Не сводя взгляда с Хоуп, Клей кончиком большого пальца гладил ее запястье.
— Ты не сказала об очень многом, — заметил он.
— Ты… спал.
Его прикосновение было легче перышка, но последствия вызывало весьма серьезные. Хоуп снова пронзило электрическим током.
— Ты… напряжена, — тихо сказал он.
— Немного, — призналась она.
— Из-за меня?
Из-за твоего прикосновения. Из-за того, что оно со мной делает.
— Нет… Не совсем.
— Я не хотел огорчать тебя.
Этот голос!.. Раньше на нее не производила впечатления такая мелочь, как мужской голос. Она вспыхнула и от волнения расстегнула воротничок блузки. Хоуп почувствовала, что Клей тоже волнуется.
— У меня есть вопрос, — сказал он.
— О’кей. — Ей не потребовалось прибегать к шестому чувству. Было заранее ясно, что вопрос будет не из легких.
Он облизал губы.
— Какого черта я делал в лесу в такую бурю, вместо того чтобы лежать с тобой в постели?
ГЛАВА 4
Клейтон все еще держал Хоуп за руку. Молли сидела на полу, зажатая между ними. Измученный Слейтер опять закрыл глаза. Хоуп следила за его губами, чтобы не пропустить ни слова.
Клейтон хотел знать, почему они не лежали в постели… Она не ожидала, что эти слова обдадут ее словно пламенем. Хоуп представила себе, как они лежат обнявшись, и ощутила холодок под ложечкой.
— Тебе… нужно отдохнуть.
Клейтон покачал головой.
— Мне нужен ответ. — Он отпустил запястье Хоуп, но ощущение ее гладкой кожи запечатлелось в его мозгу; от ее запаха трепетали ноздри. Она казалась почти знакомой. Как и название этого городка, которое вертелось на кончике языка.
— Я отвечу на все вопросы, когда тебе станет лучше.
— А мне очень плохо?
— Может быть, не так, как кажется. — Ее заминка была красноречивее слов. — Сотрясение мозга, — осторожно сказала она. — Но череп цел, внутреннего кровоизлияния нет. Два сломанных ребра. И синяки с головы до ног, как ты и сам, должно быть чувствуешь.
— Значит, жить буду?
Она не сводила взгляда с его губ. Значит ли это, что она хочет поцеловать его… так же, как он ее? Нет, горько подумал Клейтон. Это ведь его, а не ее огрели по голове. Она не теряла память и должна помнить, каково им было вместе.
— Да, — наконец сказала Хоуп, — будешь.
— Почему я ничего не помню?
— Вспомнишь. При травмах головы такое бывает. Дай срок.
— А если ничего не изменится?
— Я отвезу тебя в Сиэтл на обследование.
— Нет!
Хоуп улыбнулась ему, как упрямому ребенку.
— Знаешь, у тебя нет выбора. Ты забыл, что я доктор?
Молли тихонько заскулила и ткнулась в Слейтера носом, словно сочувствуя ему. Он должен был бы узнать собаку… Прикосновение ее теплого меха что-то означало, но что? Он не испытывал ничего, кроме смутного чувства неловкости и беспокойства.
— Ни за что!
Лицо Хоуп смягчилось, глаза светились пониманием и состраданием. Затем она взволнованно промолвила:
— Клей…
Женщина неожиданно умолкла, Слейтер медленно повернул к ней голову и вздрогнул от боли.
— Что?
— Я не та, за которую ты меня принимаешь.
— Ты шутишь? — насмешливо спросил он. — Милая, я не могу вспомнить, когда родился. За кого, по-твоему, я могу тебя принимать?
Увидев ее растерянный взгляд, Слейтер улыбнулся, и у него снова треснула губа.
— Черт!
— Ох, — еле слышно прошептала она, намочила салфетку и приложила ее ко рту Клейтона. — Извини…
— За что? Разве это ты избила меня?
— Нет! Конечно нет. — Тут она оценила юмор и улыбнулась. — Я редко сержусь на тебя. Только в тех случаях, когда…
— Когда? — спросил Клейтон, когда она замешкалась.
— Когда ты делаешь какую-нибудь глупость. Например, опаздываешь к обеду.
Она снова улыбнулась, но, как ему показалось, на этот раз принужденно. Глаза Хоуп не улыбались. Она собиралась сказать что-то другое. Что-то важное. Но что? За что она могла на него сердиться?
Когда Хоуп склонялась к нему, не верилось, что она вообще способна сердиться или причинить вред кому бы то ни было. Он видел ее гладкую белую кожу и чудесные выразительные глаза. Он все сильнее поддавался ее очарованию.
— И часто я опаздываю? — спросил он. Ее нежная улыбка тут же угасла, и Хоуп тяжело вздохнула. Черт побери, что происходит в этой прелестной головке? — Как мы познакомились, Хоуп?
— Я постараюсь не сердиться за то, что ты не запомнил такой пустяк.
— Странно… — Он потер лоб. — Ты понимаешь, что чувствует человек, который глядит в зеркало и не узнает собственного лица? Кто-то пытался меня убить, а я не помню, за что. Может, меня разыскивает полиция? Может, я вор? Или… еще хуже? — Эта мысль была нестерпима.
— Нет!
— Ну, не знаю. Все это чертовски неприятно.
Она пренебрежительно фыркнула и погладила его руку.
— Тебе нужно отдохнуть. Память вернется, не беспокойся. Только не сразу.
— А когда?
— Когда тебе станет лучше.
Они задумчиво смотрели друг на друга, и тут со Слейтером произошло что-то странное. Милое лицо, чудесная фигурка… Нет, внешность Хоуп не отложилась в его памяти, но в ее бездонных глазах он обнаружил то, что уже не надеялся найти.
Домашний очаг. У которого хотелось остаться навсегда.
Тихий звук, сорвавшийся с ее губ, и ответный взгляд подсказали Слейтеру, что не только он сделал это открытие. Хоуп тоже была слегка испугана силой возникшего между ними чувства.
— Клей… — еле слышно прошептала она.
Он знал, что именно хочет сказать Хоуп, и жалел лишь о том, что боль мешает потянуться за ней. А затем она моргнула, и колдовство исчезло. Удивленное выражение сменилось бесстрастной профессиональной маской. Она почему-то не хотела любить его.
Почему? Он чем-то обидел ее?
— Мне нужно еще раз осмотреть тебя. — Она попыталась откинуть простыню, но Клейтон вцепился в нее, почувствовав внезапный приступ совершенно непонятной стыдливости.
— Я голый, Хоуп.
— Я не могу перевязать тебе ребра через простыню.
Тон Хоуп был спокойным и деловитым, но он заметил на ее щеках красные пятна. Клейтона поразил контраст сжигавшего их обоих жара и выражения полной невинности в глазах этой женщины.
Она опустила ресницы, расправила плечи… и снова стала профессиональным врачом, хладнокровным и собранным. Хоуп опять взялась за простыню, и он опять остановил ее.
Клейтон не считал себя застенчивым, но представить себе, что она раздевает его… Однако к стыду примешивалось тайное удовольствие. Его лицо тоже покрылось румянцем.
— Наверное, там нет ничего такого, чего ты еще не видела.
— Гмм… верно. — Хоуп подняла глаза, пытаясь казаться спокойной, но, прежде чем она успела овладеть собой, Слейтер увидел в ее взгляде желание.
Ее влекло к нему. Это должно было льстить его самолюбию, но почему-то не льстило. Наверное, потому что она хотела скрыть свое желание. Если они действительно были так близки, как говорила Хоуп, это было необъяснимо. Новая тайна, от которой голова начала болеть еще сильнее.
— Где мое белье?
Она снова вспыхнула.
— На тебе ничего не было.
Может быть, его оторвали от чего-то очень важного? Например, вытащили из постели этой красавицы? Если, конечно, они и в самом деле были близки.
Он вынул руку из-под простыни, растопырил пальцы и положил ладонь на ее плоский живот.
Мышцы под его рукой напряглись. Она издала странный приглушенный звук, который сказал Клейтону о многом. Хоуп не привыкла к таким прикосновениям. Странно… неужели он мог не притрагиваться к этому точеному телу?
— Я так не делаю? — слегка прищурился Клейтон. — Я что, полоумный?
— Что? — Дыхание женщины участилось, и это ему польстило. Бездонные карие глаза полыхали; она стремилась к нему так, словно не могла насытиться этими прикосновениями.
— Я не часто так прикасаюсь к тебе?
— Ты… ах, я… не помню.
— Не помнишь? — Он бросил на Хоуп иронический взгляд. — Амнезия у меня, а не помнишь ты? — Клейтон несильно, но властно сжал пальцы, любуясь своей рукой, лежащей на ее теле.
Когда Хоуп заговорила снова, ее голос звучал еле слышно:
— Я не могу думать, когда ты так делаешь…
— Да? — Лежа на спине, было глупо пыжиться от мужской гордости, но он ничего не мог с собой поделать. — Отлично. Я тоже.
Она издала еще один сдавленный звук, и Клейтон горько пожалел, что не может подняться и поцеловать ее. К несчастью, тело не хотело двигаться. За исключением некоей беспокойной части, не желавшей считаться с тяжестью его положения.
— Если я мало прикасался к тебе, это настоящее преступление, — прошептал он, убирая руку и от всей души надеясь, что это поможет простыне не превратиться в палатку. — Придется исправиться.
— Да. Все будет хорошо.
Этот внезапный взрыв чувственности смутил его. Клейтон не знал, кто он такой и чем занимается. Знал только, что скрывается, что боится случившегося и страшится его повторения.
Да, ему была по душе и эта неизвестная женщина, и то, что она ждет от него ребенка. При этой мысли рука Клейтона вновь устремилась к ее лону и нежно легла на него.
— Хоуп, это мальчик или девочка?
Она со свистом втянула в себя воздух. Молли обвела обоих удивленным взглядом и комично склонила голову набок.
— Хоуп…
Женщина с трудом перевела дыхание. Что ее так взволновало? То, что она не может скрыть свое чувство к нему? Чушь какая-то…
— Я действительно не могу думать, когда ты прикасаешься ко мне, — прошептала она.
Клейтону нравилась существовавшая между ними физическая тяга, пылкое сексуальное влечение, то, что она не может сопротивляться этой тяге и радуется происходившему между ними. Жаль только, что он не помнит, как это было прежде. И тут Клейтон задал вопрос, который волновал его больше всего:
— Почему мы не женаты?
— Что?
— Не женаты, — терпеливо повторил он. — Почему?
У Хоуп расширились глаза, и это показалось ему забавным.
— Гмм… Не женаты?
Ее голос поднялся на целую октаву выше обычного и сорвался. Клейтону хотелось рассмеяться, но речь шла о чем-то очень серьезном, и это его сдерживало.
Он не был человеком, который ко всему относится легко, в том числе и к связям с женщинами. Вернее, не хотел считать себя таким человеком. Если его чувство к Хоуп было настолько сильным, чтобы заставить ее забеременеть, почему он не удосужился жениться на ней?
— Я… не была готова, — наконец пролепетала она.
— А я был?
С минуту она молча смотрела на него, и Клейтон чувствовал, что тонет в ее прекрасных, выразительных глазах. Эти глаза отражали все владевшие ею чувства: смущение, волнение и… напряжение. Этого последнего он не понимал.
— Да, — прошептала Хоуп, когда Клейтон уже решил, что не дождется ответа. — Ты был готов.
Слейтер испытал облегчение. Значит, он не полный подонок. Значит, он женился бы на ней… если бы она согласилась.
— А почему не была готова ты? Я что, такой плохой?
Она облизала губы и посмотрела на грудь Клейтона, прикрытую простыней, края которой он продолжал сжимать в руке. Он никогда не думал, что взгляд можно ощущать физически, и никогда так не жаждал этих волшебных прикосновений.
— Дело не в тебе. Я просто не хочу выходить замуж.
Было множество вещей, которых он не знал, но очень хотел знать. Чем он зарабатывал на жизнь? Была ли у него семья? Какой его любимый цвет? Но больше всего Клейтона мучило незнание того, что связывало его с Хоуп. Он обязан был помнить, почему эта умная, образованная, красивая женщина не хочет стать его женой.
— Почему не хочешь?
— Ты устал, Клей.
Да, устал. Но страстное любопытство было куда сильнее, чем усталость и боль.
Хоуп заерзала на месте, опустила голову, и великолепные темные волосы закрыли ее лицо. Ему отчаянно хотелось отвести волосы от ее глаз, привлечь женщину к себе и получше рассмотреть выражение ее лица. Хотелось видеть ее нежную улыбку, ощущать прикосновение ласковых рук, слушать и слушать этот необыкновенный голос. Но она не отвечала, и Клейтон с усилием поднял ее подбородок. Взгляд Хоуп тут же упал на его губы, которые она, должно быть, так часто целовала. Он прошептал ее имя, умоляя ответить.
— Просто я не верю в счастливые браки, — тихо сказала она. — Мои родители часто ссорились, хотя очень любили друг друга. Они были такие разные… Каждый хотел настоять на своем. Это плохо кончилось.
— Как?
— Мой отец — чудесный человек, но он… довольно жесткий и властный. Так на него повлияла служба в армии. Он познакомился с моей матерью в России, когда ездил туда в командировку. Оба они были молодые, горячие и так не подходили друг другу. — Ее голос смягчился и стал гортанным, глаза потемнели от воспоминаний. — Моя мать была цыганкой, вольной как ветер, бродягой по натуре, дикой и свободной. И бросила все ради того, чтобы быть с ним. Все: свою страну, народ, семью…
— Твоя мать сама сделала этот выбор. Должно быть, она очень любила твоего отца.
— Да. — Голос Хоуп был мечтательным и печальным. — Но такую женщину нельзя держать в клетке. Она была прекрасной, необузданной дикаркой. Жизнь отца подчинялась стратегическим планам, а мать понятия не имела, что такое расчет и порядок. Это была бомба замедленного действия.
— И что случилось потом?
— Он привез ее сюда, в этот дом.
— Прекрасное место. Вдали от города, вокруг леса… Здесь она должна была чувствовать себя как дома.
— Нет, — прошептала Хоуп. — Она тосковала по родине. Здешние люди не понимали ее. Она… Это убило ее.
— Прости, Хоуп. — Слейтер изнывал от неизвестности. Он не мог вспомнить один волнующий его пустяк, и это выводило его из себя. — Мы такие же разные, как они? Ты и я?
Она снова отвела взгляд, но тут же подняла голову и посмотрела ему в глаза.
— Что?..
Сила собственного любопытства изумила его. Неужели ему так нужно знать, подходят ли они друг другу?
— Мы такие же разные?
— Не знаю…
Почему, черт побери?
— Мы что, недавно вместе?
— Не в этом дело. — Она помедлила. Клейтон пропал два дня назад, но никто не заявил о его исчезновении. Неужели у него никого нет?
Хоуп вспомнила, как в ту страшную ночь, в самый разгар бури, они посмотрели друг другу в глаза, и она увидела в Слейтере свое отражение. Почувствовала его одиночество, его боль так, словно они были ее собственными.
— Нет, — наконец сказала она. — Не думаю, что мы такие уж разные.
— Тогда почему мы не попробовали быть вместе? — Он протянул ладонь, положил ее на руку Хоуп и стал тихонько гладить кончиком большого пальца. Это был хорошо сложенный мужчина, которого могла одолеть только целая шайка головорезов. При взгляде на него у Хоуп неизменно захватывало дух. Лицо Слейтера так распухло, что было непонятно, какое оно в действительности.
Впрочем, разве это имеет значение. Одного прикосновения Клейтона к ее руке, было достаточно, чтобы повергнуть Хоуп в трепет. Увы, она никогда не встречала мужчину, более достойного любви. К сожалению.
Его разбитые, потрескавшиеся губы слегка улыбались, и от этой улыбки у Хоуп таяло не только сердце, но и та часть души, о существовании которой она прежде и не подозревала.
Клейтон думает, что они были вместе. Конечно, она солгала ему. Но не сказалась ли в этом ее тоска по настоящей глубокой любви? Такой любви, которая позволяет двум людям прожить вместе всю жизнь? Ах, если бы это была правда, а не фантазия женщины, пытавшейся таким образом решить все свои проблемы…
Нельзя так забываться, приказала она себе. Это неправда. Она не должна пасть жертвой собственной лжи.
— Ты носишь моего ребенка, Хоуп, — хрипловато произнес он. — Разве это ничего не значит?
Клейтон нежно сжал ее руку. Его темно-изумрудные глаза заглядывали ей в душу. Тяга, которую Хоуп испытывала к этому человеку, застала ее врасплох. Пальцы Слейтера продолжали легонько поглаживать ее руку. Как бы она ни боролась с собой, на мгновение ее фантазия стала реальностью… Будто они действительно были близки. По телу Хоуп побежали мурашки; она дышала, приоткрыв рот.
А затем он поднес ее руку к своей шершавой щеке и тихонько потерся о нее, не сводя глаз с лица Хоуп. Ее сердце едва не выпрыгнуло из груди; внутри разлилась горячая лава.
— Ты все, что у меня есть, — нежно прошептал он. — Не отвергай меня, любимая. Пожалуйста.
Он доверял ей. Он желал ее, хуже того, она тоже желала этого совершенно незнакомого мужчину. Это было бы полным безумием, если бы не одна мелочь — непоколебимая убежденность в том, что так и должно быть.
И тут впервые в жизни она не обратила внимания на свое предчувствие — вернее, не захотела думать о нем. Такого еще не бывало.
— Я не могу, — пробормотала Хоуп, подняв голову. — Не имею права позволить себе подобную роскошь. — Нельзя продолжать обманывать его ради собственной выгоды. Это, пожалуй, худший поступок за всю ее жизнь. Она тяжело вздохнула. — Клей, я действительно не могу…
Клейтон нахмурился.
— Что за черт? Откуда этот вой?
Она ничего не слышала. Надо было скорее сказать ему правду, чего бы это ни стоило.
— Что?
— Неужели ты не слышишь? — недоверчиво спросил он. — Это похоже на…
Вой повторился, и на этот раз услышать его было нетрудно. Наверное, он был слышен даже в Китае.
— Это кошки, — со смехом сказала Хоуп.
Лоб Клейтона прорезала морщина.
— Кошки? — слово было произнесено так, как будто оно было бранным.
— Их три. Они любят поесть и не любят ждать.
— Три? — с ужасом спросил он. — У нас три кошки?
К мяуканью присоединился новый звук, напоминавший скрежет. Хоуп поморщилась.
— А для полноты картины добавь сюда Фрика и Фрака.
— Фрика и… Это еще что за дьявольщина?
— Попугаи… — Если так пойдет и дальше, она не успеет сказать ему самое главное. Судя по выражению лица Слейтера, птиц он любил не больше кошек. — Они тоже голодные.
— Собака, три кошки и два попугая. Ничего себе компания. А обезьяны у тебя нет?
Его здоровый глаз смеялся. Хоуп никогда не задумывалась о том, что компания действительно подобралась пестрая. Собственно говоря, задумываться не было нужды. Каждый обитатель этого зверинца был либо болен, либо бездомен, и у Хоуп не хватало духу расстаться с ними.
— Обезьяны нет, — осторожно и слегка виновато сказала она. — Но есть… енот.
Изумрудный глаз широко раскрылся, Клейтон прыснул со смеху и поднес руку к распухшему рту.
— Уй!
Все еще чувствуя себя виноватой, Хоуп снова приложила салфетку к его губе.
— Он спустился с гор прошлой весной. У бедняги была повреждена лапа, и я пару раз покормила его. Он так и не ушел. Похоже, Гомер считает себя здесь таким же хозяином, как и я.
Клейтон отвел ее руку от своего рта и посмотрел на Хоуп смеющимся глазом.
— Подожди минутку. Ты назвала бедного енота Гомером?
Решив, что Слейтер смеется над ней, Хоуп вздернула подбородок, собрала все свое достоинство и сказала:
— Видишь ли, он немножко позер. И это имя очень ему подходит.
— В самом деле? Теперь я понимаю, почему он чувствует себя здесь хозяином. Потому что в тебе самой нет ни капли позерства, верно?
В глазах его горели смешинки, но в них было и что-то другое, что-то большее. Симпатия, тепло и… тот самый голод, который она уже заметила. Это заставило Хоуп потерять дар речи, хотя некоторые другие опасения исчезли.
Наконец она вспомнила, что обязана сказать ему правду.
— Клей, мне нужно…
Тут она досадливо хмыкнула и что-то пробормотала.
— Что? — переспросил он.
— Сейчас позвонит моя медсестра, Келли.
Прозвучал звонок. Клейтон ошарашенно уставился на нее. Она смотрела на кончики своих туфель, притворяясь, что не замечает этого.
— Как ты узнала?
— Я… уфф, я знала, когда должен прийти мой первый пациент.
Он задумчиво кивнул, однако взгляда не отвел.
Звонок прозвучал снова, но огорченная Хоуп не сдвинулась с места. Теперь дел хватит до самого вечера. Почему она сразу не сказала все, что хотела?
— Я могу немного задержаться. Во время приема вырваться будет трудно.
— Ты единственный доктор в этой клинике?
Она кивнула.
— Значит, работы у тебя выше головы.
— Бывает. Но мне это нравится. — Опять раздался сигнал, и она поморщилась. Теперь Келли будет звонить не переставая. Наверняка думает, что Хоуп ничего не слышит.
— Этот звонок может мертвого поднять из гроба, — заметил Клейтон.
Или разбудить глухого. Она нарочно настояла на громком, заливистом сигнале, чтобы слышать его сразу.
— Я в порядке, — понимающе сказал Клейтон. — Иди.
Какой там порядок… Он такой бледный, на лбу испарина, а это верный признак того, что он пострадал гораздо сильнее, чем ей казалось. Тут снова раздался звонок, и она нетерпеливо вздохнула.
— Тебе плохо…
— У тебя есть другие больные, — мягко напомнил он. — Я могу подождать.
— Но мне нужно поговорить с тобой.
— И мне тоже. Ничего, это не к спеху.
Опять грянул звонок, и Хоуп на мгновение закрыла глаза.
— Я сама виновата, — прошептала она и встретилась с ним взглядом. — Я вернусь, Клей.
— Я никуда не уйду, — с ироний в голосе ответил он, закрывая глаза. — Ох… Хоуп…
— Да?
— Чем я зарабатываю на жизнь?
У нее похолодело под ложечкой.
— Не напрягай память, Клей. Она вернется сама.
— Это незнание сводит меня с ума.
— Память вернется, — беспомощно повторила Хоуп.
— Я могу оказаться кем угодно, — пробормотал он. — Серийным убийцей, например.
— Нет! — решительно возразила она. — Ты все вспомнишь, Клей. Я обещаю.
— О’кей, — отозвался он, измученный необходимостью выпытывать у нее подробности о себе самом. Клейтон, казалось, успокоился, а может быть, просто устал от непростого разговора.
Простыня сама собой обернулась вокруг тела Клея, четко обрисовав его контуры. Взор Хоуп приковала широкая грудь, обмотанная бинтами. И все остальное тоже… Мужчина, ах какой мужчина!..
Но ему была нужна одежда. Рубашку его Хоуп пришлось разрезать, джинсы были вдрызг порваны. Пока что ему хватит и старой больничной пижамы: все равно в ближайшие дни ничего другого он надеть не сможет. Его тело слишком изранено. Тонкий хлопок — это как раз то, что ему сейчас нужно. И все же скоро может понадобиться что-то еще. Нельзя же выпустить его на улицу полуголым.
Придется съездить в город и зайти в магазин мужской одежды. Конечно, пойдут сплетни, но попросить сделать это Келли она не может.
Хоуп смотрела на него еще несколько секунд, а затем пошла к двери. Преданная Молли в последний раз лизнула Клейтона и побежала следом. У порога Хоуп обернулась.
— Поспи, о’кей?
— О’кей.
Его голос был совсем тихим, и, если бы Хоуп не видела его губ, она ничего не поняла бы. Она знала, это не небрежность. Просто сильная усталость и боль брали свое. Клейтону было очень плохо, но он пытался бодриться. Хоуп не могла этого не заметить и боролась с желанием подбежать к нему и нежно обнять.
Обнять. Откуда взялось это желание? Между ними происходит что-то странное. Надо положить этому конец, подумала испуганная Хоуп. Он ее пациент, и ничего больше. Если бы Клейтон не был ее пациентом, он вряд ли обратил бы на нее внимание. Ему наверняка было бы безразлично, кто она такая и что из себя представляет.
Но он считает себя ее любовником, отцом ее ребенка.
И что же ей теперь делать?
ГЛАВА 5
Трент ушел с заседания правления, едва то закончилось. Он сохранял любезное выражение лица, пока не покинул здание и не сел в машину. И только тут дал себе волю.
Черт побери! Старик не хочет идти ни на какие уступки. Он оказался куда более упрямым, чем можно было предположить. Таким же упрямым, как и его дочь. Проклятие!
Блокуэлл стремился высоко. Так высоко, что кружилась голова. Он хотел славы и больших денег. Хотел сделать политическую карьеру. Хотел завладеть компанией Бродерика. Но больше всего он хотел Хоуп.
Трент скорчил гримасу и ударил кулаком по баранке. Хоуп… Все замыкалось на ней. Он давно желал ее. Но теперь, нужно признать, хватил через край. И произошло это, когда он понял, что Хоуп для него дороже карьеры.
Пора переходить к решительным действиям. Хоуп должна сдаться. Разумеется, как только это произойдет, он сосредоточится на всем остальном. Когда он разрабатывал свой план, все казалось таким простым. Жениться на Хоуп, чтобы удовлетворить свою давнюю страсть. Затем воспользоваться лесозаготовительной компанией как мостиком в большую политику. Это было самым сложным. Трент хоть и считался вторым человеком в фирме Бродерика, свой пост занимал только благодаря взяткам и запугиванию. А против старика, упорно отказывавшегося сделать Трента своим полноправным партнером, эти методы были бессильны.
Поэтому, как ни жаль, придется сначала повредить компании, чтобы завладеть ею. Он подорвет репутацию фирмы Бродерика. Кое-что ему уже удалось — например, натравить на босса Федеральное Управление лесного хозяйства.
Когда Бродерик увидит, что его драгоценная компания дышит на ладан, он пойдет на уступки. Да, пойдет, и тогда в дело вмешается Трент. Ни раньше, ни позже — выйдет на сцену и выступит в роли спасителя. Он заставит старика смириться. А заодно станет героем в глазах протестующей общественности… и владельцем самой крупной лесозаготовительной компании по эту сторону Скалистых гор. Ничего себе будет карьера! О нем заговорит вся страна. Просто и гениально.
Но он не учел одного, что Хоуп будет так отчаянно сопротивляться. Хотя должен был бы учесть, поскольку она много лет была для него желанным, но запретным плодом.
Черт побери! Они принадлежат друг другу, и он сделает все, чтобы заставить ее понять это.
Ей предстояло долго работать без перерыва, несмотря на недосыпание и накопившуюся усталость. Пациенты не могли ждать. Хоуп тяжело вздохнула, открыла дверь кабинета и изобразила улыбку.
Но при виде маленького Томми Спрингера улыбка стала искренней. Мальчик сидел на кушетке, болтал короткими ножками и щербато ухмылялся.
— Привет, док!
— Привет, Томми. — Хоуп обернулась к его матери: — Не похоже, что он болен.
— Извините, доктор. — Тихая, застенчивая Бетти поднялась и устало вздохнула. — Не знаю, что и сказать. Кажется, ему просто захотелось повидать вас.
Хотя ее слова заставили Хоуп, любившую всех своих больных, испытать теплое чувство, надо было положить этому конец. Напустив на себя суровый вид, она села рядом с хитро улыбавшимся мальчишкой.
— Томми, милый, ты же знаешь, что можешь прийти ко мне когда угодно. Так что не надо притворяться.
— Ma говорит, что к вам можно приходить, только когда заболеешь или поранишься.
Поняв, что Бетти здесь ни при чем, Хоуп подняла голову мальчика и поочередно заглянула в его ноздри. Да, все было в порядке.
— Значит, запихнул в нос голубой мелок, говоришь? — Она встала и потянулась за пинцетом.
— Голубой — ваш любимый цвет, — слегка в нос заявил Томми. — Верно?
— Ты запомнил? — спросила польщенная Хоуп.
— Ага. А еще я запомнил, что вы любите животных. — Томми сунул руку в карман джинсов. — Я принес вам червяка. Нашел его у нашего пруда.
Бетти тихо ахнула.
Мальчик раскрыл ладонь, показав расплющенного до неузнаваемости дождевого червя.
— Нравится? — с надеждой спросил он.
— Ах… спасибо… — выдавила Хоуп. — Ты молодец, Томми.
Пятилетний мальчуган торжествующе улыбнулся, шумно высморкался в пальцы, заставив Бетти и Хоуп поморщиться, и протянул голубой мелок.
— Вот он, док!
Когда после полудня поток пациентов схлынул, Хоуп и Келли без сил рухнули на стулья.
— Сурово, — сказала Келли в своей обычной односложной манере.
— День еще не кончился, — откликнулась Хоуп, глядя на часы. — Поэтому лучше устроить ленч, пока не поздно. — На самом деле ей хотелось еще раз проведать Клейтона, не привлекая к себе лишнего внимания. Хотя она и так отлучалась почти каждый час. — Я… вернусь через несколько минут.
— Вы будете есть не в своем кабинете? — удивленно спросила Келли и бросила на нее странный взгляд.
Осуждать ее не приходилось, поскольку все знали, что Хоуп работает без перерывов. То, что она собиралась уйти из клиники — пусть даже на собственную кухню, — было необычно.
— Мне нужно кое-что проверить. — Вернее, кое-кого.
Если Келли и сочла это объяснение странным, то не подала виду. Но ее молчание и серьезность без слов говорили о том, что она считает Хоуп слегка тронутой. А краткие побеги начальницы куда-то и нежелание разговаривать с Трентом только утверждали ее в этом мнении.
— Вы нормально себя чувствуете? — профессиональным тоном спросила Келли, метнув быстрый взгляд на живот Хоуп.
Хоуп вспыхнула. Сегодня ее спрашивали об этом все кому не лень. Каждый пациент гадал, беременна она или нет. Множество любопытных взглядов устремлялось на ее живот, но она опасалась говорить об этом, боясь подлить масла в огонь. С надеждой на то, что Тренту не поверили, пришлось расстаться. Поверили-таки. Впрочем, пусть думают, что хотят, лишь бы не перестали обращаться за медицинской помощью.
Келли пользовалась любой возможностью, чтобы держаться от Хоуп подальше. А та только вздыхала, но вела себя дружелюбно и продолжала надеяться, что Келли к ней привыкнет.