Республиканцы в лице лидера сенатского меньшинства Боба Доула отвергли компромиссное предложение демократов, так как хотели выделить «контрас» военную помощь без всяких условий в размере 20 миллионов долларов (помимо гуманитарной помощи в размере 27 миллионов долларов)[1376]. Демократов Доул назвал «капитулянтами».
В целом демократы не были принципиально против возобновления военной помощи «Никарагуанскому сопротивлению», но требовали, чтобы предварительно Рейган изложил необходимые для этого «чрезвычайные обстоятельства», то есть доказал, что сандинисты не идут на мирные переговоры. От предыдущего финансирования оставалось еще 16 миллионов долларов военной помощи, которые надо было потратить до 30 сентября 1988‑го (то есть до конца текущего финансового года).
11 августа 1988 года сенат 49 голосами против 47 одобрил законопроект демократов об оказании деморализованным, как отмечали американские СМИ, «контрас» «гуманитарной помощи» в размере 27 миллионов долларов[1377]. Военная помощь в 16 миллионов долларов могла быть предоставлена только в том случае, если бы обе палаты конгресса одобрили соответствующий запрос президента, в котором отмечалось бы нарушение сандинистами прав человека, возобновление боевых действий СНА против «контрас» или массированная военная помощь Никарагуа со стороны СССР или Кубы. Республиканцы голосовали против законопроекта, так как понимали, что ни Никарагуа, ни СССР, ни Куба не предоставят сторонникам «контрас» в конгрессе желанного предлога. Законопроект самих республиканцев, предусматривавший выделение 27 миллионов долларов «гуманитарной» и 20 миллионов долларов военной помощи, был отвергнут сенатом 57 голосами против 39. Берд так охарактеризовал своих республиканских оппонентов и сторонников «контрас»: «Они не прислушиваются к голосу здравого смысла. Он подозревают всех и каждого. Они параноики. Я не могу понять, что делают такие люди в сенате США»[1378].
Сами «контрас» время от времени грозились возобновить военные действия осенью 1988 года, но их деморализованные отряды были уже не в состоянии вести какие‑либо операции. Бермудес едва ли мог рассчитывать на 3–3,5 тысячи еще желавших слушать его приказы людей. Зато у СНА были примерно 67 тысяч человек (в том числе 17 тысяч профессиональных военных, 20 тысяч призывников и 30 тысяч резервистов), четыре бронетанковых батальона (вооруженных советскими танками Т‑55 и ПТ‑76), один механизированный батальон, полевая артиллерийская бригада, зенитная бригада и четыре инженерных батальона. Девять специальных противопартизанских легких батальонов (по 700 человек в каждом) были прекрасно обучены, имели значительный боевой опыт и рвались в бой.
В пограничных войска служили 7 тысяч человек (семь батальонов), еще 2 тысячи составляли бригаду войск МВД. ВМС СНА насчитывали примерно тысячу человек, ВВС – 3,4 тысячи.
Армии помогали объединенные в территориальные батальоны 50 тысяч бойцов народной милиции.
В феврале 1989 года в городе Тесоро (Сальвадор) прошел четвертый саммит центральноамериканских государств.
Ситуация в мире к этому времени изменилась коренным образом, и отнюдь не в пользу сандинистов. Рейган уже покинул Белый дом, однако новым президентом стал сторонник продолжения его линии, бывший вице‑президент Джордж Буш. Социалистический блок в Европе начал распадаться, и СССР фактически свернул помощь Никарагуа, так как Горбачев шел на односторонние уступки американцам по основным международным вопросам, причем зачастую к удивлению самих американцев.
Даниэль Ортега тоже пошел в Тесоро на односторонние уступки, заявив, что президентские выборы в Никарагуа пройдут гораздо раньше положенного срока и следить за их проведением будут международные наблюдатели из специально создаваемой в этих целях миссии ООН. Таким образом, сандинисты согласились на «демократизацию», которую от них требовали американцы и «контрас»[1379].
В обмен на эти уступки президенты стран Центральной Америки согласились выработать график демобилизации сил «контрас» в Гондурасе и призвали ООН организовать мониторинг никарагуанско‑гондурасской границы (что сандинисты предлагали еще в 1981 году). Однако Гондурас под давлением США фактически сорвал выполнение этой договоренности, заявив, что не может насильно депортировать со своей территории тех никарагуанских граждан, кто пожелает там остаться. Кроме того, Гондурас отказывался допускать на свою границу наблюдателей ООН до тех пор, пока Никарагуа не отзовет свой иск против него из Международного суда ООН. Сами «контрас» в Гондурасе не желали складывать оружие, пока в Никарагуа не пройдут выборы.
16 марта 1989 года новый госсекретарь США Бейкер вызвал недовольство в конгрессе, предложив продлить «гуманитарную помощь» «контрас» еще на 11 месяцев (до президентских и парламентских выборов в Никарагуа). По его мнению, это отнюдь не противоречило центральноамериканскому мирному договору. Председатель сенатского комитета по ассигнованиям демократ Леги предложил администрации Буша «достойно закончить» все дела с «контрас» и вернуть их в Никарагуа в точном соответствии с решениями последнего центральноамериканского саммита[1380], С точки зрения Леги, «контрас» уже не годились даже на роль «рычага давления» против сандинистов.
31 марта 1989 года подходила к концу «гуманитарная помощь» в размере 27 миллионов долларов, и президент Буш предложил выделить «контрас» 40–50 миллионов до февраля 1990 года. Бейкер отметил, что три центрально‑американских президента (Сальвадора, Гондураса и Гватемалы) поддерживают помощь «контрас» именно как средство давления на сандинистов. Сенаторы‑демократы в ответ подвергли критике американскую помощь Сальвадору. Несмотря на выделенные этой стране при Рейгане 3 миллиарда долларов, уровень жизни в Сальвадоре сильно упал, так как американская помощь шла исключительно на военные цели.
Влиятельная американская газета «Нью‑Йорк Таймс» 16 марта 1989 года так прокомментировала предложение Бейкера: «Есть смысл держать армию „контрас“ на ее гондурасских базах до тех пор, пока сандинисты не продемонстрируют реальный прогресс в плане демократизации Никарагуа. Но госсекретарю Бейкеру нужно больше, чем этот прогресс: он хочет держать повстанцев в готовности, пока Вашингтон не решит, что демократизация завершена. Такое упрямство лишь поможет сандинистам избежать именно тех шагов, которых от них хотят их соседи и Соединенные Штаты»[1381].
Бейкер отправил своего заместителя Роберта Киммита в Гондурас, чтобы уговорить эту страну «потерпеть» на своей территории «контрас» еще около года.
24 марта 1989 года президент Буш объявил о новом курсе в отношении Никарагуа, который поддержали в конгрессе и демократы, и республиканцы. Теперь США, по словам Буша, собирались делать ставку на дипломатию, а не на военную силу. Буш старался выглядеть умеренным, едва ли не миротворцем: «Мы не претендуем на право определять политику в Никарагуа. Это должен решать никарагуанский народ»[1382].
Но никакого реального поворота в американской политике не произошло. Бейкер договорился с лидерами демократов в конгрессе, что «контрас» будут получать по 4,5 миллиона долларов пресловутой «гуманитарной помощи» ежемесячно вплоть до выборов в Никарагуа. «Компромисс» Буша заключался в том, что конгресс оставил за собой право немедленно прекратить выделение этой помощи, если «контрас» возобновят военные действия (на что они были уже не способны) или будут замечены в нарушениях прав человека.
Буш заявил, что сандинисты должны предоставить конкретные доказательства «демократизации» в Никарагуа. В совместном документе администрации и конгресса говорилось: «В отношении Никарагуа Соединенные Штаты (то есть американские ветви власти – прим. автора) имеют единые цели: демократизация, прекращение подрывной деятельности и дестабилизации в отношении соседей, прекращение военных связей с советским блоком, которые угрожают американской и региональной безопасности»[1383]. Эти слова ясно показывают, что в американской риторике по сравнению с 1981 годом ничего не изменилось.
Лидеры «Никарагуанского сопротивления» Калеро и Сесар тем временем пытались убедить американскую общественность, что нельзя всерьез относиться к обещаниям сандинистов организовать 25 февраля 1990 года свободные и честные выборы. Дескать, только новое военное наступление «контрас» может заставить их сделать это. Верить сандинистам, по выражению Калеро, – это все равно, что пытаться привязать собаку поводком из сосисок[1384].
Тем не менее сандинисты выполнили данное Ортегой его центрально‑американским коллегам обещание и 17 марта 1989 года освободили 1894 бывших национальных гвардейцев, отбывавших различные сроки заключения после 19 июля 1979 года. Буш отреагировал на это критикой в адрес достинугых на центральноамерикаском саммите договоренностей о ликвидации лагерей «контрас» в Гондурасе. Мол, в этих договоренностях наряду с позтивными есть и «тревожные моменты»[1385]. «Будьте уверены, что мы не оставим сопротивление в одиночестве, не дадим ему содрогаться в конвульсиях, не добившись выполнения обязательств по демократизации со стороны сандинистов»[1386]. Буша возмутило то, что Ортега на центральноамериканском саммите отделался лишь «неясными обещаниями».
Интересно, что Буш одновременно обещал продолжить военную помощь США афганским душманам, хотя советские войска уже покинули Афганистан.
На пятом центральноамериканском саммите в городе Тела (Гондурас) в августе 1989 года Даниэль Ортега настойчиво потребовал все‑таки начать демобилизацию «контрас». Все президенты призвали завершить демобилизацию примерно 12 тысяч «контрас» в Гондурасе до конца 1989 года (выборы в Никарагуа были намечены на февраль 1990 года, хотя по закону должны были состояться в ноябре 1990‑го) и обратились к ООН и ОАГ за содействием в этом вопросе. Эти две организации создали совместную Международную комиссию по содействию и верификации, которая должна была следить за демобилизацией «контрас», сдачей ими оружия и расформированием лагерей.
Никарагуа согласилась приостановить свой иск против Гондураса в суде ООН и отозвать его после завершения демобилизации «контрас»[1387].
Но американцы вмешались и здесь. Внешне Буш действовал более «мягко», чем его предшественник, однако новый тон лишь прикрывал старую политику. Американцы убеждали Гондурас сохранить «контрас» как дубинку против Никарагуа и продолжали оказывать «Никарагуанскому сопротивлению» в Гондурасе «гуманитарную помощь». Буш заявил, что помощь «контрас» будет прекращена только в том случае, если они откажутся от демобилизации после февральских выборов 1990 года в Никарагуа.
Между тем, в самой Никарагуа сандинисты решили в 1988 году провести экономические реформы, очень болезненные для большинства населения. СФНО считал, что в течение оставшегося до выбров времени эти реформы уже дадут позитивный эффект. С другой стороны, все опросы общественного мнения (в том числе и проводимые американскими СМИ) показывали, что сандинисты легко могут выиграть выборы у буржуазной оппозиции.
Смысл реформы состоял в том, чтобы провести деноминацию национальной валюты и отпустить все цены. Тем самым планировалось ликвидировать главный бич населения – гиперинфляцию и насытить прилавки товарами. Однако было ясно, что в первое время те, кто живут на зарплату, столкнутся с резким удорожанием жизни.
Денежная реформа задумывалась в обстановке глубокой секретности с ноября 1987 года и получила военное название – операция «Берта». К моменту ее начала нелегальный курс кордобы к доллару вследствие гиперинфляции достиг фантастического уровня – 5,2 миллиона кордоб за один доллар США[1388]. В стране ходили банкноты по 10 миллионов кордоб, и оппозиция смеялась, что сандинисты превратили всех никарагуанцев в миллионеров.
14 февраля 1988 года (в День святого Валентина) Даниэль Ортега выступил с пакетом экономических реформ, которые ознаменовали полный отход от всей экономической политики прошедшего десятилетия. Президент признал, что реформы 1985 года «выдохлись» и для преодоления инфляции придется прибегнуть к более жестким мерам[1389].
Ортега объявил о проведении в течение трех дней обмена старых кордоб на новые по курсу 1000:1. С 17 февраля старые деньги полностью изымались из оборота. Реформа была направлена против спекулянтов и дельцов теневого рынка – ни одно лицо не могло поменять наличными более 10 миллионов старых кордоб. Более крупные суммы следовало сдать в банк, где они на время (12–24 месяца) замораживались.
КОСЕП немедленно раскритиковал ограничение на обмен, хотя по статистике эти ограничения затронули только одну из тысячи никарагуанских семей. Однако от замораживания крупных сумм на специальных счетах пострадали и крупные частные сельхозпроизводители, а также многие кооперативы. Кооперативам пришлось увольнять наемных работников и приостанавливать производство из‑за отсутствия ликвидности.
Реформа означала и удорожание выданных ранее кредитов, суммы которых при возврате должны были быть умножены на 19. Тем самым кредит становился дорогим, и предприятия уже не могли брать у государства столько денег, сколько им заблагорассудится.
Курс новой кордобы был установлен на уровне 10:1, в то время как раньше официальный курс равнялся 2700 кордоб за доллар.
Ортега объявил об очередной «адаптации» официальных цен под лозунгом, что труду производителей надо возвратить его истинную стоимость. Цены на различные наборы продуктов повседневного спроса были повышены от 129 до 273 %. Но одновременно были повышены и зарплаты, причем на 385 %. Больше всего выросли зарплаты квалифицированных рабочих и специалистов (высшие тарифные классы СНОТС) – на 662 %, в то время как минимальная заработная плата увеличилась на 305 %[1390]. При этом были ликвидированы все бонусы (кроме бонусов за стаж и рост производительности труда на промышленных и сельскохозяйственных предприятиях).
Сандинисты подчеркивали, что их реформы не имеют ничего общего с рецептами МВФ, так как реальный прожиточный уровень лиц наемного труда не должен был пострадать от операции «Берта». Все лица наемного труда должны были иметь возможность купить стандартный набор продуктов и услуг на свою заработную плату.
Как и в 1985 году, Ортега призвал «защитить новые цены от спекулянтов». Сандинисты вновь призвали общественные организации к «социальному контролю» на рынках и в магазинах.
Рыночные реформы продолжались. В марте 1988 года правительство объявило, что отныне государственные банки будут кредитовать только 80 % нужд заемщиков, а не 100 %, как раньше. В апреле краткосрочные кредиты промышленности и торговле были сокращены на 10 %, а долгосрочные кредиты – на 30 %. Заявления об ужесточении кредитной политики делались и раньше (еще в 1985 году), однако на сей раз правительство было полно решимости добиться осуществления всех этих мер на практике. Правда, весьма странно, что в условиях гиперинфляции правительство оставило ставку по кредитам на прежнем уровне – 30 %. Видимо расчет делался на то, что инфляция прекратится буквально в течение нескольких месяцев. Вместо ужесточения кредитной политики путем поднятия ставок правительство избрало путь физического ограничения объема выдаваемых денег.
С помощью всех этих мер по сокращению денежной массы правительство намеревалось снизить бюджетный дефицит с 17 % ВВП в 1987 году до 8 % в 1988‑м. С этой же целью намечалось резко сократить количество государственных служащих, в том числе в армии и полиции. В марте 1988 года сандинисты объявили о сокращении числа госслужащих на 10 %, но подчеркнули, что государство обеспечит всех сокращаемых новыми рабочими местами.
Сокращение персонала сопровождалось (и даже объяснялось) сокращением уровня вмешательства государства в экономику. Государственным предприятиям было сказано, что отныне они должны выживать сами и не надеяться, как раньше, на финансовую помощь государства. Целью для предприятий госсектора отныне должен был стать на валовой объем производства, а максимизация прибыли.
На практике именно на госпредприятиях, а не в госаппарате были в 1988 году уволены по сокращению штатов практически все из намеченных для этого 10 тысяч человек[1391]. Еще 20 тысяч человек планировалось уволить в 1989 году.
Для сокращаемых сохранялось 100 % зарплаты в течение двух месяцев после увольнения, а на третий месяц они получали 75 % прежней зарплаты. Тем не менее профсоюзы возмущались, что увольнения часто происходят без всякого учета мнения профорганизаций. За 10 лет революционной власти все рабочие уже привыкли к тому, что потерять работу они просто не могут.
Но теперь министр финансов Уильям Хюппер объявил, что правительство уже не в состоянии гарантировать каждому право на труд, по крайней мере, по прежней специальности.
Тем не менее даже новые повышенные зарплаты не могли угнаться за ростом цен, и дефицит рабочей силы на многих предприятиях сохранялся. На работах в сфере коммунального хозяйства в Манагуа стали использовать осужденных.
В феврале 1988 года впервые за долгие годы в Никарагуа прошли «дикие» забастовки, причем в них приняли участие даже рабочие из сандинистских профсоюзов. Коммунисты организовали стачку строительных рабочих, которые требовали возвращения системы бонусов и повышения зарплаты на 200 %.
Президент опять уговаривал рабочих потерпеть, так как уровень благосостояния Никарагуа – страны с 3,5 миллиона населения – зависит всего лишь от 20 % рабочих и крестьян, занятых в производстве. А эти люди просто не могут адекватно содержать всех остальных граждан. Зарплату можно повышать только на основе роста производительности труда, так как в противном случае любое повышение денежных выплат только подстегнет инфляцию и тем самым снизит реальную заработную плату.
Рабочих и служащих пытались, как и в 1985 году, успокоить усилением борьбы против спекулянтов. В 1988 году полиция и инспектора министерства внутренней торговли опять взялись за борьбу против торговцев‑спекулянтов. Тем торговцам, у кого находили более 20 фунтов продуктов повседневного спроса, грозила конфискация их магазинов. На рынках разворачивались настоящие сражения. 20 февраля 1988 года одного из проверяющих убили ударом ножа на Восточном рынке Манагуа.
Однако борьба против частной торговли была проиграна. Установленные правительством в феврале 1988 года новые цены опять оказались не в состоянии угнаться за уровнем инфляции, которая отнюдь не приостановила свой бег. Поэтому скоро официальные цены оказались даже ниже уровня себестоимости, и продавать по ним не мог ни один из производителей. Постоянная инфляция и девальвация кордобы лишали многих сельхозпроизводителей выручки за прошлый урожай и отбивали всякую охоту к увеличению производства.
В апреле 1985 года частные производители кофе жаловались, что себестоимость одного кинталя (примерно 46 кг) кофе при условии, что необходимые для его производства товары будут получены по государственным ценам, составит 2025 кордоб, а официальная государственная закупочная цена составляет 1130 кордоб[1392].
Поэтому в апреле 1988 года «социальный контроль» над ценами был фактически свернут. Такая непоследовательность оказалась для сандинистов фатальной. Комитеты сандинистской защиты – опора революционной власти на местах – были деморализованы зигзагами правительственной политики и фактически начали самоустраняться из общественной жизни. Их нишу постепенно занимала буржуазная оппозиция.
Ортега был вынужден публично признать, что правительство не сможет контролировать все цены и большинство из них будут «отпущены». Фактически в своей программной речи 15 июня 1988 года президент, как констатировала даже газета сандинистов «Баррикада», объявил о полной либерализации всех цен[1393].
Понимая, что многие члены СФНО и массовых революционных организаций (включая народную милицию) недовольны монетаристским экономическим курсом, Ортега в июне 1988 года подчеркивал, что этот курс во многом вызван внешнеполитическими и геополитическими соображениями. Именно из‑за давления США сандинисты так и не решились полностью уничтожить частную собственность и ввести плановую экономику. Ортега уверял сторонников СФНО, что новая экономическая политика приведет к укреплению революционной власти и что социалистическая ориентация развития Никарагуа сохраняется. «Мы не проводим политику в стиле МВФ в полном смысле этого слова», – отметил президент[1394]. «Правда заключается в том, что нет других путей для мотивации производителей, которые реагируют только на экономические стимулы. Таким образом, есть более высокая цель – защита власти рабочего класса, которая является революционной властью, основанной на принципах сандинизма, который, в свою очередь, бесспорно, основывается на марксизме – идеологии пролетариата»[1395].
За июньской речью Ортеги последовала новая серия экономических мер в направлении дальнейшей либерализации и сокращения государственного участия в народном хозяйстве. Была произведена девальвация новой кордобы на целых 567 %, и ее новый курс составил 80 кордоб за доллар. С этого момента девальвация фактически стала непрерывной, так как изменение курса было привязано к изменению индекса стоимости жизни, который все время рос.
Эта мера полностью ликвидировала реальные прогнозируемые ставки по кредитам на закупку импортных товаров. Раньше, когда курс был неизменным, производитель, по сути, освобождался государством от любого валютного риска. Теперь этот риск целиком ложился на его плечи.
Шкала зарплат по СНОТС в июне 1988 года была «адаптирована» в сторону повышения на 30 %. Но с этого момента сами нормы СНОТС фактически отменялись – теперь они действовали только для госслужащих. Для работников производственного сектора СНОТС превращались в «рекомендательные нормы».
Цена на бензин повысилась в 10 раз, и было объявлено, что теперь цены на товары и услуги станут пересматриваться периодически, чтобы у производителей имелась гарантированная прибыль при производстве товаров и услуг. Правительство заявило, что будет отныне публиковать только рекомендуемые цены для товаров повседневного спроса.
КОСЕП выразила полное удовлетворение фактической ликвидацией государственного контроля над ценами и зарплатой[1396].
Однако сторонники СФНО были шокированы во второй раз за год. Бойцы революционной армии и милиции не понимали, за что они столько лет проливали кровь, если все социальные завоевания революции уничтожались, причем руками не «контрас», а сандинистского правительства.
Либерализация цен в условиях товарного дефицита, вызванного войной, привела к дикому росту цен. Торговцы‑частники и производители стали придерживать товары, так как ждали очередного повышения цен.
В Национальном руководстве СФНО возникли разногласия. Борхе и Руис выступали за возврат к политике государственного контроля. Отражением массового недовольства новой экономической политикой стала статья в официальном органе СФНО – газете «Баррикада» от 20 сентября 1988 года[1397]. В статье критиковались социальные последствия монетаристской политики, отказ от «лозунгов‑знамен» недавней эпохи, таких как «твердые цены», «государственные каналы распределения», «государственные субсидии» и т. д. Большинство населения, искренне поддерживавшее революцию в самые тяжелые времена, чувствовало себя брошенным правительством на произвол судьбы перед лицом рыночной стихии.
Многие частные предприниматели, которые ранее лицемерно заявляли о своей готовности повысить зарплату, но жаловались на то, что СНОТС якобы не дают им этого сделать, теперь показали свое истинное лицо. Если в среднем зарплаты выросли в июле‑ноябре 1988 года на 477 %, то цены – на 1017 %[1398]. Реальная зарплата трудящихся вопреки заверениям Ортеги упала в 1988 году на 85 %.
Сандинисты искренне пытались облегчить положение наиболее бедных слоев населения. Все рабочие, в отношении которых сохранялись СНОТС, стали получать продовольственные пайки («программа АФА») – по 10 фунтов риса и бобов и 5 фунтов сахара в месяц. Этой программой были охвачены 160 тысяч человек.
Радикальные монетаристские меры 1988 года не привели к существенному улучшению экономической ситуации. Наоборот, она ухудшилась.
ВВП по итогам 1988 года упал на рекордную в истории Никарагуа величину – 12 %, причем падение в расчете на душу населения было еще более драматичным – 14,2 %. Оосбенно сильно пострадало материальное производство – новой добавленной стоимости в промышленности было произведено на 29 % меньше, чем в 1987 году. Причем наиболее сильно монетаристские меры ударили по мелким и средним производителям, многие из которых перешли в оппозицию к революционной власти.
Бюджетный дефицит по отношению к ВВП не только не сократился в два раза, как предполагалось, а наоборот, увеличился с 16 % в 1987 году до 26,6 %[1399]. Причина была в том, что налоги не поспевали за обесценением денег. С другой стороны, первоначальное сжатие денежной массы просто лишило многие предприятия ликвидности для уплаты налогов.
Инфляция фактически вышла из берегов – в 1988 году цены выросли на 33 547,6 % Экспорт упал до рекордного за всю историю Никарагуа уровня 236 миллионов долларов. Правда, до 718 миллионов долларов снизился и импорт, но дефицит внешнеторгового баланса все равно вырос по сравнению с 1987 годом на 43 миллиона долларов – до 482 миллионов долларов США. Внешний долг страны стал абсолютно неподъемным – 7,2 миллиарда долларов. Для его обслуживания следовало тратить 96,7 % всей экспортной выручки.
К концу 1988 года кордоба в результате перманентной девальвации упала до 920 кордоб за доллар. И тем не менее, если очистить эту девальвацию от инфляции, получалось, что в реальном выражении кордоба была ревальвирована за год на 120 %, а это опять‑таки ударило по никарагуанскому экспорту.
В дополнение ко всем рукотворным несчастьям явно ошибочной монетаристской линии, на Никарагуа в октябре 1988 года обрушился сильнейший тропический ураган «Джоан». На атлантическом побережье страны погибли 148 человек, 184 были тяжело ранены, 100 – пропали без вести. При этом только налаженная за годы революции система здравоохранения позволила сделать жертвы столь минимальными.
Было разрушено 23 тысячи, шесть тысяч – повреждено. Некоторые поселки на побережье ураган уничтожил полностью. 250 тысяч никарагуанцев лишились крова над головой. Около 1000 километров линий электропередач требовали замены. Было смыто ливнями 650 километров дорог. Особенно сильно пострадал главный порт Никарагуа на Атлантике Блуфилдс.
Ураган нанес большой ущерб и сельскому хозяйству. Погибло 15,7 тысяч голов крупного рогатого скота, 20 тысяч свиней и 465 тысяч кур и цыплят[1400].
Общий экономический ущерб от «Джоан» превысил 750 миллинов долларов. Никарагуа не сталкивалась с подобными стихийными бедствиями после 1911 года.
Правительству опять пришлось запустить печатный станок, чтобы найти средства на восстановление объектов инфраструктуры и жилья. Инфляция в ноябре – декабре 1988 года удвоилась в каждом из этих месяцев, и ее темп в расчете на год достиг 1 200 000 %.
Международная помощь не оправдала надежд Никарагуа. Социалистическая система находилась в процессе распада, а западные страны помогать сандинистам не собирались.
В начале 1989 года было объявлено, что президентские и парламентские выборы состоятся не в ноябре, а уже в феврале 1990 года. Ситуация в экономике ухудшалась, и большинство населения требовало ужесточения государственного регулирования, особенно в области цен.
Также считали и большинство никарагуанских экономистов. Ассоциация экономистов (APEN) в начале 1989 года раскритиковала зацикленность нового экономического курса на макроэкономических финансовых показателях. Экономисты также призвали более равномерно распределять тяготы адаптации среди различных слоев населения. APEN считала необходимостью централизацию государственного управления экономикой и мобилизацию всех ресурсов на увеличение именно валового объема производства, без чего нельзя было насытить рынок и остановить скандально быстрый рост цен[1401]. Экономисты предложили создать в каждом регионе Чрезвычайные экономические советы, которые должны были добиваться выполнения планов по производству товаров и услуг.
В январе 1989 года к восстановлению контроля над ценами призвала популярная газета «Нуэво Диарио», которая обычно поддерживала сандинистов. В противном случае газета пророчески предсказывала стремительную «эрозию» социальной базы революции.
В Национальном руководстве СФНО в начале 1989 года тоже ясно сформировались две тенденции. Руис и Борхе полностью поддерживали идею жесткой централизации государственного управления экономикой и восстановления контроля над ценами. Даниэль Ортега, наоборот, считал, что «военная экономика» погубит сандинистов и к тому же будет негативно воспринята за рубежом как очередное свидетельство «тоталитаризма».
Ортегу поддерживала та самая группа экономистов, которая уже сформулировала программу реформ в 1988 году (среди них были мексиканцы, бразильцы, чилийцы, испанцы, американцы, представители ЧССР и ФРГ). Экономисты говорили, что только ураган «Джоан» помешал успешной реализации первого пакета экономических мер (который никарагуанские газеты окрестили «пакетом без людей» за его антисоциальную направленность).
Министр торговли Алехандро Мартинес вспоминал: «Самым сложным было убедить политическое руководство страны, что наши возможности сужаются и что единственно возможной является радикальная программа экономической адаптации. Мы вели дискуссии на эту тему в декабре 1988 года, когда была представлена экономическая программа на 1989 год, которая предполагала радикальное сокращение всех государственных расходов, включая ассигнования на вооруженные силы. Дискуссии в Национальном руководстве (СФНО) длились почти месяц, включая субботы и воскресенья, и мы пытались убедить его, что то, что мы должны осуществить, является не мерами какой‑либо определенной экономической теории или доктрины (ясный намек на монетаризм – прим. автора), а единственной альтернативой в условиях переживаемой страной гиперинфляции. Я помню, что сначала (Даниэль) Ортега отверг все наши предложения»[1402].