Мартинес отмечал, что переубедить Ортегу помог советский посол, который ясно дал понять, что СССР в ходе «перестройки» тоже столкнулся с трудностями и не сможет больше оказывать Никарагуа серьезной экономической помощи. «Его ответ лишний раз убедил меня в том, что у нас нет альтернативы…»[1403]
Мартинес объяснял Ортеге, что хотя монетаристские меры привели к падению ВВП в 1988 году на 6 % и приведут к падению этого показателя еще на 4 % в 1989‑м, без них финансовая система страны рухнет и ВВП упадет вообще на 20 %. Экономисты доказывали Национальному руководству СФНО, что сокращение производства и рост безработицы неизбежны при борьбе против инфляции.
Монетаристский план, который, в конце концов, одобрило Национальное руководство СФНО, предполагал снизить уровень инфляции к концу 1989 года до приемлемой цифры и резко нарастить объемы экспорта, который к 1996 году следовало довести до миллиарда долларов. Авторы плана нисколько не сомневались, что на выборах в феврале 1990 года сандинисты одержат победу. Об этом же по‑прежнему свидетельствовали все опросы общественного мнения.
30 января 1989 года в своем выступлении Ортега отметил, что если никарагуанской экономике не удастся «совершить качественный скачок в этих тяжелых и сложных условиях», то «придется окончательно ввести военную экономику», что означало бы «тотальное распределение и вмешательство государства в производство и распределение всех ресурсов»[1404].
Именно в этой речи Ортега объявил о новой серии экономических реформ, признав, что в 1988 году так и не удалось «остановить галопирующего коня» инфляции. Президент обещал сократить бюджетный дефицит в пять раз, что на практике означало резкое сокращение численности армии и полиции. Ортега признал, что это приведет к росту безработицы, но заметил, что во многих секторах экономики ощущается недостаток рабочих рук и все желающие смогут найти новую работу. Правительственные экономисты полагали, что государству придется уволить 30 тысяч человек, в том числе 10 тысяч военнослужащих армии и 13 тысяч сотрудников МВД.
Президент подтвердил приверженность политике либерализации цен и обещал ввести параллельный курс кордобы, который был бы близок к рыночному. При этом никакого повышения зарплаты в госсекторе глава государства уже не обещал. Фактически Ортега признал, что реформы проводятся в «стиле МВФ», а сокращение бюджета будет происходить в типично «капиталистической манере».
Национальное руководство СФНО согласилось с продолжением монетаристского курса потому, что считало свою победу на выборах 1990 года делом решенным. Сандинисты полагали, что доверие к революционной власти по‑прежнему высоко и люди смогут «простить» СФНО временные экономические лишения.
Но выступление Даниэля Ортеги 30 января окончательно убедило многих сторонников революции, что сандинисты свернули с пути социальной справедливости, склонившись перед международным давлением. Среди сторонников СФНО стала распространяться апатия – они не хотели агитировать население за новый курс, против которого искренне боролись столько лет, в том числе и с оружием в руках.
Перманентная девальвация кордобы в 1989 году привела к тому, что параллельный государственный курс в сентябре 1989‑го был всего на 15 % выше курса черного рынка, в то время как в конце 1988 года разрыв составлял 476 %[1405]. В июне 1989 года за один доллар официально давали 20 тысяч кордоб – таким образом, монетарная реформа начала 1988 года была фактически сведена на нет. Затем правительство по политическим соображениям (близились выборы) притормозило девальвацию, и разрыв между официальным и неофициальным курсом опять начал расти.
Однако реальный курс кордобы, который теперь начал применяться при всех внешнеторговых операциях, сделал заведомо убыточными все крупные государственные сельскохозяйственные проекты, зависящие от импорта, например, производство зерна на хлопковых плантациях в межсезонье. Молоко в мелких и отсталых крестьянских хозяйствах, обходившихся без иностранных технологий, теперь стало более прибыльным, чем на современных государственных крупных предприятиях.
Производителям хлопка пришлось выплачивать большие субсидии – по 1,7 мил лиона кордоб за один гектар.
Тем не менее в первые три месяца 1989 года инфляция существенно снизилась, и правительство было настроено оптимистично.
В апреле 1989 года (когда инфляция была на самом низком уровне за последние год‑полтора) Даниэль Ортега объявил о замораживании ставок по кредитам на четыре месяца. Однако в июне – июле 1989‑го инфляция опять ускорилась, и проценты по кредитам быстро стали для банков негативными[1406].
Покупательная способность зарплаты тех трудящихся, которые по‑прежнему были в системе СНОТС, несколько увеличилась в 1989 году благодаря замедлению темпов роста цен. Но исходный уровень этого улучшения был таким мизерным, что люди все равно были недовольны. В мае 1989 года забастовали учителя, являвшиеся до сих пор самыми преданными сторонниками СФНО. На сторону учителей, требовавших повышения зарплаты, встали сандинистские профсоюзы и даже министр образования.
В июне 1989 года Даниэль Ортега встретился с сотнями учителей. Президент пытался убедить педагогов, что правительство не предало социальные идеалы Сандинистской революции: «Мы не пропагандируем общество богатых и бедных, потому что мы защищаем власть народа, власть трудящихся. Однако в экономической сфере мы защищаем и пропагандируем смешанную экономику, которая создает экономические различия, а также богатых и бедных». При этом президент признал, что правительство вынуждено проводить политику в духе МВФ, но альтернативой ей может быть только военная экономика, при которой «заработная плата уже больше не будет существовать, заработная плата исчезнет, и каждый будет получать по норме те продукты, которые будут в наличии»[1407].
Ортега говорил, что даже монетаристская политика может проводиться революционной властью в интересах большинства народа, так же как винтовку можно применять и для подавления народа, и для его освобождения.
Президент обещал учителям немного повысить зарплату в июне 1989 года с тем, чтобы это повышение компенсировало инфляцию в мае. Помимо этого были обещаны немонетарные льготы, например, талоны на бесплатный проезд в общественном транспорте.
Тем не менее стачка учителей показала сандинистам, что их рейтинг среди населения стремительно падает. Поэтому в июне 1989 года было принято решение приостановить девальвацию кордобы и временно заморозить цены на девять товаров массового спроса. Были заморожены и тарифы на жилищно‑коммунальные услуги. Дизельное топливо (важное для сельского хозяйства) и керосин (которым дома пользовались многие бедные никарагуанцы) опять стали субсидировать. Государственным компаниям было предписано прекратить политику постоянного повышения цен, хотя ничего другого в условиях рыночной либерализации им не оставалось.
Однако правительство не хотело отказываться от монетаристского курса, который уже не могла скрыть революционная и марксистская риторика Ортеги и других членов Национального руководства СФНО. И Даниэль Ортега, и Томас Борхе в духе модного в то период «социал‑демократического тренда» стали приводить в качестве примера для Никарагуа якобы «социалистические» скандинавские страны типа Швеции. В СССР тогда тоже модно было превозносить на все лады «шведскую модель», которая (как и «финская модель», процветавшая благодаря торговым связям с СССР) рухнула уже в начале 1990‑х годов, когда страну открыли для мировой экономики.
Нерыночные меры правительства в июне 1989 года дали гораздо больший результат в плане борьбы с инфляцией, которая замедлилась в августе – декабре 1989‑го и составила «всего» 439 %[1408]. Бюджетный дефицит достиг плановых показателей – всего 5 % от ВВП. Но этот успех дался тяжелой социальной ценой. Безработица, которая в 1981 году составляла 16 % трудосопособного населения и с тех пор не росла, подскочила в 1989 году до 31 %.
Именно поэтому ВВП в 1989 году упал в расчете на душу населения еще на 4,5 % (в целом на 1,9 %) и составлял менее половины от дореволюционного уровня. ВВП на душу населения был даже меньше, чем в 1960 году.
Инфляцию удалось обуздать, но она все равно оставалась на неприятном для населения уровне 1689,1 %. Экспорт вырос до 332 миллионов долларов, что было все еще существенно ниже уровня 1984 года. Импорт сократился до 570 миллионов (импортные товары из‑за девальвации кордобы сильно подорожали), благодаря чему дефицит торгового баланса снизился до 238 миллионов долларов – лучший показатель за все революционные годы. Но хвалиться здесь было особенно нечем – сокращение импорта мешало развитию материального производства, которое не могло пока обходиться без импортных удобрений и комплектующих.
Внешний долг достиг 9,7 миллиарда долларов, так как Никарагуа приостановила его обслуживание.
Монетаристский курс правительства ни в коей мере не помирил его с национальной буржуазией, зато серьезно подорвал популярность сандинистов среди трудящихся.
Буржуазная оппозиция, ранее критиковавшая марксистов из СФНО за государственное вмешательство в экономику, теперь еще более яростно ругала правительство за отпуск цен и другие «антинародные меры». Сандинисты это понимали. Летом 1988 года Ортега предупредил: «Я… не разрешу людям, которые когда‑то критиковали меры революции, подвергать сомнению наши усилия сейчас, когда мы приняли меры по сохранению экономики в период больших трудностей»[1409]. Президент обрушился с критикой на КОСЕП, «Ла Пренсу» и «фашистов, сторонников янки»: «Это подстрекатели толпы, которые вечно недовольны. Единственный способ удовлетворить их – это похоронить их всех разом… Им предложили мир… Но если они не воспользуются этой возможностью и не станут вести себя соответствующим образом, то будьте уверены – мы их сметем».
10 июля 1988 года полиция разогнала в городе Нандайме марш оппозиции, в котором участвовали примерно 2500 человек, после чего из страны выслали посол США Мелтон[1410], обвиненного садинистами в разработке «плана Мелтона» по дестабилизации Никарагуа, и семь других американских дипломатов. Были закрыты на 15 суток за подстрекательство к беспорядкам «Ла Пренса» и одна из католических радиостанций.
Демонстранты в Найдайме явно лезли на рожон, нападали на полицейских, и последним пришлось применить слезоточивый газ. Как сообщал, например, корреспондент «Нью‑Йорк Таймс», митинг в Нандайме не продлился и пяти минут, когда его участники с камнями и палками напали на полицейских. Факты провокаций со стороны демонстрантов в отношении полиции зафиксировала и американская правозащитная организация «Америкас Уотч».
Были задержаны 40 человек. Несмотря на провокации, полиция не применила огнестрельного оружия, хотя демонстранты серьезно ранили шестерых полицейских.
Мелтон, в отличие от своего предшественника, активно встречался с деятелями оппозиции и подстрекал их к усилению борьбы против СФНО. Например, посол США участвовал в заседании КОСЕП в Эстели, на котором обсуждался план борьбы против правительства. Один из сотрудников посольства США участвовал в демонстрации в Нандайме, где его сфотографировали журналисты.
Версию сандинистов в отношении Мелтона подтвердил в сентябре 1988 года не кто иной, как спикер палаты представителей конгресса США, заявивший, что ЦРУ «специально провоцировало активность оппозиции в Никарагуа в надежде вызвать чрезмерную реакцию сандинистского правительства»[1411].
Администрация Рейгана в качестве ответной меры немедленно выслала из США восемь никарагуанских дипломатов. Однако президент США отказался разрывать дипломатические отношения с Манагуа, хотя и отметил, что это всегда можно сделать[1412]. Американцам было нужно посольство в Никарагуа для разворачивания кропотливой работы по объединению буржуазной оппозиции в единый антиправительственный избирательный блок.
Если сандинистов не удалось победить оружием, то их следовало разгромить на выборах, как американцы уже успешно сделали на Ямайке с левым правительством Майкла Мэнли в 1980 году, проведя широкую кампанию по дестабилизации режима и щедро профинансировав правую оппозицию.
Сандинисты после событий в Нандайме ясно дали понять, что либерализация экономической политики не означает капитуляцию революции как таковой. Через неделю после демонстрации оппозиции было объявлено о национализации крупнейшего частного концерна страны – завода по производству сахара и рома Сан‑Антонио вместе с плантациями сахарного тростника площадью 3 тысячи гектара. Владельца компании Альфредо Пельяса рабочие обвиняли в саботаже производства еще в 1984 году. Борхе говорил, что семья Пельяса вывозит за границу оборудование. В 1987 году газеты писали, что завод Сан‑Антонио работает только на 60 % своей мощности[1413].
Но до 1988 года сандинисты по политическим соображениям не трогали концерн, который служил своего рода доказательством нормальных прагматичных отношений между крупным частным бизнесом и правительством. Теперь национализацией Сан‑Антонио СФНО ясно давал понять КОСЕП, что не потерпит курса крупного частного бизнеса на дестабилизацию положения в Никарагуа.
В начале 1989 года, запустив новую серию экономических реформ, сандинисты опять попытались наладить рабочие отношения с частными предпринимателями. Министр экономики и член Национального руководства СФНО Луис Каррион на встрече с руководством Торгово‑промышленной палаты подчеркнул, что правительство намерено дать частному бизнесу четкие гарантии против национализации и ясно определить его место в системе смешанной экономики.
В рамках так называемой политики консертации (то есть «единения») правительство предложило создать для каждой отрасли экономики советы из представителей частного бизнеса и государственных структур, которые должны были вырабатывать рекомендации по развитию этих отраслей.
После первых же заседаний эти советы подверглись критике со стороны КОСЕП и правой оппозиции. И КОСЕП, и «координадора» заявили, что будут участвовать в работе советов только в том случае, если туда пригласят и «контрас»[1414].
Сандинисты относились к правой оппозиции снисходительно, и эта недооценка сыграла для них роковую роль. Даниэль Ортега так охарактеризовал правых в июне 1989 года: «Мы живем со скорпионом на рубашке. Мы знаем об этом скорпионе, но верим в силу народа, и если скорпион прибегнет к силе, то мы его раздавим»[1415]. В этом же месяце правительство для демонстрации серьезности своих намерений экспроприировало три кофейные плантации в Матагальпе, собственники которых были связаны с КОСЕП. Причиной этой акции стало «конфронтационное и анархистское поведение» собственников, мешавшее «достижению единства перед лицом кризиса в Никарагуа». Заместитель министра внутренних дел назвал бывших владельцев «профессиональными провокаторами на службе ЦРУ»[1416].
Глава КОСЕП Энрике Боланьос утверждал, что в его распоряжении есть список из 36 поместий, которые сандинисты наметили к национализации по политическим мотивам.
В ответ на национализацию трех кофейных плантаций организации – члены КОСЕП вышли из советов по животноводству и хлопку, но многие организации частных производителей продолжили работу в этих органах.
19 июля 1988 года в речи по случаю очередной годовщины Сандинистской революции Даниэль Ортега подтвердил, что целью СФНО является построение социалистического общества. «В этот день, 19 июля, были разбужены многочисленные ожидания… что сандинисты провозгласят себя социалистами. Кажется, что они (никарагуанская буржуазия и США) до сих пор не поняли, что сандинисты – это социалисты и что социализм преобладает в Никарагуа с 19 июля 1979 года»[1417].
На встрече президентов центральноамериканских стран в феврале 1989 года Ортега пообещал, что сандинисты уступят власть в течение трех месяцев, если потерпят поражение на выборах в феврале 1990 года. Сразу же после этого заявления ЦРУ и посольство США в Манагуа начали активно сколачивать единый оппозиционный блок.
Это было непросто. Буржуазные партии, бойкотировавшие выборы 1984 года, считали предателями тех, кто в этих выборах участвовал. Некоторые оппозиционные партии открыто поддерживали «контрас», другие относились к ним более чем настороженно. Никакого единства не было и насчет кандидатуры на пост президента.
По иронии судьбы сами сандинисты в процессе «консертации» призывали оппозицию к объединению, чтобы у правительства был единый партнер на переговорах о преодолении экономического кризиса. Член Национального руководства СФНО Байардо Арсе заявил в январе 1989 года, что он предпочел бы союз консерваторов, либералов и «прочих»[1418].
Сандинистам в этом их стремлении «помогли» американцы. В апреле 1989 года Национальный фонд демократии конгресса США выделил 2 миллиона долларов на предвыборную кампанию буржуазной оппозиции. Было публично объявлено, что целью этого финансирования является «помочь оппозиции сплотиться, преодолеть ее исторические разногласия и создать общенациональную политическую структуру»[1419]. ЦРУ в 1989 году выделило оппозиции из своего секретного фонда 5 миллионов долларов.
Именно благодаря финансовому и политическому содействию американцев в июне 1989 года был создан единый предвыборный блок – Национальный союз оппозиции (испанская аббревиатура УНО – точно так же еще совсем недавно называли себя и «контрас»). Помимо традиционных буржуазных партий – различных группировок консерваторов и либералов – в УНО вошли социал‑демократы Педро Хоакина Чаморро, Никарагуанское демократическое движение Робело и ряд только что образованных правых групп типа Партии национального действия[1420].
Американцам для того чтобы избавиться от имиджа УНО как блока «бывших», удалось привлечь туда и левые партии – Никарагуанскую социалистическую (коммунисты, которые к тому времени уже официально объявили себя социал‑демократами), Коммунистическую партию Никарагуа (откололась от соцпартии в 1966 году и стояла на более левых позициях; в отличие от социалистов с первых дней революции находилась в оппозиции к СФНО) и Народную социал‑христианскую партию. Правда, последняя прямо перед выборами раскололась, и большая ее часть покинула УНО.
Никакой роли в руководстве блока УНО левые не играли, но придавали этой коалиции «народный» вид.
Еще девять мелких партий (как правых, так и левых) решили пойти на выборы самостоятельно, но никаких шансов у них не было. Избиратели понимали, что реальными претендентами на власть являются СФНО и УНО и что УНО создана с единственной целью – отстранить сандинистов от власти.
На зарубежные поездки лидеров УНО американцы истратили 50 тысяч долларов, еще 1,25 миллиона было потрачено на «зарплаты» и льготы для оппозиционных политиков. Американцы купили для оппозиционеров японские машины «тойота» и мотоциклы.
10 мая 1989 года госсекретарь США Бейкер провел в Москве переговоры со своим советским коллегой Шеварднадзе. Среди многих тем Бейкер затронул и положение в Никарагуа. Он практически потребовал от СССР прекратить поставки оружия в эту страну, так как они якобы могут повредить советско‑американским отношениям в других областях. Шеварднадзе, как вспоминал Бейкер, заверил его, что сандинисты «готовы провести выборы на истинно демократической основе, даже если им суждено проиграть»[1421]. Впоследствии Бейкер писал, что Шеварднадзе, в отличие от многих лидеров западных стран, похоже, предвидел поражение сандинистов.
Сандинисты не стали менять лошадей на переправе и выдвинули кандидатами на пост президента и вице‑президента Даниэля Ортегу и Серхио Рамиреса. Предвыборным слоганом СФНО стал лозунг «Все будет лучше!», который был не очень убедителен в сложившейся в стране обстановке.
С кандидатом УНО все обстояло не так просто. Шесть партий блока поддерживали лидера КОСЕП Энрике Боланьоса. Но этот крупный предприниматель был в глазах многих никарагуанцев олицетворением той части буржуазии, которая активно сотрудничала и процветала при диктатуре Сомосы. Американцы сочли, что он будет слабым кандидатом и удобной мишенью для пропаганды сандинистов, и остановили свой выбор на Виолетте Чаморро, вдове убитого в январе 1978 года главного редактора «Ла Пренсы» Педро Хоакина Чаморро.
Донья Виолетта до весны 1981 года входила в состав правительственной Хунты национального восстановления – высшего органа революционной власти. В политику Виолетта Чаморро попала именно из‑за трагической гибели мужа, став символом борьбы против диктатуры Сомосы в буржуазных кругах. Когда она подала в отставку по состоянию здоровья, к ней в дом, чтобы отдать дань уважения, приехали все члены Национального руководства СФНО.
Виолетта Чаморро была в оппозиции к СФНО, но никакого активного участия в политике не принимала. Ее сделали кандидатом на пост президента отчасти из‑за «революционного» прошлого, но главным образом потому, что она была слабым политиком, и за ее спиной к власти могли прорваться «контрас» и откровенно проамериканские силы. Когда Чаморро в сентябре 1989 года официально была утверждена кандидатом УНО на пост президента, США немедленно выразили ей свою полную поддержку.
На пост вице‑президента от УНО был выдвинут либерал Вирхилио Годой, который работал в революционном правительстве до 1984 года, а потом участвовал в «нелегитимных», с точки зрения американцев, выборах 1984‑го. КОСЕП выступила против Годоя, и только посольство США смогло заставить предпринимателей остаться в составе УНО[1422].
Таким образом, внешне кандидаты УНО выглядели весьма умеренно, и избиратели не ассоциировали их с бывшей диктатурой или с «контрас».
Лозунги УНО были весьма просты – сандинисты‑де довели страну до экономического коллапса и раскололи общество, вызвав гражданскую войну. УНО же в случае прихода к власти даст стране мир и процветание, так как будет поддерживать хорошие отношения с США и не сковывать частную инициативу в экономике. Виолетта Чаморро избегала в своих выступлениях конкретных обещаний, зато часто апеллировала к божьей помощи, что производило впечатление на отсталых крестьян и женщин. Она говорила, что часто общается с богом и со своим убитым мужем, которые ей помогают. Примечательно, что Чаморро ничего толком не говорила об экономических проблемах и путях их преодоления, так как и сама в этом абсолютно не разбиралась.
Но при этом кандидат УНО позиционировала себя как единственную фигуру, способную примирить всех никарагуанцев. Она обещала не только полную амнистию всем «контрас», но и отказ от политических репрессий в отношении сандинистов, если те проиграют выборы. Уставшие от войны люди охотно внимали таким речам.
Годой открыто издевался над своим партнером – мол, выступления Чаморро нельзя назвать «слишком умными»[1423]. Когда между ним и представителями других партий блока возникли разногласия относительно списка кандидатов в Национальную ассамблею, то есть парламент, Годой стал угрожать снятием своей кандидатуры, но тут опять вмешались американцы.
В январе 1990 года окружение Чаморро прекратило финансирование Годоя и его сторонников. Дело дошло до того, что сторонники Годоя и Чаморро дрались между собой на предыборных митингах.
Сандинисты в своей кампании ассоциировали УНО с Сомосой и «контрас» и предрекали реставрацию диктатуры в случае победы оппозиции. Даниэль Ортега заявил, что людям предстоит сделать выбор между «революцией и контрреволюцией, между сомосизмом и сандинизмом»[1424]. СФНО призывал народ защитить завоевания революции, но проблема была в том, что экономические реформы 1988–1989 годов свели эти завоевания на нет для большинства трудящихся. Сандинисты обещали людям поток международной экономической помощи после выборов. Но избиратели в это верили с трудом – они понимали, что США и подконтрольные им международные финансовые организации никогда не будут сотрудничать с сандинистами.
В декабре 1989 года многим казалось, что сами выборы под угрозой срыва. В это время США совершили агрессию против Панамы, и правительство Никарагуа привело вооруженные силы в состояние самой высокой степени боевой готовности. УНО немедленно обвинило сандинистов в том, что они искусственно раздувают в стране атмосферу военного психоза.
21 февраля 1990 года СФНО провел свой заключительный предвыборный митинг в годовщину злодейского убийства Аугусто Сесара Сандино в 1934 году. Это было самое многочисленное политическое мероприятие в истории Никарагуа – в Манагуа собрались около полумиллиона человек. Ортега обратился к людям, будучи уверенным в грядущей победе: «25 февраля мы должны сокрушить сомосизм. Мы должны сокрушить „контрас“. Мы должны сокрушить предательство… Мы уже выиграли эти выборы»[1425].
Опросы общественного мнения, казалось, подтверждали правоту слов лидера СФНО. Например, опрос избирателей, проведенный Эй‑Би‑Си совместно с газетой «Вашингтон Пост», дал сандинистам 48 % голосов, а УНО – лишь 32 %[1426]. Некоторые наблюдатели полагали даже, что УНО не выйдет и на второе место.
На выборах 25 февраля 1990 года в Никарагуа присутствовали сотни международных наблюдателей, в том числе американских (среди них и бывший президент США Картер). Никаких серьезных нарушений зафиксировано не было.
Результаты потрясли всех. На избирательные участки пришли 86 % всех зарегистрированных избирателей. УНО получило 54,74 % голосов (777 552 голоса), СФНО – 40,82 % (579 886). Из 92 мест в Национальной ассамблее УНО завоевало 51, сандинисты – 39. Из 131 муниципального совета (местные органы власти) УНО после выборов контролировало 102.
Даниэль Ортега, выступая по телевидению, едва сдерживал слезы. Он признал поражение и подтвердил обещание уступить власть победившей оппозиции.
Революция в Никарагуа потерпела поражение. Будет ли это поражение временным или окончательным – покажет история.