Ночью Афган услыхал зов. Он неотвязно шуршал в отдалении, пропадал и возвращался. Так заунывно поет песок, сдуваемый осенними ветрами с кабульских предгорий; он пахнет металлом, то бишь той смертью, что до поры до времени лежит под землей, и не бывает так, чтобы она не дождалась своего часа.
И звук и запах звали пса,и он понял - надо уходить.
Он медленно поднял голову и долго всматривался туда, где, разметавшись, неспокойно, спал Сашка Гримм. Однажды этот человек уже спас Афгану жизнь, он был лучшим из людей, встреченных псом на своем пути, но сейчас - ясно, и он бессилен.
Больше обычного припадая на увечную ногу и все-таки бесшумно Афган-подошел к двери. Иногда Сашка забывал ее запирать. Сегодня нет, дверь была на замке и тоже остро пахла железом. Это было так невыносимо и безысходно, что Афган, взрослый стареющий пес, заскулил, как брошенный щенок. Опять под палящим солнцем на минных полях был он, и смерть ждала его под каждым шагом. Только пресный дух чистого песка мог вывести тогда на безопасную тропу. Но где он нынче, этот дух?
Всё, всё пахло железом!.,
Жадно, как истомленный долгою жаждой, Афган напился.
Что ж, уход лишь откладывается. Надо подождать. Скоро рассвет...
И он пришел, рассвет. В скудной сентябрьской одёжке - одни жиденькие клочья тумана вкруг серенького непрметного остова да пятна палых листьев там-сям.
Напрасно Сашка варил ему овсянку с тушенкой, Афган не стал есть. Уходить надо налегке. Он долгим взглядом поблагодарил Сашку за все и тронулся, не оглядываясь, на выход. Обычно на прогулке пес всегда следовал сзади, сегодня - только впереди.
Спустились.
Шуршала, как песок, листва под ногами, а запах железа стал повсеместным.
|
|
Рано, ах как рано еще было, и пустынным стояло соединение нескольких дворов, которое они всегда обходили - два одиноких дерева и обтрепанный кустарник, сиротливо жмущийся к безжизненным, будто скалы, стенам домов.
Покуда Сашка раскуривал сигарету, в самом узком месте окоёма, где теснились друг к другу три запущенных дома, Афган углядел-таки людей. В камуфляже! Фигурки их были несколько меньше, чем это должно было сделать расстояние, но их неподдельность от этого не умалялась. Яростными и сосредоточенными были все их движения - они бегали, прыгали, падали. Все слышнее стали постукивать выстрелы, и одиночные, и очередями. Вот дымно-алым снопом развалился надвое невысокий взрыв...
Да это же бой!
Афган чутко оглянулся на Сашку. Тот ничего этого не видел и не слышал. И та извечная мудрость, что присуща всему живущему на земле, подсказала псу: коль он не видит, значит, - не надо. Значит, ему еще рано. Иди один!
Так, словно бы вернулась к нему оторванная войной лапа, Афган пошел вперед тем ровным, скорым шагом, которому учили его еще в спецшколе. Остро и нетерпеливо он понимал, надо спешить. Бой может переместиться. А новые места всегда опасны. Там могут быть мины... Мины! А люди не умеют их чувствовать…
Он несся на помощь своим, полный сил, готовый к любой работе пес войны.
А бой закипал все жарче, откуда-то ударили гранатометы - сразу два взрыва увидел перед собой Афган. И в ближний он вошел навсегда...
Долго искал Сашка Гримм своего друга. Рассчетливо и планомерно, как опытный разведчик, - днем; по наитию вскакивая ночью, бродил наугад, только бы не оставаться одному. Вдоль и поперек истоптал он все окрестные дворы, облазил все подвалы, расспрашивал встречный народ тут и там, давал задания всезнающим мальчишкам. Нет! Никто не видел большую песочного цвета собаку с наполовину обрубленной передней лапой.
|
|
"Нет, - прикрывая саднящие глаза, твердил про себя Сашка, - он не умер! Он просто ушел. Ушел… Ушел…"
С вещами, все назначение которых, - только верно служить человеку, были у Алены Зотовой какие-то особенные, трогательные и возвышенные, отношения. Психология ее здесь ненавязчиво переходила в психиатрию. Она набила свою поместительную квартиру импортной полированной мебелью - диванами и столами, на которых и за которыми нельзя было сидеть, табуретками на ломких паучьих ножках, креслами похожими на беззубый старческий оскал и столь же удобными. Гордо, как завскладом, она расхаживала среди своего непотребного изобилия, ревнивым глазом подстерегая реакцию гостей. Вкус свой она считала редким и безупречным. Что-то незаурядное тут действительно было. Для своего интерьера ей запросто удавалось находить плоские, как блин, тарелки, заварочные чайники без носика, кружки, напоминавшие средневековые пищали, пользоваться которыми без приклада было невозможно. Словно насмехаясь над незыблемыми законами анатомии, меж немалых грудей своих она любила помещать почти такой же величины кулон. Полновесные кольца, рядами украшавшие пальцы ее рук, волей-неволей превращались в драгоценные кастеты. Редкий нюх обнаруживала Алена на подобного рода вещицы. Весь современный дизайн, в последнее время принявший устойчивый характер тихого профессионального помешательства, она воспринимала как откровение.
|
|
... Складывалась, как мучительно складывалась из обрывков событий пестрая мозаика ее жизни, каждый отдельный отрывок переполнен был дымящейся кро1зш%парным молоком надежд и медом утоленных желаний, но вот общая картина выходила, увы, никчемной, заурядной, как торговый прилавок. К чему ей было иметь за плечами безмятежное, ласковое детство, окруженное любовью родительской? 3ачем девчоночье тело ее так равнодушно отдали на поток торопливому насилию? Почему потом, едва оправившись от пережитого, она осталась, как перст, одна и вернуться к обыкновенной человеческой жизни смогла лишь с головой уйдя в ту жирную грязь, что по-хозяйски развел вокруг себя номенклатурный вождь нового типа Рыло? Слов нет, в грязи она выучилась жить чистенько, закончила институт, из провинции выбралась в Москву... Но - зачем? Чтобы превратиться в дюжинную покупательницу, ту именно, какими забиты базары всего мира?!
Нет, чего-то напутали, самих себя не поняли тут и жизнь и судьба, сам господь Бог, наконец!
Впрочем, самой Алене подобные дурацкие вопросы были до лампочки. Что нельзя разжевать, то и не проглотишь. Жить же надо! Надо запихивать в себя, на себя тащить надо и то и это, и пятое с десятым! Чего дурака валять-то...
На пятом месяце была сейчас Алена. Дитя незримо плыло в ней, доверчиво барахталось и ничего не боялось. Алена говорила ему: "Всё я, детонька, сделаю для тебя! Вот подожди, папу тебе найду надежного, с деньгами и положением, чтоб любил тебя и нянькал, как своего. Я в лепешку расшибусь, а своего достигну! Ты только жди, не боись!"
С будущим отцом для будущего ребенка дело покамест, однако, не выклеивалось.
Ильюшу Мозглякова после его загадочного исчезновения пришлось списать вчистую.За того, кого нет, замуж не выйдешь. Немало смекалки положила Алена на то, чтобы сам босс ее - Рыло был удобно поставлен перед Пактом собственного отцовства. Даром что ли она столько попотела над ним в самых элитных парилках Москвы? 3амуж за этого алкаша, понятно, тоже не выйдешь, но помочь-то он способен не хило. И с работой и с воспитанием. Шутка ли, ведущий политик перестройки!
Сашку Гримма в качестве мужа Алена и представить себе не могла. Что безденежный и невоспитанный - за версту видно. Но это еще поправимо. Мешало другое: то, что Алена, кандидат психологических наук, назвать не умела, слов у ней не находилось, чтобы определить, почему этот рослый и умелый красавец ну никак не подходит ни в мужья, ни в отцы. Ученый человек, самой себе не призналась бы Алена, что чувствует его непригодность обыкновенным сокращением мышц, которые при одном упоминании Сашки начинали подсасывать низ ее живота к копчику. При этом она с завидной объективностью понимала, что для чего-то другого Сашка подходит идеально, а то, что когда-то, еще в Сибири, она искренне просила его убить Рыло, Алена позабыла. Не до того нынче! Отца надо искать, отца…
Крутилась Алена, как белка в колесе, переполненная всем своим под завязку. Подруг у ней в Москве не было, делиться же с мужиками наболевшим - глупо, не так поймут, чурбаны! Кино и литература одни спасали ее сейчас. От телевизора Алена прямо боялась отойти. Что Сталин - тиран-изверг, ей Ильюша Мозгляков еще лет десять назад втолковал. Умный был, ничего не скажешь! Все им тогда сказанное подтверждалось сегодня ежедневно, и каждый день умножалось количество репрессированных на миллион-два. У Алены волосы дыбом вставали, а на душе, напротив, делалось покойнее и мягче. Душа ее трепыхалась и ликовала от счастья, уверенная в том, что нынешние власти, осудив сейчас преступления своих предшественников, ничего ужасного уж точно больше не вытворят. А стало быть, цветущая жизнь обеспечена не только ей, Алене, но и ожидаемому ребенку.
Долго и сладко плакать хотелось Алене от таких мыслей и чувств.
Она бралась за книги и опять-таки не могла читать без слез. Подобием мужского естества любое описываемое переживание героев властно проникало в нее и заставляло сотрясаться всю ее психику. Она не персонажажей романов жалела, а себя, когда кончалась, ничего не оставляя в ней, книга, и пустотой наполнялось тело.
Она возвращалась к экрану телевизора, корыстным глазом отслеживая изменчивое обличье артистов. Наглядные накладки и просчеты особенно радовали ее. Вот прекрасная героиня, в которую влюблены все вокруг, выбрала старящий ее цвет помады да и намазалась точно куриной лапой... Любовники - чмо, конечно, ничего не замечают. Мужики они все такие - только жопу и сиськи видят. Алена смотрела во все глаза, млела и мотала на ус. Сюжет фильма, характеры действующих лиц, режиссура, присутствие или отсутствие цвета, разом дающее картине определенный настрой - все это мимо. Она оценивала и изучала, как женщины садятся, как ходят - сзади, сбоку, прямо на зрителя; как одеваются - на свидание, на работу, дома; как раздеваются; как делают себе лицо, волосы. Из самой завалящей короткометражки Алена выуживала столько конкретных, необходимых для жизни сведений, сколько ни одному мужчине и не снилось.
Недавно духовные горизонты Алены еще подраздались вширь - по сходной цене приобрела она "видак" и с утра до ночи крутила по нему шикарный боевик о гибели "Титаника".
Собственно, вся эта история яйца выеденного не стоила. Ранней весной 1912 года две тысячи сбесившихся с жиру покупателей Англии элегантной оравой двинулись к неисследованным витринам Америки. Для этого требовалось пересечь океан. Судно они выбрали себе под стать - суперсовременное, непотопляемое, наикомфортабельнейшее, с самыми дорогими в мире билетами. В пути, известно, кто-то кого-то безумно любил, кто-то - нет, большинство - зевало. В результате непотопляемое чудо техники гГ^ктно~^атонуло7, наткнувшись на айсберг. Если рассматривать это событие объемно - от самых отдаленный прилавков шшр земли и до посапывающих пассажирских вожделений включительно, окажется, что товарищ Айсберг был глубоко прав. Тем вечным покупателям, что расслабленно кучковались на палубах "Титаника", нечего делать среди природных стихий. Их настоящее место на дне, в придонной грязи. А чтобы не было проблем, которых обычно покупатель не выносит, пусть пялятся на те витрины, до которых можно добраться пешком, и все будет о’кей!
Алена Зотова так не думала. Она была убежденной гуманисткой, кандидатом психологических наук и, раззявя рот, рассматривала на экране цветные картинки, заполненные морской водой, роскошными нарядами непревзойденного качества, отборной жратвой и теннисом. "Какие все-таки молодцы эти американцы, - отвлекала ее от запоминания фасонов юбок одна и та же восторженная мысль. - Как они умеют показать все так жизненно и прадиво, что сразу веришь!"
На экране в это время мелкими барашками дергалась неоглядная водная гладь вопиюще синего, как новенькие джинсы, цвета и барахталась фанерная модель океанского лайнера, спешно раскрашенная под никелированную сталь, медь и броню.
/Сама Алена, к слову сказать, на море никогда не была, а водные прогулки ее все сводились к недельным пьянкам на борту тридцатиместного катера, который предоставлял Рыле с компанией один сибирский рыбзавод/
В каютах "Титаника", меж тем, цветные страсти не знали удержу. Она Его не любила, а Он ажник на стену лез. Мужика-стенолаза, не слишком беспокоясь о правдоподобии, разыгрывал один известный американский актер, которого, как ни странно, Алена уже где-то видела, не в кино. "Господи, ну неужели он был на моем новоселии на даче у Рыла? - в который раз прокручивая фильм, терзалась тем, что не могла вспомнить, Алена,- Там же были знаменитые братья Нахалковы, я бы спокойно могла с ним познакомиться. Вот бы отец вышел для моего маленького!"
Кстати, и впрямь мог бы выйти, у Алены на такие дела глаз - алмаз, но споткнулась она на этой мысли, потому что дотумкала: нет, не на новоселий видела она это приманчивое мужское лицо - походил американский актер на Сашку Гримма...
- Странно как-то похож! - даже вслух произнесла несколько обескураженная Алена.
Без сомнения напоминал бы, походил бы, очень даже был бы похож американский актер на Сашку Гримма, если бы глаза его не стали простым отражением той зеркальной пустоты, в которую смотрелся он всю свою творческую жизнь, если бы руки его знали обыкновенный человеческий труд, а лицо - морщинки от боли и радости.
А так - нет. Слишком берег тот мужик на экране свою киногеничную морду - безоглядно кривился он только в фирменных магазинах, когда не подходил размер присмотренной шмотки. Потому и было от него до Сашки, как от куклы до человека!
Вздохнула Алена Зотова.
Тупо вжикнувший по стеклу камешек отвлек разом ее внимание. Приоткрыв створку окна в дождь, выглянула она наружу. Внизу - знакомая фигура: косо натянут на ухо синий берет, под ним - прямая полоса синевы –г лаза.
Так и есть. Легок на помине! Сашка Гримм собственной персоной!
- Гулял я сегодня по Ростовской набережной. Народу там - никого, да и дождь с утра. - Сашка говорил не спуская глаз с Алены, но женщина, она, вовсе не ощущала его взгляда, будто мимо смотрел. – Задумался, вдруг откуда ни возьмись прямо на меня - поп. Ну, мать, как с антирелигиозной картинки в "Крокодиле". Сам - поперек себя шире, в сивой бородище ряшка плавает, как желток в кипящем сале... К чему бы это, а?
- Писать тебе надо, - хихикнула Алена, выставляя на стол выпить-закусить,- а вообще-то священник - к покойнику.
- Это ты хорошо придумала, что писать надо к покойнику... А чаю горячего разве нет?
- Можно и это, - перестав давить косяка, Алена откровенно оглядела его с ног до головы.Вроде такой, как всегда, вроде - нет. Разве по мужикам что поймешь?!
Они не часто встречались, хотя жили в одном квартале. А после того, как Сашка на новоселии покалечил Ару - первый раз.
"Постарел, - решила Алена, глядя, как зябко обхватил стакан обеими руками Сашка. – Да, конечно. Сдавать стал. Пьет, наверно, как все они!"
Ненавидела алкоголиков Алена! Вместо того, чтобы тратить деньги на жену?.. Убила бы!
С душой, словно превратившейся во все его существо, ох и постыло же ощущал себя Сашка в этой квартирке, в этом нарочитом мирке, который хотелось бы видеть только под стеклом, из тех, что сочиняют одинокие женщины, стремясь у себя на дому воссоздать малообжитую модель мебельного магазина. Деньги позволяют, и хозяйка закупает все самое модное, едва проклюнувшееся в продажу. Куда ни кинь глаз, нет живых вещей, которые бы знали еще твоего отца и деда, все с иголочки и ничего не говорит сердцу.
- Ты в бога веришь? - спросила между тем Алена, ловко открывая очередную консервную банку. - Наверно, и не слышал - сейчас духовное Возрождение!
- Где это? - через плечо оглянулся Сашка. - В другой комнате, что ли?
Умела психолог Алена вести светскую беседу, улыбнулась концами губ! - Это серьезнее, чем ты думаешь, Саша. Религия придет на смену безбожному коммунизму! - Она естественно понизила голос. - Сам Рыло недавно крестился!
- Значит, теперь, если я его убью, его душа попадет еще и в ад? Отлично! - Как ни в чем не бивало, отставив чай, Сашка поднял рюмку: - Вот за это стоит выпить. Сам собой тост пришел!
Лицо у Алены сделалось белым, как плат:
- Ты серьезно?.. Ты не спьяну?.. Не шутишь?..
- Я - офицер! Мое слово дороже золота. Я вижу, пришла пора обсудить детали. Как ты предпочитаешь, чтобы я его укокошил? Публично, со скандалом и прессой? Из-за угла по-тихому, чтобы комар носа не подточил?.. А можно оформить все под несчастный случай. Карниз,с кажем, на голову свалится... ремонтники, дескать, не доглядели за крышей...
- Под не... - начала Алена и некрасиво подавилась воздухом. "Он же вполне может меня провоцировать, - застучало у ней в висках. – Болтает, а у самого где-нибудь в кармашке записывающее устройство спрятано!" - Я не понимаю о чем ты? - справилась она с собой. - Если шутишь, так это не смешно. Рыло - вождь нового прогрессивного типа, он, можно сказать, единственная надежда всего нашего общества,е му нет альтернативы... Думать надо, Саша,когда говоришь!
В интонациях ее было так много знакомого всякому с детства, что Сашка поневоле по-мальчишечьи улыбнулся, но тут же глаза его нестерпимо полыхнули:
- Так, кашку слопал, чашку об пол... Не пойдет, сударыня! Сейчас ваше желанье-страданье для меня ничего не значит! Сейчас я буду действовать по собственным соображениям. А я решил, что Рыло необходимо убить! Замечайте разницу! За то, что он сделал вам лично его нужно было судить, как всех прочих. Но за то, что он нынче вытворяет в стране, его нужно убивать, не прибегая к судейской канители... Доходит?
Про глаза, которыми природа одарила Алену, народ говорит - серо-буро-малиновые в крапинку. Сейчас их изнутри подцветило розовым и нежным шелком, и они сузились:
- Ты что ж, против всего народа нашего? Ты не видишь, кем стал сегодня Рыло? Его портреты на каждом углу! Он - надежда демократии. Его речь на октябрьском пленуме ЦК ходит по рукам, как самиздат! Люди читают и говорят - это правда! Ты - просто эгоист! Типичный солдафон, представитель касты. Тебе не дают летать и ради того, чтобы сесть за штурвал, ты способен убить надежду всего россиянского народа...
- Какого-какого?
- Не цепляйся к словам! Сам прекрасно знаешь... Я, как и все в этой стране, хочу Свободы! Понимаешь, Свободы! Нет, тебе с твоей психологией этого не понять! Ты - насквозь тоталитарный раб... Раб, и ничего больше!
- Охолонись, - Сашка медленно прикурил, он уже понял, в чем тут дело: - Свобода, милый мой психолог, это - возможность беспрепятственно следовать своему долгу, своим принципам. Самому убить явного насильника и негодяя, да, это свобода! Смотреть, как его оправдывает суд уголовный или общественный, не важно, - насилие чистейшей воды! Тоталитаризм, я бы сказал.
Слушать то, что говорил Сашка, Алена и не думала. Сто лет это было ей не нужно. Всем набрякшим нутром своим, будущим не рожденного еще ребенка она соображала - нет! Только не это! Не дай бог, случись сейчас что-либо с Рыло, ей, Алене Зотовой, полный Акатуй! Хоть в дворники иди или заворачивай оглобли назад, в опостылевшую Сибирь, где ничего не достать. Господи, ну сделай же что-нибудь! Угомони этого синеглазого дурака-мужлана. Ему ведь, точно, убить, как через губу плюнуть. Но убьет-то он не одного номеклатурного вождя, нет, мамочки, нет, весь круг поднявшейся вслед за ним обслуги пойдет ко дну! Психологи, портные, парикмахеры, референты... Ужас! Судьбы сотен - да уже больше - людей псу под хвост, Сашка не задумываясь всадит в них вилку... как тогда на новоселии... Аре••• Аре...
Она твердо сказала:
- Выброси всю свою дурь из головы! Я не допущу! Пойду и донесу на тебя. В особый отдел. Не волнуйся, быстро управу найдут!
Сашка длинно свистнул:
- Да я у тебя никогда и не был! Знать тебя не знаю, ведать не ведаю. Прощай, поруганная!
Ницше говорил, что в жизни мужчины женщина - самая опасная игрушка. Опаснее войны.
Сашка войну прошел. Там уцелел. Здесь - кто его знает.
Не умеет мужчина остерегаться женщины. С молоком матери всасывает он домашний дух женского тела. Природа тут все жестко определила: где речь идет о продлении рода - сбоев быть не должно; отдельная судьба - ничто, род - всё!
А женщина, самка человеческая, думает, между прочим, не только о продлении рода. Над огоньком, который возжигает она в сердце мужском, она всегда не прочь и бельишко подсушить, и кофейку согреть. Бывает, что ради лишней чашки кофе дотла испепеляется влюбленное сердце. Предъявляй потом претензии к теории эволюции…
Сашка поежился. После ухода Афгана до донышка выстудило квартиру. Хоть солнце в окна, все равно до костей достает ее всегда промозглый воздух. Не помогал и спешно купленный электрический обогреватель...
... Да, легко было на войне. Враг одет не так, как ты; ведет себя соответственно; пола он твоего же! А здесь - беззащитное создание, всяким движением своим призывающее тебя защитить ее, прикрыть, поверить... А ночью, угревшись под одним с тобой одеялом, она и нож под лопатку пустит за здорово живешь... ты еще кровью булькать будешь, а она уже подхватится по твоим карманам шуршать...
... Незадача!
Или задача?
Конечно же, как доносчицы не боялся Сашка Алены Зотовой нисколько. Он отлично знал ту сытую, хмельную и несуетную рутину, в которой отвеку подремывала служба безопасности любого должностного лица, какой высокий пост тот бы ни занимал. Как начали они грести под себя в хрущевские времена, так до сих пор глаз продрать и не могут. Это улицу Горького напротив ЦУМа переходить безумно опасно, а охранять Горбачева - совсем плевое дело. Чтобы стать его телохранителем, не знание восточных единоборств необходимо, а блат, блат и еще раз блат... Ну припрется Алена к какому-нибудь охранному начальничку. Стреляя глазенками и без нужды поправляя прическу, нажалуется на него, Сашку Гримма, потенциального, де, убивца... Так что? На уши, что ли, все встанут? Ничуть! Там все начальнички нынче - психологи да прогнозисты. Мигом вычислят, что беременная дамочка, получив от объекта своих вожделений отлуп, мстит, примитивно и рассчетливо. С какой такой стати, подумают там профессионалы, орденоносец, ветеран афганской войны, майор ВВС Александр Бернгардович Гримм будет убивать народного любимца нового типа Рыло, у которого еще и служит, получая хорошие деньги? Где мотив, позвольте? Он же - не душегуб-десантник, а летчик. Нет, здесь по-прежнему работает старая теоретическая выкладка о классовом единстве власти и народа, исключающая при развитом социализме с человеческим лицом покушения на руководящих работников любого ранга... И пойдет Алена не солоно хлебавши восвояси, и спустят все на тормозах...
"Предварительная засветка, понятно же, никому не нужна, - размышлял Сашка, - но в данном случае ее как бы и нет!".
Покопавшись в памяти, того кадровичка-начальничка, которого Алене при сооружении своей подлости, не обойти, Сашка припомнил досконально. Знал, оказывается. Беседовал даже на свободную тему. Был тот кадровичок большим любителем холодного оружия. Многие глубоко штатские люди, ни сном ни духом не ведающие о том, что человеческую жизнь можно оборвать обыкновенной суровой ниткой, имеют подобную страстишку. На какой-то обязательной служебной сходке пристал этот любитель к Сашке, спросил, между прочим, какое холодное оружие предпочитают душманы. По тому, как застенчиво облизывал он сухонькие губки, понял Сашка, что вопрос задан не из служебно-розыскного рвения, ответил!
- Гранатомет!
Правильно, вообще-то говоря. И сегодня ответил бы так же.
В откровенное недоумение приведен был его ответом кадровичок. И без того водянистые глазки его совсем потеряли цвет.
Снова предстать пред этими бесцветными очами Сашке пришлось ровно через неделю. И не своей волей, в том-то и дело - по вызову.
По дороге Сашка еще раз прокрутил мысленно все возможные варианты предстоящей беседы и все отбросил. Кроме вопросиков о возможном покушении на убийство Рыла. Но про него - и это - главное, как бы там не петлял вокруг да около кадровик, - Сашка тоже ровно ничего не знает!
Это именно нужно держать в уме безотрывно!
Все.
Он вошел.
В нестеснительном, просторном кабинете экранов и экранчиков натыкано было до дури - впору диспетчерский пост устраивать. Не дожидаясь приглашения, Сашка сел, тяжело толкнул своим взглядом глаза кадровика. Те были безмятежны.
- Чему обязан, - спросил Сашка, внутренне представляя свою безмерную занятость.
Чиновный человек благосклонно клюнул лежавшие перед ним бумаги:
- Приятной неожиданности, - молодцевато улыбнулся он. - По рекомендации объединения воинов-интернационалистов вы, Александр Бернгардович, включены в делегацию, выделенную для сопровождения товарища Рыло в его ознакомительной поедке по Америке. Все документы уже подготовлены, вам осталось сделать несколько анализов.
- Странно, - не торопился радоваться Сашка. - Я не знаю никакого объединения воинов-интернационалистов.
- Вас знают,Александр Бернгардович, вас. - Как за самого себя, грешного, ликовал чиновный человек за Сашку. - Не скромничайте, пожалуйста! Есть система, так называемого, заочного тестирования. Вы с блеском прошли это, не скрою, не легкое испытание. Вы - герой и будете достойно представлять других героев в стране, настоящие дружественные отношения с которой у нас еще только закладываются.
Опять ничего не понимал Сашка. Для провокации такая тема, конечно, слишком громоздка, но, вместе с тем, все услышанное не выдерживало критики. Воевал Сашка как все, никаких других героев-афганцев в Москве не знал. Что за притча?
- Очень доступно мне ваше смущение, - продолжал далее кадровик. - Вы, ветераны, еще не привыкли к чествованиям за участие в этой, прямо скажем, неблаговидной войне. Все впереди, успокойтесь. Надеюсь, пребывание в Соединенных Штатах многое прояснит вам и в нашей жизни... Завидую, - взволнованно признался он, и вода, заменявшая ему глаза, блеснула: - Вы проедете всю Америку с Севера на Юг! Столько увидите, столько узнаете...
- Больше, чем знаешь, нигде не увидишь, - сказал Сашка. - А позвольте, хотелось бы спросить... Ммм...
- Владимир Владимирович, - подсказал кадровик.
- Да, Владимир Владимирович! А велик ли состав делегации, кто еще вошел в нее, кого представляют эти люди? Извините старого служаку, Владимир Владимирович, я принимаю свое участие в названной делегации как боевое задание. А идти на задание я привык с людьми зная о них. Соратник не может быть "белым пятном"!
И тут обрадовался чиновный человек.
- Люблю деловой подход во всем, - торжественно объявил он и по документам перечислил десятка полтора фамилий,н ичего не сказавших Сашке, ясно одно - Алены Зотовой в этом списке нет.
- Вот бревно, - спросил не разобравшись Сашка. - Какое еще бревно?
- Это - фамилия такая, - мягко улыбнулся чиновник. - Самые разные бывают у людей фамилии, иногда и Гоголь позавидует. Вы замечаете, - как бы приглашая к откровению, опять сверкнул он своей водицей, - времена сейчас меняются. Посоветовавшись, мы включили в состав делегации, руководимой товарищем Рыло, представителей широкого идеологического и политического спектра. Есть ученые, артисты, экономисты. Не так, как прежде, когда за границу ездили одни передовые рабочие да знатные доярки! Сами увидите! Смело могу сказать, будет интересно и познавательно... Ну, желаю удачи!
- Когда вылетаем?
- Вам сообщат. Скоро!
Возвращаясь, Сашка так самоуглубленно глядел себе под ноги, что несколько раз налетал на прохожих. "Черт бы взял эту обыденную фантастику!" Хорошенький логический ряд выстраивается? Первой, как водится, женщина; потом - убийство, замышленное по просьбе этой женщины, вскоре взявшей свои слова назад; объект убийства - ни с того ни с сего ставший вдруг народным любимцем номеклатурный Бурбон - Рыло и... Америка! Все, пожалуйте бриться! Попробуй хотя бы произнести это одним духом. Получается, словно не сам во все ввязался, а злейшие враги ввязали. С Америкой, однако, все более-менее понятно. Сашка, между прочим, газеты почитывал нелениво и умел прочитанное соотносить с действительностью. Семи пядей во лбу не нужно было иметь, чтобы увидеть, как в загаженную" Щ собственной деятельности подпустил Горбачев двух тупых, зубастых щук. Одна - Рыло со своим сибирско-московским кагалом, другая - Ельцин с присными. Их соперничеству и решено было дать наименование оппозиции, мол, как во всех цивилизованных странах. Соперники не слишком отличались друг от друга. Жены и у того и у другого - еврейки, дети - обычные выродки с гнилой смешанной кровью в жилах, праздные и развратные. Массажисты, повара и политологи у обоих были набраны из-под шестиугольной звезды Давида. Стоявший за ними, как, впрочем, и за Горбачевым, сионский раввинат играл с русским народом в беспроигрышную лотерею. Кто бы из троих ни пришел или не остался у власти - Россия была бы продана распивочно и на вынос.
В одном все-таки Ельцин превосходил Рыло. В том, что так же, как и Рыло, никогда не служив в армии, исхитрился найти в свою свиту для привлечения военных липового героя афганской войны Александра Руцкого, весь боевой путь которого исчислялся лишь неоднократным пленением, а все мужские достоинства сводились к жирным усам.
Исходя из этого, роль Сашки во всей истории с поездкой в Америку делалась открытой, как на ладони. Поднапрягся, видимо, кто-то из близких к Рыло интеллектуалов-прихлебателей, рассуждая, примерно, так: раз у вас, ельцинистов, есть лоснящийся вояка Руцкой, у нас будет не хуже - боеевой майор ВВС Александр Бернгардович Гримм, синеглазый молодой красавец, летчик-ас. Примите во внимание, что наша фигура по крайней мере на целых два порядка выше вашей! Во-первых, в плену он никогда не был; во-вторых, фамилия-то у него с отчеством каковы? Подумайте, может, он еще и еврей?!
Сашка ухмыльнулся. Соотношение сил в развернувшейся игре было таково, что как бы плохо ты не подумал о противнике, на деле он еще хуже. Нельзя забывать, вокруг только голое поле, на которое вышли сразиться две команды, все взаправду, розданы мячи или там клюшки, поодаль проветривается ненужный покамест судья, и лишь одно чудовищно и страшно - большинство игроков и не подозревают, что участвуют в состязании…
Зябко и тревожно сделалось Сашке. Как там, в Афгане. Словно перемахнув через треть глобуса и ставши непомерной, тень той малой войны наконец-то застила небо над Россией.
Война.
Вот она - небъявленная! Еще не стучат пулеметы, не видно взрывов и пламени, но покалеченные и убитые будут!
Еще политикой называется эта война. Еще кажется миру, что русский народ и правительство его едины - нет! Они уже в состоянии боевых действий.
Сейчас эта война беспроигрышна, как еврейская лотерея.
Еще на полях крестьяне и у станков рабочие, но по ним, безоружным, беззащитным и неведующим, уже прицельно бьют из Кремля.
Это только кажется, что отирая гнусный пот с лысины, несет бесконечную нескладицу Горбачев, имеющий уши отлично разбирает его бессмысленную скороговорку. Он отдает приказы по уничтожению самого государствообразующего народа - русских. Он выпестовал и спустил на простых людей Рыло с Ельциным и теперь высматривает, который же из них подлее, чтобы его когтями рвать в кровь страну.
Сколько жертв придется принести русскому народу, пока не поймет он, что его правители не правят им, а ведут хладнокровный отстрел.
Так сытая обкомовская сволочь с вертолетов загоняла в ставропольских степях волков!
"Что ж, и поеду, и убью Рыло! Может быть, даже там, в Америке, посреди свободы и демократии!" - решил Сашка.
Не в Москве приготовлялся визит Рыло в Америку - в Тель-Авиве и Вашингтоне. Предусмотрено было все вплоть до денег на карманные расходы рядовым членам делегации. Расходы на содержание самого Рыла негласно взяла на себя Антидиффамационная Лига, "еврейское гестапо", как ласково называли эту международную лавочку американские евреи.
В Москве всеми отъездными делами Рыло, не забывая и себя, заправлял Арон М.Бревно.
Поименное утверждение членов делегации, документы на них, транспорт, согласование маршрутов по Америке, ответственные за проводы и встречи, гостиницы, пресса - все горело у него в руках. В эти дни он, точно можно сказать, спал с телефеном, ел с ним и брал с собой на горшок.
Голая практика, как это часто бывает, давала неплохие толчки к широким теоретическим построениям. Так, просматривая личные дела будущих членов делегации, Арон добрался до послужного воинского списка Александра Бернгардовича Гримма и от души обрадовался, никак не связав его с хулиганской выходкой на весеннем новоселий у Рыла. "Это же готовый антисоветский скандал!" - решил он, рассматривая фотографию человека в форме. - "Взять этого коммунистического милитариста со всеми его регалиями и мундиром, привезти в Штаты, а там, прямо в аэропорту закатить хорошенький международный митинг под лозунгом "Долой советских жандармов планеты!".
Сашкину фамилию он выписал на отдельную карточку и по каналу правительственной связи тотчас же вызвал Вашингтон; людей для участия в митинге надо было задействовать заранее.
Когда творческие его заботы близились к благополучному завершению, условленно поскребся в дверь референт по связям с общественностью.
- Заходи, - ободряюще рыкнул Арон.
Подавлен был бесшумно вошедший Ара. Гипс с его поверженной ручонки давно сняли, рана покрылась шрамом, но шаловливую кисть скрючило намертво; ничего нельзя было взять такими пальцами. Переучивался он сейчас на левшу.
- Там дэвушка к вам, - сказал он протяжно и печально. - Белый такой. В честь которой, помните, весной был праздник с интеллигенцией.
Поморщился Арон. Необъяснимо, физически не перенося женщин на дух, он, однако, умел ценить их ум, цепляющийся за жизнь, как вошь за гребешок.
- Давай.
|и йог <*&,
Алена ушшб в образе деловой дамы, а такой собранной, эрудированной, пунктуальной, но в общем-то свойской подруги. Села,
- Я вас слушаю.
Алену научили: этому ты коленки под нос не суй, не в коня корм, берись сразу за дело. Она и взялась:
- Вы в курсе, что среди людей, работающих под руководством товарища Рыло, есть потенциальный убийца?
- Это кто ж? - хмыкнул Арон. Нет, женщина всегда останется женщиной: сначала скажет потом начнет думать.
Между тем, Алена в это самое, в думанье, уже и впала:
- А как по-вашему, - встрепенулась она, - кто способен на преднамеренное убийство? Тот, кого этому специально учило тоталитарное государство. Кто в Афганистане получал за это деньги и награды!
"Верно, пожалуй, говорят, где черт сам не управится, туда бабу пошлет", - подумал не любивший народной мудрости Арон и спросил сладеньким голосом:
- Вы имеете в виду Гримма, Александра Бернгардовича?
- Среди нас он единственный с руками по локоть в крови, - красиво ответила Алена.
Так, включилось в голове у Арона устройство под кодовым названием "мозг". Складывается великолепный эпилог к американскому митингу против советских жандармов. Сначала - привычные речи о нарушении прав человека в Советском Союзе, а под занавес можно дать серьезнейшие обвинения в адрес проникшего в делегацию офицера Гримма... Мол, сами полюбуйтесь каков... Международный скандал высочайшего класса!.. Или, если бросить карты иначе, после предварительного шантажа можно этого Гримма принудить к весьма пикантным признаниям... Или... Впрочем, достаточно. Все равно, как ни кинь - гениально!
- Вы, кажется, в положении, - выкатив глаза на уровень пупка собеседницы, поинтересовался Арон.
- И не говорите, - подхватилась Алена. - Уж так тяжело одной, так нелегко, хоть разорвись, честное слово!
- Хорошо, я подумаю об этом... А у вас... ммм... нет ли каких-нибудь вещественных доказательств… для подтверждения ваших слов. Хорошо бы иметь разговор, записанный на пленочку, письма этого Гримма... В таком роде, понимаете...
- Гримм заявлял о своем решении убить товарища Рыло много раз. Еще в Сибири, но, знаете, это всегда было наедине... Я не думала, как-то не придавала значения... И главное, товарищ Бревно, у меня же нет подходящей аппаратуры! Я - бедная одинокая женщина, я - сирота!