Вечером из ставки Эйзенхауэра поступает тревожное сообщение, что американским войскам удалось создать небольшой плацдарм на правом берегу Рейна. Я не могу проверить это сообщение из-за трудностей со связью. Но я считаю это сообщение весьма маловероятным. В Бонне и Бад-Годесберге ведутся уличные бои. Глубочайшее впечатление производят на англичан и американцев разрушения, с которыми они столкнулись в Кёльне. Они впервые видят здесь, к каким ужасным последствиям приводят их беспрерывные бомбардировки, но боюсь, что это лишь вдохновит их на продолжение и даже значительную активизацию такого варварского способа ведения войны.
Что касается отношения населения к врагу, то оно изображается весьма двойственно. С одной стороны, говорят, что с нашим народом вообще ничего не поделаешь, так как в душе он остался нацистским, а с другой — часто утверждают, что он покорно ведет себя по отношению к врагу. В настоящий момент этот вопрос нельзя еще до конца прояснить. Сначала надо переждать первую сумятицу военных действий и посмотреть, как будут развиваться события дальше. Вот тогда уже враг почувствует, как национал-социалистская Германия реагирует на его жестокость.
Единственную большую надежду мы возлагаем сейчас на подводную войну, которая доставляет западному противнику значительное беспокойство: он не ожидал, что именно теперь наши подводные лодки снова активизируются, и это ему исключительно неприятно, ибо с морским тоннажем — в частности, в результате расширения войны на Тихом океане — у англичан и американцев так плохо, что они не могут терять ни одного корабля. Отсюда понятны непрерывные заявления, прежде всего Вашингтона, что США чрезвычайно заинтересованы в скорейшем окончании войны в Европе. Мы, напротив, чрезвычайно заинтересованы в том, чтобы как можно дольше затягивать ее и опрокинуть все расчеты американского военного министра, заявляющего о такой американской заинтересованности.
Ряд ложных сообщений, распространяемых сейчас в мире в основном из Лондона, указывает на то, что теперь хотят использовать «крупную артиллерию» и в психологической сфере. Говорят о серьезных беспорядках в Мюнхене, об антиправительственном выступлении киноработников, которое якобы состоялось в Бабельсберге и в котором я-де сыграл весьма неблаговидную роль. Распространяется фальсифицированный текст речи фюрера перед гаулейтерами 24 февраля, полный такого чудовищного вздора, что нет абсолютно никакой надобности его воспроизводить. Публикуют обращение к населению Берлина с призывом капитулировать до начала советского наступления. Короче говоря, снова пошла кутерьма, враждебная сторона пользуется всеми средствами для нарушения внутреннего спокойствия немецкого народа в это исключительно критическое время. Однако я думаю, что нет надобности реагировать на это в нашей внутренней пропаганде. Каждый немец совершенно точно знает сегодня, что ему надлежит делать, ибо он ясно понимает, что ему угрожает в случае достижения врагом своих целей. Для враждебной стороны я поручаю составить краткое, но решительное опровержение этих ложных сообщений.
На фоне всей этой сумятицы доставляет радость усиление политического кризиса в лагере противника. Страсти все еще кипят вокруг Ялтинского коммюнике. Американские газеты сейчас все больше выходят из себя. Они обвиняют так называемую большую тройку в том, что она пыталась повернуть вспять часы истории и что за этим, как обычно, последует горчайшее возмездие.
Японцы теперь тоже начинают постепенно сознавать опасность положения. Токийские газеты пишут о том, что на Японских островах могут высадиться американцы и что японская нация как один человек поднимется против них. Очень хорошо, что японцы теперь тоже немного попадают под непосредственный обстрел; вероятно, они будут прилагать больше усилий в борьбе с врагом, чем это было, к сожалению, до сих пор.
В Румынии легионеры в последнее время усердно создают трудности Советам. Мы, в свою очередь, занимаемся созданием крупной партизанской организации в оккупированных германских восточных районах. Хотя до того, как эта партизанская организация сможет начать действовать, пройдет определенное время, от нее тем не менее можно кое-чего ожидать.
Из Москвы нам угрожают теперь клещами против Берлина. Боюсь, что такое намерение действительно существует после того, как Советы в результате продвижения в Померании в основном обеспечили себе прикрытие с фланга на большую глубину. Однако ход их подготовительных мероприятий на Одере перед Берлином не позволяет предполагать, что они в настоящий момент планируют операцию против столицы рейха. Думаю также, что сейчас у них не хватает для этого сил. Ведь для активных действий против такого города, как Берлин, им нужны две полноценные армии, а они сейчас их не имеют.
В Восточной Пруссии Рендулич навел теперь порядок. Из его доклада я узнаю, что, взяв на себя командование группой армий, он насчитал 16 тысяч отставших от своих частей солдат. За короткий срок он свел это число до 400, причем при помощи довольно жестоких мер. Он действует точно так же, как Шёрнер и Модель. Кажется, Рендулич полон честолюбия и хочет дослужиться до того, чтобы войти в число наших лучших современных полководцев.
Дуче выступил с исключительно твердой и уверенной речью. Лейтмотивом этой речи была мысль: Германию нельзя разбить. Если бы итальянский народ так думал сейчас или вообще думал так, как дуче, то война приняла бы совсем другой оборот. Но итальянский народ недостоин своего дуче и не стоит ломаного гроша!
В последние 24 часа на территории рейха снова жестоко буйствовала воздушная война. На очереди оказались Магдебург и особенно Дессау. В Дессау возникло огромное пожарище; большая часть города уничтожена — сровнена с землей большая часть еще одного германского города. Поступают сообщения и из ранее атакованных с воздуха городов, в частности из Хемница, от которых можно поседеть. Ужасно в связи с этим сознавать, что перед лицом развязанной противником воздушной войны у нас нет достойных упоминания средств защиты.
Партийная канцелярия разрабатывает сейчас особые меры для поднятия морального духа войск. Для этого каждое гау должно выделить по пять отборных политических руководителей в чине офицеров, чтобы с их помощью попытаться вновь поднять снижающийся моральный дух войск. Явления деморализации особенно заметны ныне на западе — доказательство беспочвенности доводов, выдвигавшихся против моего недавнего предложения выйти из Женевской конвенции и сводившихся к тому, что моральный дух наших войск на западе не падает только потому, что солдаты там имеют дело с корректным противником. Довольно значительные размеры приняло дезертирство, и ему способствует прежде всего тамошнее население. И чего другого можно сейчас ждать от него, если оно встречает врага белыми флагами! Например, в течение всего лишь одной ночи с поля боя на плацдарме у Нейса бежало значительное число солдат. Это также показатель того, что мы выпустили из рук все руководство войной и она грозит теперь обрушиться на народ непосильным бременем. Постоянно подчеркивается, что в этом виноваты вражеские бомбардировки. Можно понять, что, когда народ в течение нескольких лет несет потери от вражеского оружия, от которого у него нет защиты, он постепенно теряет мужество.
Безудержную ярость повсеместно вызвала последняя статья доктора Лея, в которой он заявил, что воздушная война настолько разорила нас, что мы в известной степени воспринимаем это как избавление, и к последним бомбардировкам Дрездена германское население отнеслось с заметной легкостью. В статьях доктора Лея всегда очень легко разгадать, что он имеет в виду, но, к сожалению, высказывает он это в таких тактически неловких выражениях, что вызывает сильнейшее возражение общественности. Публицист не должен быть таким.
В полдень еду в Гёрлиц. Погода ясная и морозная. Над землей сияет прекрасное солнце. Оставив позади развалины Берлина, попадаешь в местность, которой кажется, еще совсем не коснулась война. Чувствуешь себя прямо счастливым, опять вдыхая насыщенный свежими запахами воздух. Не только в Берлине, но и везде по пути воздвигнуты баррикады, которые должны преградить путь советским танкам. В сельской местности народ живет еще довольно неомраченной жизнью. В этом ему можно позавидовать. Маршрут пролегает мимо Дрездена, через Баутцен, пребывающий в глубочайшем спокойствии. Баутцен пока совершенно не поврежден и поэтому производит отрадное впечатление. Но затем попадаем непосредственно в прифронтовой район. Мы долго едем вдоль линии фронта. Вдали то и дело замечаешь вспышки или вражеских, или германских орудий. Недалеко от Гёрлица мы вынуждены сделать короткую остановку. К нашей машине подходит группа женщин, приветствующих меня с исключительной радостью. Таким образом, видно, что мы еще имеем в народе большой запас доверия и неподорванный авторитет. Надо только уметь использовать их. Значит, если бы национал-социализм явился перед народом как чистая идея, освобожденная от всех явлений коррупции и всего привнесенного временем, то он еще и сегодня был бы великой и победоносной идеей нашего столетия.
Около двух часов пополудни мы прибываем в Гёрлиц. Город производит странное впечатление. Женщин почти не видно; они давно эвакуированы вместе с детьми. Гёрлиц стал городом мужчин.
В Гёрлице меня встречает крейслейтер Малиц, бывший ортсгруппенлейтер в Берлине. Он привел оборону города в прекрасное состояние и полон решимости удерживать его вместе с вермахтом при любых обстоятельствах. Сам генерал-полковник Шёрнер прибыл из своей ставки для участия в моей поездке в Гёрлиц. Он представил мне своих офицеров, которые производят прекрасное впечатление. Заметно, что Шёрнер здорово их воспитал. Во всяком случае, здесь не чувствуется ни малейшего намека на пораженчество.
Мы сразу же едем вместе с Шёрнером в Лаубан, который только утром был очищен нашими войсками от противника. По пути Шёрнер докладывает мне о положении в своей группе армий. Он начал атаку в районе Лаубана, чтобы вынудить врага к перегруппировке, чего ему и удалось добиться. Во время этой операции он разгромил большую часть танкового корпуса противника, не понеся значительных потерь в своих войсках. Он считает, что если на большевиков вести настоящее наступление, то их можно бить при любых обстоятельствах. Их пехота просто безнадежна; в ведении войны они опираются исключительно на свое материальное превосходство, в частности в танках. Что касается Бреслау, то Шёрнер думает, что он сможет через несколько недель снова освободить этот город. Собственно говоря, он уже имел такое намерение во время операции у Лаубана, но, к сожалению, был вынужден выделить свои наступающие дивизии для нашей обороны в Померании и не смог поэтому продолжить лаубанскую операцию.
Шёрнер весьма обеспокоен обстановкой в районе Моравска-Остравы. Здесь он ожидает очередного крупного удара Советов и вынужден уже сейчас готовиться к нему. Поэтому он как раз отдал приказ о новом наступлении из района Ратибора, которое началось утром и с которым он связывает определенные надежды. Вообще его принцип состоит теперь в том, чтобы беспокоить врага, создавать для него трудности и заставлять его тем самым проводить перегруппировки, которые постепенно расшатывают консолидацию его фронта.
Шёрнер — настоящий полководец. То, что он докладывает мне в деталях о своих методах поднятия морального духа, просто великолепно и свидетельствует не только о его широком политическом кругозоре. Он действует совершенно новыми, современными методами. Он не генерал за письменным столом и у военной карты; большую часть времени он проводит в боевых частях, с которыми у него установились отношения хотя и строгие, но тем не менее основанные на доверии. В частности, он взял под прицел солдат, отстающих от своих частей. К ним он относит тех солдат, которые в критической ситуации всегда стремятся отстать от войск и исчезнуть под каким-нибудь предлогом в тылу. Он довольно жестоко обходится с такими лицами, заставляет вешать их на ближайшем дереве и прикреплять щит с надписью: «Я дезертир, отказавшийся защищать германских женщин и детей». Это, конечно, весьма страшит других дезертиров или тех, кто хочет ими стать.
Большую помощь оказывает Шёрнеру во всей этой работе мой сотрудник Тоденхёфер, на которого он возлагает большие надежды. Тоденхёфер тоже прибыл в Гёрлиц и бурно радуется встрече со мной. Шёрнер рассказывает мне, что Тоденхёфер оказывает ему ценнейшие услуги прежде всего в политическом формулировании его обращений и приказов.
Тем временем мы прибываем в Лаубан. Город основательно пострадал в результате предыдущих боев. Конечно, единственный англо-американский воздушный налет на город производит гораздо больше опустошений, чем длительная артиллерийская дуэль. Но и разрушенный артиллерийским огнем этот силезский город, который до сих пор не слишком страдал от войны, выглядит довольно ужасно.
На совершенно разрушенной рыночной площади расположились парашютисты, проявившие большую отвагу во время лаубанской операции. Шёрнер обращается к войскам с речью, в которой содержатся волнующие слова обо мне и моей работе. В частности, он хвалит мою постоянную и неустанную борьбу за тотальную войну и желает мне удачи в осуществлении моих намерений. Он говорит, что я один из немногих деятелей, к голосу которых прислушиваются все фронтовики. Я отвечаю на это очень сильным обращением, взывая к моральному духу войск и прежде всего к исторической задаче, которую им надлежит сегодня выполнять. Местный колорит создает для этого наилучшую атмосферу: в районе почти нет города или деревни, в которых бы не одерживал побед или не терпел поражений Фридрих Великий.
Среди выстроившихся солдат я замечаю — в чине лейтенанта — моего прежнего сотрудника Хегерта, который снова попросился на фронт через союз «Великая Германия». Он до глубины души взволнован встречей со мной. На фланге выстроившиеся войск стоит шестнадцатилетний член гитлерюгенда, которому только что был вручен Железный крест.
Как рыночная площадь, так и дороги на подступах к Лаубану усеяны подбитыми вражескими танками. Здесь наше оборонительное оружие хорошо поработало. При виде этих роботоподобных стальных чудовищ, с помощью которых Сталин намеревается поработить Европу, втайне испытываешь чувство ужаса.
Шёрнер вынужден опять вернуться в свою ставку, так как ему надо руководить новой операцией у Ратибора. Мы расстаемся в высшей степени дружески. Я сердечно обнял Шёрнера.
Затем мы едем непосредственно на фронт. С наблюдательного пункта видны передвижения войск в лагере противника. В этом месте разыгрывалась битва за Лаубан. Сопровождающие меня офицеры докладывают о моральном духе противника, не особенно высоком. Они по-прежнему считают, что если как следует бить по противнику, то он скоро обращается в бегство. Однако надо иметь возможность противопоставить ему хотя бы минимально необходимое количество боевой техники. Потери противника в сражении у Лаубана были огромными. Наши солдаты, увидев зверства Советов, не знают больше никакой пощады. Они убивают советских солдат лопатами и ружейными прикладами. Жестокости, в которых виноваты Советы, неописуемы. Страшные свидетельства этого видны на всем протяжении нашего пути.
Ненадолго заезжаем мы также на артиллерийскую позицию, с которой в мою честь дается внушительный залп по Советам. Офицеры и солдаты производят наилучшее впечатление. Разговоры с ними освежают. Однако нельзя забывать, что эти люди вышли из отборных частей корпуса «Великая Германия», который всегда готовил особые кадры. Посещение мною войск на фронте вызывает величайший восторг. На лицах людей можно прочесть, как они умилены и рады видеть меня на передовых позициях. Противник ведет себя сейчас спокойно. Он кажется, залечивает раны, полученные в сражении у Лаубана. Только изредка он посылает сюда приветы несколькими артиллерийскими залпами.
Затем мы возвращаемся в Гёрлиц. В отеле вполне мирного вида я веду бесконечные разговоры с политическими руководителями и офицерами, которые, естественно, хотят знать какие-то подробности о войне. Но это не значит, что они подавлены. Совсем наоборот, здесь господствует боевой дух, как в старые добрые времена. Генерал Грезер, потерявший на войне ногу, — в известной мере представитель старой школы. Тем не менее он держится великолепно. Очень способен молодой генерал Медер — командир гренадерской дивизии фюрера, вынесшей основную тяжесть боев у Лаубана. Он получил генеральские погоны уже в 35 лет. Настроение, господствующее в этом кругу, прямо заразительно. Никаких следов пораженчества. Я замечаю это и тогда, когда выступаю в переполненном городском зале перед солдатами и фольксштурмовцами. Я встречаю здесь публику, которая отзывчиво реагирует на мои высказывания. В своей речи я призываю к борьбе и выдержке. Я выдвигаю перед этими мужчинами лозунги, актуальные для нынешней ситуации, и подкрепляю их рядом исторических примеров, которые звучат в этой аудитории вполне убедительно. Можно себе представить, какой эффект имеет подобная речь на подобном собрании. Я чувствую себя вполне счастливым и свободным и испытываю радость оттого, что наконец-то удалось вырваться из берлинской атмосферы.
В отеле нас ждет трапеза, как в старое доброе время. В Гёрлице продовольственное снабжение организовано еще наилучшим образом, так как туда вывезли из оккупированных Советами районов крупные запасы мяса и жиров, которые при любых обстоятельствах надо съесть. Снова и снова я замечаю, что эти мужчины верят в победу и фюрера. Офицеры этого боевого района держатся по отношению ко мне великолепно. Чувствуется, что моя долголетняя работа вызывает у них величайшее доверие. До позднего вечера я сижу вместе с ними. Это прекрасные часы настоящего отдыха.
Затем мы едем обратно в Берлин. 40-километровая дорога проходит непосредственно за линией советского фронта. Видны осветительные ракеты над передовой и вспышки артиллерийских залпов. Конечно, трудно найти правильную дорогу, так как линия фронта здесь очень искривлена, с отчаянными поворотами. Но нам удается все же выбраться из этого хаоса и выехать на автостраду у Котбуса. После этого быстро едем в Берлин. Я рад снова возвратиться в свою старую любимую столицу рейха. Дома меня ждет масса всяких дел. У Магды опять болит лицо, от этих болей она очень страдает. Сейчас нам только этого не хватает. Я здорово устал, но засыпаю лишь на несколько часов.
10 марта 1945 года, суббота [с. 1-30]
Вчера
Военное положение
По всей Венгрии продолжается наше наступление. Особенно заметны успехи у канала Малом и юго-западнее Секешфехервара.
В Южной Словакии противник по-прежнему оказывает сильное давление по обе стороны Шемница. После того как противник в нескольких местах вклинился в наши позиции, его удалось остановить в глубине главной полосы сражения. Его атаки у Николаса и Альтзоля отбиты. В районе севернее Ратибора германские части, двигаясь с запада и северо-запада в направлении на юго-восток, неожиданно вторглись в боевые порядки врага и значительно их расстроили. В южной части Бреслау в результате контратаки захвачено несколько жилых кварталов. Операция у Лаубана завершилась; немецкие войска снова переходят теперь к обороне. Здесь была значительно потрепана одна вражеская армия и освобождена важная железнодорожная магистраль Гёрлиц — Грайфенберг — Хиршберг. В Губене противник, ворвавшийся на восточную окраину города, снова отброшен. Такое же положение на плацдарме в Лебусе, где наши войска отбили ожесточенные атаки Советов и улучшили свои позиции. Очень ожесточенные атаки предпринимались противником с юга, юго-запада и севера на Кюстрин. Если атаки с юга и юго-запада удалось отбить, то с севера большевики ворвались в город и захватили несколько улиц.
В Померании вследствие дальнейшего ограничения нашего плацдарма вокруг Штеттина положение снова обострилось. Новая линия обороны проходит теперь от Пёлица до Альтдамма, который еще находится в наших руках, и далее в направлении Грайфенхагена. У Альтдамма и Грайфенхагена противник очень сильно атаковал, но его удалось сдержать и отбросить. Провалилась также попытка большевиков высадиться на острове Воллин. Из Трептова противник пробился к Бад-Хорсту, выйдя тем самым на побережье. В Кольберге положение без перемен. Крупная группировка германских войск находится еще в районе Грайфенберга. Она пыталась сначала пробиться на запад, но, потерпев неудачу, повернула на северо-запад. На восточном фланге вклинения в районе Штольпа и Бютова положение не изменилось. Зато Советам удалось продвинуться из района вклинения севернее Хайдероде до внешних оборонительных сооружений Данцига. Передовые части противника остановлены у Цуккау. Контратакой остановлено также продвижение Советов между Мариенбургом и Эльбингом.
В Восточной Пруссии противник перегруппировывает силы, так что надо считаться с возможностью возобновления его наступательных операций в самое ближайшее время.
На западе противник предпринимал атаки по обе стороны Ксантена, причем южнее города опять очень сильные. Частично они отбиты, но частично противнику удалось глубоко вклиниться в наш плацдарм. Бои здесь носят исключительно тяжелый характер. В южной части кёльнского плацдарма противник прорвался до железнодорожной линии Кёльн — Бонн. В Бонне идут ожесточенные уличные бои, то же самое в Бад-Годесберге. Из района Арвайлера частично по мосту у Ремагена на восточный берег Рейна перешли танковые силы противника. Они состоят из одного танкового подразделения и трех пехотных батальонов. Их удалось задержать и изолировать у Линца. Срочно приняты контрмеры. Ночью пикирующие бомбардировщики атаковали и повредили мост, но им еще можно пользоваться. Южнее Ремагена противник продвигался по западному берегу Рейна в направлении Нидербрайзига. В районе эйфельского вклинения передовые танковые части противника находятся в четырех километрах западнее Кобленца. Мощные атаки против наших войск на севере и юге этого района вклинения отражены. Но обращает на себя внимание танковый удар, нанесенный противником из Эйскирхена на юг. Этот удар, очевидно нацеленный на разгром еще остающихся очагов германского сопротивления, заставил наши части, оборонявшиеся на участке по реке Килль, с боями отойти на новые позиции, расположенные примерно в четырех — пяти километрах восточнее. На этом новом рубеже обороны довольно мощные атаки противника были отбиты. Наши силы у Хиллесгейма, чтобы избежать окружения, тоже отошли к Нюрбургрингу и в район западнее его. На этих новых позициях атаки противника были отбиты. В боях у Трира противник пытался расширить свой клин к востоку, вплоть до реки Мозель. Он форсировал Рувер в направлении Кента, но был затем остановлен. Южнее Трира американские силы по-прежнему находятся в окружении; бои здесь еще продолжаются.
На остальных участках Западного фронта значительных боевых действий не наблюдалось.
С итальянского фронта особых сообщений не поступало.
На востоке вчера противник очень активно действовал с воздуха. Его удары наносились главным образом по прифронтовым населенным пунктам и тыловым коммуникациям. Только на центральном участке фронта зафиксировано 1400 налетов. Но и наши действия в воздухе были довольно активными. Так, на центральном участке фронта действовало 365 наших штурмовиков. Всего сбито 16 самолетов противника.
На Западном фронте из-за плохой погоды наблюдалась лишь незначительная активность противника в воздухе.
Три соединения американских бомбардировщиков совершили налеты на Зиген, Франкфурт-на-Майне, Бад-Хомбург, Гисен, Дортмунд, Реклингхаузен, Эссен, Бохум и Вупперталь. С юга крупное американское соединение ВВС атаковало Марбург и Капфенберг. Наши истребители не взлетали. Сообщений об успехах зенитчиков еще нет. Около 21 часа примерно 300 английских бомбардировщиков подвергли бомбежке Кассель. Соединение примерно из 200 «москито» предприняло налет на Гамбург. 60 «москито» атаковали Берлин, 20 — Оснабрюкк. Несколько бомб сброшено на Бремен.
Английские газеты сообщают, что Черчилль во время посещения Ахена не скрывал злорадства. Он выразил исключительное удовлетворение масштабами ущерба, нанесенного городу в результате воздушного террора. Это вполне в его стиле. Он безумец высшей марки. Однако не только мы должны сожалеть об образе его действий — в еще большей мере это надлежит делать английскому народу, бросившемуся в его объятия в страшный момент своей политической истории. Англичане заявляют теперь в своей печати, что пяти миллионам немцев, вероятно, придется голодать после войны, так как они не пожелали позаботиться об обеспечении себя продовольствием. Такие заявления тоже характерны для английской печати. Но они не могут сбить нас с толку. Англичане совершенно одержимы своими ненавистническими идеями и в конечном счете сами станут их жертвами. Особенно примечательно их нынешнее открытое признание террористического характера воздушной войны против нас. Они больше не обращают внимания на мировое общественное мнение. Но я думаю, что в перспективе это даст нам большое преимущество, так как мировая общественность не настолько разложилась, чтобы длительное время безропотно взирать на такой циничный образ действий.
Когда читаешь англо-американское сообщение о разрушениях, причиненных Кёльну, впору сделать вывод, будто мы сами превратили прекрасный ганзейский город в груду развалин. Прежде всего американцы упрекают нас в том, что, продолжая войну, мы сами вызываем такие разрушения. Даже имея богатейшую фантазию, трудно представить себе более изощренное сочетание противоречий, лжи и лицемерия. Но я думаю, что после этих ужасных извращений и недоразумений наступит более прекрасный и лучший мир.
В Лондоне выказывают теперь преувеличенный показной оптимизм в отношении мира. Согласно недавнему заявлению английского правительства, война может закончиться каждый день. Но в то же время противник и очень торопится, поскольку прежде всего англичане постепенно осознают, что чем дольше продолжается война, тем больше оттесняют их на задний план их могучие союзники, в частности Советы. У нас дела обстоят, конечно, не лучшим образом. Так, в войсках на западе теперь довольно сильно подорван моральный дух. Правда, признаки этого не следует переоценивать. При боевых операциях, сопряженных с такими большими потерями, всегда случалось, что часть наших солдат и гражданского населения теряла самообладание. Но в лагере противника слишком преувеличивают, добавляя, что наше население мешает солдатам стрелять. Какой-нибудь сумасшедший может вызвать подобный инцидент, но это вовсе не правильно. Возникающий то тут, то там психоз вокруг окончания войны вообще распространен во всем мире. Массы людей в различных странах предпочитали бы, чтобы война закончилась сегодня, а не завтра. Вопрос только в том, как она должна закончиться.
Военные события на западе дают, конечно, повод для величайшего беспокойства. Они заставили фюрера вызвать в Берлин Кессельринга. Возможно, после беседы с ним фюрер назначит его вместо Рундштедта. Рундштедт слишком постарел и очень часто действует по шаблонам первой мировой войны, а потому вряд ли может совладать с ситуацией, складывающейся на западе. Весьма удручает то, что американцам удалось захватить неповрежденным мост у Ремагена и создать плацдарм на правом берегу Рейна. Против этого надо принять серьезные контрмеры, поскольку, разумеется, каждый сознает угрозу, возникшую для нас в результате создания плацдарма на правом берегу Рейна. Уже ночью были посланы подрывники для разрушения части моста, но еще неизвестно, стал ли мост непригодным для американцев. В лагере противника, конечно, радуются сообщению о захвате моста. Делают вид, будто уже захвачен весь правый берег Рейна. Поистине страшная неудача, что ремагенский мост своевременно не взорвали. Американцы сумели овладеть им без боя.
Советская печать не проявляет интереса к войне на Западе. Она всякий раз ограничивается публикацией нескольких ничего не значащих строк о ней, посвящая большую часть своих сообщений политическим событиям в Румынии, имеющим для Советов более важное значение. Англо-американцам приходится мириться с таким прямо-таки возмутительным поведением Москвы. У них нет средств противодействия этому. В случае крайней необходимости они лишь могут время от времени отвечать на такую наглость усилением критики в своей печати.
Итоги Ялты по-прежнему резко критикуются как в США, так и английской общественностью. Обсуждают там прежде всего решение польской проблемы, в действительности, конечно, имея в виду германскую проблему, поскольку именно здесь зарыта собака. Однако критика весьма умерена, страх перед Москвой затмевает все остальные мотивы англо-американцев.
Невзирая на возражения англо-американцев, Советы по-прежнему осуществляют кровавое господство на территории бывшей Польши. Они игнорируют Черчилля и Рузвельта. По стране прокатывается новая волна арестов, жертвой которых становятся прежде всего польские националисты. В Румынии события развиваются планомерно, то есть по воле Кремля. Как пикантный факт можно отметить, что бывший румынский премьер-министр Радеску укрылся в английском посольстве, в связи с чем Москва выражает напускное изумление.
Японский премьер-министр Койсо в одной из речей говорит о серьезности положения, создавшегося для японцев. Он призывает к мобилизации всех японских сил для военных целей. Япония движется теперь по такому же пути, по какому шли мы около двух лет назад. Надеюсь, она сделает иные выводы по сравнению с теми, что сделали тогда мы, ибо германский пример должен был бы достаточно научить ее, к чему приводит слишком большое запоздание с военными мероприятиями.
Советы очень жалуются на усиление подрывной деятельности за линией их фронта. Они отнюдь не полностью контролируют тыл, тем более что могут оставить там только небольшую часть войск. Они по-прежнему бросают все силы на подготовку следующих ударов по нашим войскам.