Кауэрт не видел Фергюсона и не разговаривал с ним до самого пересмотра его дела. Не разговаривал он и с обоими детективами из Пачулы, которые упорно отказывались общаться с ним после выхода в свет его статьи. Работники прокуратуры округа Эскамбиа почти игнорировали просьбы Кауэрта предоставить ему дополнительную информацию, явно еще не решив, как им лучше действовать в сложившейся ситуации. С другой стороны, адвокаты, защищавшие Фергюсона, не оставляли журналиста в покое. Они почти каждый день звонили ему, информируя о последних событиях, и бомбардировали ходатайствами судью, приговорившего Фергюсона к смертной казни.
После выхода в свет его статьи Кауэрта завертел водоворот событий, последовавших за публикацией. По телевизору и в газетах говорили и писали только о деле Фергюсона. Журналисты обсасывали все, что им стало известно о людях, событиях и местах, связанных с этим делом. Статью Кауэрта пересказывали на сто ладов, не меняя при этом ее тональности. Всех ужасно заинтриговали вынужденное признание осужденного, городок, население которого так и не смирилось с убийством ребенка, жестокие полицейские и невероятная ситуация, в которой кровожадный серийный убийца мог бы отправить на электрический стул невиновного человека, если бы решил держать язык за зубами. Салливан же теперь придерживался именно такой стратегии, не желая разговаривать ни с полицейскими, ни с адвокатами, ни с журналистами, какие бы влиятельные средства массовой информации они ни представляли. Он позвонил только Кауэрту. Дней через десять после выхода статьи в свет.
Журналист сидел в редакции и читал опубликованную в «Нью‑Йорк таймс» версию своей статьи под названием «Новые вопросы в связи с убийством во Флориде», когда зазвонил телефон. Оператор междугородной связи сообщил Кауэрту, что с ним хочет поговорить некий мистер Салливан из города Старк, штат Флорида. В трубке зазвучал знакомый, немного гнусавый голос сержанта Роджерса:
|
|
– Кауэрт, вы меня слышите?
– Слышу. Здравствуйте, сержант.
– Мы сейчас приведем Салли. Он хочет с вами поговорить.
– Как у вас там дела?
– Зачем я только пустил вас в тюрьму! – усмехнулся сержант. – После выхода вашей статьи мы потеряли покой. Теперь в камерах смертников заключенные пишут и звонят всем журналистам Флориды подряд, а те, естественно, приезжают, требуют, чтобы им все тут показали, и без конца треплются с заключенными. У нас теперь еще веселей, чем в тот раз, когда одновременно сломались главный и резервный генераторы электрической энергии и заключенные устроили коллективную попытку к бегству.
– Простите, если у вас из‑за меня хлопоты.
– Ничего страшного, хоть какое‑то разнообразие. Просто боюсь, что, когда все уляжется, мы тут впадем в депрессию.
– Как там Фергюсон?
– Непрерывно дает интервью. Наверное, он скоро станет ведущим на телевидении.
– А Салли?
– Этот ни с кем и ни за что не разговаривает, – сообщил сержант Роджерс. – Он не стал говорить даже с адвокатами Роберта Фергюсона, которые дважды добивались с ним встречи. Двое полицейских из Пачулы тоже приезжали. Но он просто посмеялся над ними и, как всегда, плюнул им в лицо. Его ничем не уломать. На него не действуют ни кнут, ни пряник. Он отказывается разговаривать. Особенно об убийстве девочки из Пачулы. Мурлычет себе под нос церковные гимны, читает Библию и пишет письма. Однако он спрашивает меня о том, что происходит в мире, и я стараюсь держать его в курсе. Ношу ему газеты и журналы. Каждый вечер он смотрит телевизор, по которому полицейские из Пачулы не стесняются в выражениях в ваш адрес. А Салливан смотрит себе и хихикает… По‑моему, он просто развлекается как умеет.
|
|
– Кошмар!
– Я же говорил вам, что это за человек.
– Что ему от меня надо?
– Не знаю. Сегодня утром он потребовал разговора с вами.
– Хорошо, я с ним поговорю. Давайте его!
– Сейчас‑сейчас! Не все сразу. Вы же помните, к каким мерам предосторожности мы прибегаем при перемещениях мистера Салливана.
– Разумеется, помню. А как он сам?
– Примерно так же, как и раньше. Только глаза у него блестят сильнее и выглядит он бодрее, словно тюремная диета пошла ему на пользу, хотя к еде он почти не притрагивается. В общем и целом вид у него вполне довольный. Я же говорил вам, что все это его развлекает.
– Ясно. Кстати, сержант, вы не сказали мне, как вам моя статья.
– Неужели? По‑моему, очень интересная.
– Ну и?..
– Знаете, мистер Кауэрт, когда поработаешь с мое в разных тюрьмах, уже ничему не удивляешься, ничто не кажется невероятным.
Не успел журналист задать следующий вопрос, как в трубке послышались чьи‑то голоса и шаркающие шаги.
– Идет, – сообщил сержант Роджерс.
– Скажите, это личный разговор? – спросил Кауэрт.
– Вы хотите знать, будет ли он прослушиваться? По правде говоря, не знаю. Однако мы используем эту телефонную линию для связи заключенных с их адвокатами. Поэтому я думаю, что она не прослушивается, а то адвокаты подняли бы по этому поводу жуткий хай. Ну вот и Салливан. Одну секунду, мы должны приковать его к столу.
|
|
Последовало молчание. Потом Кауэрт услышал голос сержанта Роджерса: «Ну как, Салли, не жмет?» – «Нет. Нормально». Раздался какой‑то шум, стук закрывшейся двери, и наконец в трубке прозвучал голос Блэра Салливана:
– Я имею честь говорить с прославившимся на весь мир журналистом Мэтью Кауэртом? Как поживаете, мистер Кауэрт?
– Хорошо. Спасибо, мистер Салливан.
– Каково же ваше мнение, Кауэрт? Выпустят ли теперь на свободу злополучного Роберта Эрла Фергюсона? Выскользнет ли он из рук палача? – хрипло рассмеялся Салливан. – Заскрипят ли ржавые шестеренки правосудия?
– Точно не знаю. Его адвокат подал ходатайство о пересмотре дела в суд, который осудил Фергюсона.
– Думаете, это поможет?
– Посмотрим.
– Ну ладно. – Салливан смолк.
– Зачем вы мне позвонили? – спросил обескураженный его молчанием Кауэрт.
– Имейте терпение, – прохрипел серийный убийца. – Дайте несчастному смертнику закурить сигарету. Это совсем не просто. Мне придется положить трубку на стол… Ну вот, – через некоторое время снова заговорил Салливан, – что вы там меня спрашивали?
– Я спросил, зачем вы мне позвонили.
– Я просто хотел узнать, уютно ли вам в зените славы.
– Что?!
– Не притворяйтесь, Кауэрт. Все только и говорят что о вашей статье. Видите, чтобы прославиться, достаточно порыться в грязной дренажной трубе!
– Да уж…
– Выходит, стать знаменитостью не так уж и сложно.
– Я к этому не стремился.
– Верю‑верю, – рассмеялся Салливан. – Но, давая интервью для телевидения, вы выглядели весьма эффектно.
– А вы, говорят, отказываетесь общаться с журналистами?
– К чему мне это? За меня с ними пообщаетесь вы с Фергюсоном. Впрочем, я заметил, что и полицейские из Пачулы не очень разговорчивы. Мне кажется, они не верят Фергюсону и вам тоже не доверяют. И мне, уж конечно! – Салливан презрительно расхохотался. – Какие ограниченные люди! Упорно не желают взглянуть правде в глаза, не так ли?
Журналист промолчал.
– Что же вы молчите, Кауэрт? – прохрипел в трубку заключенный. – Я, кажется, задал вам вопрос!
– Да, – согласился журналист, – некоторые люди действительно не желают взглянуть правде в глаза.
– Так мы должны открыть им глаза! Нельзя допустить, чтобы они и дальше блуждали во мраке неведения!
– Как?! – Кауэрт подался вперед, мгновенно вспотев от возбуждения.
– Допустим, я расскажу вам что‑нибудь еще. Что‑нибудь весьма интересное.
– Что?! – Кауэрт схватил карандаш и лист чистой бумаги.
– Не нужно меня торопить, я размышляю. Неужто не ясно?!
– Хорошо‑хорошо, не торопитесь!
«Вот оно! Наконец‑то!» – подумал Кауэрт.
– Наверное, полицейским будет небезынтересно узнать, как эта девочка оказалась в машине преступника. Наверное, это и вам интересно, Кауэрт?
– Конечно интересно! Как?!
– Не торопитесь, я все еще думаю. В наше время нужно как следует обдумывать каждое слово, а то вас могут понять неправильно. Кажется, убийство было совершено погожим днем. Кажется, было сухо и жарко, однако дул приятный прохладный ветерок. Небо было удивительно синим, и вокруг благоухали роскошные цветы. Приятно умереть в такую погоду. А как славно было в тени деревьев на краю болота!.. Джоанна! Какое милое имя! Как по‑вашему, не мог ли убийца, изнасиловав и зарезав ее, прилечь на минутку, чтобы насладиться прохладой под сенью деревьев и погрузиться в приятные воспоминания об удовольствии, которое только что испытал?
– Там было прохладно?
– Откуда же мне знать это, Кауэрт? – хрипло расхохотался Салливан. – Ах, сколько всего хотелось бы узнать этим злобным полицейским! Например, куда подевалась окровавленная и запятнанная грязью одежда преступника!
– Куда?!
– Полагаю, – непринужденно проговорил Салливан, – убийца был достаточно хитер для того, чтобы иметь при себе запасной костюм. Окровавленную одежду он наверняка снял и куда‑нибудь выбросил. Не исключено, что у него в машине были припасены такие большие черные мешки для мусора, в которые он все запихал и куда‑то выкинул.
Кауэрт напрягся. Он вспомнил, что в ночь ареста Салливана полицейские действительно нашли в багажнике его машины мешки для мусора и запасную одежду.
– Куда же убийца мог выкинуть мешок с одеждой? – прошептал Кауэрт.
– Да куда угодно. Например, в бак, который выставила у торгового центра рядом с Пачулой Армия спасения. Но лишь в том случае, если одежда была не слишком замарана кровью. В противном случае он наверняка выкинул ее в один из огромных мусорных контейнеров вдоль автострады. Такие контейнеры отвозят на свалку раз в неделю, и их содержимое вываливают прямо под бульдозер. Никто не разглядывает их содержимое. На свалке и так полно мусора.
– Так оно и было?
Вместо ответа, Салливан захихикал и сказал:
– Полагаю, этим полицейским, и вам, и, конечно, убитым горем родителям покойной девочки больше всего интересно узнать, почему она запросто села в машину к убийце?
– Да!
– Такова была воля Божья! – провозгласил серийный убийца, помолчал и добавил: – А может, воля дьявола. Наверное, Господь Бог в тот день отдыхал и предоставил своему бывшему заместителю полную свободу действий.
Кауэрт опять промолчал, прижимая к уху телефонную трубку.
– Что ж, Кауэрт, полагаю, что тот, кто сидел в машине, обратился к девочке примерно со следующими словами: «Дитя мое, подскажи‑ка мне, как проехать в одно место, ибо я заплутал и сбился с пути!» И это была святая правда во всех смыслах этого слова! Я прямо‑таки вижу перед собой этого человека. Он заплутал в прямом и переносном смысле этого слова. Но в тот день он вновь обрел самого себя, не так ли?.. А узнав от девочки про свой дальнейший путь, он просто предложил подбросить ее поближе к дому. И она согласилась. Что в этом такого невероятного? Такое часто видишь в кошмарах. И не только. Не зря же родители запрещают неразумным детям садиться в машины к незнакомцам… Увы, но Джоанна ослушалась своих родителей и нарушила их запрет…
– Значит, так все оно и было?
– Откуда мне знать? Это лишь гипотеза. Предположение о том, как поступил некто, испытавший в тот погожий день непреодолимое желание кого‑нибудь убить. А тут на глаза ему попалась эта девочка. – Салливан вновь расхохотался и неожиданно чихнул.
– Зачем вы ее убили?
– А кто вам сказал, что это я ее убил?
– Вы что, издеваетесь надо мной?!
– Ну ладно, не обижайтесь. Видите ли, в тюрьме бывает невыносимо скучно.
– Скажите же мне наконец всю правду!
– С какой стати? Мы с вами играем по другим правилам.
– А отправить ни в чем не повинного человека на электрический стул – это по правилам?
– При чем же здесь я? Не я ведь приговорил Фергюсона к смертной казни. Зачем вы валите на меня чужие грехи, Кауэрт! Это некрасиво.
– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.
– Ну и что? – В голосе Салливана зазвучала угроза. – Что из того?
– Так зачем же понадобилось мне звонить?
– Чтобы вы знали, как близко к сердцу я принимаю вашу карьеру…
– Но это…
– Не смейте меня перебивать! – рявкнул Салливан – Когда говорю я, извольте помалкивать в тряпочку! Понятно, мистер репортер?
– Понятно.
– Я позвонил потому, что хотел вам кое‑что сказать.
– Что?
– Я хотел сказать, что ничего еще не кончилось, все только начинается.
– Что именно?
– Догадайтесь сами. Думаю, когда‑нибудь мы с вами еще поговорим. Мне нравятся наши беседы. Стоит нам поговорить, и происходят такие невероятные вещи! Да, вот еще!
– Что?
– Вы наверняка в курсе того, что Верховный суд штата Флорида назначил рассмотрение моего автоматического ходатайства о помиловании – которое я, разумеется, и не думал подавать – на осень… Как же я устал от этого бесконечного ожидания! Они там, наверное, рассчитывают на то, что я передумаю и начну рассылать прошения направо и налево. Или найму какого‑нибудь ловкого адвоката, который станет утверждать, что сажать меня на электрический стул неконституционно. Не скрою, мне известно, что многим хочется проявить обо мне заботу, но мы‑то с вами хорошо знаем одну вещь, правда?
– Что именно?
– Что все они заблуждаются и я не передумаю, даже если мне позвонит и лично попросит об этом сам Иисус Христос. – И Салливан бросил трубку.
Кауэрт поднялся со стула и пошел в туалет, где включил воду и сунул голову под ледяную струю.
После вечернего интервью по телевидению Кауэрту позвонила его бывшая жена.
– Мэтти! – завопила Сэнди. – Мы видели тебя по телевизору!
Она щебетала, как молоденькая девушка, и Кауэрт вспомнил старые добрые времена, когда между ними еще были прекрасные отношения. Он был и удивлен ее звонком, и обрадован. На мгновение он даже, неизвестно почему, почувствовал себя почти счастливым.
– Как ты, Сэнди?
– Нормально. У меня уже большое пузо. Я очень устаю. Ты же помнишь, что такое беременность.
На самом деле Кауэрт почти ничего не помнил. Когда Сэнди носила их ребенка, он работал по четырнадцать часов в день в отделе новостей.
– Ну и как тебе все это показалось?
– Думаю, ты должен быть собой доволен. У тебя вышла отличная статья.
– Это запутанное дело.
– А что теперь будет с этими заключенными?
– Точно не знаю. Думаю, дело Фергюсона пересмотрят. А Салливана…
– Он такой страшный! – перебила Сэнди.
– Да, жуткий извращенец.
– А что будет с ним?
– Если он не начнет рассылать прошения о помиловании, губернатор штата подпишет распоряжение о приведении в исполнение его смертного приговора, как только приговор будет утвержден Верховным судом Флориды. Накануне нового года в газете появится короткая строчка: «Решение суда и приговор по делу „Штат Флорида против Блэра Салливана“ утверждены». Потом, пока распоряжение губернатора не прибудет в тюрьму, все будет сравнительно тихо. А для этого потребуется некоторое время – нужно множество подписей и печатей. Потом Салливана посадят на электрический стул.
– Когда это сделают, человечество ничего не потеряет, – с дрожью в голосе заявила Сэнди.
Кауэрт промолчал.
– Но что будет с Фергюсоном, если Салливан так и не признается в том, что это он убил девочку?
– Не знаю. Может состояться новый суд. Его могут помиловать. Он может остаться в камере смертников. Может случиться все что угодно.
– Но если Салливана казнят, как же узнать правду?
– Думаю, мы уже знаем правду. Она заключается в том, что Фергюсону не место в камере смертников. Однако знать правду и доказать правду – две разные вещи. Доказать ее очень сложно.
– А что будешь делать ты?
– То же, что и всегда. Прослежу это дело до конца. Напишу еще несколько статей. Потом я постарею, у меня выпадут зубы и меня похоронят.
– Ты рановато собрался на кладбище! – хихикнула Сэнди. – Подожди, тебе еще вручат Пулицеровскую премию!
– Вряд ли! – покривил душой Кауэрт.
– Обязательно вручат. Я это чувствую. Ты ее заслужил. Твоя статья того стоит, она не хуже статьи Миллера о Питтсе и Ли.
Кауэрт тоже часто вспоминал об этой статье.
– Все это замечательно, – сказал он, – но знаешь ли ты, что стало с Питтсом и Ли, после того как состоялся новый суд? Их во второй раз приговорили к смерти точно такие же тупые расисты‑присяжные, как и в первый раз. Питтса и Ли выпустили из камеры смертников только после того, как их помиловал губернатор штата. Вот этого уже никто не помнит. Между прочим, они просидели в тюрьме в общей сложности двенадцать лет.
– Но ведь в конце концов их выпустили, а журналисту, который про них написал, вручили Пулицеровскую премию.
– Это точно! – рассмеялся Кауэрт.
– Ты тоже ее получишь, но не через двенадцать лет, а гораздо раньше.
– Поживем – увидим.
– Ты и дальше будешь работать в «Майами джорнел»?
– А с чего бы мне оттуда уходить?
– А что, если тебе предложат работу в «Нью‑Йорк таймс» или в «Вашингтон пост»?
– Тогда посмотрим.
Они посмеялись, и бывшая жена жизнерадостно заявила:
– Я всегда знала, что рано или поздно ты напишешь такую статью!
– Что же ты теперь хочешь от меня услышать?
– Ничего. Я просто это знала, и все!
– А Бекки? Она видела меня по телевизору?
– Нет, передача шла слишком поздно.
– Ты могла бы ее записать.
– И что бы она услышала от папы? Что кто‑то убил маленькую девочку! Изнасиловал, а потом зарезал! Сколько раз он ударил ее ножом? Тридцать шесть? А потом бросил ее в болото. Думаю, Бекки не стоило это слушать.
Его бывшая жена была права, но Кауэрт продолжал настаивать:
– Жаль, что она не видела меня по телевизору.
– У нас тут так тихо…
– Что?
– В Тампе так тихо. Это маленький городок. То есть Тампа большой город, но не слишком. Тут все происходит как в замедленной киносъемке. Совсем не похоже на Майами. У вас ведь там наркотики, уличные беспорядки и странные типы на каждом углу. Бекки еще рано знать, что маленьких девочек похищают, насилуют и убивают. Узнать об этом никогда не поздно. Пусть она живет спокойно и ничего не боится.
– Значит, вы там ничего не боитесь?
– Да. Разве это плохо?
– Да нет, конечно.
– Никогда не могла понять, почему те, кто работает в газетах, уверены, что с любым может случиться что‑нибудь страшное.
– Мы совсем так не думаем.
– Такое впечатление, что думаете.
– Может быть, и так, – решил не спорить Кауэрт.
– Извини, что я об этом, – делано рассмеялась Сэнди. – Я ведь позвонила, чтобы тебя поздравить и сказать, что я действительно тобой горжусь.
– И все‑таки ты от меня ушла.
– Но надеюсь, мы остались друзьями?
– Конечно, но мне от этого не легче.
– Извини.
Вновь повисло молчание.
– Когда ты хочешь, чтобы Бекки к тебе приехала в следующий раз?
– Пока не знаю. Мне нужно до конца разобраться в этом деле. Я буду работать до тех пор, пока что‑нибудь не решится, но не могу сказать, когда это произойдет.
– Ладно, перезвоню попозже… Поздравляю еще раз.
– Спасибо.
Повесив трубку, Кауэрт почувствовал досаду и в сердцах стукнул кулаком по столу. Ну почему он не способен сказать о том, что ему действительно хочется, и о том, что ему нужно! Он подошел к окну кабинета и посмотрел на город. Вечерний поток автомобилей рвался к кольцевой дороге, и Кауэрт прямо чувствовал, как напряжены нервы у водителей, спешивших домой, где их ждут родные и близкие. Наблюдая, как автомобили, похожие на агрессивных насекомых, отчаянно маневрируют на перекрестке, Кауэрт подумал: «Как здесь опасно! Добром это не кончится!»
Всего пару дней назад двое водителей не разъехались в плотном потоке транспорта. Машины почти не пострадали, но их владельцы были настолько раздражены, что принялись палить из одинаковых дорогих девятимиллиметровых полуавтоматических пистолетов. Друг в друга они не попали, но отлетевшая рикошетом пуля пробила легкое проезжавшему мимо подростку, и того доставили в больницу в тяжелом состоянии. Типичная для Майами история. Лет шесть назад Кауэрт написал статью практически о похожем случае, десятки раз об этом писали другие журналисты. Такие истории давно переместились с первой полосы газеты на последние страницы.
Нужно ли маленьким девочкам знать о торжестве зла и о людях, обуреваемых ужасными желаниями? Сколько ни думал Кауэрт, ответа на этот вопрос не было.
Вдоль по коридору, ведущему в зал суда, извивались толстые черные телевизионные кабели. Телеоператоры настраивали видеомагнитофоны, соединенные этими кабелями с единственной телекамерой, размещенной в зале. Повсюду шныряли телевизионщики и газетчики. Сотрудников телекомпаний отличал некоторый лоск, но их конкуренты из газет, казалось, даже гордились своим профессионально неряшливым видом.
– Вроде все собрались, – заметил шагавший рядом с Кауэртом фотограф, крутивший объектив своей «Лейки». – Боятся пропустить самое интересное.
Со дня появления статьи Кауэрта в газете прошло около десяти недель. Из‑за бюрократических проволочек слушание дела уже дважды переносилось. Жаркое солнце Флориды раскалило добела здание суда округа Эскамбиа. Впрочем, внутри было довольно прохладно. Голоса гулким эхом отражались от высоких потолков, и люди предпочитали общаться шепотом даже тогда, когда речь шла о самых обычных вещах. Рядом с высокими коричневыми дверями зала заседаний суда красовалась маленькая табличка с золотыми буквами: «Окружной судья Харли Тренч».
– Это он сказал, что Фергюсона нужно пристрелить как собаку? – спросил фотограф.
– Ага.
– Тогда он вряд ли обрадуется такому вниманию, – заметил фотограф, кивнув на толпы телевизионщиков и журналистов.
– Думаю, он не станет возражать. В этом году его должны переизбирать, и он наверняка не прочь попасть на экран телевизора.
– Если при этом он восстановит справедливость.
– Если он понравится своим избирателям.
– Не уверен в том, что это одно и то же.
– Согласен, – кивнул Кауэрт. – Однако все это непредсказуемо. Думаю, сейчас он терзает местных политиков, пытаясь понять, чего они от него ждут.
– А те наверняка еще кому‑то названивают, пытаясь понять, что же сказать этому судье. Как ты думаешь, Мэтти, Фергюсона все‑таки выпустят?
– Понятия не имею.
Увидев в конце коридора группу молодежи, обступившей солидного пожилого негра, Кауэрт попросил фотографа их снять:
– Это противники смертной казни. Они не могли не воспользоваться таким моментом, чтобы напомнить о своем существовании.
– А где же куклуксклановцы?
– Тоже, наверное, где‑то неподалеку. Они теперь не так хорошо организованы, как раньше. Могут даже опоздать к началу заседания. А может, они перепутали его место и время.
– Наверное, время. Держу пари, они явились сюда еще вчера. Потом им стало скучно, и они разъехались по домам.
– Здесь и без них будет весело.
– Не сомневаюсь, – согласился фотограф. – Смотри, твои лучшие друзья!
Тэнни Браун и Брюс Уилкокс забились в угол, стараясь не попасться на глаза журналистам.
Пробормотав себе под нос: «Интересно, что у них на уме», Кауэрт решительно направился к полицейским.
Заметив репортера, Уилкокс демонстративно отвернулся, а Браун сделал шаг навстречу и хмуро кивнул.
– Вы вызвали настоящую сенсацию, мистер Кауэрт, – буркнул полицейский.
– Это бывает, лейтенант.
– Теперь вы довольны?
– Я просто выполнял свой долг. Точно так же, как это делаете вы. Как это делает Уилкокс.
– Эй, вы! – Лейтенант Браун заметил прятавшегося за спину Кауэрта фотографа. – Когда вы в следующий раз меня подкараулите, сфотографируйте меня в профиль. – Он повернулся боком и добавил: – Видите? Так я выгляжу намного моложе. Детям будет приятно видеть меня таким. А ваш предыдущий снимок – ну когда вы подло щелкнули нас из‑за угла – нужно отправить в мусорную корзину.
– Извините, – смущенно пробормотал фотограф.
– А почему вы так и не позвонили? – спросил Кауэрт. – Я звонил вам раз сто.
– Нам не о чем говорить.
– А о Блэре Салливане?
– Он не убивал Джоанну Шрайвер, – заявил Браун.
– Почему вы так в этом уверены?
– Я не могу этого доказать, но интуиция подсказывает мне, что он ее не убивал.
– По‑моему, вы ошибаетесь, – спокойно проговорил Кауэрт. – Подумайте как следует о Салливане. О его склонностях. О том, на что он способен. О маршруте его следования. Вспомните о ноже.
– Я знаю, что Салливан был способен ее убить и у него могла быть такая возможность, – пожал плечами полицейский. – Но это меня не убеждает.
– Значит, вы решили полностью полагаться только на свою интуицию?
– Знаете, я больше не буду обсуждать с вами существенные моменты, касающиеся пересматриваемого сегодня дела, – заявил Браун спокойным тоном человека, дающего показания в суде. – Посмотрим, как там все обернется. – Он кивнул на высокую коричневую дверь. – А потом, может, и поговорим.
Стремительно развернувшись, Уилкокс воскликнул:
– И ты будешь с ним говорить? С этим гадом, выставившим нас на посмешище?!
– Хватит уже об этом, Брюс! – Лейтенант Браун вновь обратился к журналисту: – Когда этот цирк закончится, свяжитесь со мной, и мы поговорим. Но не забывайте об одной вещи.
– О какой?
– Вы помните, что я вам сказал в последнем телефонном разговоре?
– Конечно, – ответил Кауэрт, – вы послали меня куда подальше.
– Вот именно, – улыбнулся лейтенант. – Имейте в виду, что тогда я послал вас в первый, но, возможно, не в последний раз.
Уилкокс расхохотался и хлопнул своего огромного начальника по плечу. Потом он изобразил пистолет, прицелился в Кауэрта, сделал вид, что нажимает на спусковой крючок, и сказал: «Пиф‑паф!»
Полицейские направились в сторону зала для заседаний, а Кауэрт и фотограф остались в коридоре.
Роберт Эрл Фергюсон вошел в зал под конвоем двух охранников. На нем был новый синий костюм в тонкую полоску, а в руках – желтый блокнот.
– Кажется, он решил стать адвокатом! – пробормотал какой‑то журналист.
Фергюсон пожал руку Рою Блэку и его молодому помощнику, злобно покосился на Брауна и Уилкокса, кивнул Кауэрту, а потом отвернулся и стал ждать появления судьи.
Не прошло и нескольких минут, как прозвучала фраза: «Встать! Суд идет!»
Судья Харли Тренч, невысокий тучный седовласый человечек с напоминающей монашескую тонзуру круглой лысиной, выглядел очень деловитым. Он быстро и аккуратно разложил на столе бумаги, взглянул на адвокатов, извлек из складок мантии очки в золотой оправе и водрузил на нос. Теперь он напоминал упитанную ученую ворону, гордо восседавшую на ветке.
– Начинайте, – кивнул он Рою Блэку.
Адвокат Фергюсона был худым и высоким. Длинные вьющиеся волосы ниспадали ему на воротник рубашки. Его движения были медлительными, жесты – театральными. Кауэрту показалось, что такой адвокат, как Блэк, может только раздражать судью Тренча, мрачневшего все больше и больше.
– Ваша честь, – проговорил Блэк, – мы требуем повторного суда в связи с появлением новых улик, доказывающих невиновность моего подзащитного. Если бы эти улики были в свое время предложены вниманию присяжных, они не признали бы его виновным в убийстве Джоанны Шрайвер. Мы также считаем неправомерным решение суда принять во внимание признание своей вины, якобы сделанное мистером Фергюсоном.
Подчеркнув слово «якобы», Рой Блэк повернулся к двоим полицейским из Пачулы.
– Разве в таком случае дело не должно рассматриваться апелляционным судом? – буркнул судья Тренч.
– Нет, ваша честь! В соответствии с такими прецедентами, как дело «Ривкинд против штата Флорида», рассматривавшееся в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, и дело «Штат Флорида против Старка», рассматривавшееся в тысяча девятьсот восемьдесят втором году, мы утверждаем, что во время предыдущего судебного заседания в ваше распоряжение были предоставлены не все улики.
– Протестую! – вскочил помощник окружного прокурора. Это был еще совсем молодой человек. Судя по всему, ему не было и тридцати и он совсем недавно окончил университет. Говорил он четко и отрывисто. Его появление на этом заседании всех немало удивило. Дело Фергюсона привлекло к себе такое внимание, что участие в нем самого прокурора округа Эскамбиа для придания большего веса государственному обвинению казалось вполне естественным. Когда вместо него появился его молодой помощник Бойлан, бывалые репортеры с понимающим видом переглянулись. Кауэрт вспомнил, что помощник прокурора отказался сообщить ему время, на которое назначено заседание. – Мистер Блэк утверждает, что государственное обвинение скрыло от вас какие‑то улики. Это вопиющая ложь!.. Вы правы, ваша честь, это дело отныне относится к компетенции апелляционного суда.
– Протест отклоняется. Продолжайте, мистер Блэк.
Бойлан уселся на место, а Рой Блэк продолжал:
– Ваша честь, мы считаем, что без так называемого признания мистера Фергюсона исход предыдущего заседания был бы иным, а государственному обвинению не удалось бы добиться его признания виновным. Если бы присяжным в свое время сказали всю правду, защитник мистера Фергюсона на том суде смог бы открыть им глаза на многое.
– Я вас понял, – перебил судья. – Прошу вас, мистер Бойлан!
– Ваша честь, государственное обвинение считает, что это дело находится в компетенции апелляционных судов. Что же до новых улик, статья в газете не может считаться уликой, которую следует рассматривать в суде.
– А почему ее не следует рассматривать? – недовольно вмешался судья Тренч. – Если защита может доказать, что описанное в статье действительно произошло, не вижу, почему это нельзя рассматривать. Я не знаю, как защита сумеет это доказать, но пусть хотя бы попробует.
– Ваша честь, мы считаем, что все это сплетни и слухи, которым не место в суде.
– Слухи бывают разные, мистер Бойлан, – покачал головой судья. – И вы это прекрасно знаете. Неделю назад в этом же зале вы сами доказывали это с пеной у рта… Я принимаю к рассмотрению это дело. Вызовите первого свидетеля.
– Всё! – шепнул фотографу Кауэрт. – Если он решил рассматривать дело, значит, все уже решено!
Фотограф только пожал плечами, а судебный пристав вызвал детектива Брюса Уилкокса.
Пока Уилкокс приносил присягу, помощник окружного прокурора снова взял слово:
– Ваша честь, в зале суда присутствуют еще несколько свидетелей. Это противоречит установленному порядку.
– Свидетели, покиньте зал и ждите снаружи. Вас вызовут, – кивнув, потребовал судья Тренч.
Тэнни Браун вышел из зала. Вслед за лейтенантом зал покинул невысокий человечек, в котором Кауэрт узнал младшего медицинского эксперта. А еще журналист, к своему удивлению, заметил сотрудника тюрьмы штата.
– А разве мистер Кауэрт не входит в число свидетелей?
– На этот раз нет, – едва заметно улыбнувшись, пояснил Рой Блэк.
Прокурор хотел было что‑то возразить, но передумал, а судья Тренч с некоторым удивлением спросил у адвоката Фергюсона:
– Мистер Кауэрт действительно не будет выступать как свидетель защиты?
– На этот раз нет, ваша честь. Мистер и миссис Шрайвер тоже не будут выступать, – Рой Блэк кивнул в сторону первого ряда, где сидели родители убитой девочки, смотревшие прямо перед собой и старавшиеся не замечать пристального внимания журналистов.
– Хорошо, продолжайте, – пожал плечами судья.
Защитник Фергюсона выступил вперед и выдержал долгую паузу, прежде чем обратиться к Уилкоксу, который был так напряжен, словно ему предстояло бежать стометровку.
Сначала адвокат попросил детектива подробно описать, как был произведен арест Фергюсона. Он заставил Уилкокса признать, что подозреваемый не оказал ни малейшего сопротивления и послушно поехал с полицейскими в участок. Кроме того, Уилкокс вынужден был повторить, что на тот момент единственной уликой против Фергюсона было то, что его автомобиль якобы походил на тот, в котором ездил преступник.
– Значит, вы арестовали Фергюсона из‑за его автомобиля? – наконец спросил Рой Блэк.
– Никак нет. Фергюсон не был под арестом до тех пор, пока он сам во всем не признался.
– Однако он был задержан намного раньше, правда? Более чем за сутки?
– Да.
– Вы думаете, он понимал, что имеет право уйти в любой момент этого допроса?
– Он не просил, чтобы его отпустили.
– А вы думаете, он понимал, что может уйти?
– Я не знаю, что происходило у него в голове.
– Давайте лучше вернемся к допросу Фергюсона. Вы помните, как давали свидетельские показания в этом зале три года назад?
– Помню.
– Вы помните, как адвокат Бернс спросил вас, цитирую: «Вы били мистера Фергюсона, чтобы он во всем признался?» Вы ответили: «Нет». Вы ответили правду?
– Да.
– Вы читали статьи, имеющие отношение к данному делу, вышедшие некоторое время назад в «Майами джорнел»?
– Да.
– Тогда я зачитаю один отрывок. Начало цитаты: «Детективы утверждали, что не били Фергюсона для того, чтобы он во всем признался. Однако они не отрицали того, что в начале допроса детектив Уилкокс „влепил Фергюсону пару пощечин“». Вы читали об этом в газете?
– Да.
– Это правда?
– Да.
– Так били вы Фергюсона или не били?! – всплеснул руками Рой Блэк.
Откинувшись на спинку стула, детектив Уилкокс едва заметно усмехнулся.
– Все, что я говорю, правда, – заявил он. – В начале допроса я действительно влепил мистеру Фергюсону пару пощечин. Ладонью, и не очень сильно. Я ударил его после того, как он назвал меня нехорошим словом. Вот я и не сдержался. Но с этого момента до его признания прошло много часов, почти целый день. Все это время мы разговаривали с ним дружелюбно и даже шутили. Мы кормили его и давали ему отдохнуть. Он ни разу не потребовал адвоката и не попросил, чтобы его отпустили домой. Мне даже показалось, что, когда он во всем признался, ему самому полегчало. – Замолчав, Уилкокс покосился на Фергюсона, который, скривившись, строчил что‑то у себя в блокноте.
– Как вы считаете, детектив, – с плохо скрытым негодованием в голосе спросил Рой Блэк, – что подумал Фергюсон после ваших пощечин? Думаете, он не считал себя арестованным? Думаете, он рассчитывал на то, что вы вдруг возьмете и отпустите его домой? Или он думал, что теперь от вас можно ждать чего угодно?
– Я не знаю.
– Как он стал вести себя после ваших пощечин?
– Более почтительно. Но, по‑моему, он не обратил на них особого внимания. Кроме того, по требованию моего начальника я перед ним извинился.
– Не сомневаюсь, что воспоминания о ваших извинениях существенно скрасили Фергюсону три года, проведенные им в камере смертников, – саркастическим тоном заметил Рой Блэк.
– Ваша честь, я протестую! – выкрикнул Бойлан.
– Беру свои слова обратно, – ухмыльнулся Блэк.
– И правильно делаете! – прорычал судья Тренч.
– У меня больше нет вопросов, – сказал адвокат.
– А у государственного обвинителя?
– У меня к свидетелю есть пара вопросов, ваша честь. Детектив Уилкокс, вам приходилось брать показания у других лиц, сознавшихся в совершении убийства?
– Да, много раз.
– И сколько раз они впоследствии были признаны недействительными?
– Ни разу.
– Протестую! Это не имеет отношения к делу!
– Протест отклоняется. Продолжайте.
– Итак, как уже говорилось, мистер Фергюсон наконец во всем признался примерно через сутки после того, как был задержан для дачи показаний. Это верно?
– Верно.
– А когда он получил пощечины?
– Минут через пять после того, как оказался в полиции.
– А после этого его били?
– Никак нет.
– Ему тем или иным образом угрожали?
– Нет.
– Благодарю вас. – Обвинитель сел на место.
Уилкокс встал, с грозным видом прошествовал мимо телекамеры и, оказавшись вне зоны видимости, усмехнулся.