашел в хвост одному русскому и при­клеился к нему, но он не собирался позволить мне приблизиться на дистанцию огня. Парень был на­столько хорош, что все, что я мог сделать, — так это лишь держаться за ним. Тем временем Барникель пре­следовал другого русского, который, в свою очередь, пытался сбить меня. Таким образом, это была забав­ная, красочная цепочка, в которой каждый старалсг противостоять другому. Я обильно потел и ругался; каждый раз мой противник отворачивал в сторону

'«Собачья схватка» — жаргонное выражение военных летчиков, обозначающее ближний маневренный воздушный бой меж­ду истребителями.

 

прежде, чем я мог нажать на спуск оружия. «Собачья схватка» продолжалась, возможно, в течение четверти часа, но ни одна из сторон не желала сдаваться или выходить из боя.

Мне постепенно становилось не по себе. Это был первый длинный воздушный бой, в котором я уча­ствовал, и я чувствовал себя очень утомленным. Я не мог выдерживать этого достаточно долго, но не хотел стать первым, кто выйдет из боя. Равный бой продол­жался до тех пор, пока мой оппонент не решил, что с него хватит; он направил нос своей машины вниз и спикировал в середину зоны зенитного огня. Но я уже был настолько разъярен, что едва ли что-нибудь мог­ло бы не позволить мне спикировать вслед за ним, тем более что я знал: моя машина тяжелее и я, конечно, могу догнать его. Будем надеяться, что я не буду сбит зенитной артиллерией во время этой погони.

Русский впереди становился все больше и больше и скоро заполнил весь мой прицел. Я нажал на спуск и увидел, что мои трассеры исчезают в его фюзеля­же. Затем последовала вспышка пламени. Вражеский самолет, который не пытался выполнить никакого маневра ухода от огня, встал на дыбы, а затем начал пикировать к земле под все более и более крутым углом.

В течение некоторого времени я следовал за ним, несколько раз прокричав «Abschuss!». Затем зенитный огонь снова стал весьма активным, и, изменив курс, я направил свою машину в сторону моря. Когда я разво­рачивался, то видел, как пылавший вражеский самолет врезался в землю, подняв облако пыли. Поскольку за­жглась моя красная лампа, я быстро взял курс домой. По пути я спросил: «Шесть-один от шесть-два. Вы ви­дели мою победу?»

Прошло какое-то время, прежде чем Барникель от­ветил: «Шесть-два от шесть-один. Я выше и позади вас. Сближайтесь. Я видел вашу победу!»

Странно, но потом я был в довольно плохом настро­ении. Ведущий должен был подтвердить победу своего

ведомого, хотя сам не смог добиться успеха. Командир группы так же был удивлен, когда я доложил о своей победе. «Ну что же, — заметил он, — возможно, теперь мы сможем сделать из вас, Липферт, летчика-истреби­теля. Но не слишком торопитесь. Дайте себе время и сначала накопите необходимый опыт. Иначе вы прой­дете тем же самым путем, что и многие другие, которые не хотели признать, что еще есть масса того, чему они должны были научиться!»

Через несколько дней после 28 февраля я снова вылетел с унтер-офицером Барникелем, все еще в качестве его ведомого, поскольку выполнил только 44 вылета. В воздухе ничего не происходило, и не было ничего веселого в том, чтобы плыть на высоте 4000 метров в такой тоскливой, туманной мгле, что нельзя ничего найти. В своем безрассудстве я убедил Барникеля, что мы должны снизиться до уровня зем­ли и напугать русских вдали от фронта нашим вне­запным появлением.

Мы на большой скорости пронеслись над железно­дорожной линией, Барникель — слева от колеи, а я — справа, при этом оба ниже телеграфных проводов. Не осознавая никакой опасности, я увидел, что вдали пе­редо мной появилась точка, а вслед за ней через секун­ду — вторая. Они обе стремительно выросли и ока­зались двумя самолетами. Они были, возможно, на 300 метрах и приближались к нам.

Но что это были за самолеты? Должно быть, рус­ские. Барникель также увидел их. Мы еще снизи­лись, чтобы не дать себя заметить и позволить им пролететь над нами мимо. Действительно, это были два русских, вероятно, связных или учебно-трениро­вочных самолета.

«Horrido!»¹ — и за ними. Набирая высоту, мы поня­ли, что они заметили нас. Они отвернули от железно­дорожной линии вправо и снижались. Это выглядело

¹ Боевой клич летчиков-истребителей люфтваффе. Они также по­заимствовали его у охотников, у которых он означает нечто вроде кри­ка «у-лю-лю!», с которым спускают на дичь гончих собак.

 

так, словно они собирались приземлиться. Мы не мог­ли поверить своим глазам, но русские действительно искали место для посадки.

Мы приблизились к ним прежде, чем они смогли оказаться в безопасности. Барникель первым вышел на дистанцию огня. Он прицелился в ведущий самолет и открыл огонь. Держась почти рядом со своим ведущим, я теперь оказался позади другого самолета и обстрелял его, в то время как он был, возможно, в пяти метрах над землей. Для вражеского пилота это было еще высоко. Он, очевидно, хотел достичь земли максимально быст­рее. Русский резко направил нос своей машины вниз, после чего она разбилась на части.

Самолет, атакованный Барникелем, смог совершить плавную посадку. Его экипаж, состоящий из трех че­ловек, так спешил, что выпрыгнул из машины, когда та еще катилась по земле, и оставил ее на произвол судьбы. Еще до того, как слегка дымившийся русский самолет остановился, Барникель обстрелял его, и тот сразу же загорелся.

Мы сделали еще два круга и помахали пилотам, которые отчаянно пытались укрыться позади стога сена. Затем мы взяли курс домой. Мы поздравили друг друга и радовались оттого, что каждый одержал победу.

Мы взлетели рано утром, и тем временем погода несколько ухудшилась. Видимость теперь была при­близительно полтора километра. Затем произошло то, что еще раз доказало, что я действительно был более удачлив, чем многие другие пилоты.

Я находился, возможно, в 50 метрах позади Барни-келя, когда увидел тень, приближавшуюся ко мне спе­реди справа. Я понял, что это вражеский самолет, не­много довернул и почти мгновенно нажал на спуск. Русский взорвался прямо перед моими глазами, и го­рящие обломки упали на землю. Унтер-офицер Бар­никель ничего не видел и повернулся, только когда я закричал «Horrido!». Он покачал головой и должен был признать, что я еще раз победил его.

Мы радостные прилетели домой и покачали наши­ми крыльями над аэродромом. Все мои товарищи по­здравили меня с двойным успехом. Лишь фельдфебель Захсенберг', который позднее стал моим самым близ­ким другом и товарищем, не смог сдержать высказы­вание: «Он не сможет долго продолжать так!»

Но «он смог»! И как «долго»! Мои дни в качестве ведомого закончились, мне позволили стать ведущим пары, и я получил новый Bf-109. Затем наступил скуч­ный период, и ни одной «туши», как мы называли самолеты противника на пилотском жаргоне, нельзя было найти в воздухе. Я использовал это время, чтобы научиться летать должным образом, лучше узнать свой новый «Мессершмит» и освоиться с окружающим ланд­шафтом. Я также упорно трудился над изучением типов вражеских самолетов, потому что больше не хотел со­общать о своих победах, не зная о том, какой именно самолет я сбил.

В Керчи пилоты занимали две комнаты, которые называли «офицерской столовой». В задней комнате стояло восемь двухъярусных металлических кроватей. Они занимали почти все пространство, оставляя не­большое место для личных вещей. Так или иначе, большинство летчиков-истребителей имели при себе лишь небольшой багаж, но даже его надо было где-то хранить. Обычно он более или менее живописно лежал на нижней кровати или висел на спинках кро­ватей.

Несмотря на это, жилье было обычно сравнительно чи угым. Помимо повара, у всех пилотов были ординар­цы которые помогали содержать личные вещи в опрят­ном виде. Что за беспорядок царил бы в 6-й эскадри­лье без этих двух обер-ефрейторов, Тварди и Клингеля! Сам я очень хорошо ладил с Тварди. Время от времени он даже наводил глянец на мои ботинки, чего никогда "не делал или крайне редко делал для других офицеров.

¹ Хейнц Захсенберг прибыл в 6./JG52 осенью 1942 г., но свою пер­вую победу одержал лишь 21 апреля 1943 г.

 

Даже Немитц¹, в го время командир нашей эскадрильи, обер-фельдфебель и кавалер Рыцарского креста и один из наших ветеранов, не имел никакого особого ухода.

Два других офицера, лейтенант Гюнтер Курц и лей­тенант Классен², не имели ординарцев и должны были сами заботиться о собственных вещах. Мы — три лей­тенанта, «патриарх» Немитц и старший унтер-офицер, обер-фельдфебель Густав Болинский, — проводили время в смежной комнате, фактически служившей сто­ловой, в которой стояли большой стол и несколько стульев. В нелетную погоду мы постоянно находились в этой квартире.

В такие дни, после коротких визитов в секцию IVA (выдача продовольственных пайков и денежного содер­жания), пилоты пили, пели песни и играли в скат. Фак­тически не было никакого установленного порядка. Естественно, было много разговоров — о полетах и о женщинах, как обычно среди военных. Мы отыскива­ли любое оправдание, чтобы избежать учебных лекций, проверок или других подобных «развлечений».

¹ Вилли Немитц командовал 6./JG52 с 1 марта 1943 г., после того
как ее прежний командир гауптман Реш был переведен в JG51.

² Лейтенант Фердинанд Классен к моменту своей гибели 22 апре­
ля 1944 г. успел одержать 20 побед.

Глава 3 ЗОНА БОЕВ - КАВКАЗ

13 марта мы перебазировались в Анапу, Хотя после своей пятой победы я летал ведущим и делал это со страстью и рвением, все мои усилия найти в воздухе русских оканчивались ничем. В то время я обычно со­вершал по три вылета в день — за исключением дней, когда погода была слишком плохой. К сожалению, было мало вылетов на «свободную охоту», вместо это­го мы летали на сопровождение «Штук»', что являлось для нас трудным и неудобным заданием.

Мы, истребители, отвечали за «Штуки», независи­мо от обстоятельств. Даже если один из этих самоле­тов сбивался зенитной артиллерией, то вину за это все равно пытались возложить на нас. Часто возникали проблемы встречи со «Штуками» в назначенном мес­те. Бывали случаи, когда мы не успевали прибыть во­время, но также правда и то, что и другая сторона час­то делала то же самое. Когда это происходило, ничего не оставалось, как лишь летать по кругу, ожидая по­явления пикирующих бомбардировщиков.

Удобнее всего было, когда «Штуки» на пути к фрон­ту пролетали над нашим аэродромом. В таких случаях мы просто сидели в своих самолетах, ожидая их появ­ления, затем сразу же взлетали и вскоре догоняли бо­лее медленные пикирующие бомбардировщики. Потом }лы поднимались приблизительно на 300 метров выше их и держались поблизости, как того требовали пило­ты «Штук».

¹ «Ш тука» — пикирующий бомбардировщик Ju-87.

Еще более неудобным, особенно для малоопытных пилотов, было задание: «Полет вдоль побережья Чер­ного моря, если возможно, до Туапсе, и проведе­ние разведки над морем». До Туапсе было более чем 200 километров, а мы имели топлива приблизительно на 500 километров. Поэтому любой инцидент, напри­мер если вы вступили в бой с вражеским самолетом на обратном пути или, так или иначе, сбились с курса, мог стать роковым, по крайней мере для новичка.

Такие мысли всегда возникали у меня в голове, ког­да я возглавлял патруль над морем. Очень часто я ле­тел над морем со сжатыми зубами, так как, пока был над водой, мог видеть землю лишь в виде неясного от­блеска вдали.

Любая неровность в работе двигателя заставляла меня думать, что я чувствую какой-то подозритель­ный запах в кабине и что двигатель вскоре заклинит. И что тогда? Я должен в таком случае упасть в море или садиться на русской территории? Вероятность этого бросала меня в жар даже на высоте 6000 мет­ров, на которой было очень холодно.

Однако я выполнял такие вылеты, когда получал приказ, точно так же, как и все другие.

В то время я летал в паре с лейтенантом Гюнтером Курцем. Гюнтер уже одержал три победы, и я согла­сился, чтобы мы по очереди выполняли функции ве­дущего. Но какими непосредственными мы еще были пилотами, какими «зелеными» новичками! И какую наивность мы продемонстрировали, атаковав группу из восьми «Аэрокобр» без какой-либо мысли о том, чем это для нас может закончиться. «Аэрокобра», по-- ставляемая из США, в то время была лучшим русским истребителем.

Я летел в качестве ведущего, но Гюнтер первым уви­дел их. Не позаботившись занять выгодную позицию для атаки, мы спикировали на «индейцев»¹ всего лишь

'«Индейцы»— термин из кодового словаря радиопереговоров пилотов люфтваффе, обозначавший вражеский истребитель.

с немного большей высоты, радостные оттого, что сно­ва можем участвовать в бою. В действительности про­тивник должен был понять, с какими «зелеными» но­вичками имеет дело, и легко сбить нас, поскольку «Аэрокобра» была достойна нашего Bf-109. Возможно, они были поражены тем, что их группу осмелились ата­ковать лишь две машины.

Естественно, мы попытались сбить вражеские само­леты, но не сумели этого сделать. Сначала Гюнтер и я атаковали восьмерку русских вместе. Однако я не смог выйти на нее, как рассчитывал. Самолет, который я выбрал в качестве цели, в последний момент отвернул, и я оказался прямо в центре вражеской группы. Гюн­тер, который был справа позади меня, и я начали «ка­русель» с русскими. Мы выполнили три, четыре, а за­тем пять кругов, без малейшей возможности причинить друг другу какой-либо вред.

Вероятно, полчаса мы безуспешно крутились с рус­скими. Затем мудро рассудили, что надо выходить из боя, и благополучно вернулись домой.

14 марта мы с Гюнтером появились на аэродроме ранним утром. Накануне разведка сообщила, что рус­ские намереваются в ближайшее время атаковать наш аэродром. Как правило, воздушные налеты происходи­ли утром, в полдень или вечером. Поэтому мы были на аэродроме в нужное время и ждали около своих само­летов. Прошло немного времени, и они появились. Наша дежурная пара уже спикировала на большую группу Ил-2, Яков и ЛаГГов. Несмотря на падающие бомбы и пушечный огонь, мы забрались в свои маши­ны и взлетели между воронками, оставленными врагом. С полностью открытыми дросселями мы бросились в погоню за русскими и преследовали их по побережью в направлении Новороссийска, почти до Геленджика. Но нигде не было никаких признаков врага. ' — Гюнтер, эти парни уже приземлились. Давайте пролетим над Новороссийском и затем над долиной между гор. Возможно, мы сможем поймать там пару отставших.

 

Наши самолеты пошли на снижение и на большой скорости пронеслись над городом, а затем над неболь­шой долиной и над нашей пехотой, махавшей нам сни­зу. На полпути между Новороссийском и Крымской¹ я неожиданно заметил разрыв в плотном слое облаков, через который мы ушли вверх. Над верхней кромкой облаков я выполнил полный круг, чтобы удостоверить­ся, что никакой русский снизу не смог сесть мне на хвост, а затем начал медленный набор высоты по спирали.

Внезапно передо мной в разрывах облаков появил­ся одиночный Ил-2, но он почти сразу же снова ис­чез в облаке. Затем я опять увидел его сквозь дымку, словно призрака.

Как только этот Ил-2 снова появился из облака, я спикировал на него. Прежде чем он что-либо пред­принял, я открыл огонь из всех стволов. На вражес­ком самолете были видны несколько вспышек. Я про­должал стрелять, пока не оказался почти вплотную к нему. Русский летел прямо вперед и действовал так, как будто этот неистовый обстрел никогда и не начи­нался. Черт побери, он был упрямым!

Моя скорость была слишком высокой, и я был вы­нужден отвернуть, чтобы не протаранить его. Я услы­шал по радио голос Понтера: «Внимание, «индейцы» слева и позади тебя! Я держусь выше. Атакуй снова, этот товарищ еще недостаточно получил!»

Новый заход! Я развернул свой самолет. Уменьшить скорость и медленно приближаться! Я полностью от­крыл створки радиатора, а затем нажал на спуск. К это­му времени русский наконец заметил, что происходит. Хотя его самолет сильно пострадал, он маневрировал очень умело, мешая мне добиться большего числа по­паданий.

Я медленно сокращал дистанцию, обрушивая шкваль­ный огонь на врага, от самолета начали отваливаться куски, пошел сильный дым. Но он не падал! Я обратил

¹ Ныне станица Крымская имеет статус города и носит название Крымск.

внимание, что русский не пытается уйти в облака, в которых атаковать его невозможно.

В результате, когда я заходил для третьей атаки, он через разрыв в облаках нырнул вниз и направился к Геленджику. Но я снова догнал его и открыл огонь из всего своего вооружения. Было удивительно, сколько вражеская машина могла выдержать. Я увидел, что у Ил-2 отсутствуют большие куски фюзеляжа и крыль­ев. Из двигателя выбивалось легкое пламя. Скоро са­молет противника перешел в крутое пикирование. Не­далеко от Кабардинки¹ он врезался в воду и утонул, в то время как я набрал высоту и полетел в сторону моря, чтобы уйти от вражеского зенитного огня.

«Abschuss, Abschuss!» — кричал я. Гюнтер подтвер­дил победу и поздравил меня. Я поблагодарил его за отличное прикрытие и пообещал сделать в следующий раз то же самое для него.

В Анапе не все шло гладко для II./JG52. Контак­тов с противником было немного, но потери были большими. И среди тех, кто не смог вернуться, бы­ли не только новички и молодые пилоты, но также часть «стариков». В то время группа состояла при­близительно из 35 пилотов и в пределах нескольких недель потеряла следующих летчиков: обер-фельдфе-беля Немитца (78 побед), обер-фельдфебеля Кивор-ру (38 побед), фельдфебеля Глейсснера (34 победы), обер-лейтенанта Ритценбергера (21 победа), лейте­нанта Смиатека (6 побед), лейтенанта Кирнбауэра (8 побед)² и лейтенанта Баумана (2 победы). Поми­мо ветеранов, было потеряно множество ведомых, чьи фамилии я не могу вспомнить.

В то время нашей каждодневной задачей было при­крытие паромов, курсировавших между Анапой и Кер-

¹ Кабардинка- гора на берегу Черного моря, расположен­
ная приблизительно в 8 км северо-западнее г. Геленджик.

² Вилли Немитц, фактически одержавший 81 победу, погиб 11 ап­
реля. Герман Киворра погиб 18 марта, и на его счету были 27 побед.
Ганс Глейсснер погиб 20 апреля, успев одержать 37 побед. Карл Рит-
ценбергер погиб 24 мая, Хорст Смиатек — 4 июня, а Герберт Кирбау-
эр — 25 марта.

чью. Пара самолетов должна была курсировать где-то над морем и сопровождать две или три плывшие внизу «бочки» до тех пор, пока не прибывала замена. Среди прочего эти паромы доставляли в Анапу нашу почту и потому были очень важны для нас. Мы проводили вре­мя в патруле, тренируясь в стрельбе, хотя это и запре­щалось.

На полпути между Анапой и Керчью было полуза­тонувшее судно, и каждый летчик-истребитель делал заход на его дымовую трубу. Ни один из нас не про­летел мимо, не дав по ней очередь. Это была прият­ная цель, и то, как она была изрешечена, говорило о нашей точности.

Мой «сухой» период продолжался. Я не одерживал никаких новых побед. Однажды ранним утром я вы­летел вместе с обер-фельдфебелем Немитцом. Мы поднялись над Анапой на 6000 метров и были заняты разведкой погоды. Затем я увидел справа от себя оди­ночный самолет, выполнявший фигуры высшего пи­лотажа, и вскоре понял, что это Пе- 2, русский много­целевой самолет.

Первоначально я не собирался докладывать о нем Немитцу, но потом все же сделал это, поскольку на сей раз я был ведомым и, как предполагалось, дол­жен был, по крайней мере, сообщать о своих наме­рениях ведущему. Немитц вызвал меня и сказал, что атаковать Пе-2 рискованная затея, так как этот са­молет имеет два пулемета, стреляющие назад. Я уве­рил его в том, что для меня это не имеет никакого значения, и он направился к нему и атаковал. Пос­ле первой же атаки Немитца вражеский самолет на­чал отчаянно гореть. Когда я подлетел к нему ближе, открывать огонь уже не было нужды. Это даже раз­досадовало меня.

В этот период из полета не вернулся лейтенант Ба­уман, 27-летний командир 4-й эскадрильи. И мне, как одному из самых старших по возрасту офицеров груп­пы, выпало в течение нескольких дней исполнять обя­занности командира этой эскадрильи. Я с неохотой

покидал 6-ю эскадрилью. Но она тоже получила но­вого командира, после того как наш «патриарх», обер-фельдфебель Вилли Немитц, также не вернулся из полета. Солдаты на линии фронта видели, как одиноч­ный Bf-109 спикировал из облаков и врезался в одну из их траншей. Когда на месте падения был найден Рыцарский крест, стало ясно, что это мог быть толь­ко наш пропавший без вести Немитц. Его смерть оз­начала, что II./JG52 потеряла своего самого старого и наиболее опытного пилота.