– Мне хочется спать.
– Так и задумано.
Док Джейн подошла к Блэю и что-то прошептала ему… и, хотя парень попытался скрыть свою реакцию, его глаза широко распахнулись.
А, значит, он прочно засел в дерьме, подумал Куин.
После того, как док ушла, Куин даже не стал спрашивать, что она сказала, потому что Блэй все равно не ответит. Его лицо было словно закрытый шкаф.
Но было полно других тем для обсуждения, благодаря налетевшему на них урагану проблем.
– Что ты сказал родителям? – Спросил Куин.
– Тебе ни о чем не нужно беспокоиться.
Несмотря на охватившее его истощение, Куин сказал:
– Расскажи мне.
– Тебе не…
– Ты расскажешь мне… или я встану и начну заниматься гребаным пилатесом.
– Остынь. Ты всегда говорил, что гимнастика для педиков.
– Окей. Тогда Джиу-джитсу. Говори, пока я не вырубился.
Блэй выудил Корону из маленького холодильника.
– Мои родители догадывались, что мы придем. Они только вернулись с крупной вечеринки глимеры. Так что родители Лэша уже должны знать.
Черт.
– Ты рассказал своим… обо мне?
– Да, они хотят, чтобы ты остался. – Раздалось шипение, когда Блэй открыл бутылку пива. – Мы просто никому ничего не скажем. Будут ходить слухи о том, куда ты подевался, но глимера не станет обыскивать дом, а наши доджены будут молчать.
– Я задержусь только на сегодня.
– Слушай, мои родители любят тебя, и они не станут вышвыривать тебя из дома. Они знали, какое дерьмо из себя представляет Лэш, и также знакомы с твоими родителями. – На этом Блэй остановился, но его тон добавил несколько весомых прилагательных к словам.
Предубежденные, жестокие, осуждающие других…
– Я не буду ничьей ношей. – Надулся Куин. – Ни твоей. Никого другого.
– Какое отношение к этому имеет ноша? – Блэй уставился в пол. – У меня есть только я и мои родители. К кому, ты думаешь, я бы направился, случись что-то плохое? Не считая родителей, ты и Джон – единственные, кто есть у меня во всем мире. Вы вдвоем – моя семья.
– Блэй, меня посадят.
– У нас нет тюрем, и значит, тебе потребуется место для домашнего ареста.
– И ты не думаешь, что это станет известно обществу? Не думаешь, что мне придется раскрыть свое местоположение?
Блэй проглотил полбутылки пива, достал телефон и начал набирать сообщение.
– Слушай, ты можешь перестать выискивать подводные камни? У нас полно проблем и без твоих выделываний. Мы найдем способ оставить тебя здесь, хорошо?
Раздался «бип».
– Видишь? Джон согласен. – Блэй повернул экран, на котором было написано «ОТЛИЧНАЯ МЫСЛЬ», потом приговорил бутылку с удовлетворенным выражением мужчины, который разгреб хлам в подвале и гараже. – Все будет в порядке.
Куин зыркнул на своего приятеля сквозь веки, потяжелевшие словно черепицы.
– Ага.
Проваливаясь в сон, последним, о чем он подумал, было то, что все разрешится… но не так, как рассчитывал Блэй.
Глава 22
Крик вырвался из горла Лэша, сына Омеги, в момент его перерождения.
Пораженный, он вернулся в мир таким же, каким пришел в него двадцать пять лет назад: обнаженным, задыхающимся, покрытым кровью, только в этот раз у него было тело взрослого мужчины, а не младенца.
Короткий момент осознания быстро прошел, и Лэша охватила агония, по венам побежала кислота, каждый дюйм его тела разъедало изнутри и снаружи. Прижав руки к животу, он перевернулся на бок, его вырвало черной желчью на износившийся деревянный пол. Поглощенный рвотными позывами, он не интересовался произошедшими с ним ранее событиями, своим местонахождением или тем, почему содержимое его желудка выглядит как старое моторное масло.
Посреди кружащей его в водовороте дезориентации, рвотного рефлекса и слепого страха, который Лэш не мог контролировать, до него снизошел спаситель. Рука погладила его спину, потом еще раз и еще, теплая ладонь вошла в ритм, замедляющий биение его сердца и успокаивающий боль в голове и животе. Как только смог, он снова перевернулся на спину.
Сквозь затуманенное зрение он заметил черную светящуюся фигуру. У нее было неземное лицо; красивый мужчина в самом расцвете сил в свои двадцать, но злоба за его туманными глазами делала видение воистину ужасающим.
Омега. Должно быть, это Омега.
Это – Зло, согласно их религии, преданиям и науке.
Лэш снова начал кричать, но туманная ладонь потянулась к нему и мягко коснулась руки. Лэш успокоился.
Дома, подумал он. Я дома.
От этого признания его голову заклинило. Он не дома. Он… был чертовски уверен, что никогда раньше не бывал в этой ветхой комнате.
Где он, черт возьми?
– Расслабься, – прошептал Омега. – Все воспоминания вернутся к тебе.
Так и вышло. Он вспомнил раздевалку и тренировочный центр… Джона, этого гребаного педика, у которого крышу снесло, когда Лэш выдал его маленький грязный секрет. Потом они подрались… Куин… Куин вскрыл ему глотку.
Вот дерьмо… он почти мог чувствовать, как оседает на пол душевой, плитка стала твердой и влажной посадочной площадкой. Он пережил холодный шок, и вспомнил, как коснулся руками шеи, и начал задыхаться, удушье охватило его грудь… кровь… он тонул в своей собственной крови… но потом его зашили и отправили в клинику, где…
Черт, он умер, не так ли? Доктор вернул его к жизни, но он определенно умер.
– Так я нашел тебя, – пробормотал Омега. – Твоя смерть стала сигналом.
Но зачем он сдался Злу?
– Ты мой сын, – сказал Омега искаженным от благоговения голосом.
Сын? Сын?
Лэш медленно покачал головой.
– Нет… нет…
– Загляни в мои глаза.
Когда их взгляды встретились, Лэш увидел другие сцены, видения сменялись как перелистываемые страницы книги. Открывшаяся история заставила его съежиться и одновременно свободней дышать. Он был сыном Зла. Рожденный женщиной-вампиром, удерживаемой против ее воли в этом фермерском доме два десятилетия назад. После рождения его оставили на открытом для вампиров месте. Его нашли и отнесли в клинику Хэйверса… где позднее семья усыновила его в частном порядке, так, что даже он сам не знал об этом.
И сейчас, достигнув зрелости, он вернулся к своему отцу.
Домой.
Пока Лэш пытался осознать увиденное, живот скрутило от голода, и его клыки удлинились во рту.
Омега улыбнулся и посмотрел через плечо. Лессер размером с четырнадцатилетнего подростка стоял в дальнем углу загаженной комнаты, он не спускал своих крысиных глазок с Лэша, напрягшись маленьким тельцем, как свернутая в клубок змея.
– А сейчас насчет твоих обязанностей, – сказал Омега убийце.
Дьявол протянул призрачную руку и поманил парня.
Лессер не столько шел, сколько парил, тело поднялось над полом, а его руки и ноги словно парализовало. Бледные глаза широко распахнулись от ужаса, но Лэшу было о чем подумать и без перепуганного парня, которого представляли ему.
Уловив сладкий запах лессера, Лэш подскочил, обнажая клыки.
– Ты должен покормить моего сына, – сказал Омега убийце.
Лэш не стал дожидаться согласия. Он потянулся, схватил мелкого ублюдка за затылок и подтащил к своим зудящим клыкам. Жестко укусив, он глубоко присосался, кровь была сладкой как патока, и такой же густой.
На вкус она отличалась от той, к которой он привык, но также наполняла его желудок, придавая силы, и это главное.
Он кормился, и Омега начал смеяться, сначала тихо, потом громче, пока весь дом не начал сотрясаться от безумного, кровожадного смеха.
***
Постучав косячком по краю пепельницы, Фьюри взглянул на то, что сделал своим пером. Рисунок шокировал, и не просто из-за темы.
Помимо этого, чертова мазня была одной из лучших картин, когда-либо нарисованных им.
Женщина лежала на укрытой атласом кровати, голова и плечи покоились на подушках. Одна рука, закинутая за голову, запуталась пальцами в длинных волосах. Другая лежала на боку, ладонь прикрывала соединение бедер. Ее груди набухли, соски заострились в ожидании рта, а губы девушки были слегка приоткрыты, приманивая его… как и ее ноги. Одно колено было согнуто, ступня изогнулась, и она сжала пальчики на ногах, будто предвкушала что-то изумительное.
Она смотрела со страницы прямо на него.
Фьюри сделал не простой пошлый набросок. Рисунок был полностью закончен, тщательно перекрестно заштрихован, идеально затенен, акцентируя внимание на очаровании женщины. Результатом стала эротика, воплощенная в трехмерном изображении, грядущий оргазм - все, что мужчина хотел видеть в чувственной партнерше.
Сделав очередную затяжку, он попытался убедить себя, что нарисовал не Кормию.
Нет, это была не Кормия… это женщина нереальная, всего лишь сочетание сексуальных черт, от которых он отказался ради целибата. С этим идеалом женственности он хотел бы заняться сексом в первый раз. На рисунке изображена женщина, от которой он хотел бы питаться все эти годы. Это – воображаемая любовница, требующая и дарующая, иногда – мягкая и податливая, иногда – ревнивая и капризная.
Она нереальна.
Она – не Кормия.
Он выдохнул проклятье, поудобней устроил член в пижамных штанах, и затушил косяк.
Он такой трепач. Просто врун-трещотка. Конечно же, это Кормия.
Он посмотрел на медальон Праймэйла, лежащий на письменном столе, вспомнил разговор с Директрикс и снова выругался. Великолепно. Сейчас, когда Кормия уже не была его Первой Супругой, он решил, что хочет ее. Какая удача.
– Господи.
Наклонившись к прикроватной тумбочке, он свернул новый косяк и прикурил его. С самокруткой в губах он начал покрывать рисунок плющом, начав с красивых изящно согнутых ступней. Добавляя лист за листом, закрашивая изображение, он чувствовал, будто его руки скользят вверх по стройным ногам девушки, ее животу и напряженным, высоким грудям.
Фьюри так отвлекся этой мысленной лаской, что удушье, которое обычно сопровождало его, когда он скрывал нарисованное слоем плюща, вспыхнуло лишь тогда, когда он добрался до лица девушки.
Он замер. Это действительно была Кормия, и не какая-то ее обособленная часть, как было с его рисунком Бэллы, выполненным прошлой ночью. Все черты Кормии были отражены на самом видном месте, начиная с наклона ее глаз до пухлой нижней губы и роскошных волос.
И она смотрела на него. Хотела его.
О, Боже…
Быстро распустив плющ на ее лице, Фьюри уставился на испорченный рисунок. Сорняк покрывал ее целиком, перекрывая очертания тела, он похоронил ее, но без могилы.
Вспышкой пришло воспоминание о саде в отчем доме, когда он пришел туда в последний раз, чтобы похоронить родителей.
Господи, он до сих пор помнил ту ночь с изумительной ясностью. Особенно запах тлеющего огня.
Он выкопал могилу, дыру в земле, рану на обильно заросшем плющом саду. Он положил в могилу обоих родителей, но тело было всего одно. Ему пришлось сжечь останки своей матери. Когда Фьюри нашел ее, она разложилась в своей кровати до такого состояния, что он не смог бы вынести ее из подвала. Он разжег костер из того, что осталось от нее, произнося священные слова, пока не начал задыхаться от дыма, и ему не пришлось покинуть подвал.
Пока огонь бушевал в ее каменной темнице, Фьюри подхватил своего отца и отнес мужчину в могилу. Когда пламя поглотило все, до чего смогло дотянуться в этом подвале, Фьюри собрал оставшийся пепел и поместил его в большую бронзовую урну. Пепла было много, ведь Фьюри сжег также матрас и постельное белье.
Он поставил урну рядом с головой отца, а потом засыпал их землей.
После этого он сжег дом. Спалил дотла. Дом был проклят, весь, целиком, и Фьюри был уверен, что даже огромной температуры пламени было не достаточно, чтобы очистить место от несчастий.
Уходя, он подумал, что плющу понадобится не так много времени, чтобы затянуть весь фундамент.
Конечно, ты сжег весь дом, протянул Колдун в его голове. И ты был прав, ты не отвел от семьи проклятье. Пламя не очистило их или тебя, ведь так, напарник? Помимо спасителя-неудачника, ты стал еще и поджигателем.
Отложив косячок, Фьюри свернул рисунок, и, прикрепив протез, направился к двери.
Ты не можешь убежать от меня или прошлого, пробормотал Колдун. Мы – как плющ на том участке земли, всегда с тобой, покрываем тебя, мы – лежащее на тебе проклятье.
Выбросив рисунок, Фьюри вышел из комнаты, неожиданно испугавшись одиночества. Выйдя в коридор, он почти сбил с ног Фритца. Дворецкий вовремя отпрыгнул назад, защищая чашу с… горохом? С водой и горохом?
Конструкции Кормии, подумал Фьюри, когда в чаше заплескалась вода.
Несмотря на грозившее им столкновение, Фритц улыбнулся, и на морщинистом лице расцвела счастливая ухмылка.
– Если вы ищете Избранную Кормию, то она на кухне, принимает Последнюю Трапезу с Зейдистом.
Зи? Какого черта она делает с Зи?
– Они вместе?
– Думаю, господин хотел поговорить с ней о Бэлле. Поэтому сейчас я занимаюсь домашней работой где-то в другом месте. – Фритц нахмурился. – Вы в порядке, господин? Я могу принести вам что-нибудь?
Как насчет трансплантата головы?
– Нет, спасибо.
Когда доджен с поклоном направился в комнату Кормии, из вестибюля донеслись голоса. Фьюри подошел к балкону и перегнулся через золотые поручни.
У подножия лестницы стояли Роф и Док Джейн, и выражение на лице Джейн было столь же жестким, как и ее голос.
– …ультразвук. Слушай, я знаю, это не лучшая идея, потому что ты не любишь посторонних на территории, но здесь у нас нет выбора. Я была в клинике, они не просто не хотят его лечить, они желают знать, где он.
Роф покачал головой.
– Господи, мы не можем привезти его…
– Нет, можем. Фритц подберет его на Мерседесе. И опережая твои возражения: ученики бывают в тренировочном центре каждую неделю, начиная с прошлого декабря. Он не узнает, где находится. А что до глимеры, им и не нужно знать, где он. Он может умереть, Роф. И я не хочу, чтобы смерть друга легла на плечи Джона, а ты?
Король цветисто и со вкусом выругался, огляделся вокруг, будто его взгляду требовалось чем-то заняться, пока голова переваривала ситуацию.
– Отлично. Договорись с Фритцем. Парень получит свой осмотр и операцию в кабинете физиотерапии, если потребуется, но потом его нужно будет вывезти как можно скорее. Пусть глимера с ее ничтожным мнением заглянет мне в зад, но меня беспокоит само происшествие. У нас здесь не гостиница.
– Поняла. И слушай, я собираюсь помочь Хэйверсу. Слишком много работы с устройством новой клиники и уходом за пациентами для него одного. Дело в том, что пару дней я буду отсутствовать.
– Вишес в курсе о риске безопасности?
– Не ему решать, а тебе я говорю из чистой вежливости. – Женщина сухо рассмеялась. – И не смотри на меня так. Я уже мертвая. Не могут же лессеры убить меня дважды.
– Не смешно.
– Черный юмор – издержки пребывания доктора в доме. Привыкай.
Роф рассмеялся.
– Ну, ты крута. Не удивительно, что Ви на тебя запал. – Король стал серьезным. – Но давай проясним ситуацию. Крута или нет, но заправляю здесь я. Эта территория и все проживающие на ней – мое дело.
Женщина улыбнулась.
– Боже, ты напоминаешь мне Мэнни.
– Кого?
– Бывший босс. Глава хирургического отделения в Святом Франциске. Вы бы прекрасно поладили. А может… и нет. – Джейн протянула свою прозрачную руку и положила на широкое, татуированное предплечье короля. Коснувшись его, она приобрела плотность с головы до пят. – Роф, я не глупа, и не намерена совершать скоропалительные действия. Мы с тобой хотим одного и того же – безопасности для всех… в том числе для членов расы, которые не проживают в особняке. Я никогда не буду твоей или кого угодно подчиненной, потому что это не в моей природе. Но я чертовски уверена, что у нас неплохо сложится сотрудничество, окей?
Улыбка Рофа была полна уважения, и он кивнул, ниже, чем требовалось.
– Думаю, я переживу.
Когда Джейн направилась к подземному туннелю, Роф поднял взгляд на Фьюри.
Он ничего не сказал.
– Вы говорили о Лэше? – Спросил Фьюри в надежде, что парня нашли.
– Нет.
Фьюри ожидал услышать имя. Когда король повернулся и начал подниматься по лестнице, широкими шагами преодолевая расстояние в две ступеньки за раз, стало очевидно, что Фьюри ничего не дождется.
Дела Братства, подумал он.
Раньше они были твоими делами, великодушно вставил ремарку Колдун. Пока ты вконец не потерял голову.
– Я искал тебя, – солгал Фьюри, подходя к королю. Он решил, что неофициальный доклад о произошедшем в клинике к этому времени потерял свою значимость. – Пара Избранных должны остановиться в особняке. Они придут, чтобы увидеть меня.
Брови короля опустились вниз, за солнечные очки.
– Значит, ты завершил церемонию с Кормией. Разве ты не должен встретиться с женщинами на Другой Стороне?
– Скоро встречусь. – Черт, это была правда.
Роф скрестил руки на груди.
– Я слышал, ты помог этой ночью в клинике. Спасибо.
Фьюри проглотил ком.
Пока ты в Братстве, Король никогда не благодарит тебя за проделанную работу, потому что ты всего лишь выполняешь свой долг и обязанность, данную от рождения. Тебе могли сказать «молодчина», когда ты надирал задницы лессерам, или выразить неловкое сочувствие, если получал ранение… но тебя никогда не благодарили.
Фьюри прокашлялся. Он не смог вымолвить «всегда пожалуйста», поэтому пробормотал:
– Всем заправлял Зи…. И Рив, который оказался в клинике.
– Да, я также поблагодарю и Рива. – Роф направился к кабинету. – Этот симпат оказался полезным.
Фьюри наблюдал, как медленно закрылись двойные двери, и бледно-голубая комната за ними исчезла из поля зрения.
Когда он развернулся, чтобы двинутся дальше, взгляд обратился к величавому потолку вестибюля с изображениями гордых воинов.
Теперь он был любовником, а не воином, не так ли?
Ага, вставил Колдун. Спорю, ты будешь так же плох и в сексе. А сейчас вперед, найди Кормию и поведай о том, что она нравится тебе настолько, что ты начал рисовать ее. Посмотри ей в глаза и скажи, что собираешься трахнуть ее сестер. Всех их. Всех до одной.
Кроме нее.
И скажи себе, что ты поступаешь правильно по отношению к Кормии, разбивая ей сердце. Ведь по этой причине ты убегаешь. Ты видел, как она смотрит на тебя, знаешь, что она любит тебя, и поэтому трусишь.
Расскажи ей. Все расскажи.
Пока Колдун вел свои речи, Фьюри спустился по лестнице на первый этаж, зашел в бильярдную комнату и взял бутылку Martini & Rossi и джин «Бифитер». Также он схватил банку оливок, бокал под мартини и…
Коробка зубочисток напомнила ему о Кормии.
Поднимаясь наверх, он все еще боялся находиться в одиночестве, но также страшился чужого общества.
Одно Фьюри знал наверняка: было надежное средство от болтливого Колдуна, и он собирался его использовать.
Пока не вырубится без памяти.
Глава 23
Как правило, Рив не любил находиться в потайной комнате за своим офисом в Зиросам. Однако после ночей, подобной этой, он не собирался уезжать из города в убежище, где проживала его мамэн, а пентхаус в Коммодоре с его стеклянными стенами – также не вариант.
Хекс подобрала его в клинике, и по пути основательно отчитала на тему «Почему ты не позвал меня на сражение?!». Но, блин, сказал он ей, там не хватало еще одного симпата-полукровки.
Ну да, точно. К тому же, больницы заставляют ее понервничать.
Введя ее в курс дела, он соврал и сказал, что Хэйверс осмотрел его и вколол лекарств. Она понимала, что Рив порол чушь относительно руки, но, слава яйцам, было слишком близко к рассвету для основательных разборок. Конечно, она могла остаться и продолжить спорить с ним, но Хекс всегда возвращалась в свою хату. Всегда.
Рив удивлялся, что конкретно ждало ее дома. Или кто.
Войдя в ванную, он оставил соболиную шубу на себе, несмотря на то, что шкала термостата была включена на полную. Включив душ, Рив подумал о произошедшем в клинике и обнаружил, что это возбуждало его. Сражения для него – словно костюм от Тома Форда: идеальная посадка, нечто, что можно носить с гордостью. Хорошие новости заключались в том, что его симпатская сущность оставалась под контролем, несмотря на пролитую кровь лессеров, которая так манила.
Разве не очевидно? Он в норме. На самом деле.
Когда пар начал окутывать его, Рив заставил себя снять шубу, костюм от Версаче и рубашку Пинк. Одежда превратилась в хлам, а шуба находилась не в лучшем состоянии. Он кинул шмотки в корзину для стирки и починки.
Направляясь к горячей воде, он миновал большое зеркало, протянувшееся над стеклянными раковинами. Встретив свое отражение, Рив провел руками по пятиконечным красным звездам на груди. Потом опустился ниже и обхватил член.
Было бы неплохо потрахаться после всего произошедшего, или хотя бы приложить к себе руки. Раза три.
Приподняв член в ладонях, Рив не смог проигнорировать вида своего левого предплечья, которое будто прошло через мясорубку от всех инъекций.
Побочные эффекты – та еще дрянь.
Он ступил под струю воды, зная, что она была горячей по молочному, влажному пару вокруг него, и по облегчению его внутренней температуры тела. Однако его кожа молчала относительно силы струй, бьющих по плечам, не реагировала ни на гладкое скользящее по ней мыло, ни на его широкую и теплую ладонь, смывающую пену.
Рив намыливал себя дольше, чем было необходимо. Дело в том, что он не мог отправиться в кровать хоть с единой крупицей грязи на себе, и, более того, ему нужен был предлог, чтобы остаться в душе. В это раз он достаточно согрелся, и на выходе из душа шок ему обеспечен.
Десять минут спустя он лежал на своей кровати королевских размеров, обнаженный под покрывалами, натянув норковое одеяло до подбородка, как ребенок. Когда внутренний холод после сушки полотенцем отступил, Рив закрыл глаза и мысленно выключил свет.
Его клуб по другую сторону стен, покрытых сталью, к этому моменту уже опустел. Девочки разбежались по домам, так как большая часть из них растила детей. Его бармены и бухгалтера, наскоро перекусив, где-нибудь расслаблялись. Подпольный персонал пересматривал Стар Трек. А команда уборщиков из двадцати человек уже закончила драить полы, столики, ванные комнаты и диваны, и, сменив свою униформу, разъехались по другим местам работы.
Риву нравилась мысль, что он один в клубе. Такое случалось не часто.
Когда зазвонил его телефон, Рив выругался при мысли, что, несмотря на его относительное одиночество в данный момент, всегда находились донимающие его особи.
Он вытащил руку из-под покрывала, чтобы ответить.
– Хекс, если ты звонишь ради очередного спора, то предлагаю обсудить все завтра…
– Это не Хекс, симпат. – Голос Зейдиста был напряжен, как стиснутый кулак. – И я звоню насчет твоей сестры.
Рив резко сел, не обратив внимания на соскользнувшее с его тела одеяло.
– Что?
Закончив разговор с Зейдистом, он снова откинулся на спину, чувствуя себя так, словно у него случился сердечный приступ, а потом выяснилось, что дело в простом несварении: облегчение с тошнотой.
С Бэллой все в порядке. Пока. Брат позвонил потому, что придерживался условий заключенной ими сделки. Рив пообещал не вмешиваться, но хотел быть в курсе состояния Бэллы.
Черт, эти трудности с беременностью просто ужасны.
Рив снова натянул одеяло до подбородка. Нужно было позвонить матери, сообщить ей последние новости, но он сделает это позднее. Она готовилась ко сну, и не было причин для ее беспокойства.
Боже, Бэлла…. Его любимая Бэлла, больше не его маленькая сестренка, сейчас она шеллан Брата.
У них всегда были тесные и запутанные отношения. Отчасти это объяснялось их характерами, но также потому, что она не знала его настоящей сущности. Понятия не имела о прошлом своей матери или том, что убило ее отца.
Или кто, точнее сказать.
Рив убил, чтобы защитить свою сестру, и без колебаний сделал бы это снова. Насколько он помнил, Бэлла была единственно невинным, чистым в его жизни. Он хотел оберегать ее вечно. Но у жизни были другие планы.
Избегая мыслей о ее похищении лессерами, в котором он и по сей день винил себя, Рив воскресил в памяти одно из наиболее ярких воспоминаний о ней. Это произошло спустя год после того, как он позаботился о домашней «проблеме» и закопал отца. Бэлле было семь лет.
Рив вошел в кухню и обнаружил ее с чашкой хлопьев «Фростед Флэйкс» за кухонным столом, ее ноги свисали с высоченного стула, на котором она сидела. На ней были розовые тапочки – она не любила их, но была вынуждена надевать, когда голубые, ее любимые, находились в стирке – и фланелевая сорочка «Ланц», на которой ряды желтых роз разделяли голубые и розовые линии.
Сидя, она представляла собой изумительную картину: в розовых тапочках, с ее длинными коричневыми волосами, разметавшимися по спине, и нахмурив брови, вылавливая ложкой последние хлопья.
– Почему ты смотришь на меня, Хвост Павлина? – пропела она, качая ногами под стулом.
Он улыбнулся. Не взирая на ирокез Рива, только Бэлла осмеливалась называть его этим дерзким прозвищем. И, по правде говоря, за это он любил ее еще больше.
– Просто так.
Какая ложь. Пока она возилась ложкой в молоке, он подумал, что это тихое, уютное мгновение стоило всей пролитой его руками крови. Несомненно.
Вздохнув, она посмотрела на коробку хлопьев на другом конце кухонного стола. Она перестала качать ногами, и тихое пиф-пиф, издаваемое тапочками, шаркающими о нижнюю перекладину табуретки, затихло.
– На что ты смотришь, Колокольчик? – Когда она не ответила, он взглянул на «Тигра Тони». Перед глазами мелькнули сцены с его отцом, и Рив мог поспорить, что Бэлла видела то же самое.
Она сказала тонким голоском:
– Я могу взять добавки, если захочу. Может быть.
В голосе звучало сомнение, будто она окунула ногу в пруд, в котором могли водиться пиявки.
– Да, Бэлла. Ты можешь съесть столько, сколько захочешь.
Бэлла не спрыгнула с табуретки. Она затаилась, как делают порой дети и животные, едва дыша, ее чувства прочесывали окружающую среду, выискивая опасность.
Рив не шевелился. Несмотря на желание подать ей эту коробку, он понимал, что именно она должна пересечь этот вишнево-красный блестящий пол в тапочках и принести «Тигра Тони» к чашке. Именно ее руки должны держать коробку, насыпая очередную порцию хлопьев в теплое молоко. Она должна будет снова поднять ложку и приступить к завтраку.
Она должна была понять, что никто в этом доме не станет критиковать ее за добавку потому, что она все еще была голодна.
Этим занимался ее отец. Как и большинство мужчин его поколения, этот кусок дерьма свято верил, что женщины глимеры должны «держать себя в форме». Как он неоднократно повторял, жир на теле женщины аристократических кровей – словно накапливающаяся пыль на бесценной статуе.
С их матерью он гнул еще более жесткую линию.
В молчании Бэлла посмотрела вниз на чашку и покрутила ложкой, создавая волны на молоке.
Она не сделает этого, подумал Рив, готовый убивать ублюдочного отца снова и снова. Бэлла по-прежнему боялась.
Но потом она положила ложку на тарелку рядом с чашкой, скользнула с табуретки и пересекла кухню в своей сорочке «Ланц». Она не взглянула на Рива. Не посмотрела и на рисованную морду Тони, подхватив коробку.
Она была в ужасе. Она была отважной. Крошечной, но энергичной.
В это мгновение зрение Рива перешло на красный цвет, но не потому, что его темная сущность собиралась показать когти. Когда Бэлла положила вторую порцию «Фростед Флэйкс», Рив должен был уже уходить. Он сказал что-то беззаботное и ничего не значащее, быстро вышел в уборную и закрылся там.
Он стер свои кровавые слезы в одиночестве.
Это мгновение в кухне с Тони и Бэллой в паре тапочек «на замену» показало Риву, что он поступил правильно: одобрение за совершенное им убийство пришло в тот момент, когда его родная, любимая, драгоценная сестренка прошла с коробкой с хлопьями через всю кухню.
Возвращаясь к настоящему, он подумал о Бэлле сегодняшней. Взрослая женщина с сильным супругом и ребенком в своем чреве.
С демоном, которому она противостояла сейчас, ее большой, плохой брат не мог справиться. Нет ни одной могилы, в которую он смог бы скидать окровавленные остатки судьбы. Именно от этого монстра он не мог спасти свою сестру.
Время покажет, и никак иначе.
До ее похищения он и подумать не мог, что Бэлла могла умереть раньше него. Но на протяжении тех ужасных шести недель, пока ее удерживал лессер, Рив мог думать лишь о порядке смерти членов его семьи. Он всегда считал, что их мама уйдет первой, и, в действительности, она только что начала короткий спуск, уносивший вампиров к закату их жизни. Он прекрасно понимал, что следующим будет он, рано или поздно, как результат двух вариантов развития событий: либо кто-то узнает о его симпатской сущности, его выловят и отправят в колонию, или же шантажист срежиссирует его смерть по обычаям симпатов.
Которая, к слову, выйдет крайне неожиданной и адски изощренной…
В эту секунду, мобильный телефон издал музыкальную трель. Звонок повторился снова. И снова.