Мои размышления над строкой Н. С. Гумилева

Судьба, личность и творчество Николая Степановича Гу­милева вызывают сейчас большой интерес. Это неудивитель­но, так как его творчество полно смелости, новизны, остроты чувств, взволнованной мысли. Гумилев был необоснованно

причислен к участникам контрреволюционного движения и расстрелян в 1921 году (ему было 35 лет).

Свое первое стихотворение "Я в лес бежал из городов..." Гумилев опубликовал в журнале "Тифлисский листок" в 1902 году, то есть в 16 лет. В 1905 году появилась книга стихов "Путь конкистадоров".

"По выбору тем, по приемам творчества автор явно при­мыкает к "новой школе" в поэзии. Но пока его стихи — только перепевы и подражания, далеко не всегда удачные", — писал В. Брюсов о первом сборнике Гумилева, который был выпущен, когда он еще учился в гимназии. В какой-то мере Брюсов был прав. И все-таки юношеские, "конкистадорские" стихи имели свой настрой.

Новый подход Н. Гумилева к миру виден в следующих строках:

Как смутно в небе диком и беззвездном!

Растет туман, но я молчу и жду,

И верю, я любовь свою найду...

Я конкистадор в панцире железном.

"Конкистадор" завоевывал не земли, не страны, а новую любовь, проникая в "тайны дивных снов", добывая звезды с "заснувшего небосклона". В его первом сборнике видны сле­ды символистской поэзии: "голубая высота", "вечное блажен­ство мечты", "чары красоты".

В 1908 году выходит его вторая книга "Романтические цветы", в которой духовные запросы Гумилева получили дальнейшее развитие. Здесь чувствуется жажда сильных и прекрасных чувств: "Ты среди кровавого тумана к небесам прорезывала путь"; "...пред ним неслась, белее пены. Его великая любовь". Но теперь желаемое видится лишь в грезах, видениях. Сборник волнует грустным авторским ощущением непрочности высоких порывов, призрачности счастья в скучной жизни — и одновременно стремлением к прекрасному.

Большинство стихотворений Гумилева обладают спокой­ной интонацией. Но необычный стиль придает им внутрен­нюю напряженность. В своих стихах поэт "оживляет" леген-

дарные мотивы, творит фантастические превращения, многие из которых автор почерпнул, путешествуя по Африке. В ряде своих стихотворений поэт стремится передать общее траги­ческое состояние мира: "Пусть смерть приходит, я зову лю­бую. Я с нею буду драться до конца..."

В сборнике "Жемчуга" Гумилев высказывает свое уваже­ние к деяниям таких незабвенных путешественников, как Кук, Лаперуз, да Гама. Небольшой цикл "Капитаны" рожден тем же стремлением к неизведанному, тем же преклонением перед подвигом:

Ни один пред грозой не трепещет, Ни один не свернет паруса.

С именами великих путешественников входит в цикл "Ка­питаны" поэзия великих открытий, несгибаемой силы духа всех, "кто дерзает, кто хочет, кто ищет".

В сборниках "Костер" и "Огненный стояк" автор прика­сается к миру таинственного, непознаваемого. Ему близки образы звезд, неба, планет. При некоторой "космичности" действий все стихи выражали взгляды на вполне земные процессы. И все-таки вряд ли можно говорить о творчестве Гумилева как о поэзии реалистичной. Он сохранил роман­тическую исключительность, причудливость душевных про­цессов. Но именно таким бесконечно дорого нам слово Мастера.

"Золотое сердце России мерно бьется в груди моей"

"Серебряный век" русской поэзии... Имена, даты, направле­ния... Многие его представители ощутили счастливые мину­ты подъема и славы, а затем были втоптаны в безвременье тяжелыми сапогами революции, гражданской войны и культа личности.

Николай Гумилев. Многие десятилетия мы были обрече­ны на слухи и домыслы о его судьбе — и о жизни его, и уж тем более об обстоятельствах гибели. В час, когда он родился, морская крепость Кронштадт была сотрясаема

штормом. Старая нянька увидела а этом своеобразный знак, сказав, что у родившегося "будет бурная жизнь". И она оказалась права: поиски,. метания, страсть к путеше­ствиям — короткие, но бурные тридцать пять отпущенных Всевышним лет.

Как говорят, поэт в России - больше, чем поэт, И никто не может сказать о поэте лучше, чем говорят его стихи:

Я пропастям и бурям вечный брат. Но я вплету в воинственный наряд Звезду долин, лилею голубую.

Поэзия Гумилева аполитична, и это один из моментов, который, наряду с искусством стиха, привлекает меня в его творчестве. В его стихах нашли отражение и любовь, и путешествия, и война, и экзотика. Только политика оста­лась в стороне. Гумилева волновали не вопросы обустрой­ства мира, а сам удивительный и неведомый мир, ощущения от соприкосновения с ним. Он создал теорию акмеизма, призывая воспринимать мир безоговорочно, но сам акмеи­стом не стал, потому что был больше, значительнее этого направления. Кажется, что каноны акмеизма были для него лишь условностью. А какие были у него учителя! Аннен-ский, Вийон, Готье, Брюсов.

Николай Гумилев — прирожденный поэт, построивший собственный мир слова и чувства. Время доказало, что этот мир нам не чужд, как не чужды любовь и грусть, счастье и разочарование. Но печаль стихов Гумилева особенно ли­рична, особенно чувственна, по-особенному завораживающа и трогательна:

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай: далеко-далеко, на озере Чад Изысканный бродит жираф.

Каждая книга Гумилева — это итог сделанного им на момент ее выхода, это осмысление жизни и серьезная работа души, которая

Глас Бога слышит в воинской тревоге

И Божьими зовет свои дороги.

Его философская лирика вылилась в сборник "Колчан", в котором он задается вопросами, ранее его не волновав­шими, совершает открытия, доселе ему недоступные, нап­ример:

Я вежлив с жизнью современною, Но между нами есть преграда. Все, что смешит ее, надменную, Моя единая отрада.

Несмотря на большую увлеченность экзотическими стра­нами Африки и Азии, Николай Гумилев безгранично предан родине. В то время, когда многие уже покинули или собира­лись покидать Россию, он возвращается, идя навстречу пер­вой волне эмиграции. Я не знаю, как сложилась бы его судь­ба вне родины, но для русской поэзии он сделал максимум того, что мог, именно потому, что вернулся. А не вернуться Николай Гумилев не мог, потому что однажды сделал для себя открытие:

Я кричу, и мой голос дикий, Это медь ударяет в медь, Я, носитель мысли великой, Не могу, не могу умереть. Словно молоты громовые Или воды гневных морей, Золотое сердце России Мерно бьется в груди моей.

И. СЕВЕРЯНИН

"Моя безбожная Россия, священная моя страна"

Игорь Северянин - необычный поэт, творчество которого сочетало "классическую банальность и мелодическую музы­кальность". Его стихи, насыщенные музыкой, зажигали ого-

нек счастья в сердцах читателей. Как поэт, Северянин нахо­дит себя в 1907 году, когда определил свое место в жизни: "Не изменяй намеченной тропы, и помни: кто, зачем и где ты". Проходят годы, происходят великие события, из-за кото­рых появляются новые, прекрасные строки. Когда идет пер­вая мировая война, поэт чувствует приближающиеся потря­сения: "Чем дальше, все хуже и хуже. Все тягостней, все больней. И, к счастью, тропинка уже, и ужас уже на ней". Первые публикации не принесли Северянину славы, однако поэт и не думал останавливаться на творческом пути, а на­оборот, с новыми силами принялся за работу.

Тема родины для Северянина была главной. Проникно­венны стихи о родной земле, о трагедии народа, которому досталась нелегкая судьба. Северянин скорбит вместе с Россией, пропуская через свое сердце все боли, все радости ее. "Моя безбожная Россия, — пишет поэт, — священная моя страна". Он верит в великое будущее России, недаром он называет родину "крылатой". Поэт уважает свою отчиз­ну так же, как и женщину, которую просто невозможно не любить. Полны очарования стихи, посвященные прекрасной даме. Сначала восхищение красотой в "платье муаровом" приходит в стихотворении "Кензель". Замечательно своей напевностью, музыкальностью стихотворение "Быть может". По мнению Северянина, любви без жертвы нет, любовь светла, она радость, она счастье.

Во многих стихах Северянина сквозит ирония. Ирония к самому себе, к своему времени, к людям, которые его окружа­ли. Поэт испытывает страх при мысли о том, что эгоизм по отношению к России приведет в никуда: "И вот мы остались без Родины, и вид наш и жалок и пуст..." -

А как мы относимся к своей родине? Убиваем животных, которых просто не имеем права убивать, рубим леса, которые дают нам воздух, а значит, и жизнь, загрязняем воду, которую пьем. Ужас людского бытия на этом не заканчивается, мы становимся зверями по отношению друг к другу: убиваем, гра­бим, насилуем. О какой родине может быть речь, если она запятнана нашими подлыми поступками? О чем можно пи­сать стихи, когда литературу топчут ногами? А может, это сон? Если это сон, то что мешает нам проснуться?

Нам ничто не мешает проснуться, кроме нас самих. Форму­ла возрождения лежит в возрождении самого себя, своего внут­реннего мира. Хотелось бы, чтобы каждый из нас уважал и любил свою родину так, как Игорь Северянин, и только тогда мы при­обретем свои естественные национальные черты.