У Кауэрта перехватило дыхание.
– Что с тобой, Мэтт?!
– Да, я помню твои статьи, – спохватился журналист.
– Ну, я в основном писала о тех, кого грабят, когда они играют в бинго. – Эдна не сводила глаз с журналиста. – И о том, что индейцы организовали что‑то вроде добровольной народной дружины, чтобы охранять точки, где они торгуют за наличные…
– Да‑да, помню.
– Но я довольно вплотную занималась убийством того парня в магазине. Его действительно убили практически так, как рассказал Салливан. Продавца и правда застрелили выстрелом в затылок, но ведь об этом писали в газетах!.. Салливан заявил, что это сделал он, но кое‑что не сходится. Салливан его не убивал, его убили трое подростков с юга, из округа Майами‑Дейд. Баллистическая экспертиза показала, что продавца застрелили из их пистолета. Кроме того, один из них во всем признался. Это дело считается раскрытым. Двоим подросткам дали по двадцать пять лет тюрьмы, третьему – меньше, за сотрудничество со следствием… Следовательно, убийца известен.
– Но Салливан…
– Ну не знаю. Конечно, он был в это же время на юге Флориды… Хотя мне нужно сверить даты. Возможно, он проезжал там, когда об этом убийстве писали на первых полосах местных газет, потому что убитый был племянником одного из индейских вождей. И еще об этом убийстве была передача по телевизору, помнишь?
Кауэрт действительно припомнил и мысленно отругал себя за то, что это не пришло ему в голову во время разговора с Салливаном.
– Знаешь, Мэтт, – заявила Эдна, потрясая бумагами, – может, Салливан действительно совершил большинство преступлений, в которых признался, но наверняка не все. По крайней мере этого парня он точно не убивал. Может, он соврал, и не раз?
|
|
У Кауэрта заколотилось сердце. Сколько раз соврал Салливан?! Кого он действительно убил, а кого не убивал?! Когда Салливан говорил правду, а когда нет?! Может, Салливан врал напропалую, а Фергюсон говорил правду?!
В глазах журналиста Фергюсон снова превратился из кровожадного оборотня в несчастного чернокожего, ставшего жертвой несправедливости. Салливан так много врал, хитрил, скрывал и выдумывал, что журналист уже не в силах был понять, где правда, а где ложь.
Кто убил Джоанну Шрайвер – Салливан или Фергюсон?!
– Мне кажутся сомнительными еще несколько признаний Салливана! – продолжала Эдна. – Но зачем ему было оговаривать себя?! Неужели потому, что у него поехала крыша?! Знаешь, по‑моему, все серийные убийцы страдают манией величия. Каждому из них хочется прослыть самым жестоким и кровожадным. Помнишь Хенли из Техаса? Они с сообщником прикончили двадцать восемь человек. Тогда это был рекорд. И вдруг оказывается, что Джон Гейси из Чикаго убил тридцать три человека. Что, ты думаешь, сделал Хенли?! Он позвонил из тюрьмы в полицию Хьюстона и заявил, что хочет признаться еще в нескольких убийствах, чтобы обскакать Гейси. По‑твоему, это нормальные люди?!
– Конечно нет.
– Салливан сказал, что убил не менее тридцати девяти человек. – Эдна взглянула через плечо Кауэрта на его статью. – Но по‑моему, ему нельзя верить на слово.
– Это точно…
– Он сообщил тебе какие‑нибудь подробности об убийстве в доме на Тарпон‑драйв?
– Нет, – поспешно ответил Кауэрт. – Он просто сказал, что организовал это убийство.
|
|
– Неужели он больше ничего тебе об этом не рассказал?
– Он намекал на какие‑то тайные каналы, которыми можно воспользоваться в тюрьме, – заерзал на стуле журналист. – Уверял, что даже в тюрьме за деньги возможно все, но не сказал, сколько и кому заплатил.
– Очень любопытно… Конечно, нужно написать о том, что сказал тебе Салливан, но относись к этому критично!.. Как по‑твоему, они обнаружили какие‑нибудь улики? – Эдна кивнула в сторону детективов из округа Монро, читавших предсмертную исповедь Салливана. – Или они надеются, что ты преподнесешь им убийцу на тарелочке с голубой каемочкой?
– Эдна, прошу тебя!..
– Чего ты хочешь? Чтобы я помогла тебе проверить признания Салливана? С превеликим удовольствием! Нужно понять, кого он действительно убил, кого он мог убить, а кого совершенно точно не убивал. Да?
– Именно! Ты можешь это сделать?
– С удовольствием! Я примусь за это прямо сейчас, но мне понадобится несколько дней… А ты точно не против, если я буду работать с материалами, которые собрал ты?
– Я только за!
– Будь осторожен, – сказала Эдна, кивнув на экран монитора со статьей Кауэрта. – Не очень‑то распространяйся по поводу признаний Салливана. Кто знает, сколько он наврал! Не рой себе яму, из которой тебе потом будет не выбраться!
Журналист уже не знал, смеяться ему или плакать.
– Надо отдать должное старине Салли, – пробормотала Эдна. – Он умел превратить жизнь других людей в сущий ад.
Макджи подошла к главному редактору и заговорила с ним, тряся у него перед носом пачкой бумаг. Выслушав Эдну, редактор покачал головой и поспешил к Кауэрту:
|
|
– Она права?
– Не знаю.
– Значит, придется все это проверять?
– Придется.
– А как ты решил это преподнести?
– Как слова человека, которого вот‑вот казнят. Как его ничем не подтвержденные заявления. Я пишу, что никто не знает, где правда, а где ложь, и что у нас множество вопросов.
– Ладно, сделай упор на атмосферу вашего разговора, но не вдавайся в подробности того, о чем рассказал Салливан. Нужно время, чтобы все это проверить.
– Эдна обещала помочь.
– Очень хорошо. Она сказала, что прямо сейчас сядет на телефон. А когда ты сможешь продолжить работу с этим материалом?
– Мне нужно немного отдохнуть.
– Хорошо… А как насчет этих детективов?
– Сейчас поговорю с ними.
Снова взглянув на экран, Кауэрт завершил статью словами: «На этом пока заканчивается „Сага о Салливане“…»
Журналист нажал еще несколько клавиш, и его статья отправилась в другой отдел редакции, откуда ей предстояло почти немедленно перекочевать на первую полосу газеты.
Шеффер и Вайсс тряслись от негодования.
– Где?! – воскликнула женщина‑полицейский, как только увидела Кауэрта.
Три машинистки раскладывали экземпляры отпечатанной исповеди Салливана на большом столе, за которым в редакции проводились летучки. Гневный возглас детектива заставил всех вздрогнуть, девушки побросали бумаги на стол и пулей вылетели из помещения. Кауэрт молча подошел к окну и стал разглядывать океан и покидавший порт белый круизный теплоход.
– Где?! – повторила Андреа. – Где Салливан рассказывает об убийстве матери и отчима?! Здесь об этом ни слова! – И она в сердцах швырнула бумаги на стол.
– Немедленно все объясните, Кауэрт! – рявкнул Вайсс, ткнув пальцем в грудь журналиста. – Хватит водить нас за нос! Или мы арестуем вас за то, что вы покрываете убийцу!
– Валяйте, – безуспешно пытаясь в свою очередь разозлиться, пробормотал Кауэрт. – В камере я хотя бы высплюсь…
– Мне уже надоели ваши угрозы в адрес моего сотрудника! – раздался за спиной у журналиста голос главного редактора отдела городских новостей. – Такое впечатление, словно вы хотите, чтобы мистер Кауэрт делал за вас вашу работу.
– Дело в том, что он все знает, но ничего не говорит, – угрожающе заявила Шеффер.
Редактор указал на стулья, предлагая всем сесть за стол и успокоиться.
– Сейчас мы во всем разберемся, – пообещал он.
– Хорошо. – Женщина‑полицейский с трудом взяла себя в руки. – Кауэрт сейчас ответит на все наши вопросы, а потом мы оставим вас в покое. Идет?
Журналист кивнул, а редактор поспешно добавил:
– Пусть будет так, если мистер Кауэрт согласен. Но если вы снова начнете ему угрожать, он не станет отвечать на ваши вопросы.
Вайсс плюхнулся на стул и достал маленький блокнотик, а его напарница задала первый вопрос:
– Не могли бы вы пояснить то, что сказали мне в тюрьме штата Флорида?
Она не сводила с журналиста испытующего взгляда, и тот подумал, что так смотрят только на подозреваемых.
– Салливан заявил, что организовал это убийство.
– Это вы уже говорили. Как Салливан его организовал? Кто убийца? Где записаны эти слова Салливана? Почему их нет на кассетах?
– Салливан велел мне выключить магнитофон. Почему – я не знаю.
– Допустим… – медленно проговорила Андреа, – продолжайте.
– Салливан обронил об этом только пару слов. Вы помните, что это именно он послал меня в Исламораду. Он назвал мне улицу и номер дома и велел взять интервью у его обитателей. При этом Салливан не сказал мне, что я найду там их трупы. Он только настаивал, чтобы я туда отправился…
– И прежде чем туда поехать, вы не потребовали от Салливана никаких объяснений?
– Он не стал бы мне ничего объяснять. Кроме того, его очень скоро должны были казнить, поэтому я поехал, не задавая никаких вопросов. Вам это кажется странным?
– В целом не очень, продолжайте.
– Когда я снова встретился с Салливаном, он потребовал, чтобы я описал ему то, что увидел в доме. Он хотел знать все, например в каких позах сидели убитые. Больше всего ему хотелось узнать, мучились ли они перед смертью. Я подробно описал ему трупы, и это доставило ему удовольствие. Я спросил, чему он радуется, а он ответил, что это он их убил. На вопрос, как он это сделал, он ответил, что даже в тюрьме за деньги можно все. Я пытался выяснить, сколько и кому он заплатил и как он организовал это убийство, но он сказал, что я сам должен это узнать, а он никого не предаст перед смертью. – Кауэрт сам удивился тому, как гладко он врет.
– Как вы думаете, есть ли связь между убийством на Тарпон‑драйв и тем, что Салливан признался вам во всех остальных убийствах?
«Очень хороший вопрос!» – подумал Кауэрт и вновь солгал:
– Не знаю.
– Вы считаете, Салливан говорил вам правду?
– Иногда – да. Например, когда он отправил меня на Тарпон‑драйв, он, безусловно, знал, что там должно что‑то произойти. Он знал, что его мать и отчима должны убить. Думаю, он сам этого добился, но чем и как он расплатился с убийцей, я не знаю.
– Хорошо! – Шеффер резко встала. – Благодарю вас, возможно, вы вспомните еще что‑нибудь, что может нас заинтересовать?
– Если вспомню, обязательно с вами свяжусь.
– Нам хотелось бы изучить кассеты, на которые записана исповедь Салливана.
– Мы рассмотрим возможность вам их предоставить, – вставил редактор.
– Они могут являться вещественными доказательствами, – прищурившись, проговорила детектив.
– Нам еще нужно их переписать. Может, к вечеру… А пока вы можете взять отпечатанный текст.
– Хорошо, – согласилась Андреа.
Кауэрт покосился на редактора. Женщина‑полицейский внезапно стала подозрительно сговорчивой.
– Возможно, мне придется с вами еще связаться, – обратилась она к журналисту. – Вы никуда не собираетесь уезжать?
– Я поеду домой и лягу спать.
– Я свяжусь с вами насчет кассет.
– По этому вопросу звоните мне, – сказал редактор.
Шеффер кивнула, а Вайсс убрал блокнот в карман.
– И вот еще что, – вдруг добавила Андреа, – на пресс‑конференции после казни Салливана вы заявили, что он говорил с вами об убийстве девочки в Пачуле.
– Да. – Кауэрт внутренне содрогнулся.
– Но на кассетах об этом тоже ничего нет.
– Я же сказал, что он велел мне выключить магнитофон.
– Так я и подумала, – усмехнулась Шеффер и, немного помолчав, добавила: – Только вот в записи нет слов Салливана «Выключите магнитофон!» или чего‑нибудь в этом роде.
– Он упомянул об убийстве Джоанны Шрайвер, когда рассказывал об убийстве своей матери и отчима, – вывернулся Кауэрт.
– Вот как! Странно, что вы об этом раньше не упомянули, очень странно. В записи есть все об остальных убийствах, а об этих двух – ни слова. Ни слова об убийстве, благодаря которому вы познакомились с Салливаном, и ни слова об убийстве, на котором ваше знакомство с ним закончилось. Очень странно, вы не находите?
– Не знаю, Салливан и сам был очень странным человеком.
– Вы тоже странный человек, мистер Кауэрт, – заявила Андреа.
Детективы направились к выходу, и Кауэрт мельком отметил развитые мышцы на ногах у женщины. Скорее всего, раньше она наверняка занималась бегом, но сейчас выглядела усталой и несчастной. Журналисту очень хотелось надеяться, что Шеффер поверила его словам.
Редактор тоже проводил глазами детективов и тяжело вздохнул:
– Мэтти, она ведь не поверила ни единому твоему слову. Ты рассказал ей правду о вашем разговоре с Салливаном?
– Да, почти.
– Но прозвучало это очень неубедительно. Что вообще происходит?
– Да ничего. Просто Салливан был таким человеком – он любил загадывать загадки, он все время всем их загадывал, и мне тоже. Так он развлекался в свободное от умерщвления людей время.
– А что насчет двух убийств, о которых спрашивали детективы?
– Дело в том, что Салливан как‑то по‑разному относился к своим преступлениям. – Журналист изо всех сил старался говорить убедительно. – Два убийства, о которых спрашивали детективы, чем‑то отличались для него от всех остальных. Может, другим он придавал меньше значения или якобы сознался в них просто для того, чтобы люди содрогались, вспоминая о нем. Я не психолог, я в этом не разбираюсь.
– Ты пишешь об этом в своей статье?
– Ну да, что‑то в этом роде.
– Прошу тебя: будь осторожен. Если ты в чем‑то хоть чуточку сомневаешься, не пиши об этом вообще или сначала как следует в этом разберись. Всегда можно будет написать еще одну статью.
– Я постараюсь.
– Да уж постарайся. Ведь уже сейчас возникает множество вопросов. Например, кого не захотел выдавать Салливан. Кто этот загадочный убийца? Ты ведь попытаешься это узнать, пока Эдна проверяет данные о других убийствах, которые якобы совершил Салливан, правда?
– Конечно.
– Это будет настоящая сенсация! Накануне собственной казни серийный убийца организует убийство своей матери и отчима! Кто их убил? Продажный работник тюрьмы? Адвокат? Кто‑то из заключенных? Отдохни и принимайся за работу. Ты знаешь, с чего начать?
– Разумеется, – ответил Кауэрт. Он прекрасно понимал, что его расследование начнется и закончится одним и тем же человеком – Робертом Эрлом Фергюсоном.
Несмотря на усталость, Мэтью просидел в редакции до самого вечера. Он забыл о журналистах, поджидавших его у входа с телекамерами, но когда руководители всех телевизионных каналов достали его главного редактора, Кауэрт спустился к ним и что‑то промямлил в ответ на шквал вопросов. Разочарованные, они не разошлись и после того, как Кауэрт вновь вернулся в свой кабинет. Ему обрывали телефон, желая взять интервью, но он просто сидел и ждал, когда сможет незаметно скрыться под покровом темноты. Взяв свежий номер газеты, он медленно прочитал свою статью, словно собственный текст внушал ему ужас. Для вечернего выпуска газеты он чуть‑чуть переделал статью, сделав акцент на загадочности слов и поступков казненного убийцы. Потом Кауэрт поговорил с Эдной Макджи и редактором отдела новостей, старательно делая вид, что координирует с ними свою работу, и спустился на грузовом лифте на первый этаж мимо отдела компьютерной верстки, рекламного отдела, кафетерия и типографии. Стекла звенели от грохота печатных станков, из которых выходили сотни тысяч экземпляров газеты, и пол под ногами Кауэрта дрожал.
Фургон для перевозки мебели доставил журналиста почти к самому дому. Сунув под мышку утренний номер газеты, Кауэрт зашагал по тротуару. На город уже опускалась ночь, никто не обращал на него внимания, и он немного успокоился.
Подойдя к дому, Кауэрт огляделся по сторонам в поисках карауливших его журналистов или детективов из округа Монро, которые вполне могли устроить за ним слежку. Улица была пустынной, и журналист, стараясь держаться в тени, проскользнул в свой подъезд. Впервые с того дня, как он поселился в этой недорогой квартире, он пожалел о том, что при входе в дом нет охраны. Потоптавшись перед лифтом, Кауэрт передумал и помчался вверх по лестнице.
Оказавшись в разгромленной им же самим квартире, Мэтью перевел дух, подошел к окну и стал разглядывать темный океан, где гасли отблески огней большого города, падавшие на его беспокойные черные волны.
Кауэрт ощущал полное одиночество, даже не подозревая, что за ним пристально наблюдают, ожидая, когда он сделает следующий ход.
Андреа Шеффер сидела в машине за целый квартал до дома журналиста, внимательно наблюдая в бинокль ночного видения за тем, как он крадется, прячась от света уличных фонарей. Она была так сосредоточена на этом занятии, что не заметила Тэнни Брауна, скрывавшегося в тени соседнего здания. Лейтенант поднял голову и стал ждать, когда в квартире Кауэрта загорится, а потом снова погаснет свет и когда уедет машина, из которой кто‑то следил в бинокль за журналистом. Потом полицейский из Пачулы крадучись двинулся к его дому.
Глава 14
Признание
У двери в квартиру Тэнни Браун постоял, прислушиваясь, но сюда доносился только далекий шум города да жужжание какого‑то насекомого, самозабвенно бившегося о лампу. Внезапно в соседней квартире кто‑то громко захохотал, и лейтенант вздрогнул. Но из квартиры журналиста по‑прежнему не доносилось ни звука. Взявшись за дверную ручку, лейтенант Браун осторожно ее повернул, но дверь была заперта.
Лейтенант тихо чертыхнулся: ему очень не хотелось стучаться домой к Кауэрту. Он предпочел бы, как тать в ночи, потихоньку проскользнуть в квартиру к журналисту, возникнуть как привидение в его спальне и потребовать от ошеломленного хозяина квартиры немедленно сказать всю правду.
За спиной у детектива что‑то лязгнуло и загудело. Браун отскочил от двери журналиста и машинально схватился за пистолет, но это был всего лишь лифт, проследовавший на верхние этажи. Оставив в покое пистолет, детектив снова шепотом выругал себя за то, что так нервничает. Покосившись на дверь Кауэрта, лейтенант понял, что, если кто‑нибудь заметит, что он здесь ошивается, его, несомненно, примут за злодея и вызовут полицию, в чем, собственно говоря, не было особой необходимости, так как он сам был полицейским.
Переведя дух, Тэнни постарался побороть усталость, привести в порядок мысли и сосредоточиться на том, что его привело сюда. Вспомнив об этом, лейтенант вспыхнул от гнева и решительно постучал в дверь.
Сидя по‑турецки на полу своей разгромленной квартиры, Кауэрт решал, что делать дальше. Когда раздался громкий стук в дверь, он сначала оцепенел, как дикое животное, ослепленное ярким солнцем, а потом ему захотелось спрятаться под кровать. Однако он встал и, пошатываясь, побрел к двери.
– Кто там? – собравшись с духом, спросил он.
– Лейтенант Тэнни Браун. Мне нужно с вами поговорить. Откройте!
Приоткрыв дверь, Кауэрт невесело усмехнулся:
– Сегодня за мной охотятся все. Я думал, это опять несносные журналисты.
– Здесь только один несносный журналист, и это вы, – парировал лейтенант Браун. – А я работаю в полиции.
– И все‑таки я уверен, вы сейчас засыплете меня вопросами, как настоящий журналист… Кстати, как вы узнали мой адрес? Меня нет в телефонной книге, а в редакции вам не стали бы его говорить.
– Очень просто, – ответил детектив сквозь приоткрытую дверь. – Когда вы всеми силами старались выпустить Фергюсона на свободу, вы дали мне свой домашний телефон. А я просто позвонил в телефонную компанию, и они сообщили мне ваш адрес в интересах следствия.
– Я мог бы и догадаться, что вашего визита сегодня не миновать, – покачал головой журналист. – Сегодня вообще жуткий день.
– Мне что, так и стоять в коридоре или вы все‑таки впустите меня?
– Заходите, конечно, – широко распахнув дверь, ответил Кауэрт. – Я все равно хотел поговорить с вами на днях.
– Может, включите свет? – спросил лейтенант Браун.
Журналист щелкнул выключателем, и Тэнни стал удивленно озираться по сторонам:
– Что у вас тут стряслось, Кауэрт? Ограбление?
– Нет, просто у меня было плохое настроение… А убираться я не стал, ибо этот бардак соответствует моему душевному состоянию.
Кауэрт поставил на ножки перевернутое кресло и указал на него полицейскому, а сам уселся на диван, предварительно сбросив с него на пол какие‑то бумаги.
– Я устал, – признался журналист и потер кулаками глаза. – Я почти не спал.
– Я тоже почти не спал, – сказал лейтенант Браун. – Слишком много вопросов осталось без ответов.
– Я вас понимаю, – улыбнулся журналист. – Так задавайте же ваши вопросы!
– Что происходит?
– Сам не знаю.
– Уилкокс сказал мне, что после разговора с Салливаном на вас лица не было. Почему?
– Так вот что сказал Уилкокс! – поморщился Кауэрт. – Это на него похоже: он чертовски хладнокровен. Он и бровью не повел, когда перед ним на электрическом стуле поджарили человека.
– Ну и что? Неужели вы обливались слезами, когда казнили Салливана?
– Нет, не обливался, но все‑таки…
– Вы с Брюсом разные люди, – перебил Тэнни Браун.
– Вполне возможно, – кивнул журналист. – Откуда мне знать? Чужая душа – потемки… А вы, значит, желаете знать, что именно меня расстроило? Неужели вы смогли бы равнодушно выслушать признание в многочисленных убийствах?
– Нет, признания в убийствах никогда не оставляют меня равнодушным.
– Не оставляют вас равнодушным? Значит, смерть пробуждает в вас интерес? Ну конечно же, как я мог забыть! Она же интересует вас с профессиональной точки зрения, почти как Блэра Салливана…
– В известном смысле да, но все‑таки вы не совсем правы, сравнивая меня с этим маньяком.
Брауну показалось, что взъерошенный журналист, восседавший на диване посреди разгромленной квартиры, над ним издевается. Лейтенанту захотелось схватить Кауэрта за шиворот и трясти его до тех пор, пока из него не посыплются ответы на все интересующие его вопросы.
Откинувшись на спинку дивана, журналист как ни в чем не бывало продолжал:
– Старина Салли не закрывал рот. Он рассказывал мне о том, как убивал стариков и старух, юношей и девушек, мальчиков и девочек, а также сотрудников автозаправочных станций, туристов, продавцов в магазинах и случайных прохожих. Он резал их, стрелял, душил собственными руками, бил до смерти бейсбольными битами, строгал на куски и топил. Салливан старался превзойти самого себя, придумывая все более и более жестокие способы расправы с людьми. Слушать это было страшно. Куда, по‑вашему, катится общество, если в нем существует такое зло?! А я слушал это несколько часов. Думаете, очень сложно расстроиться, выслушав такую исповедь?
– Нет, не сложно.
– Но вы все‑таки считаете, что я расстроился не из‑за этого?
– Да.
– Вы думаете, меня взволновало что‑то другое, и приехали сюда из самой Пачулы, чтобы узнать, что именно? Я тронут вашей заботой.
– Лично вы меня не очень волнуете.
– Почему‑то именно так я и думал, – печально усмехнулся Кауэрт. – Может, хотите чего‑нибудь выпить, лейтенант, пока мы с вами тут ломаем копья?
Немного подумав, Тэнни Браун кивнул с таким видом, будто делает журналисту большое одолжение. Кауэрт удалился на кухню и вернулся с двумя стаканами, бутылкой виски и шестью банками пива.
– Могу предложить вам дешевый виски и пиво. Именно это пили журналисты в газете моего отца. Налейте полный стакан пива, отпейте глоток и долейте в стакан виски. Получится волшебный напиток. Прекрасно снимает усталость в конце рабочего дня. Помогает забыть о бесконечном тяжелом труде почти за бесплатно. Сейчас этот коктейль будет очень кстати.
Налив два стакана пива, Кауэрт проделал описанную процедуру, а потом несколькими быстрыми глотками осушил половину стакана.
Тэнни Браун последовал его примеру. Напиток обжег горло и согрел желудок.
– Адская смесь, – сказал он, – по отдельности виски и пиво намного приятней.
– Согласен, – кивнул Кауэрт. – В этом‑то и весь фокус. Берешь два прекрасных напитка, губишь их, смешав друг с другом, а потом наслаждаешься их распитием.
– Впрочем, может, это не так уж и плохо, – заявил детектив, сделав еще глоток.
– Ко всему можно привыкнуть. – Журналист снова наполнил стаканы. – Скажите на милость, Браун, с какой стати я должен вам что‑то рассказывать? Когда я в первый раз приехал в Пачулу с вопросами о Фергюсоне, вы спустили на меня своего цепного пса Уилкокса и не очень‑то мне помогали. А проявили ли вы интерес к истине, когда я показал вам, где спрятан нож? Или вас больше волновало, как бы не развалилось сфабрикованное вами против Фергюсона дело, а? Почему я должен вам помогать?
– Только потому, что я тоже могу помочь вам.
– Вряд ли вы можете мне помочь, – покачал головой Кауэрт. – И даже если бы вы могли, это все равно не аргумент.
– Послушайте, – заерзал в кресле полицейский, – мы оба с вами впутались в какую‑то историю. Нам нужно во всем разобраться!
– Нужно, – согласился журналист.
– Но я не понимаю, в чем, собственно, дело! Может, все‑таки просветите меня?
Откинувшись на спинку дивана, Кауэрт уставился в потолок, прикидывая, что стоит говорить полицейскому, а что – нет.
– Все как всегда, – наконец проговорил он.
– Что?!
– Это я о репортерах и полицейских.
– В самом лучшем случае они друзья поневоле, – кивнул Браун.
– У меня был один друг, – сказал Кауэрт. – Он, как и вы, работал в полиции, в убойном отделе. Он говорил, что мы с ним заинтересованы в одном и том же, но по разным причинам. Поначалу каждый из нас не мог понять мотивы поступков другого. Он думал, что меня интересуют только сенсации, а я думал, что ему нужно только поскорей отрапортовать о раскрытии дела и получить награду. Его рассказы помогали мне писать интересные статьи, а в моих статьях я выставлял его в очень выгодном свете. Так мы помогали друг другу. При этом мы хотели узнать одно и то же, нуждались в одних и тех же сведениях, зачастую прибегали практически к одним и тем же методам, но совсем не доверяли друг другу. Мы словно шли в одном направлении по разным сторонам одной улицы, никогда не переходя ее. Прошло очень много времени, прежде чем я понял, что мы не так уж отличались друг от друга, как казалось.
Тэнни Браун воздал должное очередной порции виски с пивом, благоприятно воздействовавшего на его взвинченные нервы, и заявил:
– Детективы, по самой природе своей работы, не доверяют лицам, действия которых не могут контролировать. Особенно если в распоряжении этих лиц находятся какие‑нибудь нужные им сведения.
– Забавная ситуация, – снова усмехнулся журналист. – Вы всеми силами пытаетесь выудить из меня то, что я знаю. Обычно все наоборот – это я стараюсь развязать язык таким людям, как вы.
– На самом деле меня интересует только одна вещь, – с недоброй усмешкой заявил детектив из Пачулы. – Я еще не настолько пьян, чтобы о ней позабыть. Кроме того, во всем городе не найдется столько виски и пива, чтобы заставить меня забыть об этом.
Кауэрт подался вперед:
– Я знаю то, что интересует вас, лейтенант, а вы знаете то, что интересует меня. Давайте заключим сделку.
– Какую? – Тэнни Браун отставил в сторону стакан.
– Меня интересует признание Роберта Эрла Фергюсона. Расскажите мне правду о его признании, и я расскажу вам правду о нем самом.
– Видите ли, мистер Кауэрт… – Полицейский выпрямился в кресле. – Если родиться и прожить всю жизнь в маленьком городе, очень сильно проникаешься тем, что́ тебя окружает, и достаточно какой‑нибудь мелочи, чтобы понять, что что‑то не так, – ну, например, дуновения утреннего ветерка, запахов во дворе, дневной жары и вечерней прохлады. Жизнь в маленьком городе напоминает хорошо знакомое музыкальное произведение, при исполнении которого режет ухо любая фальшивая нота. Конечно, и в маленьких городах происходят страшные вещи. Пачула гораздо меньше Майами, но и в Пачуле мужья бьют жен, а подростки принимают наркотики. У нас есть и проститутки, и ростовщики, и рэкетиры, и убийцы. Все как у людей. Просто это не очень заметно.
– А как насчет Фергюсона?
– В нем было что‑то не то с самого начала. Я чувствовал, что он выжидает подходящего момента, чтобы кого‑нибудь убить. Я чувствовал это по тому, как он двигался, разговаривал, и даже по тому, как он усмехался, увидев меня. Фергюсон – хищник по природе. Он не может не убивать. В свое время он набрался городских манер, но от жизни в большом городе стал только злее. Он всех ненавидит. Он ненавидит и меня, и вас, и всё вокруг себя. Он ходил и ждал того момента, когда его терпение иссякнет и он даст волю своей ненависти. При этом он знал, что я ни на секунду не спускаю с него глаз. Он знал, что я жду. И знал, что я знаю, что он знает, что я жду.
Взглянув на исказившееся лицо детектива, Кауэрт понял, что с чувством ненависти знаком не только Фергюсон, и пробормотал:
– Хотелось бы побольше подробностей.
– А никаких особых подробностей не было. Одна девушка рассказала, что Фергюсон все время шел за ней, когда она возвращалась домой. Другая – что он настойчиво предлагал ей сесть к нему в машину, якобы просто для того, чтобы ее подвезти. Потом заметили, как он в полночь катается по улицам с выключенными фарами. Тем временем в соседних округах кто‑то нападал на женщин и насиловал их, но против Фергюсона не было никаких улик. Затем патрульные полицейские обнаружили его сидящим в машине возле школы перед самым окончанием уроков. Это было за неделю до убийства Джоанны Шрайвер, и Фергюсон так и не смог объяснить полицейским, кого он дожидался возле школы. Я даже проверил его по национальной базе данных преступников. Я даже звонил в полицию штата Нью‑Джерси, чтобы узнать, не стои́т ли он там на учете, но Фергюсон нигде не засветился.