Любое коммерческое и иное использование материала кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей.
Елена МакКензи
«Воздух, которым мы дышим»
Оригинальное название: The Air we breathe by Elena MacKenzie
Елена Маккензи — «Воздух, которым мы дышим»
Переводчик: Golda Web
Редактор: Анастасия М., Екатерина И., Golda Web
Обложка: Александра В.
Перевод группы: vk.com/lovelit
Аннотация
После неудачного брака Тесса Кармайкл покупает небольшую ферму на краю маленького городка и живет там в уединении. Однажды вечером на ее пороге появляется солдат, утверждая, что ферма принадлежит ему. Лиам Томпсон не совсем неправ, Тесса знает его лицо из телепередач. Он солдат, который был в плену у террористов в течение пяти лет. Все считали его погибшим, поэтому, после смерти его бабушки, ферма была продана ей.. Лиам выглядит таким уставшим, что Тесса не может просто прогнать его, и оставляет в своем доме. На одну ночь. Но одна ночь превращается в несколько, и Тесса с Лиамом постепенно сближаются, пока каждого из них не настигает собственное прошлое.
Глава первая
Тесса
Белла тихо фыркает, когда я чешу ее между ушами, и поворачивает голову ко мне. Обнюхивает мое предплечье. Ее губы пощипывают мою кожу, вызывая приятное покалывание. Я тихо смеюсь, глажу ее большой нос и продолжаю чистить прекрасную черную шерсть, переливающуюся в лучах заходящего солнца. Уже не молодую фризскую кобылу я купила вместе с этим ранчо несколько месяцев назад. Иногда мне кажется, что наше тихое уединение нравится ей так же сильно, как и мне.
|
|
Уход за ней по вечерам, в то время как солнце садится за Скалистыми горами на западе, а их вершины становятся кроваво-красными, стал нашим ритуалом.
Мое ранчо самое маленькое в этой местности. На его территории есть только небольшой двухэтажный фермерский дом с двумя комнатами, конюшня на пять лошадей, где в настоящее время заняты только два стойла, сарай, два загона и старый Джордж — с незапамятных времен работающий на этом ранчо работник, который отказался уходить, только потому, что я его купила. Джордж — спокойный, вечно бурчащий старик, который из своих шестидесяти семи лет сорок пять провел на этой ферме. Он живет в маленькой квартирке над гаражом, и, поскольку кроме, этого ничего больше не знает, теперь разделяет одиночество ранчо с Беллой, ее дочерью Камиллой, овчаркой Трикси и мной.
К сожалению, Джордж уже слишком стар, чтобы делать все ремонтные работы на ранчо, а я слишком неуклюжа для этого. Я знаю, как написать книгу, рассказать о вишневом варенье и кукурузном хлебе в своем блоге, но понятия не имею, как починить забор. А забор южного загона обязательно нужно починить, так как иначе Белла и Камилла больше не смогут им пользоваться. Дело не в том, что мне не хватает денег, чтобы нанять кого-то, а скорее в наличии желающих мастеров. Потому что ни один уважающий себя специалист добровольно не пришел бы сюда, чтобы что-то сделать для меня. И именно поэтому слишком много приходится делать Джорджу. Хотя я и пытаюсь удержать его от лазания по крышам с целью починить дыры, он все равно делает это, потому что это нужно сделать. И потому что «городские идиоты заслужили хороший удар по репе», как он любит выражаться.
|
|
— Итак, моя девочка, теперь ты достаточно хороша для ночи, — говорю я, подбирая недоуздок, лежащий в траве рядом со мной, и надевая его на нее.
В ответ лошадь снова лишь фыркает. К сожалению, наши разговоры всегда односторонние. Я веду ее к воротам загона, а затем мимо дома к конюшне и в ее стойло. Мы с Джорджем сняли перегородки между боксами, чтобы Белла и ее дочь имели возможность свободно двигаться. Белла не сказала мне, но думаю, что она очень довольна своим новым домом.
Перед тем, как запереть конюшню на ночь, обе девочки получают от меня свежую воду и корм. Когда выхожу из сарая, ко мне побегает Трикси. Я почти не вижу ее днем. Большую часть времени собака проводит с Джорджем, но вечером, когда дело доходит до ужина, она пунктуальна и приветствует меня перед домом виляющим хвостом. Вероятно, дело в Джордже, который приводит овчарку, когда сам приходит на ужин.
Трикси упирается мне в руку своим прохладным, влажным носом, и я глажу ее черную шерсть. Открыв сетчатую и входную двери, я впускаю собаку в маленький коридор, где снимаю, и ставлю на предназначенный для этого поддон, грязные резиновые сапоги. Приветствую Джорджа, накрывающего для нас стол на кухне, а затем поднимаюсь, чтобы принять душ, прежде чем присоединиться к нему за ужином.
— Как прошел твой день? — спрашиваю я старика, хмуро сидящего над тарелкой с чили.
Он сильно хмурится и выглядит при этом очень недовольным. Не знаю, то ли это из-за его лысеющей головы, то ли из-за того, что он просто один из тех, кто всегда выглядит мрачным. Но я уже привыкла к этому, поэтому даже самый сварливый гундеж не способен произвести на меня впечатление. На самом деле Джордж — добродушный и очень дружелюбный пожилой джентльмен.
|
|
— Трактор больше не заводится, — коротко отвечает он и продолжает есть.
Если трактор не заводится, значит мы больше не сможем заготовить сено. В любом случае, наши луга дают и так недостаточно на всю зиму, но каждый тюк сена важен для нас, потому что мы ничего не получим от окружающих ферм. Нам придется заказывать доставку издалека, а это стоит денег. Кроме того, даже если я могу себе это позволить, мне следует быть осторожной с расходами.
— А ты не знаешь, как его починить?
— Знаю, — Джордж спокойно жует, потом очень медленно глотает. — Но я не смогу справиться без посторонней помощи.
Вопрос о том, смогу ли я помочь ему, даже не задаю, его взгляд ясно дает понять даже не думать о подобном. От меня совершенно нет никакого толка, когда дело доходит до починки. На самом деле, я скорее обуза, по мнению Джорджа, потому что не способна отличить гаечный ключ от отвертки. Я поджимаю губы и снова сосредотачиваюсь на еде. С Джорджем спорить не стоит, он всегда побеждает.
— Тогда я дам объявление.
— Х-м-м, — произносит Джордж.
Интернет для него — что-то с другой планеты. Может быть, даже сам ад. В любом случае, всякий раз, когда я о нем говорю, всегда произносится это странное подозрительное «Х-м-м».
Мы молча едим, мы никогда много не говорим, ограничиваемся лишь репликами по существу, и это нас обоих абсолютно устраивает. Когда нужно, Джордж находит нужные слова, я это знаю. Он нашел их и тогда, когда в удивительно многих предложениях разъяснил мне, что это ранчо идет только с Беллой, Камиллой, Трикси и им в придачу. И парой кур, живущих в сарае и вокруг него, и на которых мне в принципе плевать, потому что я побаиваюсь кур. Мне просто нравятся их яйца. На южном загоне на краю леса у Джорджа также есть пара ульев, о которых он настолько заботится и беспокоится, что постоянно хочет показать мне как с ними обращаться в случае, когда его не станет. Но я слишком боюсь пчел, поэтому всегда говорю ему, что передам их в заботливые руки тому, кто знает в этом толк. Тогда это становится темой спора между нами в пяти предложениях, пока Джордж не разворачивается и не уходит.
— Я помою посуду, — говорит Джордж, вставая.
— Нет, я сделаю это, — возражаю я, кладя ладонь на его руку, которая уже тянется к моей тарелке. — Сегодня среда, разве «Маленький домик в прериях» еще не начался? — спрашиваю его, потому что знаю, что этот сериал — его страсть. Иногда он, ругаясь, рассказывает мне, что, по его мнению, не было должным образом отображено.
— Хорошо, — говорит он. — Тогда я пошел.
Я встаю, ставлю посуду в раковину и начинаю вручную мыть. Кухня такая же старая, как и само ранчо: девяносто семь лет. Все здесь в доме минимум так же старо. Сначала я думала о модернизации. Новая мебель, возможно, телевизор, посудомоечная машина или современная ванная комната. Но единственными современными вещами, которыми я оснастила дом были стиральная машина, мой ноутбук, моя камера для блога и душ. Как бы все здесь не беспокоило меня вначале, теперь я поняла, что именно эти вещи составляют очарование моего уединения.
Я вытираю руки, когда вдруг раздается стук в дверь. Джордж никогда не стучит, поэтому я сразу настораживаюсь. Не так много людей забредает сюда: курьер, потому что он должен, если посылки слишком большие для нашего почтового ящика в городе, ветеринар, потому что его никто не удержит, когда животное нуждается в нем, мой бывший муж, потому что он может. Поскольку уже слишком поздно для почты и я не звонила ветеринару, остался только один человек: мой бывший муж. Я тяжело вздыхаю, вешаю полотенце на металлический крючок рядом с раковиной и иду к двери.
Тень, которую я вижу сквозь стекло — это не Джордж или мой бывший, эта тень слишком высока и широкоплеча. Я бросаю взгляд на место у двери, где стоит ружье. Джордж настаивает, чтобы оно там стояло, чтобы я могла использовать его в любой момент, если здесь появится «идиот бывший». Одну секунду размышляю, понадобится ли мне сейчас дробовик, здесь может быть опасен для меня не только мой бывший. Все в этом районе знают, что я живу одна со стариком, живущим в квартире над гаражом, и дружелюбной по натуре овчаркой. Трикси стоит рядом со мной, выжидающе глядя на дверь и виляя хвостом. Она тихо скулит и радуется посетителю гораздо больше, чем я.
— От тебя никакой помощи, — шепчу я ей.
Собака отвечает протяжным укоризненным поскуливанием.
Я открываю дверь, передо мной стоит мужчина, чье лицо мне кажется смутно знакомым. В руке у него темно-зеленый солдатский вещмешок. Он смотрит на меня серьезным, слегка сердитым взглядом ярко-голубых глаз. И он дышит взволнованно, что, также как и напряженные желваки на скулах, вероятно, является проявлением его гнева. Ворот его футболки потрепан, а джинсы настолько узки, что я ясно вижу его мускулистые бедра, его руки такие же накачанные, у него широкие плечи и темная трехдневная щетина. В общем, мужчина выглядит угрожающе, и мрачный блеск в его глазах, которые так сильно выделяются на фоне темных волос, определенно не успокаивает меня.
— Это мой дом, — угрожающе говорит он.
Я глотаю воздух и пораженно смотрю на него. Мой взгляд возвращается к ружью, но он хватает его прежде, чем я даже успеваю подумать о его использовании.
— Джордж всегда придавал большое значение тому, чтобы оно стояло здесь, — скупо утверждает он.
Трикси, громко скуля, протискивается мимо меня и прыгает на мужчину. Она скачет вокруг него не для того, чтобы защищать меня или напасть на него, а чтобы поприветствовать его душераздирающим визгом. Он опускается на колени перед ней, гладит и обнимает псину, которая облизывает его, лая и подвывая.
— Вы внук Роуз, — напряженно говорю я, вспоминая, откуда мне знакомо его лицо. Роуз показывала мне свои фотоальбомы и рассказывала о своем внуке — морском котике, который пропал без вести на задании.
Он снова встает, его рука покоится на голове Трикси, которая садится рядом с ним и смотрит на него, как будто рядом с ней стоит Бог.
— Да, и именно поэтому этот дом принадлежит мне, — говорит он твердым, решительным тоном, сердито глядя на меня.
Я смотрю на мужчину делая вид, что совершенно не впечатлена, но внутри распространяется нехорошее чувство. Он, в своих джинсах и футболке, стоит передо мной и требует свой дом обратно. Мой дом. Мужчина, вероятно, даже имеет право. Роуз наверняка оставила ему это ранчо в наследство, но так как все считали его погибшим, собственность была продана мне.
— Мне жаль говорить вам об этом, но в документе о праве собственности стоит мое имя. Я выкупила ранчо у банка.
— Продажа была незаконной. Как видите я все еще жив, и я бы никогда не продал ранчо моей семьи.
Он пристально смотрит на меня, и я не знаю, как реагировать. Я не юрист и не знаю, что делать в такой ситуации. Кто имеет право находиться здесь? У кого его нет?
Смотрю на мужчину, моя нижняя губа подрагивает, и я совершенно ошеломлена. Я понятия не имею, как на это реагировать. Конечно, я следила за его чудесным освобождением в средствах массовой информации — половина интернета была полна ими — но я и не задумывалась о том, что он будет требовать вернуть то, что когда-то принадлежало ему.
— Послушайте, я не знаю, что мы можем сейчас сделать. Все, что я могу сказать, это то, что я купила все это здесь законно.
Он кривится, поднимая правую бровь так высоко, что шрам над ней делает еще более крутой изгиб, чем сама бровь.
— Это мой дом. Я провел последние пять лет в аду и сейчас просто хочу домой.
Сглатываю, потому что хорошо его понимаю, но я тоже в растерянности. Может позвать Джорджа? Я сочувствую Лиаму, он выглядит уставшим. Мне не очень хочется представлять через что он прошел в плену. Ему должно быть столько же лет, как и моему бывшему мужу, тот мне рассказывал, что они с Лиамом были друзьями. Он часто рассказывал о нем. Еще в колледже, когда мы только познакомились.
— Давайте обсудим все в доме, — предлагаю я, отойдя в сторону и впуская его в мой дом.
У меня нет никакого желания думать, является ли это хорошим решением. Но по какой-то неясной пока причине я ему доверяю. Хотя мне, наверное, и не следует этого делать, потому что друзья Марка все одинаковые. И если Лиам когда-то был его другом, тогда мне должно быть ясно, что это может быть только ошибкой. Но я сочувствую ему и не могу оставить за порогом. Этому мужчине пришлось пережить много страшного. Вероятно, страшнее, чем кто-либо, подобный мне, смог бы себе представить.
Он коротко оглядывается, поглаживает Трикси по голове, а затем идет в ее сопровождении за мной на кухню. Кухня для местных — это помещение, где происходит половина жизни. Здешние жители проводят много времени и много разговоров на кухне. Я родом из Джеймстауна, где гостей обычно принимают в гостиной, но за два года, что длился брак с Марком, я переняла некоторые традиции сельской жизни. Кроме того, эта кухня также является моим самым важным рабочим местом. Здесь я выпускаю свое вдохновение на свободу и пытаюсь возродить старые деревенские рецепты, чтобы потом поместить их в свой блог или опубликовать в виде книги.
— Вы оставили все как было, — говорит он, прислоняя вещмешок к одному из ярко-желтых кухонных шкафов и садясь за стол.
С любопытством смотрит на мою дорогую камеру. Она стоит на штативе в углу и ждет, когда я сфотографирую свои творения.
— Да, оставила, — нервничая, отвечаю я.
Кухня сама по себе и так не очень большая, но с этим мужчиной она выглядит еще меньше, и это не только из-за его роста в метр восемьдесят, широких плеч и мускулистости, но и из-за того, что ему пришлось испытать. Данная мысль, не переставая, проносится в моей голове. Передо мной сидит человек, который, вероятно, пережил худшие годы, которые только можно себе представить. И это пугает меня.
— Не хотите ли чего-нибудь попить?
— Кофе, — коротко говорит он, скрестив пальцы на столе и выжидающе глядя на меня. — Простите что вваливаюсь таким образом, но я только что узнал, что ранчо было продано. Я понятия не имею, что делать сейчас. Если быть честным, то, что ранчо меня ждет, было единственным что позволило мне выжить.
Внутренне поежившись, отворачиваюсь от него в смятении и заполняю кофеварку водой и кофейным порошком. Это ранчо — его отчий дом. Конечно, на чужбине он все время скучал по этому дому, надеясь увидеть его однажды. Я, наверное, не могу представить, что для него значит осознание того, что он потерял свой дом.
— Мне жаль, правда, но теперь это мой дом, и у меня ничего нет, кроме этого ранчо.
— Я просто не знаю, куда идти.
Лиам бросает на меня такой грустный, измученный взгляд, что заставляет меня внутренне разбиться на осколки. У меня в дверях стоит этот мужчина, солдат, который пережил кошмар и просто стремился домой, чтобы потом понять, что его кошмар еще не закончился. Что мне делать? Я ставлю на стол перед ним чашку кофе, наливаю и себе тоже. Какое это имеет значение, что уже слишком поздно для кофе? Я в любом случае не смогу заснуть.
— Вы можете остаться пока сегодня вечером, а потом посмотрим, — предлагаю я.
— Спасибо, но думаю, что это не очень хорошая идея. — он обхватывает чашку своими большими, на вид шершавыми ладонями и с тоской смотрит на меня. — Предложение хорошее, но я не могу его принять.
И наверное, лучше, что он не хочет принимать предложение, но меня грызет совесть. Я не могу выгнать его за дверь. В конце этого коридора есть комната, и это его комната. Его вещи висят в шкафах, потому что у меня не было времени их убрать. Честно говоря, у меня просто не хватило смелости сделать это, потому что я любила Роуз так сильно, словно она была моей бабушкой, а у нее не хватило бы духа выбросить вещи. Она всегда верила, что Лиам однажды вернется домой. И он вернулся. К сожалению, бедной Роуз не суждено было до этого дожить.
— Вы останетесь, — коротко говорю я. — Ваши вещи все еще там. Это Ваша комната.
Он смотрит на меня с удивлением. Эти яркие небесно-голубые глаза, темные, гладкие, немного отросшие волосы и тень щетины делают его очень привлекательным мужчиной с квадратным подбородком с ямочкой и полными губами. Губами, которые он сейчас сжимает в жесткую линию. По нему видно, что он много страдал. Под глазами залегли темные тени, его щеки слегка впали, а уголки глаз усеяны глубокими морщинками, которые заставляют его выглядеть старше, чем он есть, если он действительно был одноклассником Марка.
— Все еще здесь? — ошеломленно спрашивает он, и голубизна его глаз затуманивается от накатившихся слез.
Я киваю и кладу ладонь на его руку.
— Допивайте свой кофе и оставайтесь. Джордж будет счастлив.
— Джордж, — говорит он с улыбкой, его нижняя губа подрагивает, и пальцы дрожат под моими. Мне приходится проглотить слезы, которые хотят выплеснуться из глаз из-за сильной волны сочувствия, что накатывает на меня.
Я могу представить, что возвращение домой после столь долгого отсутствия сжимает его грудь словно стальной обруч. После всего, через что он прошел. Я, вероятно, не могу даже приблизительно себе представить, какими ужасными для него были последние пять лет в плену у террористов. Новости в интернете были полны повествований о его чудесном возвращении домой. Измученный мужчина со слишком длинными, выгоревшими волосами, густой бородой и усталым взглядом. И хотя бороду он сбрил, его волосы подстрижены, и вид не такой измученный, я все еще вижу в его глазах боль, которую показывали его многочисленные фотографии.
— Да, он все еще здесь, — говорю я, пытаясь ободряюще улыбнуться. Каждая клеточка моего тела хочет дать этому мужчине столько утешения, сколько можно только пожертвовать. — Не знаю, всегда ли он был таким же сварливым, как сейчас. Но, он все еще здесь, — объясняю я и судорожно вздыхаю.
Лиам испытывающе смотрит на меня, затем уголок его рта дергается в улыбке.
— Джордж всегда был таким. Особенно, когда нужно было собирать урожай бабушкиных яблок.
— Сейчас мы собираем только то, что нам нужно для себя. Это касается и вишни, и ягод. Я продала часть фермы. Здесь только Джордж и я.
Лиам задумчиво кивает.
— Я слышал об этом. Возможно, это было лучшее для Вас и Джорджа.
— Да, — смеюсь я, — иначе Джордж оторвал бы мне голову. Скот продала сама Роуз несколько лет назад.
— Вы знали ее?
— Она была моей подругой. Мы нуждались друг в друге, это нас объединяло.
Лиам пьет кофе, затем оглядывает кухню.
— Здесь все еще выглядит так, как будто она только что готовила. Почему она нуждалась в Вашей поддержке?
Я нервно осматриваюсь.
— Я недавно готовила. Еще кое-что есть, если хотите.
— Нет, я слишком устал. Спасибо. — Он качает головой и взволнованно спрашивает: — Почему Роуз нуждалась в Вас? Она чувствовала себя плохо?
Мое сердце немного сжимается, на самом деле я не хочу ничего рассказывать, что еще больше его расстроит. Но лгать ему не могу.
— Она скучала по Вам и каждый день ждала. Не было дня, чтобы она усомнилась, что Вы живы.
— Как она умерла?
— Давайте поговорим об этом в другой раз, — говорю я не из жалости к нему, а скорее потому, что мне не нравится вспоминать о самых тяжелых месяцах в моей жизни.
— Давайте поговорим об этом сейчас, — настаивает он, мрачно глядя на меня.
— У нее был рак, — выдавливаю я после глубокого вдоха, который мне нужен, чтобы найти в себе силы говорить о том, что все еще причиняет мне боль.
Лиам сглатывает, отводит глаза, затем плотно сжимает губы и глубоко вдыхает.
— Она всегда хотела умереть и быть похороненной здесь, на ферме. Рядом с дедушкой.
— Да. Я ухаживала за ней, она заснула здесь.
— Спасибо, — говорит он, опустив глаза. — Я должен был быть здесь.
Я нервно втягиваю воздух и кладу ладонь на его руку.
— Это не Ваша вина.
— Моя, она не хотела, чтобы я уходил, но я все равно ушел. — Выражение его лица сурово, когда он говорит это, в то же время виновато глядя в сторону.
Нужно что-то сказать, чтобы он не чувствовал той вины, что давит на его, почти ощутимо потрескивая в воздухе. Но что сказать? Я не могу придумать ничего подходящего. Я не очень хороша в таких вещах. Я знаю, как испечь яблочный пирог, как приготовить хорошее варенье и еще лучшее гумбо. Но понятия не имею, как найти нужные слова в подобные моменты. Я никогда не знала этого.
— Она всегда гордилась Вами и рассказывала о Вас только хорошее. Вы были для нее героем.
Лиам пренебрежительно усмехается, затем качает головой.
— Она ненавидела то, что я ушел.
— Потому что она боялась, но она гордилась, — продолжаю настаивать я.
Лиам смотрит на меня, его взгляд останавливается на моем лице, словно ища доказательства лжи в нем, но ее нет, потому что Роуз всегда с гордостью рассказывала о своем внуке.
— Моя комната? — спрашивает он. — Я могу спать и в гостиной.
— Нет нужды, все Ваши вещи на месте.
Лиам
— Втяни свою гребаную башку, — грохочет голос сержанта Бекса сквозь тьму. Это чудо, что я в принципе понимаю, что он орет. Повсюду взрываются гранаты, свистят пули, звучат автоматные очереди.
Это засада, «Аль-Каида» поджидала нас, и сержанту давно ясно, что нам отсюда не выбраться. Вертолет CH-47 «Чинук» высадил нас прямо в осиное гнездо, а затем под огнем противника рухнул недалеко от нашей нынешней позиции.
Я прислоняюсь к валуну за спиной и бросаю взгляд на Чарльза, который смотрит на меня со знанием того, что мы здесь умрем. Мы определенно не возьмем Такур-Гар, чтобы закрепиться на высоте. Рядом с моим ботинком, разбрасывая грязь, в землю врезается пуля. Я подтягиваю ногу и сильнее прижимаюсь к камню, который недостаточно велик, чтобы скрыть меня и Чарли.
Толкаю прибор ночного видения со лба обратно на нос и осматриваюсь, чтобы установить местонахождение остальной части отряда. Сержант лежит за небольшим холмом позади нас вместе с Томом. Дэвис прячется справа от нас за деревом. Я не вижу других, только Хенсона, который лежит слева от нас в собственной крови, несколько пуль изрешетили его тело. Джон тоже мертв, но я не могу его найти, он где-то в нескольких метрах справа от нас. Оттуда Блэк несколько минут назад сообщил, что Джон мертв, и он один лежит в тени скалы. И Миллер лежит прямо перед нами, если я подниму голову над валуном, то увижу его. Его ранили в грудь. Когда становится тихо, я слышу его стоны.
Он лежит там и ждет, что мы его вытащим, оттащим под прикрытие. Но террористы тоже ждут. Выжидают, что мы попытаемся спасти его. Вот почему они не добивают его, а выжидают, что мы не выдержим стенаний и стонов нашего товарища. Призывов спасти его. Они ждут, что мы выползем, чтобы они могли расстрелять нас. Они затаились вокруг нас в окопах, за камнями и деревьями, на вершине холма. Они повсюду.
Я отчаянно выдыхаю и закрываю глаза, словно в оцепенении. Выхода нет. Ни для кого из нас. Может быть, для нескольких, но мы не бросаем своих. Это наше самое важное правило. «МК-6» никогда никого не бросает. Мы должны попытаться спасти Миллера.
— Чарли, у тебя есть еще граната? — тихо спрашиваю я.
— Одна, — отвечает он во внезапно наступившей тишине. Сейчас слышны только стоны Миллера. Враг затаился и выжидает.
— Видишь валун там? — спрашиваю я у Чарли, — Бросаешь гранату в том направлении, я бегу туда, и когда они откроют по мне огонь, ты сможешь затащить Миллера за камни.
— Они достанут тебя.
— Нет. А если и да, мы все равно умрем здесь. Но мы не можем бросить Миллера там.
Я смотрю в сторону сержанта. Он будет в ярости.
— Готов?
Чарли выдергивает чеку гранаты и кивает. Я приседаю, Чарли бросает гранату, и я бегу в противоположном направлении. Мимо меня свистят пули, ударяясь о землю перед моими ногами. Автоматные очереди разрывают тишину ночи еще громче, чем грохот летнего шторма. Даже громче, чем рев вечеринки в канун Нового года на Таймс-сквер в Нью-Йорке. Сильная боль пронизывает мое бедро, нога подкашивается, я спотыкаюсь, группируюсь и поднимаюсь, но затем обжигает мою грудь.
Я вскрикиваю, падаю на четвереньки, безумная боль пронзает мое тело, падаю, остаюсь лежать и снова вскрикиваю, словив пулю в третий раз. Чувствую вкус крови и грязи. Кто-то зовет меня по имени. Я должен успокоиться. Когда открываю глаза, меня ослепляет яркий свет, что-то касается моего плеча, я бью руками вокруг себя, резко подрываюсь, сажусь и замираю.
Это не Такур-Гар, и не лагерь «Аль-Каиды» возле Тора-Бора.
— Проклятье, — стону я, оглядываясь по сторонам. Это моя комната, и женщина, лежащая на полу и смотрящая на меня испуганными глазами с кровоточащей раной на щеке, — это Тесса Кармайкл. — Черт! — чертыхаюсь еще сильнее. Срываюсь с постели и опускаюсь на колени рядом с ней. Она положила руку на щеку, и ее пальцы ощупывают рану. — Мне так жаль, — говорю я, испуганно глядя на нее. Не могу поверить, что я сделал это с ней.
— Вы кричали, я просто хотела проверить, все ли в порядке.
Я осматриваю ее скулу, но она лишь отталкивает мою руку и качает головой.
— Я не хотел этого, — уверяю ее, чувствуя себя мудаком. Последней мразью. Я ударил женщину. Еще к тому же ту, которая приняла меня. Она позволяет мне без колебаний помочь ей подняться, когда я протягиваю ей руку. Я просто не могу поверить, что причинил боль этой миниатюрной женщине. Мое сердце колотится, и я хотел бы убить себя за то, что сделал с ней. — Было ошибкой оставаться здесь.
Хмурюсь, ища свою одежду. Я должен убраться отсюда. Быстро.
— Нет. Нет, это была моя ошибка. Мне не следовало приходить в Вашу комнату. — Девушка кладет руку мне на предплечье и смотрит на меня тем сочувствующим взглядом, который я так ненавижу, потому что он означает, что люди понимают, что я в заднице.
А то, что именно она так на меня смотрит, бесит меня еще больше. Вероятно, потому что, так или иначе, она владеет всем, что принадлежало мне. Теперь и моим достоинством, ползающим у ее ног. Я сбрасываю ее руку, затем хватаю за плечи и сердито смотрю на нее сверху вниз.
— Тесса, это моя вина. Я знал, что это может произойти. Я ухожу.
— О нет! Ты остаешься. Это меньшее, что я могу сделать. Ты не уйдешь посреди ночи. — Она поворачивается к двери. — Я испытывала и похуже, чем этот небольшой толчок. Это чепуха.
Мое сердце сбивается с ритма.
— Что хуже? — спрашиваю я, ощущая внезапно накатывающуюся ярость, которую не должен был бы чувствовать. Но от того, что Тесса сказала, в моей голове возникают картинки, от которых глаза застелает красной пеленой.
— Иди спать! — девушка оглядывается через плечо и устало улыбается.
С этими словами она оставляет меня одного. И множеством вопросов, которые внезапно возникают у меня в голове и приводят в раздрай. Мои руки дрожат, и возникает ощущение, что каждую мышцу в теле пронзает болью. Возвращение в отчий дом я представлял по-другому. И я не знаю, что делать. Мое сердце все еще колотится, и я чувствую, как адреналин прожигает мои вены. Смотрю на кровать рядом, в которой я спал столько, сколько себя помню. Было приятно вернуться в нее. Я не хочу отказываться от этого, но было бы неправильно подвергать Тессу опасности.
— Я запрусь, — кричу ей вслед, иду к двери и поворачиваю ключ в замке.
— Сделай это!
Тесса
Я ставлю чашку с «Ерл Греем» перед Джорджем, который по утрам всегда пьет чай, потому что, как ему нравится утверждать, он не переносит кофе в такую рань. Затем возвращаюсь к шипящему на сковороде бекону. Я подавляю зевок. С тех пор, как живу на ранчо, я встаю гораздо раньше, чем в прошлой жизни. Джордж настаивает на том, чтобы о животных заботились до рассвета. Хотя и привыкла рано вставать, но прошлой ночью практически не спала после того, как меня разбудили громкие крики Лиама.
Я раскладываю бекон с яйцом на три тарелки, но сразу не поворачиваюсь, чтобы поставить их на стол. У меня за спиной Джордж беседует с Лиамом. В голосе старика слышна взволнованность. Когда он пришел на кухню и увидел Лиама, сидящего за столом, то заплакал и упал бы на колени, если бы Лиам не поймал его.