247Что тени никогда не разгибались.
Лишь те из них, которые казались
С терпеньем большим, плакали навзрыд,
250И был невыносим их жалкий вид.
Песня одиннадцатая
Между тенями, одержимыми гордостью, Данте узнает Одериже да Губио, с которым он вступает в долгую беседу. Провенанцо Сальвани.
1 «О, наш Отец, живущий в Небесах!
Не потому, что вечно обитаешь
На Небе Ты в неведомых краях,
4 Не за любовь, которую питаешь
К созданиям Твоим, Ты возбуждаешь
Мольбы, благословения людей,
7 Но славен Ты премудростью своей
И чтим за бесконечное терпенье!..
Ты посылаешь в мир земных скорбей
10Небесной благодати исцеленье!..
Как славословят ангелы Тебя
И громко восклицают в песнопенье:
13«Осанна!» – принося Тебе любя
Восторженные жертвы, так и люди
Из их больной, измученной груди
16К Тебе возносят стоны и мольбы!..
Небесный царь! Мы все Твои рабы,
Поет наш сонм – всегда Тебе послушный!
19Так дай же нам, о Боже, хлеб насущный,
Чтоб без него в пустыне этой нам
Бесследно не погибнуть. Как врагам
22Мы все их беззакония прощаем,
Так и Тебя, отец наш, умоляем:
Прости нам наши прежние дела
25И прошлого не вспоминай нам зла.
Отец земли и неба величавый!
Не позволяй, чтоб враг людей лукавый
28Вступал с душой в неравный, страшный бой,
Где дух наш, истомленный той борьбой,
Лукавому соблазну поддается
31И, чувствуя его ужасный гнет,
В бессилии, напрасно только рвется
И разорвать не может уж тенёт.
34О, милосердый Боже! За себя бы
Не стали мы в слезах Тебя молить,
Мы молимся за Тех, чьи силы слабы,
37За всех, не переставших в мире жить
И не познавших в этот край дорогу,
Где нам теперь приходится бродить».
40Так с гимном обращались тени к Богу,
Молясь с благоговением за нас,
Забыв свои мученья и тревогу;
43В том, самом первом, круге находясь1,
Где, от грехов прошедших очищаясь,
Они брели, вперед чуть подвигаясь,
46Неровными шагами и едва
Всю тяжесть ноши страшной выносили.
Их долгих мук не выразят слова:
49«Такою тяжестью давимы люди были,
Порой во сне… О, если так за нас
На той горе Создателя молили
52Те призраки великие, то мы ли
Того ж не станем делать каждый раз,
При случае на землю возвратясь?..
55За них и мы пошлем свои моленья
К божественным, лазурным Небесам,
Чтоб были их земные прегрешенья
58Им прощены, отпущены им там,
И в высшие священные селенья
Доступным стал вход добрым всем теням».
61И вот мой вождь к ним с словом обратился:
«Во имя предстоящих, вечных благ,
К которым каждый призрак устремился,
64Я вас молю: когда пустыни мрак
На вечный свет вы променять хотите,
Когда в себе надежду вы таите
67Скорей в обитель мира перейти,
То нам вы путь, о духи, укажите
К святой горе. Своих ужасных мук
70Мой спутник не выносит… Посмотрите:
Тот, для кого вступил я в этот круг,
Так утомлен путем, что может вдруг
73Упасть, остаток сил своих теряя.
Он носит на себе Адама плоть
И изнурен поэтому он, хоть
76Как смертный и велик он…» И тогда я
Ответ какой‑то тени услыхал2:
«Кто именно из душ нам отвечал,
79Заметить я не мог тогда». «Идите
Теперь за нами с правой стороны,
Где отыскать дорогу вы должны
82Удобную для смертного. Спешите!..
Когда бы мне тот камень не мешал,
Что гордое чело мое прижал,
85Так что давно уж я не разгибался,
То я теперь узнать бы постарался
Того, кем руководишь ты меж скал:
88Кто он такой, сказать ты не решался.
В Италии родился я. Отцом
(Умалчивать не буду я о том)
91Моим звался Гильом Альдобрандечи.
Он был тосканцем кровным, что по речи
Узнать легко. В отечестве моем
94Вы, может быть, то имя и слыхали.
Был знатен и богат мой древний род,
Его деянья в песнях воспевали,
97Его молва прославила, и вот
Делами предков так я возгордился,
Что от отчизны милой отрешился,
100Всех презирал, забывши всякий стыд,
И наконец за это был убит:
Суд правый надо мною совершился,
103И гордость, мой чудовищный порок,
Не только одного меня сгубила,
Но грех мой все несчастия навлек
106На голову родных моих. Могила
Взяла меня, – и здесь‑то я томлюсь
Под тяжестью жестокой и молюсь,
109Чтоб заслужить небесное прощенье.
Теперь – так пожелало провиденье –
Среди теней сносить я принужден
112Мне чуждые на свете том мученья».
Когда умолк передо мною он,
Его рассказом искренним смущен,
115Свои глаза я опустил невольно:
Его признанья слушать было больно…
Вдруг тень одна, стоявшая спиной,
118Лицом к лицу предстала предо мной,
Меня узнала тотчас, называя
По имени. Проговорил тогда я:
121«Я Одерижи3 вижу пред собой?
О, Губио, не ты ли? Говори же!
Прославился искусством ты в Париже:
124Твои миниатюры стали там
Известны всем давно и знамениты».
«О добрый брат, – сказал он, – погоди ты
127Меня хвалить: Франц4 по своим трудам,
Болонский Франц стал больше прославляться,
Чем я, и с ним мне нелегко тягаться.
130Завоевал он славу целиком,
Перед собой склоняться всех заставил,
А мне частицу только предоставил
133Известности. Не умолчу о том:
Я не был рассудителен при жизни,
Искусству отдавался всем умом
136И чувствами, чтоб славным быть в отчизне.
И, жалкий, неудавшийся творец,
За гордость я наказан наконец».
139О, быстро улетающая слава!
Ты жалкая, непрочная трава,
Минутная, ничтожная забава:
142Ты от земли подымешься едва,
И, быстро опускаясь, увядаешь,
И полного бессмертия не знаешь.
145Как новой школы гордая глава,
Давно ли, Симабье, ты поднимался
И громко мимолетная молва
148Возвысила тебя, но краткий срок промчался,
Прославленный художник стал забыт,
И сделался Джиотто знаменит.
151Второго Гвидо5 слава породила,
Свои стихи он думал передать
Столетиям в наследство… Где ж та сила,
154Где гения могучего полет?
Его сменил другой, и в свой черед
И этого ждет вечная могила,
157Где, позабытый всеми, он заснет.
Так что ж такое слава? Дуновенье
Изменчивого ветра, что с высот
160Спускаясь к нам, меняет направленье,
Толкая то назад нас, то вперед!
Так что такое слава? Это трепет
163Минутного восторга, детский лепет
И старика предсмертный, смутный бред…
Кто может, покидая этот свет,
166Уверен быть пред собственной могилой,
Что в памяти на много, много лет
Он будет жить с неотразимой силой?
169Вот, например, несчастный призрак тот,
Печальный, истомленный и унылый,
Который с унижением ползет,
172Известен был когда‑то всей Тоскане.
Где ни являлся он, ему заране
Был приготовлен царственный почет,
175Пред ним склонялись люди на колени.
И что ж теперь? Где прежний блеск побед?
О нем, увы, теперь во всей Сиене
178Уже давным‑давно помину нет!..
Он управлял Сиеною в те годы,
Когда позор и тяжкие невзгоды
181Флоренция узнала, а тогда
Она еще казалась так горда,
Как нынче и бессильна и развратна.
184О, слава! Как цветок ты ароматна,
Но тот, кто расцвести ему помог,
Тот может без усилья, невозвратно
187Сгубить благоухающий цветок!»
«Но кто же тот, – спросил я, – кто в Тоскане
Был знаменит? Я разгадать не мог,
190Чей это дух?» «Перед тобой Сальвани.
О Провенанцо6, верно, ты слыхал.
Он потому теперь томиться стал,
193Что разорил Сиену совершенно
Своим высокомерьем. Принужден
Без отдыха ходить здесь неизменно
196Под тяжестью своей великой он».
Тут я к вождю с вопросом обратился:
«Но если здесь уже таков закон,
199Чтоб каждый призрак только находился,
Внизу недосягаемой горы,
И дожидаться должен той поры,
202Когда конец придет его томленью,
И если такова его судьба,
Что никакая долгая мольба
205Не приведет сюда его до срока,
То как же он явился в этот круг?
Иль так его раскаянье глубоко?»
208Певец сказал: «Узнай, мой добрый друг,
Причину исключения такого:
В былые дни, когда еще вокруг
211Сальвани блеск величия земного
Сиял вполне, – по доброй воле он
На площади коленопреклонен
214Стоял, дрожа и от стыда сгорая,
И помощи просил он, умоляя,
Чтоб друг его свободы не терял
217И тягостного плена не знавал
В темнице Карла… Слово прекращая,
Умолкну я. Ты ясности искал
220В моих речах, они же темны были.
Но в этом не моя пока вина.
Узнаешь ты в иные времена
223Смысл слов моих… Вот почему впустили
Сальвани призрак к этим воротам
И дожидаться кротко разрешили
226Решения, известного лишь там».
Песня двенадцатая
Путники оставляют Одерижи да Губио и продолжают путь. Они видят по стенам много скульптурных изображений человеческой гордости. Данте начинает описывать второй круг Чистилища, где наказывается зависть – другой смертный грех.
1 Как два вола, давимые ярмом1,
Я с призраком усталым подвигался,
Который при молчанье гробовом
4 Своею тяжкой ношей подавлялся.
Когда ж сказал Вергилий мне потом,
Чтоб с тенью угнетенной я расстался
7 И шел вперед, я принял тот совет.
«Здесь каждый должен, – молвил мне поэт, –
Без помощи другого обходиться,
10Отыскивая зорко верный след».
Тогда пришлось мне быстро распрямиться
И голову склоненную поднять,
13Чтоб от певца в пути не отставать:
Я понял, что мне нужно торопиться,
Но тайного волнения унять
16В себе не мог, подавлен думой новой.
Повсюду за своим проводником
Покорно, слепо следовать готовый,
19Я озирался с трепетом кругом.
Когда прошли мы быстрыми шагами
Немалое пространство, то словами
22Вергилия я остановлен был.
Он мне сказал, чуть поводя глазами:
«Смотри ты вниз». Как ряд могил
25Нам надписей немало завещает,
Где человек с унынием читает
Жизнь мертвецов, давно лишенных сил
28И под плитой могильной погребенных,
Давно чужими ставших для земли,
Так точно вся дорога, где мы шли,
31В местах совсем глухих, уединенных,
Украшена была со всех сторон
Скульптурными фигурами. (Смущенных
34Очей с них не сводил я.) Там был он,
Тот гордый дух в прекрасном изваянье,
Который был еще до мирозданья
37Прекрасней всех и чище сотворен
И свергнуть после – гордое созданье!2
С Святых Небес, когда весь небосклон
40Грозою наказанья разразился
И страшный гром по небу прокатился.
Я увидал Бриаре3, что сражен
43Когда‑то был божественной стрелою.
Я увидал Тимбрея4 под скалою,
Я увидал Паллады силуэт
46И Марса самого изображенье,
Стоявшего во всем вооруженье
Вблизи отца, согбенного от лет.
49Я увидал в немалом удивленье
Немврода5 наконец и созерцал,
Как у безумной башни он стоял,
52Где гнева своего и нетерпенья
Безумец пред рабами не скрывал,
Которым он свое столпотворенье
55Велел взводить… О, как печальна ты,
Несчастная, немая Ниобея6.
Грусть матери таят твои черты,
58И ты стоишь, от горя цепенея
В кругу детей убитых… О, Саул!..
На счастие надежды не имея,
61На жизнь свою с презреньем ты взглянул
И, взявши в руки меч свой благородный,
Им сам себя без жалости проткнул
64На той горе, куда не упадают
Роса зарей и летние дожди,
Гельбейскою – ту гору называют7.
67Игривая Арахна8, подожди!
Тебя я узнаю не без причины:
Ты стала пауком до половины,
70Наказана Минервой. Равоам9!
Тебя я вижу тоже, царь несчастный!
Но по твоим недвижимым чертам
73Теперь не пробегает страх ужасный,
Которой ты когда‑то ощущал,
Когда ты бегством жизнь свою спасал
76От ярости народной. Может статься,
В лице твоем спокойном и глазах
Теперь навеки замер этот страх…
79Вот и с тобой пришлось мне увидаться,
Убивший мать свою родную, Алкмеон10,
Мстя за отца, погибшего на свете.
82А вот они, Сенахериба11 дети,
Убившие во храме, меж колонн,
Родителя. Вот предо мною он,
85Могучий Кир: то самое мгновенье
Я в каменном постиг изображенье,
Когда пред Томирисой12 он стоял.
88«Ты жаждал крови, крови ты алкал!»
Ему она как будто говорила:
«Так упивайся кровью», – и кинжал
91В грудь Кира эта женщина вонзила…
Вот далее – толпа Ассириан,
Покинувшая свой военный стан
94По смерти Олоферна: выражали
Все лица страшный ужас без печали.
Вот Троя наконец передо мной
97В развалинах, где стены над стеной
Лежат в обломках… всюду разрушенье…
О, Илион! Как много вдохновенья
100В себе художник чудный тот хранил,
Который верно так изобразил
Развалины и стен твоих паденье:
103Он тени, группы так расположил,
Что той картине грозной и печальной
Художник даже самый гениальный
106Мог втайне позавидовать вполне:
Живые люди в этом изваянье
Дышали словно, чудилось так мне,
109А мертвые в своем посмертном сне
Действительно казались мертвецами…
Тот, кто смотрел, как кровь лилась ручьями
112Под этими разбитыми стенами,
События того свидетель был,
Едва ли тот вернее оценил
115Его весь смысл и весь урок кровавый
Верней меня, стоявшего пред той
Картиною, так живо величавой.
118О, дети Евы! Горькою слезой
Вы щек своих пока не обливайте,
Не торопитесь никнуть головой,
121Присутствия вы духа не теряйте:
О, Евы род! Увидишь – погоди –
Картин немало новых впереди,
124Примеров много наглости и злобы…
Меж тем нам удалось уже пройти
Большую часть далекого пути,
127Что мне заметно очень быть могло бы
В другое время. Солнце уж зашло,
И так как время к ночи уже шло,
130И гуще, гуще сумерки спускались,
То далее смотреть мы не решались
На новые скульптурные труды…
133«Теперь нам медлить вовсе нет нужды, –
Сказал путеводитель мой маститый, –
Так голову повыше подними ты,
136И из картин прекрасных ни одна
Дорогу замедлять нам не должна.
Для нас другие образы открыты.
139Смотри, Господний ангел к нам идет,
Освободясь от всех дневных забот.
Так пусть лицо и все движенья
142Теперь иное примут выраженье.
Нас ангел в путь дальнейший поведет.
Исполненный пред ним благоговенья,
145Теперь, мой сын, взгляни на небосвод:
Потухший день уж больше не вернется,
Нам времени немного остается».
148Я понял, что нам нужно поспешать,
И путнику, как сын покорный словно,
Я ничего не мог в ответ сказать
151И слушать был готов беспрекословно.
И Божий страж к нам подошел тогда,
Мерцавший, как в час утренний звезда,
154В своей одежде легкой, белоснежной.
Я ангела услышал голос нежный:
«Теперь за мной идите без труда!
157Ступени здесь удобны и отлоги…
Но знайте вы: законы здесь так строги,
Что здесь одни избранники земли
160Со мною быть и говорить могли…
О, смертные!.. Ваш смелый дух желает,
Чтоб вас на небеса перенесли,
163А вас самих малейший ветр качает».
Мы с ним к обрыву скоро подошли,
Где лестница вздыматься начинает.
166Тут до чела коснулся мне крылом
Путеводитель новый13 и потом
Сокрылся, путь счастливый нам желая.
169Как на горе, где церковь небольшая
Близ Рубикона древнего стоит14,
Есть лестница из старых мшистых плит.
172Так ко второму кругу склон идущий,
Как лестница, удобен и отлог…
Мы тихо шли, и я расслышать мог
175Хор голосов, издалека поющий15:
«Блаженны духом нищие!» Тот хор,
Ласкающий и стройно так плывущий,
178Еще не позабыл я до сих пор.
Чистилища картины созерцая
И впечатленья Ада вспоминая,
181Как я могу их сравнивать? Сюда
Едва войдешь – как ты услышишь пенье,
А там – стенанья, вопли и вражда
184Слышны в слезах и в криках исступленья…
По лестнице я шел и сознавал,
Что прежнего не ведал утомленья,
187Которое в пустыне испытал,
Готовый падать, падать беспрестанно.
Вергилию невольно я сказал:
190«Учитель! Это чувство очень странно:
Как будто бы теперь с меня снята
Тяжелая, давившая плита:
193Усталость я свою позабываю,
И сила у меня уже не та».
Он отвечал: «Я это понимаю.
196Одна из букв, что посреди чела
Тебе внизу начертана была,
Уже снята; когда ж все остальные
199Сотрутся буквы страшные, тогда
Познаешь наслажденья ты иные
И будет для тебя совсем чужда
202Усталость человека». До чела я
Дотронулся рукой своей слегка,
В той истине увериться желая,
205И лишь шесть букв нашла моя рука,
Шесть букв из тех, что страж святой горы той,
Одеждою блестящею покрытый,
208На лоб мой молчаливо наложил.
Минуту я в раздумье оставался,
А спутник мой тогда за мной следил
211И кроткою улыбкой улыбался.
Песня тринадцатая
Данте вступает во второй круг Чистилища, где очищаются от зависти, и в этом кругу встречает призраков, покрытых власяницами и с глазами, скрытыми под проволочной сеткой. Между ними Данте находит Сапию, сиенскую гражданку.
1 Тропинка та, которою мы шли,
Окончилась, и оба перешли мы
Второго круга грань, где от греха земли,
4 От зависти – несут род новой схимы
Живущие в нем призраки. Тот круг,
Когда я озираться стал вокруг,
7 Таким же, как и первый, мне казался,
Хотя не так, однако, был широк.
За спутником я быстро подвигался,
10Но изваяний каменных не мог
Найти нигде, как в первом отделенье,
И лишь заметил только в отдаленье
13Багровый цвет1 суровых, мрачных скал.
Тогда путеводитель мой сказал:
«Теперь нам не поможет замедленье,
16И если мы напрасно будем ждать,
Чтоб кто‑нибудь нам указал дорогу,
То мы, пожалуй, можем запоздать,
19Но позабудь напрасную тревогу», –
И, повернувшись вправо, ясный взор
На солнце обратил он, в разговор
22Вступая с ним: «Великое светило!
Над нами ты сияешь с давних пор,
В смущение ты нас не приводило,
25Указывая нам правдивый путь;
Тепло и свет ты в Божий мир вносило,
И я молю: для нас, как прежде, будь
28Ты вновь руководителем бесценным,
Когда того достойны мы!» Вперед
Я шел вслед за поэтом вдохновенным,
31И так был скор нетерпеливый ход,
Что перешли, того не замечая,
Немалое пространство мы, сгорая
34Желанием все видеть и узнать…
Еще перед собою не видали
Мы никого, но все ж могли понять,
37Что мимо нас те души пролетали,
Которые здесь Божью благодать
Изведали. Мы голос услыхали:
40«У них вина нет!»2 Это восклицанье
Вблизи меня лишь раздалось едва,
Как в тот же миг те самые слова
43Далеко повторились, как роптанье
Неведомого духа этих мест.
Едва я перевел свое дыханье,
46Как новый крик услышал: «Я Орест!»3
«О, мой отец! – сказал я, – я теряюсь:
Я не могу понять, хоть и стараюсь,
49Чьи это голоса?» А в этот миг,
Когда умолк я, где‑то близко снова
Я распознал довольно ясный клик:
52«Любите, зло творящих вам!» И слово
Поэта раздалось тогда в ответ:
«Находимся в том круге мы, где тени
55От одного из смертных прегрешений,
От зависти – порока прежних лет –
Должны здесь очищаться. Больше нет
58Для них других терзающих мучений,
Как голоса карающих духов!
Смысл тех неумолимо страшных слов
61Для зависти имеет смысл обратный.
Но к новым наблюденьям будь готов», –
Прибавил тихо вождь мой благодатный:
64«Смотри сюда, и ты увидишь ряд
Душ, иль теней, на той скале сидящих…»
Я обратил в ту сторону свой взгляд
67И призраков увидел там, носящих
Под цвет камней, по той горе лежащих,
Багровый с головы до пят наряд.
70Мы, подходя, их пенье услыхали:
«Мать Господа, молись, молись за нас!
За наши согрешенья и печали,
73Молитесь, все святые!» В этот час,
Когда их гимн молящий разносился,
От слов его, наверно б, прослезился
76И самый черствый, грубый человек,
Слезы не проронивший целый век…
Тем зрелищем я сильно умилился.
79Когда же к ним мы ближе подошли
И различать яснее их могли,
Заплакал я, и влажные ресницы
82От слез отяжелели. Власяницы
Я на тенях печальных различал,
И каждый призрак голову склонял
85К плечу другого. Так, полны смиренья,
Стоят слепцы у входа в «храм прощенья»4
И подаянья, милостыни ждут.
88Чтоб выразить свое им сожаленье,
Заговорить я не решался тут,
Но действовать старался на их зренье.
91Чтоб по лицу и по моим чертам
Понятно им мое волненье было,
Но призраков, подобно всем слепцам,
94Судьба – я видел – зрения лишила,
И не могли смотреть они на нас:
Орбиты их невидимых нам глаз –
97Железной были сеткою покрыты:
Так коршуна глаза порой зашиты5
Затем, чтоб он спокоен был всегда.
100Обидным показалось мне тогда,
Что, видя их, я все же был не в силах
Вниманье пробудить в тенях унылых.
103И к спутнику туманные от слез
Я обратил глаза, но мой вопрос
Он угадал, хотя пред ним ни слова
106Я в этот миг еще не произнес,
И молвил мне: «Ты с ними побеседуй,
Но моему совету только следуй:
109Будь кратко выразителен в словах».
Вергилий в это время возвышался
Над пропастью глубокой в двух шагах,
112Так что казалось мне, он подвергался
Опасности – в ту бездну соскользнуть,
А далее ряд призраков являлся,
115И я не мог без горести взглянуть
На их глаза, закрытые повязкой, –
И слезы их под этой тяжкой маской
118Лились ручьем. И я воскликнул так:
«О, призраки, поверженные в мрак
И жаждущие света и прозренья,
121Вы, призраки, которых помышленья
Направлены к Познанью высших благ, –
Чтоб поскорей достигнуть искупленья,
124Чтоб каждый смутный помысел ваш стал
Прозрачен, чист, как девственный кристалл,
Когда прощенья скорого хотите,
127Во имя Бога нам вы объясните:
Здесь нет ли итальянца среди вас?»
«О, милый брат! Отечество для нас –
130Теперь одна Небесная обитель;
Но, может быть, желаешь ты узнать,
Кто был из нас, как проходящий зритель,
133В Италии?» Я только мог понять,
Что из толпы слова те прозвучали,
Но кто произносил их, угадать
136Я в силах был в минуту ту едва ли,
И только лишь единой тени вид
И общая фигура мне сказали,
139Что призрак тот со мною говорит.
Откуда ж та догадка появилась? –
Вы спросите. Она во мне родилась,
142Когда тот призрак приподнял чело,
Что делают слепые постоянно,
Когда услышат речь они нежданно:
145Мне только это знанье помогло.
И я сказал тогда: «О, привиденье!
Пусть для тебя срок долгий очищенья
148Скорей пройдет, когда ты скажешь мне,
Кто ты и родилось в какой стране:
Я знать хочу твое происхожденье».
151И отвечал мне призрак, не тая:
«Узнай ты все: сиенитянка я,
И здесь прошедший грех свой искупаю.
154Преступною была вся жизнь моя.
Я Сапией6 звалась и не скрываю,
Что с злобою всегда родному краю
157Желала я возможных смут и бед…
Чтоб не подумал ты, что я лукавлю,
Событие одно минувших лет
160Теперь тебя прослушать я заставлю.
Послушай же, как я преступно зла:
Уж на земле я много прожила,
163Когда мои сограждане при Колле
Принуждены собраться были в поле
Перед врагом, я небеса кляла,
166Звала я Бога, грома пораженье
В каком‑то непонятном исступленье
На голову друзей своих звала.
169Сбылось мое презренное стремленье:
Сиенцев стан разбит был и бежал,
А я… меня одну тогда сжигал
172Огонь какой‑то радости ужасной,
И из груди преступницы несчастной
Лишь вырвался один безумный крик:
175«Бог, не боюсь тебя, хоть ты велик!»
Не ведая сама, что говорила,
На глупого дрозда я походила,
178Что в первый день проснувшейся весны
Уж думает, что лето наступило.
Весь смысл, весь ужас собственной вины
181Лишь перед смертью я сообразила,
Но помириться с Небом не могла,