Подвиг народа бессмертен

(По произведениям современной литературы о Великой Отечественной войне)

Подвиг народа бессмертен Что гибель нам? Мы даже смерти выше. В могилах мы построились в отряд, И ждем приказа нового, И пусть

Не думают, что мертвые не слышат,

Когда о них потомки говорят.

Б. Майоров

Тема Великой Отечественной войны — необычная тема... Необычная, потому что написано о войне так много, что не хватит целой книги, если вспоминать только названия про­изведений. Дата 9 Мая наполняет сердца гордостью за подвиг многонационального советского народа, выигравше­го битву с фашизмом, и печалью: миллионы сыновей и дочерей Отечества навсегда остались лежать в своей и чу­жой земле.

Необычная, потому что никогда не перестанет волновать людей, бередя старые раны и душу болью сердца. Необычная, потому что память и история в ней слились воедино.

Я, как и все мои ровесники, не знаю войны. Не знаю и не хочу войны. Но ведь ее не хотели и те, кто погибал, не думая о смерти, о том, что не увидят больше ни солнца, ни травы, ни листьев, ни детей. Те пять совсем юных девушек тоже не хотели войны!

Книга Бориса Васильева "А зори здесь тихие" потрясла меня до глубины души. Рита, Женя, Лиза, Галя, Соня — это те пять девчонок, которые вступили в неравную борьбу с фа-

шистами. Все они очень близки мне, в каждой из них я нахо­жу немного от себя. Я даже не знаю, кто из них мне ближе. Они все такие разные, но такие похожие. Рита Осянина, воле­вая и нежная, богатая душевной красотой. Она — самая му­жественная, бесстрашная, волевая, она - мать!.. Женька Ко-мелькова — веселая, смешливая, красивая, озорная до аван­тюризма, отчаянная и уставшая от войны, от боли и любви, долгой и мучительной, к далекому и женатому человеку. Соня Гурвич — воплощение ученицы-отличницы и поэтическая натура — "прекрасная незнакомка", вышедшая из томика сти­хов А. Блока. Лиза Бричкина... "Эх, Лиза-Лизавета, учиться бы тебе!" Учиться бы, повидать бы большой город с его теат­рами и концертными залами, его библиотеками и картинны­ми галереями...

А ты, Лиза... Война помешала! Не найти тебе своего счастья, не слушать тебе лекций: не успела увидеть все, о чем мечтала! Галя, так и не повзрослевшая, смешная и по-детски неуклюжая детдомовская девчонка. Записки, побег из детского дома и тоже мечты... стать новой Любовью Орло­вой. Никто из них не успел осуществить свои мечты, просто не успели они прожить собственную жизнь. Смерть была у всех разная, как разными были и их судьбы: у Риты — усилие воли и выстрел в висок, у Жени — отчаянная и немного безрассудная (могла бы спрятаться и остаться жить, но не спряталась); у Сони - удар кинжала в сердце; у Гали - такая же болезненная и беспомощная, как она сама, у Лизы - "Ах, Лиза-Лизавета, не успела, не смогла одолеть трясину войны".

И остается старшина Басков, о котором я еще не упомя­нула, один. Один среди беды, муки, один со смертью, один с тремя пленными. Один ли? Впятеро у него теперь сил. И что было в нем лучшего, человеческого, но спрятанного в душе, все раскрылось вдруг, и что пережил, перечувствовал он за себя и за них, за его девчонок, его "сестричек".

Как сокрушается старшина: "Как это жить-то теперь? Почему это так? Ведь не умирать им надо, а детей рожать, ведь матери — они!" Поневоле наворачиваются слезы, когда читаешь эти строки. Но надо не только плакать, надо пом­нить, потому что мертвые не уходят из жизни тех, кто их

любил. Они только не стареют, оставаясь в сердцах людей вечно молодыми.

В этой книге тема войны повернута той непривычной гра­нью, которая воспринимается особенно остро. Ведь все мы привыкли сочетать слова "мужчины" и "война", а здесь жен­щины, девушки и война. И вот эти девушки встали посреди русской земли: леса, болот, озер, — против врага, сильного, выносливого, хороню вооруженного, беспощадного, который и по числу значительно превосходит их. Но они не пропустили никого, стояли насмерть до конца, и были их сотни и тысячи патриотов, отстоявших свободу Отчизны. И мне было бы труд­но без книги Б. Васильева жить, учиться, быть настоящим человеком.

Еще одну страницу Великой Отечественной войны от­крыл передо мной писатель Виталий Закруткин. В его книге "Матерь человеческая" показана другая сторона вой­ны: сожжены врагом станицы и хутора, обессилевшая от горя Мария осталась одна на пепелище. На женские плечи легло страшное горе, которое испытал не один советский человек в дни войны: "Враги сожгли родную хату, убили всю ее семью...". Женщина никуда не может уйти от сго­ревшего дома: здесь погибшие муж: и сын, здесь она снова должна стать матерью, сберечь здесь теплившийся огонь, чтобы на земле не угасла жизнь. Это помогает Марии выжить и не просто выжить, а стать матерью и своему ребенку, и осиротевшим детям из Ленинграда. Мать — хранительница Жизни. Эта высокая гуманная мысль воп­лощена Закруткиным в очень сильной сцене, когда Ма­рия, охваченная ненавистью и жаждой мести, поднимает острые вилы, чтобы казнить вражеского солдата, спрятавше­гося в погребе. Но он, оказывается, ранен и безоружен, он совсем еще юнец; его пронзительный крик "мама!" обезо­руживает женщину. Наверное, она могла бы убить фашиста в бою, но она — мать — не может мстить поверженному врагу.

Мария — человек сильный; в труде находит она смысл своего существования. Женщина в одиночку собрала уро­жай на брошенных полях, сберегла колхозный скот. Все это для живых, во имя жизни. И поэтому опускается перед

Марией на колени и целует с благодарностью ее маленькую натруженную руку воин — командир кавалерийского полка.

Нет таких темных, злых сил, которые могли бы сломить народную волю, народную душу, победить добрые начала в человеке, убить жизнь.

На мой взгляд, природу истинной храбрости прекрасно выразил Антуан де Сент-Экзюпери: "А мне плевать на пре­зрение к смерти. Если корни его (героизма) не в сознании ответственности, он — лишь свойство нищих духом..." Корни героизма героев произведений о войне Василя Быкова — в сознании своей ответственности, твердой убежденности в не­победимости правого дела.

Возьмем, например, повесть В. Быкова "Сотников". Уже в самом начале ее виден резкий контраст между сильным, энергичным, удачливым Рыбаком и молчаливым, угрюмым, больным Сотниковым. Этот внешний контраст помогает нам сосредоточить внимание на духовной сущности геро­ев. Когда на их долю выпало страшное испытание, в тот миг, когда проверяется истинная ценность человека, Ры­бак обнаружил постыдное малодушие и согласился ради своего спасения стать полицаем, а Сотников погиб как герой. Гибель Сотникова стала его нравственным триум­фом. По-разному проявляется и страстная любовь к жизни, присущая обоим героям. Рыбак просто хочет жить — во что бы то ни стало, чего бы это ни стоило ему: "Он еще и теперь не терял надежды, каждую секунду ждал случая, чтобы обойти судьбу и спастись". О Сотникове сказа­но другое: "И если что-либо еще заботило его в жизни, так это последние его обязанности по отношению к людям". В этом проявилось убеждение писателя в том, что от каждого зависит все.

А от нас сейчас зависит сохранить память о погибших. Она священна. Не потому ли стучит в нашем сердце нена­висть, когда мы читаем поэму А. Вознесенского "Ров" о не­людях, копающихся в черепах расстрелянных возле Феодо­сийского шоссе?! Не могилы они обворовывают, не в жалких золотых граммах презренного металла дело, а души они обво­ровывают, души погребенных, свои, наши! Как заклинание зву­чат слова Р. Рождественского:

Люди! Покуда сердца стучатся, —

Помните!

Какой ценой завоевано счастье, —

Пожалуйста, помните!

Трагическая судьба народа во второй мировой войне

(По произведениям современной литературы)

/ вариант

Про войну немало песен спето,
Только вы не ставьте мне в вину,
Что опять, что опять про это,
* Про давно минувшую войну.

В. Лифшиц

Война — это горе, слезы. Она постучалась в каждый дом, принесла беду: матери потеряли своих сыновей, жены — му­жей, дети остались без отцов. Тысячи людей прошли сквозь горнило войны, испытали ужасные мучения, но они выстояли и победили. Победили в самой тяжелой из всех войн, перене­сенных до сих пор человечеством. И живы еще те люди, кото­рые в тяжелейших боях защищали Родину. Война в их па­мяти всплывает самым страшным горестным воспоминани­ем. Но она же напоминает им о стойкости, мужестве, неслом-ленности духа, дружбе и верности.

Я знаю многих писателей, которые прошли эту страшную войну. Многие из них погибли, многие получили тяжелые увечья, многие уцелели в огне испытаний. Вот почему они до сих пор пишут о войне, вот почему вновь и вновь рассказыва­ют о том, что стало не только их личной болью, но и трагеди­ей всего поколения. Они просто не могут уйти из жизни, не предупредив людей об опасности, которую несет забвение уро­ков прошлого.

Мой любимый писатель — Юрий Васильевич Бондарев.

27. ОД1шцр.соч. иирус.имирлиТ-5-ll кл. 833

Мне нравятся многие его произведения: "Батальоны просят огня", "Берег", "Последние залпы", а больше всего "Горячий снег", в котором рассказывается об одном военном эпизоде. В центре романа — батарея, перед которой поставлена за­дача: любой ценой не пропустить врага, рвущегося к Ста­линграду- Этот бой, возможно, решит судьбу фронта, и по­тому так грозен приказ генерала Бессонова: "Ни шагу назад! И выбивать танки. Стоять и о смерти забыть! Не думать о ней ни при каких обстоятельствах". И бойцы понимают это. Видим мы и командира, который в честолю­бивом стремлении схватить "миг удачи" обрекает на верную гибель подчиненных ему людей. Это лейтенант Дроздове-кии. Он забыл, что право распоряжаться жизнью других на войне — право великое и опасное. На командирах лежит большая ответственность за судьбы людей, страна доверила им их жизни, и они должны сделать все возможное, чтобы не было напрасных потерь, потому что каждый чело­век — это судьба. И это ярко показал М. Шолохов в своем рассказе "Судьба человека". Андрей Соколов, подобно мил­лионам людей, ушел на фронт. Тяжел и трагичен был его путь. Навсегда останутся в его душе воспоминания о лагере военнопленных Б-14, где тысячи людей колючей проволокой были отделены от мира, где шла страшная борьба не просто за жизнь, за котелок баланды, а за право остаться челове­ком. О человеке на войне, о его мужестве и стойкости пишет Виктор Астафьев. Он, прошедший войну, ставший на ней инвалидом, в своих произведениях "Пастух и пастушка", "Современная пастораль" и других рассказывает о трагичес­кой судьбе народа, о том, что пришлось пережить ему в трудные фронтовые годы.

Молодым лейтенантом был в начале войны Борис Ва­сильев. Самые лучшие его произведения — о войне, о том, как человек остается человеком, только до конца выполнив свой долг. "В списках не значился" и "А зори здесь тихие" — это произведения о людях, чувствующих и несущих личную ответственность за судьбу страны. Благодаря Вас-ковым и тысячам таких же, как он, и была одержана победа. Все они сражались с "коричневой чумой" не только за своих близких, но и за свою землю, за нас. И лучший

пример такого беззаветного героя — Николай Плужников в повести Васильева "В списках не значился". В 1941 году Плужников закончил военное училище и был направлен для прохождения службы в Брестскую крепость. Он прибыл ночью, а на рассвете началась война. Его никто не знал, он не значился в списках, так как не успел доложить о своем прибытии. Несмотря на это, он стал защитником крепости вместе с бойцами, которых не знал, и они видели в нем настоящего командира и исполняли его приказы. Плужни­ков дрался с врагом до последнего патрона. Единствен­ное чувство, которое руководило им в этой неравной схват-■ ке с фашистами, было чувство личной ответственности за судьбу Родины, за судьбу всего народа. Даже остав­шись один, он не прекратил борьбу, выполнив солдат­ский долг до конца. И когда фашисты через несколько месяцев увидели его, изможденного, измученного, безоружно­го, они отдали ему честь, оценив мужество и стойкость бойца. -

Многое, удивительно многое может сделать человек, если он знает, во имя чего и за что он борется. Тема трагической судьбы советских людей никогда не будет исчерпана в ли­тературе. Я не хочу, чтобы повторились ужасы войны. Пусть мирно растут дети, не пугаясь взрывов бомб, пусть не повторится Чечня, чтобы не пришлось матерям плакать о погибших сыновьях. Человеческая память хранит в себе и опыт многих живших до нас поколений, и опыт каждого. "Память противостоит уничтожающей силе времени", — сказал Д. С. Лихачев. Пусть же эта память и опыт учат нас добру, миролюбию, человечности. И пусть никто из нас не забудет, кто и как боролся за нашу свободу и счастье. Мы в долгу перед тобой, солдат! И пока есть еще тысячи незахороненных и на Пулковских высотах под Санкт-Пе­тербургом, и на Днепровских кручах под Киевом, и на Ладоге, и в болотах Белоруссии, мы помним о каждом солдате, не вернувшемся с войны, помним, какой ценой он добыл победу. Сохранил для меня и миллионов моих со­отечественников язык, культуру, обычаи, традиции и веру моих предков.

II вариант

Весь под ногами шар земной. Живу. Дышу. Пою. Но в памяти всегда со мной Погибшие в бою.

С. Щипачев

Скромное величие русского человека... Что стоит за этой строкой? Заглянем в седую древность. Наши славные пред­ки остановили у границ Европы татаро-монгольскую орду, освободили Европу от власти Наполеона, разбили фашист­ские армии и спасли от порабощения народы. Это уже уроки истории. В чем же кроется источник подвигов наро­да? Беззаветная любовь к Родине - вот в чем сила русского характера. О народном подвиге нам и нашим детям будут рассказывать истлевшие страницы легенд, окровавленные строчки романов и повестей, простреленные пулей строки стихов.

Тема подвига, массового героизма народа никогда не будет исчерпана в нашей литературе. Нельзя горячо любить, не умея ненавидеть. Сознание героев повести А. Бека "Волоколам­ское шоссе" подчинено одному — Родина в опасности. Не жалея ни сил, ни жизни, бойцы готовы на все, чтобы остано­вить врага. Проблема героизма, проблема подвига и есть цен­тральная проблема повести.

Наверное, у каждого из нас есть свой идеал. У ге­роев Бека идеалом становится человек высокого морального долга. Так, например, комбат легендарной панфиловской дивизии казах Баурджан Молыш-Улы становится примером для своих солдат. Для них же олицетворением мужества, стойкости, высоких моральных качеств является Панфилов. По таким, как Панфилов, солдаты сверяли свои мысли и дела.

Михаил Шолохов... Уже в первых военных очерках писа­тель намечает образ человека, сохранившего то, что делает его непобедимым, - душу живую, сердечность, способность ясно мыслить. Людей разных судеб и характеров свели фронтовые

дороги в главах романа "Они сражались за Родину": отваж­ный Лопахин, сдержанный Стрельцов, педант Звягинцев, ост­рый на слово Поприщенко. Война перестроила сознание мир­ного человека на сознание воина.

Человеконенавистническую суть фашизма раскрывает в своих произведениях Б. Васильев. Автор противопоставляет антигуманизм автографам Победы на стенах рейхстага.

Проклятием фашизму звучат строки Р. Рождественского:

...люди Земли. Убейте

войну,

прокляните

войну, люди Земли!

Они проникнуты оптимистическими мотивами.

Суровые лишения военных лет не ожесточили людей. На­оборот! Живые помнят... Помнят имена погибших, помнят Победу, добытую кровью, ратными трудами, высоким патрио­тизмом. И в память о тех, кто не вернулся, мы должны любой ценой сохранить мир. И строки, созданные уже после Победы, всегда будут взывать к человечеству:

Помните! Через века, через года, -помните!

III вариант

Какие бы ни были высокие паши устрем­ления, война все равно оставалась для нас че­ловеческой трагедией от своего первого и до последнего дня...

К. Симонов

Каждый день слышим по многу раз: "в войне", "о войне",

"на войне". Странно: пропускаем мимо ушей, не вздрагиваем, даже не останавливаемся. Потому что некогда? Или потому, что, "все" зная о войне, мы не знаем только одного —что это такое? А ведь война — это прежде всего смерть. Не вообще смерть, а смерть конкретного человека. Необходимо остано­виться и подумать: такого же человека, как я. А я всегда спешу, мне некогда. Но все-таки в последнее время все чаще и чаще иду с букетом полевых цветов к Вечному огню. Для меня в его трепете — признание живых мертвым. Светом скорби людской озарены имена павших. Миллионы жизней унесла война. Не было семьи, не потерявшей отца или сына, мать, брата, сестру, дочь. Не было дома, которого бы не косну­лось горе...

Весело щебечут птицы, шелестит листва, а память воз­вращает меня к трагическим страницам повести Бори­са Васильева "А зори здесь тихие". Погибли все девуш­ки, и с гибелью каждой из них "оборвалась малень­кая ниточка в бесконечной пряже человечества". Остро ощущаю сейчас горечь от невозвратимости потерь, а слова старшины Васкова воспринимаю как трагический реквием: "Здесь у меня болит, — он ткнул в грудь, — здесь свербит, Рита. Так свербит. Положил ведь я вас, всех пятерых положил".

Как к незаживающей ране, прикасаюсь к повести Кон­стантина Воробьева "Убиты под Москвой". Это произведе­ние не прочтешь просто так, на сон грядущий, потому что от него, как от самой войны, болит сердце, сжимаются кулаки и хочется единственного: чтобы никогда-никогда не повторилось то, что произошло с кремлевскими курсантами, погибшими под Москвой. Учебная рота шла на фронт. Их было двести сорок человек. Молодые, красивые ребята, во­оруженные "новейшими винтовками", которые годны были лишь для парадов, шли молодцеватым шагом по площади. Писатель постоянно выхватывает из безликого множества одыо-два веселых лица, дает нам возможность услышать чей-то звонкий, мальчишеский голос, увидеть Алексея Яст­ребова, несущего в себе "какое-то неуемное притаившееся счастье" и радость от ощущения красоты утра и гибкости своего молодого тела. Курсантов переполняет чувство радо-

сти и счастья, а мне хочется кричать от боли: ведь по названию повести я знаю, что все они погибнут. Через несколько дней будут первые жертвы, первый бой и первый безумный страх перед смертью, будет и первая бурная ра­дость победы... Но закончится все это трагической гибелью роты, описанной Воробьевым поразительно сильно. Дрожь земли, "отвратительный вой приближающихся бомб", фонта­ны взрывов, смятые каски, поломанные винтовки, автомат­ные очереди — это кромешный ад войны, в середине кото­рого — курсанты, "до капли похожие друг на друга, потому что все были с раскрытыми ртами и обескровленными лицами". К. Воробьев не дает нам финала этой сцены. Не зная деталей, я знаю главное — рота истреблена.

Кровью сердца написана и повесть К. Воробьева "Это мы, Господи" — еще одна страница, самая кошмарная и бесчело­вечная, из летописи второй мировой войны. В этом произве­дении мы видим новый трагический лик войны — плен. Мои друзья утверждают, что в плену были разные люди: муже­ственные находили силы бороться, устраивали побеги; сла­бые узники покорились и ждали своей участи, такие вызыва­ют только жалость и презрение. Я с этим не согласна. Плен­ные заслуживают нашего милосердия. Меня до сих пор не отпускает боль, которую я почувствовала, прочитав повесть "Это мы, Господи". В самом заглавии мне слышится голос-стон измученных пленных: "Мы готовы к смерти, к тому, чтобы быть принятыми Тобой, Господи. Мы прошли все кру­ги ада, но свой крест несли до конца, не потеряли в себе человеческое".

Потрясают картины плена, в которых отразилась неверо­ятная трагедия безвинных жертв: "В лагере были эсэсовцы, вооруженные... железными лопатами. Они уже стояли, вы­строившись в ряд. Еще не успели закрыться ворота лагеря за изможденным майором Величко, как эсэсовцы с нечеловече­ским иканьем врезались в гущу и начали убивать их. Брыз­гала кровь, шматками летела срубленная ударом лопаты кожа. Лагерь огласился рыком осатаневших убийц, стонами убива­емых, тяжелым топотом ног в страхе метавшихся людей. Умер на руках у Сергея капитан Николаев. Лопата глубоко вошла ему в голову, раздвоив череп". Безмерные страдания,

жуткое обличье полуживых существ, скелетов, обтянутых ко­жей, стон, вырывающийся ил окровавленного рта: "Это мы, Господи", - картины, обрушившиеся на меня со страшной силой. Что же ожидало людей? Свобода? Да, но очень крат­ковременная, а потом снова плен, но теперь уже в советских концлагерях, где человеческая жизнь превращалась в лагер­ную пыль...

Мои размышления были прерваны появлением молодо­женов. Они несли к гранитному постаменту цветы, чтобы поклониться светлой памяти тех, кто сберег для них сегод­няшний день и возможность осуществить свою мечту. И именно в этот миг я отчетливо поняла, как справедливы строки поэта:

В восьмидесятых рождены '■ Войны не знаем мы, и все же В какой-то мере все мы тоже Вернувшиеся с той войны.

Я исповедую Гамлета

Конечно, я не священник, и права исповеди не имею, да и не желаю этого. Но то, что я хочу сегодня сказать о моем любимом герое Гамлете, дает мне все-таки шанс стать его исповедником в основном значении этого слова. А еще я выбрала для себя второе значение — принимать от испо­ведуемого как дар его лучшие качества, принимать, а не отторгать. Ведь в Гамлете столько богатства души челове­ческой, столько мужества и самоотречения, столько силы и красот^! Недаром он — современник прекрасной эпохи Возрождения!

Исповедь — это признание, покаяние, просьба о прощении, об искуплении грехов людских перед Богом, перед людьми. И никогда не поздно сделать это признание, ведь чем больше человек анализирует свои шаги по жизни, тем больше он понимает смысл прожитого.

Эпоха Ренессанса поставила цель возвысить челове­ка над миром мракобесия, несправедливости, жестокости и деспотизма. Нет и никогда не будет ничего более высоко­го и в то же время более низменного, чем человек. Это бы­ла эпоха прозрения, именно об этом говорит Гамлет, пос­ле смерти отца увидевший в другом свете окружаю­щий мир: "Мне так не по себе, что этот цветник мирозда­нья, земля, кажется мне бесплодною скалою". Что же случилось?

Смерть отца сдернула романтическую пелену с глаз героя-романтика, гуманиста, образованного и ранимого человека. Смысл жизни юного Гамлета заключался в знаниях — и он учился; в поисках смысла жизни — и он видел его в служе­нии своей родине; в вере в глубокую и бескорыстную челове­ческую дружбу — и он верил и дружил с теми, кто потом предал его. Как же я по-человечески понимаю Гамлета! Я видела его любящим сыном, любящим Офелию. Одним сло­вом объясняет он все произошедшее: предательство. К кому идти? К матери, разделившей супружеское ложе с убийцей. отца? К дяде — убийце отца? К Розенкранцу, Гильденстерну, предавшим душу Клавдию? А может быть, все разорвать? По­кончить с жизнью? Я невольно страдаю, когда Гамлет ставит свой вопрос: "Быть или не быть?" Я вижу в нем сильную талантливую натуру, которой так рано еще уходить из жиз­ни. Нет, Гамлет, быть!

Кого из нас не заставал врасплох подобный вопрос в мелочных жизненных ситуациях? Но как мизерно это новое сопоставление горя Гамлета с нашим временным затрудне­нием. Вот он, Гамлет, возвысившийся над своей личной трагедией, ведь "Дания — тюрьма", "век расшатался". Ко­ролевством правит преступник, в Гамлете не просто чувство ненависти и желание мстить кровью, в нем борются разду­мья о добре и зле, о человеческой слабости и силе, о борьбе с несправедливостью. Как же честен принц, как самокрити­чен, как полон отваги! Он презирает себя за малодушие и нерешительность. Так много ему пришлось в себе переме­нить, переломить! Из любящего сына превратиться в нена­видящего мать грубияна и насмешника, из полного жизни и желаний умного юноши превратиться в безумца с ясным

умом. Он предстает перед нами актером, режиссером всего трагического спектакля, в котором сделана ставка не на жизнь, а на смерть. Я с Гамлетом — во всем. Мне не в чем его упрекнуть, у меня нет аргументов, чтобы назвать его трусом, предателем, бездельником. Я исповедую, то есть принимаю в Гамлете все.