Было без десяти двенадцать ночи. Лейтенант Тэнни Браун взглянул на часы, и сердце его забилось быстрее: через десять минут Блэра Салливана не станет!..
Женщина, сидевшая перед ним на протертом диване, рыдала во весь голос:
– Боже мой! Почему?! Боже мой!..
От ее рыданий трясся весь маленький трейлер. На его пластмассовых стенах под дерево подрагивали безделушки. В трейлере было очень душно, потому что на улице, несмотря на поздний час, не спадала жара. Красно‑синие вспышки проблесковых маячков полицейских автомобилей, выстроившихся полукругом перед трейлером, освещали резное деревянное распятие на одной из стен. Эти вспышки словно неумолимо отсчитывали время.
– Ну почему же?! Почему?! – всхлипывала женщина.
Браун поймал себя на циничной мысли, что распятию на стене бесполезно задавать этот вопрос. Особенно распятию, висевшему в трейлере, давно уже превратившемся в жалкое подобие человеческого жилья.
Лейтенант стиснул пальцами виски и мысленно попросил у распятия даровать ему тишину. Как ни странно, взвыв в последний раз, женщина действительно замолчала. Тэнни Браун покосился на нее. Она забилась в угол дивана и сидела там, поджав ноги, как маленькая девочка. На роль убийцы эта исхудавшая женщина с растрепанными каштановыми волосами явно не подходила. Под глазом у нее красовался здоровенный синяк, а ее худые запястья были перебинтованы. Рукава затасканного розового халата были закатаны, и лейтенант разглядел синяки у нее на руках. Женщина вытерла ладонью щеки, и Тэнни Браун заметил на ее пальцах желтые пятна от никотина. Женщина взглянула на свою мокрую от слез ладонь с таким ужасом, словно та была в крови.
Наслаждаясь тишиной, лейтенант подумал о том, что эта женщина явно моложе его, но выглядит гораздо старше. От постоянных побоев она состарилась раньше времени.
|
|
– Фред! – обратился Тэнни Браун к облаченному в форму полицейскому, переминавшемуся с ноги на ногу в глубине трейлера, рядом с крошечной кухонькой. – Угости миссис Коллинз сигаретой.
– А я‑то старалась бросить… – пробормотала женщина, но жадно вцепилась в протянутую ей полицейским пачку сигарет.
– Успокойтесь, миссис Коллинз, – попросил лейтенант, – и расскажите мне по порядку, что здесь произошло сегодня вечером, когда Бак вернулся с работы.
На улице что‑то щелкнуло и вспыхнуло. Глаза женщины округлились от страха.
– Не волнуйтесь, – поспешил успокоить ее Тэнни Браун. – Это просто работает наш фотограф. Хотите воды?
– Я бы выпила чего‑нибудь покрепче, – пробормотала женщина, поднесла дрожащей рукой сигарету к губам, затянулась и закашлялась.
– Дай ей стакан воды, Фред! – сказал лейтенант. На улице послышались голоса, Браун поднялся на ноги. – Постарайтесь взять себя в руки, а я сейчас вернусь.
– Вы что, бросите меня здесь одну?! – Глаза женщины вновь округлились от ужаса.
– Нет, я только взгляну, что там на улице. С вами побудет Фред.
Женщина стала затравленно озираться по сторонам.
«Неужели она снова зарыдает?! – подумал Браун. – Жаль, что здесь нет Уилкокса. Брюс сумел бы ее успокоить. Он легко находит общий язык с оборванцами, особенно с белыми оборванцами. Еще бы! Ведь Брюс сам белый и даже вырос в среде, не сильно отличавшейся от той, в которой живут эти несчастные. В детстве Уилкокса тоже били, никто не гладил его по головке, и он знает, что значит жить в ржавом трейлере вместо настоящего дома. Брюс подсел бы к этой женщине, взял бы ее за руку, и она сама бы все ему рассказала…»
|
|
Тэнни Браун тяжело вздохнул. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Скопление ржавых трейлеров на этой вечной стоянке вызывало у него депрессию.
Выйдя на улицу, лейтенант увидел полицейского фотографа, кружившего, как стервятник, в поисках нужного ракурса вокруг темной фигуры, распростертой на поросшей жидкой травой земле перед трейлером. Несколько криминалистов делали замеры. Другие полицейские разгоняли любопытных обитателей остальных трейлеров, пытавшихся рассмотреть труп постылого мужа, выставленного из дому плакавшей в трейлере женщиной. Браун подошел к трупу мужчины и заглянул ему в лицо. Глаза трупа были открыты. Мертвец, на лице которого было написано удивление, вперил их в ночное небо. Его грудь превратилась в сплошное кровавое месиво. Вокруг головы и плеч покойника натекла кровавая лужа. На земле, куда труп был отброшен выстрелом из помпового ружья, валялись наполовину пустая бутылка виски и дешевый пистолет. Внезапно криминалисты за спиной у лейтенанта засмеялись. Он резко обернулся:
– Что тут смешного?
– Мы решили, что такая процедура развода экономит деньги и время еще больше, чем поездка в Тихуану или Лас‑Вегас,[7]– подняв с земли бутылку с виски, объяснил один из криминалистов.
– Наверное, Бак по пьяни уже забыл, что не живет с ней, и решил по старой памяти ее отлупить, но просчитался, – пробормотал другой криминалист, и его коллеги снова захихикали.
|
|
– Отставить шуточки! – рявкнул лейтенант Браун. – Они неуместны на месте преступления.
– Вы правы, лейтенант, – сказал фотограф и сделал еще один снимок, – покойник может на нас обидеться.
Лейтенант Браун безуспешно попытался спрятать усмешку. Он смерил криминалистов строгим взглядом, но те все равно продолжали хихикать, ведь они уже навидались трупов людей, погибших в автомобильных авариях, убитых, погибших на войне, скончавшихся от сердечного приступа или просто случайно застреленных на охоте.
Браун вспомнил, на что была похожа в гробу его престарелая бабушка. Кожа у нее на лице натянулась, как на пережаренной индейке, а руки были аккуратно сложены на груди, словно в молитве. Церковь показалась тогда маленькому Тэнни огромным помещением, содрогавшимся от рыданий. Застегнутый под самый подбородок воротник его новой и единственной белой рубашки стискивал горло. Ему было тогда лет шесть, не больше. Отец ласково положил ему на плечо руку, подтолкнул к гробу и прошептал: «Попрощайся с бабушкой, сынок. Она быстро уходит от нас в другой, лучший мир. Попрощайся с ней побыстрей, пока она нас еще слышит!»
Лейтенант опять усмехнулся: слова отца произвели на него магическое впечатление, и он много лет после этого считал, что покойники могут слышать слова живых людей – так, словно не мертвы, а просто спят. Когда Тэнни воевал в далекой стране и укладывал в черные прорезиненные мешки трупы хорошо или едва знакомых ему солдат, он сначала всегда говорил им что‑нибудь утешительное, подбадривая их в начале предстоящего им долгого пути. Однако число убитых постоянно возрастало, Тэнни устал разговаривать с ними и стал напутствовать их мысленно, а потом вообще перестал о чем‑либо думать, в полном молчании машинально выполняя свою скорбную работу.
Лейтенант Браун взглянул на часы. Полночь! Салливана ведут на эшафот! Полицейский представил себе капельки пота на лбу тюремного надзирателя, побледневшие лица официальных свидетелей казни и охранников, пристегивающих руки и ноги Салливана к электрическому стулу…
«Первый разряд тока!» – подумал Тэнни в ноль часов одну минуту.
«Второй разряд тока!» – подумал он еще через минуту.
Браун представил себе, как к телу Салливана подходит врач, извлекает свой стетоскоп и прикладывает его к груди убийцы. Сердце уже не бьется, врач поднимает голову и заявляет: «Он мертв!» Тюремный надзиратель поворачивается к официальным свидетелям казни и говорит: «Приговор, вынесенный Восьмым окружным судом штата Флорида, приведен в исполнение в соответствии со словом и духом закона! Мир праху его!»
Покачав головой, Тэнни подумал, что прах Салливана еще мог упокоиться с миром, но душе убийцы вряд ли стоило рассчитывать на вечный покой.
– Кто бы подарил мне самому немного покоя! – прошептал лейтенант, покосившись на трейлер.
К счастью, сидевшая в нем женщина совсем затихла.
– Миссис Коллинз, расскажите мне все‑таки, что именно произошло! – попросил лейтенант Браун. – Или вы хотите говорить только в присутствии адвоката?.. Но может, вам все‑таки лучше рассказать мне все прямо сейчас?
– Он позвонил мне из бара, куда пошел после смены на заводе, – еле слышно пробормотала женщина. – Он сказал, что не допустит, чтобы с ним так поступали, и разберется со мной без всяких разводов…
– Он сообщил вам о том, что вооружен?
– Да, он сказал, что взял у брата пистолет и на этот раз наконец расправится со мной.
– На этот раз?
– Он уже являлся в воскресенье. Тоже был пьяный, но стоял на ногах. Он выстрелил в лампочку над входом в трейлер, орал и обзывал меня по‑всякому. Потом стал меня колотить. Он вывихнул руку моему старшему сыну, которому всего одиннадцать, когда тот попробовал оттащить его от меня. Я думала, он всех нас убьет. Мне было очень страшно, поэтому я отослала детей к сестре. Сегодня утром я посадила всех троих на автобус. – С этими словами женщина взяла с бокового столика маленький фотоальбом и сунула его под нос Тэнни Брауну.
Лейтенант увидел три умытых детских личика. Школьные фотографии!
– У меня послушные дети, – продолжала женщина. – Хорошо, что их сейчас здесь нет.
– А почему вы не вызвали полицию в воскресенье?
– Это не помогло бы. Ведь сам судья велел ему не ходить сюда, а он все равно ходил. Когда он напивался, он никого не слушал. Помогло только ружье… – Губы женщины задрожали, и на ее глаза снова навернулись слезы. – Боже мой! Боже мой!
– А откуда у вас это ружье?
– Когда меня выписали из больницы, я съездила в Пенсаколу и купила его. На последние деньги. Мистер Браун, поймите меня! Мне было ужасно страшно! А когда я услышала, что он подъехал на своем старом пикапе, я поняла, что на этот раз он меня прикончит! – Женщина вновь разрыдалась.
– Вы видели у него в руке пистолет, прежде чем выстрелить?
– Не знаю, было очень темно, а мне было очень страшно.
– Постарайтесь вспомнить, миссис Коллинз! – настойчиво сказал Тэнни Браун, не выпуская из рук фотоальбом. – Наверняка вы видели у него в руке пистолет! – Лейтенант покосился на полицейского в форме, который тут же с заговорщическим видом закивал. – Я уверен, что вы не стали бы стрелять в него, если бы он сначала не поднял пистолет и не прицелился в вас!
Женщина шмыгнула носом и с озадаченным видом уставилась на лейтенанта полиции, который продолжал:
– Вы выстрелили первой, потому что он собирался выстрелить в вас!
– Ну да, – пробормотала миссис Коллинз.
– Вам пришлось прибегнуть к единственному имевшемуся в вашем распоряжении средству самообороны в целях самозащиты.
До женщины постепенно стало доходить, что́ имеет в виду лейтенант, хотя она не понимала и половины произнесенных им слов.
– Ну да, – повторила женщина. – Я видела, что он поднял руку, а в ней что‑то было.
– И при этом вы знали, что у него есть пистолет, а раньше он уже грозился вас застрелить.
– Верно, мистер Браун. Я выстрелила от страха.
– Вам некуда было скрыться, негде было спрятаться.
– А где тут спрячешься?! – Женщина пожала плечами, оглядываясь по сторонам. – Я прибежала… то есть прибегла к единственному средству…
– Значит, у вас трое детей. От него?
– Нет, Бак не был их отцом. Он их всегда недолюбливал. Наверное, они напоминали ему о моем прежнем муже. Но они очень хорошие дети, поверьте! Очень послушные!
– А где их отец?
Женщина снова пожала плечами и сразу сникла:
– Он сказал, что едет в Луизиану искать работу на нефтепромыслах. Это было почти семь лет назад. Он так и не вернулся. Да мы все равно жили с ним не расписавшись…
Тэнни Браун хотел задать следующий вопрос, когда с улицы донесся чей‑то яростный вопль. Потом раздались крики полицейских. Женщина заломила руки и сползла с дивана на пол:
– Это его брат! Он меня убьет!
– Не убьет, – спокойно проговорил лейтенант и вернул женщине фотоальбом.
Она вцепилась в него и прижала его к груди. Зна́ком приказав полицейскому в форме караулить дверь, Тэнни Браун вышел на улицу.
С порога трейлера он увидел, как двое полицейских пытаются совладать с каким‑то дюжим разъяренным мужчиной. Криминалисты разбежались по сторонам. Мужчина что‑то ревел и, несмотря на повисших на нем полицейских, продолжал двигаться по направлению к трупу.
– Пустите меня! Пустите меня, черт возьми!.. Бак! Бак! Что с тобой?!. Нет, не может быть! Пустите меня!.. Я убью ее!
Двоим полицейским было его не удержать, и путь ему преградили еще двое. Брат убитого ударил одного ногой под колено. Полицейский взвыл от боли и упал. Толпа зевак заулюлюкала, а мужчина снова взревел:
– Пустите меня! Я убью ее!
Вспышки проблесковых маячков освещали его искаженное яростью лицо. Он пнул ногой второго полицейского.
Подойдя вплотную к разъяренному брату убитого, Тэнни Браун рявкнул ему в лицо:
– Замолчите!
Мужчина ненадолго стих, а потом снова стал рваться вперед и реветь:
– Я убью эту суку!
– Это ваш брат? – спросил лейтенант.
– Эта сука убила Бака! – вырываясь из рук полицейских, заорал мужчина. – Я прикончу ее! Вылезай, сука! – крикнул он в сторону трейлера. – Я убью тебя!
– Скажите, это ваш брат? – понизив голос, повторил свой вопрос Браун.
– Выходи, сука! – еще раз прорычал мужчина и повернулся к лейтенанту. – А ты кто такой, черномазый?!
У Тэнни руки чесались врезать мерзавцу по морде, но он представил себе, что произойдет, если протрезвевшему брату убитого хватит ума пожаловаться. Подумав о горе объяснительных записок, которые придется писать, лейтенант разжал кулак.
Одному из сдерживавших мужчину полицейских удалось вытащить свою дубинку, но Тэнни Браун покачал головой и шагнул вперед, оказавшись лицом к лицу с разбушевавшимся подонком:
– Да будет тебе известно, мразь, я лейтенант полиции Теодор Браун. Еще слово – и я очень рассержусь. Тогда ты пожалеешь о том, что родился на свет.
– Но ведь эта сука его убила, – сбавив тон, пробормотал мужчина.
– Я это уже слышал.
– И что вы собираетесь делать?
– У него был ваш пистолет? – проигнорировав вопрос, в свою очередь спросил Браун.
– Да, мой. Он взял его у меня.
– Значит, это ваш пистолет и ваш брат?
– Да. Арестуйте эту суку или я убью ее! – нагло заявил мужчина, но вырываться перестал.
– Вы знали, что ваш брат поедет сюда?
– Да, он объявил об этом всем в баре.
– Зачем он взял с собой пистолет?
– Он хотел припугнуть эту суку, как в прошлое воскресенье.
Оглянувшись, лейтенант увидел полицейского в форме, стоявшего в проеме двери трейлера, и прятавшуюся у него за спиной женщину. Браун повернулся спиной к мужчине, которого все еще держали за руки двое полицейских, подошел к трупу, наклонился над ним и прошептал:
– Не стоишь ты, чтобы с тобой столько возились. Слышишь меня, падаль?!
– Что вы собираетесь делать? – снова спросил брат убитого.
– Сейчас увидишь, – пробормотал лейтенант и обратился к одному из криминалистов: – Том, принеси‑ка мне ружье миссис Коллинз.
Взяв в руки ружье, лейтенант Браун демонстративно перезарядил его, покосился на брата убитого и громко сказал:
– Отдайте ружье миссис Коллинз и выпишите ей пятьдесят долларов штрафа за то, что она выкинула отбросы на улицу. Потом вызовите санитаров, пусть увезут отсюда эту падаль, – добавил он, указав на труп.
– Эй, полегче! – пробормотал брат убитого.
– Итак, миссис Коллинз заплатит штраф за то, что пристрелила этого мерзавца, но не выкинула его тушу в помойный бак. Это вас устраивает?
– Что?!
– Предупредите миссис Коллинз, что, если она снова так поступит, ее опять оштрафуют на пятьдесят долларов. Сообщите также о том, что она может прямо сейчас пристрелить и этого подонка, – продолжал лейтенант, – при условии последующей оплаты штрафа.
– Что вы несете?! – заорал брат убитого.
– То, что слышал! – подойдя к нему вплотную, рявкнул Браун.
– Я могу одолжить миссис Коллинз пятьдесят долларов! – выкрикнул один из полицейских, и остальные расхохотались.
– Давайте соберем для миссис Коллинз побольше денег, – предложил кто‑то, – пусть она перестреляет всех подонков в этом городе.
– Лично я безвозмездно пожертвую ей на это дело десять долларов! – заявил полицейский, потиравший ушибленную ногу.
– Вы этого не сделаете… – пробормотал брат убитого.
– Посмотрим… Арестуйте этого человека, – негромко приказал лейтенант Браун.
– За что?! – взвыл было брат убитого, но у него на запястьях уже защелкнулись наручники.
– За преступные посягательства, воспрепятствование осуществлению публичной власти, причинение телесных повреждений сотруднику правоохранительных органов, оскорбления, а также за вступление в преступный сговор с целью покушения на убийство. Ведь ты же дал пьяному брату свой пистолет, придурок!
– Я ни в чем не виноват! – заканючил брат убитого.
– Ты виноват во всех перечисленных выше тяжких преступлениях, сволочь! Кроме того, у тебя наверняка нет разрешения на этот пистолет! А еще ты управлял транспортным средством в нетрезвом виде!
– Я не пьян!
– Посмотри на меня внимательно и хорошенько запомни! – раздельно проговорил Тэнни Браун. – И постарайся больше не попадаться мне на глаза, а то тебе не поздоровится!
– Я ничего такого не делал!
– Отвезите его в участок и посадите до утра в камеру.
– С огромным удовольствием, – сказал полицейский с ушибленной ногой и так дернул брата убитого за наручники, что тот чуть не упал.
– Не бейте его, – приказал Браун и тут же поправился: – Я хотел сказать, бейте его не слишком сильно… Посадите его в одну камеру с самыми здоровыми и наглыми чернокожими хулиганами, каких только найдете, и он навсегда позабудет слово «черномазый».
Полицейские заулыбались.
Пока что‑то оравшего брата убитого тащили к машине, лейтенант вернулся в трейлер и обратился к съежившейся от ужаса женщине:
– Миссис Коллинз, вам придется съездить с нами в полицейский участок. Там мы зачитаем вам ваши права. Потом я вызову адвоката, который вам поможет. Ясно?
– Мне нужно позвонить детям, – кивнув, ответила женщина.
– Еще успеете.
– Вызовите кого‑нибудь из наших женщин, – приказал лейтенант полицейскому. – Пусть она поможет миссис Коллинз переодеться и собраться. И дайте ей что‑нибудь поесть.
– На каких основаниях мы ее задерживаем? – поинтересовался полицейский.
– Например, за выстрел из огнестрельного оружия в пределах населенного пункта. – Лейтенант покосился на лежавший перед трейлером труп. – Ничего больше не пишите, пока я не поговорю с прокурором штата.
«Как все это нелепо! – подумал Браун, подойдя к мертвецу. – Салливана сегодня ночью казнили, а тебя застрелили».
Перед глазами лейтенанта всплыло тело Джоанны Шрайвер, лежавшее на краю болота, в окружении растерянных и разгневанных людей, которые так долго искали его в грязной воде и болотной тине. Тэнни Браун вспомнил, как ему хотелось чем‑нибудь покрыть тело несчастной девочки, во что‑нибудь его укутать, но тогда он взял себя в руки и приступил к расследованию этого кровавого преступления в обычном порядке.
Отогнав видение, полицейский подумал: «Это я во всем виноват. Но я все исправлю, я все обязательно исправлю!»
Направляясь к машине, лейтенант почему‑то окончательно уверился в том, что казнью Салливана дело об убийстве Джоанны Шрайвер не завершилось.
Ближе к рассвету позвонил Брюс Уилкокс. Первые солнечные лучи упали на бесформенную черную стену деревьев, и стали видны отдельные ветви и даже листья.
Оставшуюся часть ночи Браун записывал признание миссис Коллинз. Два часа он слушал печальную повесть о сексуальных надругательствах и непрерывных побоях. «Все как всегда, – думал он, – меняются только фамилии пострадавших». Потом лейтенант разговаривал с адвокатом, занимающимся разводами, и с заместителем главного прокурора штата, раздраженным тем, что его разбудили посреди ночи. Браун настаивал на том, что в случае с миссис Коллинз речь идет о допустимой самообороне, а прокурор твердил, что это убийство при смягчающих вину обстоятельствах. Наконец они сошлись на непредумышленном убийстве, потому что прокурор все‑таки понял, что преступление, совершенное женщиной, несравнимо менее тяжко, чем преступления, совершенные до этого убитым по отношению к ней.
Тэнни Браун смертельно устал. Он подписал последнюю страницу протокола, и авторучка выпала из пальцев. В этот момент зазвонил телефон у него на столе.
– Да?
– Тэнни? Это Брюс. С серийным убийцей покончено. Он не подал прошения о помиловании.
– Как это было?
– Салливан сказал, чтобы не канителились, и сел на электрический стул.
– Боже мой! – Усталость как рукой сняло.
– Да, старина Салли остался верен себе до конца. Но не это самое интересное! – Брюс Уилкокс был явно возбужден, словно позади у него не было ужасной ночи.
– Что еще?
– Дело в том, что наш старый приятель Кауэрт провел наедине с этим маньяком несколько часов и Салливан сознался ему примерно в сорока убийствах в разных местах Флориды, Луизианы и Алабамы. После того как репортер все это выслушал, на нем просто лица не было. Видел бы ты его, когда на него накинулись другие журналисты! Они просто забросали его вопросами. Он с трудом отбился, но так и не сказал почти ничего конкретного.
– Очень любопытно.
– А когда он от них наконец кое‑как отбрехался, то понесся прочь с такой скоростью, будто за ним гналась сама смерть!
– Куда он поехал?
– В Майами. Так он сам сказал, но точно не знаю… Сегодня утром у него там встреча с детективами из округа Монро. Им Кауэрт тоже не понравился. Он что‑то знает об убийстве, которые они расследуют, но молчит.
– Почему ты так думаешь?
– Я просто догадываюсь. Я же говорил, что на Кауэрте лица не было после разговора с Салливаном. Я уверен, этот писака скрывает добрую половину из того, что услышал.
Слушая рассказ Уилкокса, Тэнни откинулся на спинку стула. Нетрудно было представить себе, каким тяжелым грузом рухнула на плечи журналисту исповедь убийцы. Ведь есть такие вещи, которые лучше вообще не знать. Кое‑что прикинув, Браун сказал в трубку:
– Знаешь, что я думаю, Брюс?
– Нет, но, наверное, то же самое, что думаю я.
– Наверняка Кауэрт понял, что в чем‑то очень серьезно ошибся.
– Знаешь, этот журналюга – хладнокровный мерзавец. Сам по себе рассказ о сорока убийствах не мог так уж его расстроить. Ведь все и так догадывались, что Салливан совершил гораздо больше убийств, чем те, в которых его обвиняли…
– Для Кауэрта имеет значение только одно убийство! – перебил Уилкокса лейтенант и подумал: «И для меня тоже!..»
Было раннее утро. Тэнни Браун медленно ехал домой, а в голове его роились вопросы.
По улице выписывал зигзаги мальчик, развозивший на велосипеде газеты. Лейтенант подъехал к нему почти вплотную. Услышав шуршание шин за спиной, мальчик обернулся, узнал детектива, помахал ему рукой и нажал на педали. Тэнни некоторое время следил, как он исчезает среди утренних теней, в которых все вокруг казалось расплывчатым, как на смазанной фотографии. Прежде чем повернуть на дорожку, ведущую к своему дому, детектив огляделся по сторонам. Ряды домов из шлакобетонных блоков, выкрашенных в ослепительно‑белый цвет или в пастельные тона, аккуратно подстриженные кусты и живые изгороди, зеленые лужайки и новые автомобили у каждого дома – все говорило о скромном благополучии их обитателей, все казалось опрятным и надежным. Дома в ближайших десяти кварталах были спроектированы одним застройщиком, что обеспечило этому своеобразному району завидную внутреннюю гармонию. Здесь ничто не напоминало о «старом Юге». Это был уголок современной Америки. Здесь бок о бок жили белые и черные – врачи и юристы, а также добившиеся кое‑чего в жизни выходцы из рабочего класса, например ставший полицейским Тэнни Браун. Взглянув на свои ладони, лейтенант увидел, что они у него мягкие, как у офисного хомячка. У его отца были совсем не такие, натруженные руки. Вспомнив и о том, что уже начал полнеть, Тэнни Браун решил, что в этом районе ему самое место.
Дома он повесил кобуру на крючок рядом с двумя портфелями, набитыми школьными тетрадками, потом достал из кобуры револьвер калибра.357 магнум и по привычке в первую очередь проверил его барабан, заряженный девятимиллиметровыми пулями с плоской головной частью. Взвесив револьвер на ладони, лейтенант подумал, что стоит походить на полицейское стрельбище: он уже несколько месяцев не тренировался. Открыв ящик письменного стола, он достал оттуда предохранитель спускового механизма и надел его на револьвер. Убрав револьвер в стол, Браун наклонился, чтобы достать из маленькой кобуры на ноге запасное оружие.
Из кухни потянуло запахом жареного бекона, и Тэнни направился туда. Постояв немного в дверях кухни и понаблюдав за тем, как его отец жарит яичницу, Браун негромко проговорил:
– Доброе утро, старина!
Ничего не ответив, старик выругался себе под нос – на него брызнул жир от скворчавшего на сковородке бекона.
– Доброе утро, старина! – повторил Тэнни.
– Я не слышал, как ты вошел. – Повернувшись, отец улыбнулся.
Тэнни улыбнулся в ответ: отец почти совсем оглох. Подойдя поближе, Браун обнял широкие костлявые плечи отца. Не раздавить бы старика в объятиях! А ведь раньше ему казалось, что нет никого на свете сильнее отца.
«Где же твоя прежняя сила, отец?! – подумал Тэнни. – Как же безжалостно тебя обобрали болезни и старость!»
Лейтенант вспомнил, что в детстве с нетерпением ждал того дня, когда наконец станет сильнее и крепче своего отца, а теперь, когда этот день настал, стесняется своих сил и здоровья.
– Ты рано поднялся! – улыбнулся Тэнни.
Браун‑старший только пожал плечами: он уже давно почти не спал из‑за болей по ночам.
– С какой это стати ты называешь меня «старина»?! – вдруг возмутился отец. – Я совсем не стар. Если понадобится, я еще могу всыпать тебе по первое число!
– Конечно можешь! – улыбнулся хорошо знакомой шутке Тэнни.
– Конечно могу!
– Девочки встали?
– Кажется, нет. Но они уже у себя шуршали. Может, выползут на запах бекона… Но ведь они еще совсем маленькие и не любят вставать в такую рань. Была бы жива твоя мать, она научила бы их подыматься с первыми петухами и готовить всем завтрак вместо меня. Кроме того, они бы как миленькие пекли по утрам печенье!
– А если бы была жива их мама, – покачал головой Тэнни, – она велела бы им спать как можно дольше, чтобы у них был хороший цвет лица. Она позволила бы им опаздывать на школьный автобус и сама возила бы их в школу.
Оба дружно рассмеялись. Тэнни знал, что старик ворчит просто так, а на самом деле души не чает в своих внучках.
– Сейчас поджарю тебе омлет, – снова повернувшись к плите, сказал отец. – У тебя наверняка была тяжелая ночь.
– Одна женщина застрелила своего бывшего мужа, когда он явился к ней с пистолетом в руке. Вполне заурядный случай. Но там было много крови, и все это очень тяжело.
– Садись. Ты, конечно, страшно устал. Ну почему ты не можешь, как все, возвращаться домой по вечерам?
– Смерть не смотрит на часы, и мне приходится подстраиваться под ее расписание.
– Значит, именно поэтому ты не ходил в церковь в прошлое воскресенье? И в позапрошлое тоже?
– Я…
– Была бы жива твоя мама, она тебя как следует выпорола бы. Потом она и мне задала бы жару за то, что я не заставил тебя пойти в церковь. Пропускать церковные службы – большой грех!
– Я обязательно схожу в воскресенье. Обещаю, что постараюсь…
– Терпеть не могу все эти ваши новомодные приспособления! – заявил старик, взбивая яйца в миске. – Например, вот эту электрическую штуку. Что это, атомная духовка?
– Это микроволновая печь.
– Все равно она не работает.
– Просто ты не умеешь ею пользоваться.
Браун‑старший скорчил гримасу. Тэнни понимал, что отец пренебрегает бесполезной, на его взгляд, современной бытовой техникой, потому что прекрасно обходился почти всю жизнь без нее, пользуясь колодцем, подвалом вместо холодильника, дощатым туалетом на дворе и печкой вместо кухонной плиты.
– Не знаю, что за прок от такой «печи»! На что она? Разве что размораживать полуфабрикаты!
Глядя, как ловко отец готовит омлет, Тэнни в который раз поражался. Артрит скрючил пальцы отца, старость почти лишила его слуха и зрения, инфаркт высосал его силы и превратил его в кожу да кости, но старик не утратил способности разрезать яблоко на шесть совершенно одинаковых долек или проводить идеально прямую линию карандашом. Только теперь ему было при этом мучительно больно.
– На, поешь. Кажется, вышло вкусно.
– А ты?
– Девочкам завтрак я приготовил, а мне хватит чашки кофе и куска хлеба. – Старик потер рукой свою исхудавшую грудь. – Мне теперь много не надо. – И он с заметным трудом опустился на стул. – Проклятые кости!
– Что?
– Так, ерунда.
Некоторое время они сидели молча.
– Теодор, – вдруг обратился к сыну старик, – почему ты больше не хочешь жениться?
– Мне не найти другой такой, как Лиззи, – покачал головой Тэнни.
– Откуда ты знаешь? Ты же не ищешь!
– Ты же не искал себе новую жену, когда умерла мама!
– Я был уже старым, а ты еще молодой.
– Мне больше ничего не надо, – объяснил Тэнни. – У меня есть ты. У меня есть наши девочки, работа и дом. Что мне еще нужно?