Præferendam esse spurcissimam mortem servituti mundissimæ.
Несомненно, что самая неопрятная смерть предпочтительнее грязной жизни.
Citius mori aut tardius ad rem non pertinet, bene mori aut male ad rem pertinet. Bene autem mori est effugere male vivendi periculum.
По существу, безразлично умереть раньше или позже; важно только, как умереть: хорошо, или дурно. Умереть хорошо – значит избежать опасности дурной жизни.
Qui vivit, omnia posse fortunam, potius quam cogitem in eo, qui scit mori, nil posse fortunam.
Тот, кто живёт, – во власти судьбы; тот же, кто не боится смерти, избежал её власти.
Nil melius æterna lex fecit, quam quod unum introitum nobis ad vitam dedit, exitus multos. Ego expectem vel morbi crudelitatem vel hominis, cum possim per media exire tormenta et adversa discutere? Hoc est unum, cur de vita non possimus queri: neminem tenet. Bono loco res humanæ sunt, quod nemo nisi vitio suo miser est. Placet: vive. Non placet: licet eo reverti, unde venisti.
По-моему же, прекрасен тот закон природы, который определил нам только один вход в эту жизнь и оставил множество выходов из неё. Неужели же мне ждать мучений от болезни или от людей, когда в моей власти избегнуть страданий и ненависти врагов? Единственно, за что мы не можем пожаловаться на жизнь – она никого не держит. Всё счастие человечества в том, что если кто несчастлив, то только по своей вине. Ибо если ему приятна жизнь – пусть живёт; если неприятна – он может снова вернуться туда, откуда пришёл.
Ad moriendum nihil aliud in mora esse quam velle.
Для того, чтобы умереть, не надо ничего, кроме желания.
Nullius rei meditatio tam necessaria est. Alia enim fortasse exercentur in supervacuum. Adversus paupertatem præparatus est animus: permansere divitiæ. Ad contemptum nos doloris armamentum integri ac sani felicitas corporis. Ut fortiter amissorum desideria pateremur præcepimus nobis: omnes, quos amabamus, superstites fortuna servavit. Hujus unius rei usum qui exigat dies veniet.
Готовиться к смерти необходимее, чем к чему-либо. Ибо подготовка ко всему прочему может оказаться излишней. Можно приготовиться к бедности – и остаться богатым, закалить себя в перенесении боли, – а полное здоровье и бодрость не доставят случая выказать эту добродетель; можно, наконец, убедить себя мужественно сносить утраты друзей, а судьба даст всем, кого мы любим, пережить нас. Но неизбежно наступит день, в который придётся употребить в дело подготовку к смерти.
Nihil obstat erumpere et exire cupienti. In aperto nos natura custodit.
Вообще, при желании ничто не мешает разорвать путы и уйти из жизни. Жизнь плохо сторожит нас.
Nisi hic timor e pectore ejectus est, palpitantibus præcordiis vivitur.
Кто не изгнал страха смерти из своей груди, тот живёт с постоянным трепетом в сердце.
Iter inperfectum erit, si in media parte aut citra petitum locum steteris: vita non est inperfecta, si honesta est. Ubicumque desines, si bene desines, tota est. Sæpe autem et fortiter desinendum est et non ex maximis causis. Nam nec eæ maximæ sunt, quæ nos tenent.
Путешествие нельзя считать завершённым, если остановишься посредине пути или не дойдя до места назначения; жизнь же, если только она праведна, – совершенна, и когда бы её ни кончить, лишь бы хорошо кончить, она будет завершена. Часто же приходится кончать её насильственным образом, и притом даже не по очень важным причинам: не очень ведь важны и те причины, которые побуждают нас жить.
Nemo tam imperitus est, ut nesciat quandoque moriendum: tamen cum prope accessit, tergiversatur, tremit, plorat. Nonne tibi videbitur stultissimus omnium, qui flevit, quod ante annos mille non vixerat? Æque stultus est, qui flet, quod post annos mille non vivet. Hæc paria sunt: non eris nec fuisti. Utrumque tempus alienum est. In hoc punctum conjectus es, quod ut extendas, quo usque extendes?
Конечно, все знают, что когда-нибудь придётся умереть, однако, когда наступает час смерти, прячутся от него, дрожат, плачут. Но разве не нелепо плакать о том, что не жил тысячею лет раньше? И одинаково нелепо плакать о том, что не будешь жить спустя тысячу лет. Ведь это одно и то же. Не был и не будешь. И то, что было раньше нас, и то, что будет позже, одинаково не наше. Твоё существование ограничено одним мигом, и если бы ты мог его продлить, до каких пор продлил бы ты его?
Tu autem non putabas te aliquando ad id perventurum, ad quod semper ibas? Nullum sine exitu iter est.
И разве ты сам не думал, что когда-нибудь придёшь туда, куда шёл всё время? Всякий путь имеет свой конец.
Nam vita, si moriendi virtus abest, servitus est.
Жизнь, если нет храбрости умереть – рабство.
Hoc istis respondendum est, quibus succursura mors est: ‘mori times: nunc enim vivis?’
Вот какой ответ следовало бы давать тем, кому смерть могла бы быть только благодеянием: «Ты боишься умереть? да разве ты живёшь?»
Contemne mortem. Nihil triste est, cum hujus metum effugimus.
Не бойся смерти. Раз ты избежишь страха смерти, ничто не будет для тебя тяжело.
Sic mortem times quomodo famam. Quid autem stultius homine verba metuente?
Смерть нам страшна только потому, что о ней говорят, как о чём-то страшном. Но нет ничего нелепее, как бояться слов.
Ne morti quidem hoc apud nos noceat: et hæc malam olitionem habet. Nemo eorum, qui illam accusant, expertus est. Interim temeritas est damnare, quod nescias.
О смерти идёт дурная слава; но никто из тех, кто бранит смерть, не испытал её. А между тем несправедливо и самоуверенно бранить то, чего не знаешь.
Non sumus in ullius potestate, cum mors in nostra potestate sit.
Мы не будем подвластны никому, если смерть будет в нашей власти.
Nihil non lubricum et fallax et omni tempestate mobilius. Jactantur cuncta et in contrarium transeunt jubente fortuna, et in tanta volutatione rerum humanarum nihil cuiquam nisi mors certum est.
Нет ничего неопределённее, обманчивее и изменчивее под влиянием внешних условий, чем жизнь. Всё меняется и по велению судьбы переходит из одной крайности в другую, и при такой неверности земных вещей верна только смерть. И однако, именно на неё, в которой никто не обманывается, все жалуются.
Mors nullum habet incommodum. Esse enim debet aliquid, cujus sit incommodum.
В смерти нет ничего неудобного: ведь для этого необходимо, чтобы был кто-либо, кто бы испытывал от неё неудобство.
Illud potius admone, nullum mali sensum ad eum, qui perоt, pervenire: nam se pervenit, non perоt. Nulla, inquam, res eum lædit, qui nullus est: vivit, si læditur.
Тот, кто умер, в силу этого самого не будет больше чувствовать никаких страданий; ибо если бы он чувствовал их – это было бы доказательством того, что он ещё жив.
Mors quin habeat aliquid in se terribile, ut et animos nostros, quos in amorem sui natura formavit, offendet, nemo dubitat: nec enim opus esset in id comparari et acui, in quod instinctu quodam voluntario iremus, sicut feruntur omnes ad conservationem sui.
Несомненно, что в смерти есть нечто такое, что устрашает нашу душу, одарённую любовью к жизни. Но ведь незачем было бы учиться и воспитывать в себе презрение к смерти, если бы врождённые инстинкты сами влекли нас не к самосохранению, а к смерти.
Nec infantes nec pueros nec mente lapsos timere mortem et esse turpissimum, si eam securitatem nobis ratio non præstat, ad quam stultitia perducit.
Ни дети, ни сумасшедшие не боятся смерти; тем постыднее, что разум не может постигнуть её безвредности, когда она очевидна даже для глупости.
Si quid te vetat bene vivere, bene mori non vetat.
Во всяком случае, если что и мешает тебе хорошо жить, то ничто не мешает хорошо умереть.
Plerique inter mortis metum et vitæ tormenta miseri fluctuantur et vivere nolunt, mori nesciunt.
Сколь многие колеблются между страхом смерти и мучением жизни: и жить не хотят, и умереть не умеют.
Nulla, inquam, res eum lædit, qui nullus est: vivit, si læditur. Utrum putas illi male esse, quod nullus est, an quod est adhuc aliquis? Atqui nec ex eo potest ei tormentum esse, quod non est: quis enim nullius sensus est? Nec ex eo, quod est: effugit enim maximum mortis incommodum, non esse.
Тому, кто обратился в ничто, никакая вещь не может вредить, а если ему что-либо вредит, значит он ещё жив. В самом деле, от чего бы он мог испытывать зло, от того ли, что он обратился в ничто, или от того, что он продолжает быть чем-то? Но для него не может служить источником страдания ни то, что он не существует, ибо тогда ему нечем было бы чувствовать, ни то, что он ещё существует, так как в этом случае он избежал бы наибольшего зла, причиняемого смертью – прекращения существования.
At si forte in manus hostium incideris, victor te duci jubebit: eo nempe, quo duceris. Quid te ipse decipis et hoc nunc primum, quod olim patiebaris, intellegis? Ita dico: ex quo natus es, duceris. Hæc et ejusmodi versanda in animo sunt, si volumus ultimam illam horam placidi expectare, cujus metus omnes alias inquietas facit.
Положим даже, что ты попадёшь в руки своего врага, и он в качестве победителя приговорит тебя к смерти. И что же? Ты придёшь именно к тому концу, к которому шёл всю жизнь. Зачем обманывать себя и только теперь замечать факт, с которым давно уже следовало примириться? Верь мне: ты неизбежно умрёшь уже в силу того, что ты родился. В этом роде должны мы рассуждать, если хотим спокойно и твёрдо встретить последний час, страх перед которым делает мучительными остальные часы нашей жизни.
Quibus pacatur animus, et me prius scrutor, deinde hunc mundum.
Надо прежде исследовать самого себя, а затем уже окружающий мир.
Facis rem optimam et tibi salutarem, si perseveras ire ad bonam mentem, quam stultum est optare, cum possis a te impetrare. Non sunt ad cælum elevandæ manus nec exorandus ædituus, ut nos ad aurem simulacri, quasi magis exaudiri possimus, admittat: prope est a te deus, tecum est, intus est.
Ты поступаешь прекрасно и спасительно, если продолжаешь стремиться к совершенствованию; ибо нелепо только желать его, когда от тебя же зависит и достигнуть его. Не нужно простирать руки к небу, не нужно умолять жреца, чтобы он допустил нас к самому идолу, как будто тогда Бог скорее услышит нас: Бог близок к тебе, Он с тобою, Он в тебе.
Sacer intra nos spiritus sedet, malorum bonorumque nostrorum observator et custos. Hic prout a nobis tractatus est, ita nos ipse tractat.
В нас обитает святой дух, блюститель и страж всякого блага и зла внутри нас. Как мы ведём себя по отношению к нему, так и он поступает относительно нас.
Bonus vero vir sine deo nemo est: an potest aliquis supra fortunam nisi ab illo adjutus exurgere? Ille dat consilia magnifica et erecta.
Никто не может быть хорошим помимо Бога; никто не может стать выше судьбы без Его помощи. Только Бог подаёт нам прекрасные, возвышенные советы.
Aliena laudat, qui genus jactat suum.
Чужим добром щеголяет тот, кто кичится своим происхождением.
A nullo te nobilitate superari. Omnibus nobis totidem ante nos sunt: nullius non origo ultra memoriam jacet.
Никто не выше тебя по происхождению. У всех нас равное число предков: происхождение каждого из нас теряется во тьме прошедшего.
Neminem regem non ex servis esse oriundum, neminem servum non ex regibus. Omnia ista longa varietas miscuit et sursum deorsum fortuna versavit. Quis est generosus? Ad virtutem bene a natura conpositus. Hoc unum intuendum est: alioquin si ad vetera revocas, nemo non inde est, ante quod nihil est. A primo mundi ortu usque in hoc tempus perduxit nos ex splendidis sordidisque alternata series. Non facit nobilem atrium plenum fumosis imaginibus. Nemo in nostram gloriam vixit nec quod ante nos fuit, nostrum est: animus facit nobilem, cui ex quacumque condicione supra fortunam licet surgere.
Нет царя, у которого бы не было предком раба, и нет раба, не имеющего в числе предков царя. Все эти общественные различия перемешались в длинном ряду годов и много раз изменялись судьбою. Благороден тот, кто от природы одарён склонностью к добродетели. Только на это и надо обращать внимание. А если ты обратишься к древним временам, то увидишь, что все люди получили начало в то время, раньше которого ничего не было. От сотворения мира до наших дней нас привёл длинный ряд предков, попеременно то славных, то низких. Благородство не даётся галереей закоптелых изображений предков. Ведь они жили не ради нашей славы, и то, что было раньше нас, не наше. Благородным делает человека только дух, способный в любых обстоятельствах возвыситься над судьбой.
Sanam ac salubrem formam vitæ tenete, ut corpori tantum indulgeatis, quantum bonæ valitudini satis est. Durius tractandum est, ne animo male pareat.
Ведите здоровый образ жизни, заботьтесь о теле, лишь насколько это необходимо для здоровья. Надо быть суровым к плоти, чтобы она повиновалась духу.
Corpusculum quoque, etiam si nihil fieri sine illo potest, magis necessariam rem crede quam magnam: vanas suggerit voluptates, breves, pænitendas, ac nisi magna moderatione temperentur, in contrarium abituras.
На своё тело, хотя без его участия ничего не может быть сделано, смотри как на нечто необходимое, но не главное: ему доступны лишь суетные наслаждения, которые скоро приедаются, а если ими пользоваться сколько-нибудь невоздержно, обращаются во вред.
Nam corpus hoc animi pondus ac pœna est: premente illo urgetur, in vinclis est, nisi accessit philosophia et illum respirare rerum naturæ spectaculo jussit et a terrenis ad divina dimisit. Hæc libertas ejus est, hæc evagatio: subducit interim se custodiæ, in qua tenetur, et cælo reficitur.
Наше тело – только тяжкое бремя для души. Под давлением его она мучится; она страждет в земных оковах, пока не придёт на выручку философия и не даст ей свободно вздохнуть, созерцая природу вещей, и не возвысит от земного к небесному.
Quemadmodum artifices ex alicujus rei subtilioris, quæ intentione oculos defetigat, si malignum habent et precarium lumen, in publicum prodeunt et in aliqua regione ad populi otium dedicata oculos libera luce delectant: sic animus in hoc tristi et obscuro domicilio clusus, quotiens potest, apertum petit et in rerum naturæ contemplatione requiescit.
В этом свобода души; в этом её освобождение. В такие минуты она уходит из-под стражи, в которой содержится, и возносится к небу. Как художник, утомив своё зрение рассматриванием мелких предметов при слабом, искусственном свете, выходит к толпе и даёт своим глазам отдохнуть при полном блеске дня в местности, предназначенной для народных гуляний, так и душа, заключённая в своей мрачной и тёмной тюрьме, всеми силами стремится на волю и отдыхает, созерцая природу.
Sapiens adsectatorque sapientiæ adhæret quidem in corpore suo, sed optima sui parte abest et cogitationes suas ad sublimia intendit. Velut sacramento rogatus hoc, quod vivit, stipendium putat. Et ita formatus est, ut illi nec amor vitæ nec odium sit, patiturque mortalia, quamvis sciat ampliora superesse.
Мудрец, равно как и тот, кто ещё только стремится к мудрости, хотя и связаны с телом, однако лучшею своею частью не принадлежат ему и возносятся мыслью к возвышенным предметам. Подобно воину, они считают свою жизнь жалованьем за службу. Но у них нет ни любви, ни ненависти к жизни, и они терпеливо переносят своё земное существование, зная, что им предстоит затем другое, лучшее.
Contemnite omnia, quæ supervacuus labor velut ornamentum ac decus ponit. Cogitate nihil præter animum esse mirabile, cui magno nihil magnum est.
Презирайте всякие украшения, доставляемые непосильным трудом. Помните, что ничего нет достойного восхищения, кроме души, а для её величия ничто не достаточно велико.
Nemo liber est, qui corpori servit.
Невольник тот, кто раб своего тела.
Major sum et ad majora genitus, quam ut mancipium sim mei corporis, quod equidem non aliter aspicio quam vinclum aliquod libertati meæ circumdatum. Hoc itaque oppono fortunæ, in quo resistat, nec per illud ad me ullum transire vulnus sino. Quicquid in me potest injuriam pati, hoc est. In hoc obnoxio domicilio animus liber habitat. Numquam me caro ista conpellet ad metum, numquam ad indignam bono simulationem; numquam in honorem hujus corpusculi mentiar. Cum visum erit, distraham cum illo societatem. Et nunc tamen, dum hæremus, non erimus æquis partibus socii: animus ad se omne jus ducet. Contemptus corporis sui certa libertas est.
Нет! я выше и рождён для высшего, чем быть во власти моего тела, на которое я смотрю как на оковы, связывающие мою свободу. Я отдаю его на жертву судьбе, чтобы она на нём срывала свою злобу и не дозволю пройти сквозь него ни единой ране до меня. Лишь через тело меня можно заставить страдать. Но в этом, подверженном всем невзгодам жилище живёт свободный дух. Никогда ради плоти не поддамся я страху или недостойному добродетели притворству; никогда не солгу я ради моего тела, и когда захочу, прекращу свою совместную жизнь с ним. И теперь, пока мы вместе, мы неравноправные союзники. Всю власть сохраняет за собой дух. Истинная свобода в презрении своего тела.
Vis adversus hoc corpus liber esse? Tamquam migraturus habita. Propone tibi quandoque hoc contubernio carendum: fortior eris ad necessitatem exeundi.
Если ты хочешь быть свободным по отношению к своему телу, живи так, как будто ты скоро оставишь его. Помни, что наступит время, когда ты лишишься этого убежища, и ты будешь решительнее перед необходимостью покинуть его.
Non potest quisquam beatus esse, qui huic se opinioni credidit. Non enim beatum est, nisi quod intrepidum: inter suspecta male vivitur. Quisquis se multum fortuitis dedit, ingentem sibi materiam perturbationis et inexplicabilem fecit: una hæc via est ad tuta vadenti, externa despicere et honesto contentum esse. Nam qui aliquid virtute melius putat aut ullum præter illam bonum, ad hæc, quæ a fortuna sparguntur, sinum expandit et sollicitus missilia ejus expectat.
Не может быть счастливым тот, кто надеется на блага судьбы. Ибо блажен только бесстрашный; под гнётом же страха живётся плохо. Кто придаёт слишком много значения дарам судьбы, у того громадный и неисчерпаемый источник треволнений. Есть только один путь к спокойной жизни – презирать все внешние блага и довольствоваться только тем, что праведно. Ибо кто думает, что есть нечто лучшее добродетели или что, кроме неё, есть ещё другие блага, тот подставляет свою грудь под удары судьбы и с беспокойством ожидает её стрел.
Aut ista bona non sunt, quæ vocantur, aut homo felicior deo est, quoniam quidem quæ parata nobis sunt, non habet in usu deus. Nec enim libido ad illum nec epularum lautitiæ nec opes nec quicquam ex his hominem inescantibus et vili voluptate ducentibus pertinet. Ergo aut non incredibile est bona deo deesse aut hoc ipsum argumentum est bona non esse, quod deo desunt. Adice, quod multa, quæ bona videri volunt, animalibus quam homini pleniora contingunt. Illa cibo avidius utuntur, venere non æque fatigantur, virium illis major est et æquabilior firmitas. Sequitur, ut multo feliciora sint homine. Nam sine nequitia, sine fraudibus degunt. Fruuntur voluptatibus, quas et magis capiunt et ex facili sine ullo pudoris aut pænitentiæ metu. Considera tu itaque, an id bonum vocandum sit, quo deus ab homine vincitur. Summum bonum in animo contineamus: obsolescit, si ab optima nostri parte ad pessimam transit et transfertur ad sensus, qui agiliores sunt animalibus mutis.
Или то, что обыкновенно зовут благом, не благо, или человек должен считаться счастливее Бога, потому что у Бога нет тех предметов, которые дарованы нам. У Бога нет ни радостей сладострастия, ни пышных пиров, ни богатств и вообще ничего из этих присущих человеку и доставляющих ему чувственное наслаждение вещей. Итак, необходимо признать, что или Бог лишён блага, или что отсутствие его у Бога есть доказательство того, что это не благо. Прибавь ещё к этому, что многим, что люди считают за благо, животные пользуются полнее, чем человек. Они с бульшим аппетитом едят, меньше утомляются от половых сношений, их силы больше и равномернее: следовательно, они счастливее человека. И в самом деле, в их жизни нет ни преступлений, ни обмана; они пользуются чувственными наслаждениями полнее, чем люди; наслаждения эти достаются им легче и не оставляют по себе ни раскаяния, ни стыда. Итак, рассуди сам, можно ли называть благом то, в чём человек превосходит Бога? Будем же полагать своё высшее благо в нашей душе; оно само станет хуже, если его перенести из лучшей части нашего существа в худшую – в область ощущений, которые у бессловесных животных острее.
Non est summa felicitatis nostræ in carne ponenda: bona illa sunt vera, quæ ratio dat, solida ac sempiterna, quæ cadere non possunt, ne decrescere quidem aut minui: cetera opinione bona sunt et nomen quidem habent commune cum veris, proprietas in illis boni non est. Itaque commoda vocentur et, ut nostra lingua loquar, producta. Ceterum sciamus mancipia nostra esse, non partes: et sint apud nos, sed ita, ut meminerimus extra nos esse. Etiam si apud nos sint, inter subjecta et humilia numerentur propter quæ nemo se adtollere debeat.
Не следует полагать источника нашего счастья в нашем теле. Истинные блага те, которые даются нам разумом: они прочны и вечны, не могут ни разрушиться, ни даже уменьшиться. Остальные блага – блага только по имени и лишь обозначаются одним словом с истинным благом, но не имеют его свойств. Мы будем называть их удовольствиями, или, пользуясь языком стоиков, предметами, заслуживающими предпочтения. Но мы должны помнить, что они могут принадлежать нам, но не составляют части нас самих; если они и с нами, мы не должны забывать, что они вне нас. Хотя бы они и были нашими, мы должны считать их за второстепенные и низшие блага, к которым не следует особенно стремиться.
Omnia ista nobis accedant, non hæreant, ut si abducentur, sine ulla nostri laceratione discedant. Utamur illis, non gloriemur, et utamur parce tamquam depositis apud nos et abituris. Quisquis illa sine ratione possedit, non diu tenuit. Ipsa enim se felicitas, nisi temperatur, premit. Si fugacissimis bonis credidit, cito deseritur et, ut non deseratur, adfligitur.
Все блага этого рода мы имеем случайно; они не связаны с нами, и потому, если их отнимут от нас, мы должны лишиться их без всякого сокрушения. Будем пользоваться ими, но не будем хвалиться ими и будем пользоваться ими скупо, зная, что они легко могут истощиться. Кто тратит их неразумно, недолго владеет ими. Даже само счастие, если не умерять его, становится в тягость. Кто доверяется преходящим благам, тот быстро их теряет, а если и не теряет, то всё же испытывает огорчение.
Nullus autem contra fortunam inexpugnabilis murus est: intus instruamur. Si illa pars tuta est, pulsari homo potest, capi non potest.
Нам следует предохранить себя от таких случайностей, и так как от судьбы нельзя оградиться никакой стеной, то укрепиться внутри себя. Если внутри полная безопасность, то человека можно осадить, но нельзя его взять.
Quod sit hoc instrumentum, scire desideras? Nihil indignetur sibi accidere sciatque illa ipsa, quibus lædi videtur, ad conservationem universi pertinere et ex iis esse, quæ cursum mundi officiumque consummant. Placeat homini, quicquid deo placuit: ob hoc ipsum se suaque miretur, quod non potest vinci, quod mala ipsa sub se tenet, quod ratione, qua valentius nihil est, casum doloremque et injuriam subigit.
Хочешь знать, в чём состоят эти внутренние укрепления? В том, чтобы не огорчаться ничем, что бы ни случилось с нами, и знать, что всё, что, повидимому, доставляет нам страдание, необходимо для поддержания мирового порядка и является следствием общемирового хода вещей; в том, чтобы согласовать свои желания с желаниями божества и считать своей заслугой свою непобедимость, а все бедствия ниже себя; и в том, чтобы с помощью разума, который сильнее всего, возвышаться над несчастиями, горем и обидами.
Ama rationem! Hujus te amor contra durissima armabit. Feras catulorum amor in venabula inpingit feritasque et inconsultus impetus præstat indomitas; juvenilia nonnumquam ingenia cupido gloriæ in contemptum tam ferri quam ignium misit; species quosdam atque umbra virtutis in mortem voluntariam trudit: quanto his omnibus fortior ratio est, quanto constantior, tanto vehementius per metus ipsos et pericula exibit.
Люби разум! Любовь к нему укрепит тебя против самых тяжёлых испытаний. Любовь к детёнышам бросает диких зверей на подставленные им рогатины, а необдуманная ярость делает их неукротимыми. Желание славы заставляет молодые умы презирать и железо, и огонь, а самая тень доблести ведёт иных на добровольную смерть. Насколько выше всех этих побуждений разум, насколько прочнее их, настолько вернее проведёт он через самый страх и опасности.
Deos rerum omnium esse testes ait. Illis nos adprobari, illis in futurum parari jubet et æternitatem proponere. Quam qui mente concepit, nullos horret exercitus, non terretur tuba, nullis ad timorem minis agitur. Quidni non timeat qui mori sperat? Is quoque, qui animum tamdiu judicat manere, quamdiu retinetur corporis vinculo, solutum statim spargit, ut etiam post mortem utilis esse possit.
Душа признаёт, что боги свидетели всему. И она хочет, чтобы богам было приятно наше поведение и чтобы мы были готовы предстать пред ними в будущем и жить с ними целую вечность. Тот же, кто постигнет умом вечность, тому не будут страшны ни война, ни сигнальная труба и никакие угрозы судьбы. Как может не быть бесстрашным тот, кому приятно умереть, если даже тот, кто думает, что душа живёт лишь до тех пор, пока остаётся в оковах тела, а едва вырвется из них, тотчас рассеивается, старается быть полезным и после смерти?
Quid ista sic diligis quasi tua? Istis opertus es: veniet, qui te revellat dies et ex contubernio fœdi atque olidi ventris educat.
Зачем же ты дорожишь телом, как чем-то составляющим часть твоей сущности? Ты только одет им. Придёт день, и вырвут тебя, и выведут на свет из нынешнего твоего обиталища – смрадного и душного тела.
Plus, ut puto, fidei haberet apud te, plus ponderis, si quis revixisset et in morte nihil mali esse narraret expertus.
Всего убедительнее, всего важнее, по-моему, было бы для нас свидетельство человека, умершего и затем воскресшего, если бы он сообщил нам, что в смерти нет страдания.
Juvat de æternitate animarum quærere, immo mehercules credere. Præbeo enim me facilem opinionibus magnorum virorum rem gratissimam promittentium magis quam probantium.
Приятно размышлять о бессмертии души и даже, клянусь небом, только верить в него. Я охотно доверяю мнениям великих мудрецов по этому вопросу, скорее только обещающих нам столь приятную вещь, чем неоспоримо доказывающих её.
Depone onus: quid cunctaris, tamquam non prius quoque relicto, in quo latebas, corpore exieris?
Отложи страх. Что медлишь, как будто ты не покидал ещё ни разу того тела, в котором был скрыт?
Quoque tu, quantum potes, sub duc te voluptatique, nisi quæ necessariis seriis que cohærebit, alienus jam hinc altius aliquid sublimiusque meditare: aliquando naturæ tibi arcana retegentur, discutietur ista caligo et lux undique clara percutiet.
А теперь ты, насколько можешь, возносись отсюда душою и, чуждый всяких страстей, кроме разве тех, которые неизбежно связаны с нами, размышляй о чём-либо высшем и более чистом, чем земное. Когда-нибудь откроются тебе тайны природы, рассеется окружающий тебя мрак, и отовсюду воссияет яркий свет.
Tunc in tenebris vixisse te dices, cum totam lucem et totus aspexeris, quam nunc per angustissimas oculorum vias obscure intueris, et tamen admiraris illam jam procul: quid tibi videbitur divina lux, cum illam suo loco videris? Hæc cogitatio nihil sordidum animo subsidere sinit, nihil humile, nihil crudele.
Ты поймёшь, что раньше жил в потёмках, когда увидишь полный свет, который ты теперь смутно познаёшь через посредство своих земных очей и, однако, издали восхищаешься им. Каким же ты найдёшь этот божественный свет, когда увидишь его в самом месте его происхождения! Самые размышления об этом искореняют из души всё грязное, низкое или жестокое.
Dic potius, quam naturale sit in inmensum mentem suam extendere. Magna et generosa res est humanus animus: nullos sibi poni nisi communes et cum deo terminos patitur.