– Ну что? Видели? – И я прошлась по комнате в буйном танце. Футболист заплясал со мной, подпрыгивая и похлопывая меня по спине:
– Вот это да! Ты классная девчонка! Долой трусы!
– Ну конечно, я великая! Ведь правда? Правда, Александр?
– Ты самая сумасшедшая! Я чуть в желе не превратился от страха, пока за тобой наблюдал. Смотри, я и сейчас дрожу.
– Желе из маринованных огурчиков. Фу, какая гадость!
– Сумасшедшая! Вы оба сумасшедшие! – сказал Александр. – Неужели ты не понимаешь, что могла разбиться? Ничего в этом нет великого.
– Нет, это ты великий! Самый великий и противный зануда на свете, – сказала я, толкнув его. Как он смеет не оценить по достоинству моего потрясающего достижения?
– Хватит меня толкать, – сказал Александр и снова сгорбился. – Ты не можешь, не можешь и еще раз не можешь стать великой только потому, что по‑глупому рискуешь своей жизнью!
Мне захотелось его прикончить. Он вел себя как назойливая мошка, которая вьется под ногами и кусает тебя за лодыжку. В любую минуту можно протянуть руку и – ХЛОП!
– Лучше не доводи меня! – предупредила я и снова его толкнула.
– Ты на меня обиделась за то, что я сказал про твою маму. Потому и задираешься.
– Вовсе нет! – возмутилась я. – Просто меня бесит твое безобразное поведение!
– Неудивительно, что к тебе все в школе пристают, – хмыкнул Футболист. – Неудивительно, что ты и своего папу бесишь.
На этот раз он до него не дотронулся, но уж лучше бы он его толкнул. Я напряглась:
– Ну нет, папа его по‑своему любит.
– Нет, не любит, – сказал Александр, и по его щекам покатились крупные слезы. – Он меня терпеть не может.
Я почувствовала себя так мерзко, что еще больше разозлилась.
– Все это неправда. Не дури! – И вдруг я его опять толкнула. – Ты начинаешь меня сейчас по‑настоящему доставать.
– Ты всегда меня раздражал, Огурчик! – сказал Футболист.
– Не называй меня так, – всхлипнув, попросил Александр.
– Огурчик, Огурчик, Огурчик! – запел Футболист. – Сморщенный маленький Огурчик, который не умеет играть в рискованные игры.
– Нет, я играл и выполнил задание, да, Трейси?
– Ага, и как дурак разрешил всей школе называть себя Маринованным Огурчиком.
– Прекрати!
– Огурчик! Огурчик! Огурчик! – заорала я ему прямо в лицо.
Футболист не отставал от меня.
– Выметайся отсюда, Огурчик! Это наш дом, – скомандовал он.
– Я сюда первым пришел, – плакал Александр.
– А сейчас мы сюда пришли, – сказала я.
– И ты нам здесь не нужен, правда, Трейси?
Я не могла быть такой вредной. Частичка меня хотела обнять и утешить Александра. Он почувствовал мою слабину и громко всхлипнул.
– Я согласен еще на одно испытание, если вы разрешите мне остаться.
– Ладно, слабо залезть на дерево и принести назад трусы Трейси? – выпалил Футболист.
– Нет! – сказала я.
– Да! – сказал Футболист.
– Ладно! – сказал Александр.
– Не сходи с ума! – сказала я и вдруг испугалась. Все завертелось настолько стремительно, что я ничего не могла поделать.
– Футболист, прошу тебя, не надо его так испытывать.
– Я ведь справился с испытанием, и ты тоже. Хотя ты маленькая да еще девчонка.
– Я готов, – сказал Александр, – хотя все равно думаю, что это безумие и я могу погибнуть, но мне все равно. Я пройду испытание! Я вам докажу! – И он побежал к окну.
– Не делай этого! – Я побежала за ним. – Ты не умеешь лазить по деревьям, ты не удержишься, ты ничего не умеешь! Ты упадешь!
– Сказал тебе – мне все равно!
Он попробовал запрыгнуть на подоконник, но оступился и больно стукнулся носом об оконную раму.
– Видишь, Александр, теперь именно ты ведешь себя глупо, – сказала я и бросилась к нему.
Он удивленно покачал головой. Нос у него стал пунцовым.
– Футболист, отмени свое испытание, – взмолилась я.
– Ладно, ладно, беру свои слова обратно, Огурчик, – сказал Футболист.
– Все равно пройду испытание, даже если ты пообещаешь больше никогда меня так не называть, – упрямо сказал Александр гнусавым голосом, так как зажимал рукой ушибленный нос.
– Не надо никаких испытаний! Ты прав! Мы все сумасшедшие!
– Вы мне велели уйти, – сказал Александр, повернувшись к окну.
– Я не то имела в виду. Ты мой друг, Александр! Ты мне нравишься! И Футболисту тоже.
– Мне нет, – возразил Футболист.
– Нет, он тебе нравится, – продолжала настаивать я.
– Никому я не нравлюсь, – снова сказал Александр и рванулся к окну. Он так неожиданно к нему бросился, что мы удивились.
На этот раз он прыгнул достаточно высоко и вскочил на карниз. Но не остановился, а бросился прямо в открытое пространство и, как картонная зверюшка, задрыгал ногами в воздухе. Только Александр был настоящим. Он не завизжал и не повис на ниточке, чтобы сразу вернуться назад. Он рухнул вниз, по‑настоящему рухнул, прямо в темный сад.
Дом в саду
Мы думали, он погиб. Он лежал неподвижно, а мы бросились вниз и прямо через боковое окно выскочили в заброшенный сад. Александр лежал на земле, широко раскинув руки и ноги.
– Александр! – вскрикнула я.
– Он умер, – сказал Футболист и зашмыгал носом. – Это я убил бедного маленького Огурчика.
– Ты больше никогда не должен меня так называть, – как мышонок, пискнул Александр.
Мы кинулись к нему и стали обнимать, как будто он был нашим лучшим другом.
– Осторожно! – сказал Александр. – Наверное, я сломал себе шею, а также руки, ноги и все ребра.
– Тебе очень больно? – спросила я, сжав в своей руке его птичью лапку.
– Не уверен, – сказал Александр. – Странно, но мне кажется, я вообще ничего не чувствую. Возможно, все заболит, когда я хоть что‑нибудь почувствую.
– Что ты имеешь в виду? Как это – ничего не чувствуешь? – с тревогой спросил Футболист. – Неужели его парализовало?
Я пощекотала Александра под коленками. Он взвизгнул и дрыгнул ногой.
– Нет, не парализовало.
И знаете, что самое удивительное? Александр совсем не ушибся. Ну, может, только ноготь сломал. Мы в ужасе уставились на него, не понимая, как можно было выжить, грохнувшись с такой высоты? Я всегда знала, что в Александре есть что‑то не от мира сего. Может, он инопланетянин? Это многое бы объяснило.
Настоящая причина стала ясна, когда Александр осторожно встал на четвереньки, а затем поднялся на ноги. Оказывается, он упал на матрас!
– Наверное, ты самый большой везунчик в мире! – воскликнула я.
– Хотя, может, тебя еще вши покусают, – сказал Футболист.
– Полагаю, я себе что‑то ушиб, – пробормотал задумчиво Александр. – Эта нога какая‑то странная. Дергает! Наверное, я ее сломал. Определенно сломал!
– Не может быть, чтобы ты что‑то сломал. Знаешь, что было бы… – Он показал, как футболисты падают на спину и корчатся от боли. – Тебя пришлось бы нести на носилках.
– Может, я просто лучше боль переношу, – сказал Александр и, хромая, попробовал сделать несколько шагов. – Наверное, я сломал обе ноги, – настаивал он.
– Ничего ты не сломал! Я очень рада! – сказала я, снова обнимая его.
– И я рад, – прохрипел Футболист.
– И ты больше никогда не назовешь меня О…?
– Никогда!
– Потому что я почти выдержал испытание, правда? – спросил Александр. – Может, я действительно Александр Великий?
– Ты Александр Маленький, – сказал Футболист и погладил его.
– А ты длинный Футболист, – сказал Александр и повернулся ко мне: – А ты Трейси без названия, победительница любого соревнования. И мы все друзья, да? – спросил он.
– Конечно, – сказала я. – Александр, кончай хромать! Ничего с твоей ногой не случилось!
– Не скажи. Если я сломаю ногу, мне не надо будет в школе на физкультуру ходить.
– Да ты и так в школу не ходишь, – возразила я.
– Пока нет, но скоро придется. Они написали письмо маме с папой, и те ужасно разозлились. Папа сказал, что теперь будет сам меня в школу провожать.
– Вот уж тебе повезет! – воскликнула я.
– Придется нам сидеть в нашем доме одним, – сказал Футболист.
– Ну, я не смогу, потому что буду жить у мамы. Я со дня на день переезжаю. Слушайте, у мамы потрясающая квартира! Жаль, вы не видели, какие у нее вещи!
Последняя фраза не произвела на них должного впечатления.
– Ты все равно все извозишь, – сказал Футболист.
– А вот и нет!
Я знаю, как надо себя вести. Буду вытирать пыль с маминых изящных безделушек и пылесосить ковры, и она поймет, как много от меня пользы. Я ей никогда не надоем, и она никогда не отошлет меня обратно.
– Стану маленьким маминым сокровищем, – заявила я.
– Не понимаю, почему тебе так хочется к ней переехать? Наверное, ты сошла с ума, – сказал Футболист. – Чокнулась, как ты думаешь, Огурчик?
– Не смей больше так меня называть, – сказал Александр и топнул ногой. – Ой, кажется, это моя больная нога!
– Извини, но ведь она и вправду чокнулась, да? – спросил Футболист.
Александр бросил нервный взгляд в мою сторону, но все‑таки кивнул.
– Думайте что хотите! – свирепо сказала я.
Они были неправы. Я не сошла с ума. Любая девочка захотела бы жить со своей мамой. Даже та девочка, у которой как будто была мама.
Я давно не писала о Кэм. Между нами много чего произошло. Только вот писать об этом не хотелось. Я хочу сказать – писатели ведь не обо всем рассказывают! Если попробовать передать то, что было на самом деле, пришлось бы исписать не одну страницу. Вы бы стали писать о том, как, открыв глаза, не хотели вылезать из теплой постели, потом пошли в туалет, затем стали чистить зубы и начали играть с пастой, написали бы ею свое имя, а потом нарисовали себе усы… В общем, понадобилась бы целая страница, чтобы только добраться до завтрака.
Писатели должны быть избирательны. Так, во всяком случае, говорит миссис Вырвет Бэгли. Я рассказывала, как ей не повезло с зубами? Она всегда немного брызжет слюной, когда ей приходится произносить слова, которые начинаются с буквы "с". И если вы оказались рядом, тогда считайте, что влипли, – вас искупают в слюне. Нельзя сказать, что в последнее время со мной это часто происходит, так как я теперь вообще редко хожу в школу. Просто прогуливаю и отсиживаюсь в своем доме.
Они могут связаться с Кэм в любую минуту. Ну и пусть! Все равно теперь я перееду к маме. Лучшего нельзя и придумать. Жду не дождусь! Поскорее бы покончить с глупыми формальностями. Илень говорит, можно поехать к маме на неделю. Не понимаю, почему нельзя переехать навсегда и прямо сейчас? Все эти приготовления уже начинают действовать мне на нервы.
Кэм обещала помочь мне собраться, а потом стала говорить, что то одно мне не понадобится, то другое. А я сказала, что нужно взять с собой побольше вещей, потому что скоро я останусь там навсегда.
«Навсегда» – слишком сильное слово. Казалось, мы перекидываем его друг другу, как мячик, и оно время от времени ударяет то меня, то Кэм по голове.
Потом Кэм часто заморгала и сказала:
– Конечно, Трейси, – и быстрым движением засунула все мои пожитки в сумку.
– Может, и не надо все с собой брать, потому что мама купит мне новые вещи от дизайнеров – Калвина Клайна, Томми Хилфигера…
– Да, да, ты все время говоришь о фирме NYDK.
– DKNY! Вот что я скажу тебе, Кэм: ничего‑то ты не знаешь! – в изнеможении воскликнула я.
– Я знаю только одно, – тихо сказала Кэм. – Мне будет не хватать тебя, малышка.
Я сглотнула:
– Мне тоже.
Вдруг стало не по себе от того, как она на меня посмотрела. Это несправедливо!
– Понимаешь, детей ведь не берут на воспитание навечно. Они же тебе сразу об этом сказали, да?
– Сказали, – ответила Кэм.
Она взяла мою майку и прижалась к ней лицом, как к детскому одеяльцу.
– Но я не думала, что будет настолько тяжело!
– Прости, Кэм. Мне очень, очень жаль, правда, но я должна быть с мамой.
– Знаю, – ответила Кэм. Потом помолчала и посмотрела на мою майку так, как будто увидела в ней меня. – Только, Трейси, не расстраивайся, если все получится не так, как ты ожидаешь.
– Все уже идет как надо!
– Знаю, знаю. Прекрасно, что теперь ты будешь жить с мамой, но, может быть, все закончится не так, как в сказке: «И жили они долго и счастливо…»
У сказки будет счастливый конец. Обязательно! Просто она этого не хочет.
– Все будет замечательно, вот увидишь! – сказала я, выхватила у нее из рук свою майку и засунула в сумку вместе с остальными вещами.
– Трейси, я знаю…
– Ничегошеньки ты не знаешь! – перебила ее я. – Не знаешь моей мамы, да и меня толком не знаешь! Как будто мы и не жили вместе! Не понимаю, почему ты все время качаешь головой и подзуживаешь меня: это не получится, то не получится. Ты считаешь меня отвратительной и ужасной и думаешь, что и маме я очень быстро надоем.
– Вовсе нет! Я не считаю тебя ужасной, плохой и трудной. Конечно, ты не без недостатков, но умеешь быть и очень хорошей. Просто даже если ты станешь самой хорошей девочкой на свете и будешь прекрасно себя вести, все равно что‑нибудь может не получиться. Твоя мама не привыкла к детям.
– У тебя тоже не было никакого опыта, но ты же меня взяла. Слушай, у меня идея! Ты можешь теперь взять на воспитание кого‑нибудь другого.
– Не хочу кого‑нибудь другого. Я хочу тебя.
У меня перехватило дыхание. Захотелось к ней прижаться и наговорить разных глупостей… Но в то же время хотелось на нее накричать и оттолкнуть от себя за то, что она портит мне встречу с мамой.
Я высвободилась из ее объятий и снова стала укладывать сумку.
– Если бы ты так хотела быть со мной, ты бы по‑другому себя вела, – сказала я, запихивая старые кроссовки под потрепанные джинсы серийного производства. – Ты бы покупала мне нормальную одежду и красивые подарки.
– Ох, Трейси, не заводись, – вдруг сердито сказала Кэм и стала кругами ходить по моей «пещере», как собака, которой не дают покоя блохи.
– Ты почти ничего мне не дарила, – сказала я тоже сердито. – Никого не встречала прижимистее тебя! А теперь посмотри, что мне мама подарила.
– Куклу, – сказала Кэм и стала рассматривать ее на расстоянии вытянутой руки.
– Да, но это не какая‑нибудь старая кукла. Она стоит кучу денег! И не детская игрушка. Это коллекционный экземпляр! Мама подарила мне ее для того, чтобы она служила украшением. Многие взрослые женщины собирают куклы. Только ты не поймешь, – фыркнула я в лицо Кэм, на которой были старая рубашка в клеточку и бесформенные джинсы. – Ты к этому типу женщин не относишься.
– Слава тебе, господи! – ответила Кэм.
– Не хочу жить, как ты. Мы не подходим друг другу, Кэм. Джейн, Лиз и всё твои глупые друзья тоже не для меня. Мне мама подходит. Она и я. Мы с ней родственники, а ты просто моя приемная мать. Тебе платят, чтобы ты за мной смотрела, – вот и все. Понимаю, почему ты сейчас суетишься. Тебе не будут платить, когда я уйду, – в этом все дело!
– Думай что хочешь, – сказала Кэм мерзким тоном мученицы.
– Так оно и есть!
– Ладно, ладно, – ответила Кэм, скрестив руки на груди.
– Ничего не ладно! – возразила я, топнув ногой. – Не знаю, что ты делаешь с деньгами. Непохоже, чтобы ты на меня их тратила.
– Правильно! – подхватила Кэм, будто говорила с дурочкой.
– Ничего правильного! Все мне надоело! – закричала я. – Знаешь, что я тебе скажу? Даже если у меня с мамой ничего не получится, я не хочу сюда возвращаться. Надоела мне эта дыра! И ты мне надоела!
– Ну и выметайся отсюда, маленькое неблагодарное чудовище! Ты тоже мне надоела! – крикнула Кэм и, хлопнув дверью, в слезах выбежала из моей «пещеры летучей мыши».
Теперь понятно, что у нее на уме. Подумаешь!
Все только и ждут от детей, чтобы они были благодарными за то, за это… Отвратительно быть благодарной. Никакой справедливости! Все ждут, что я должна быть благодарной Кэм за то, что она за мной смотрит, а мне самой не разрешают о себе позаботиться. Хотя это было бы проще простого. Мне надо благодарить ее за невкусную вегетарианскую еду, вместо того чтобы ходить в «Макдоналдс», и за мою старомодную одежду (неудивительно, что в школе меня дразнят!), и за скучные старые книжки. Слушайте, вы когда‑нибудь читали «Маленьких женщин»? Кому какое дело, что Джо всегда была любимой героиней Кэм? А походы в музей? Ладно, мумии и карлик‑горбун мне еще понравились, но все эти картины, горшки и плошки – чушь собачья!
Фу! Задрипанные! Скучные! Нудные!
Ах, если бы только я могла зарабатывать! Я бы покупала себе все, что нужно. Несправедливо, что детям не разрешают работать. Я бы классно торговала на рынке, или продавала мороженое, или работала в детском саду. Если бы у меня была работа, я могла бы есть биг‑маки и жареную картошку каждый день и была бы одета с ног до головы в одежду от дизайнеров. Да и, конечно, у меня была бы самая модная обувь. А уж сколько бы я всего себе накупила: видеофильмы, компьютерные игры, путешествие в Диснейленд!
Мама обязательно возьмет меня в Диснейленд, если я ее об этом попрошу. И все кончится, как в сказке. Буду всю оставшуюся жизнь жить счастливо. Обязательно буду! Даже если Футболист в это не верит. Терпеть его не могу!
Я сказала неправду. Мне он даже нравится, не пойму только чем. И я за него беспокоюсь. Уж он‑то не будет жить счастливо.
Перед отъездом к маме я отправилась в наш дом, чтобы попрощаться с Футболистом и Александром.
Александра там не было. Думаю, и Футболиста тоже. Я вошла в дом, а их и след простыл. Никаких продуктов в картонном холодильнике. Я проверила наверху и выглянула в окно. На елке все так же висели мои трусы. Как далеко от окна она растет!
Мы все тогда будто с ума посходили. Посмотрела вниз, и сердце сжалось при мысли об Александре.
Вдруг я вскрикнула. Кто‑то лежал на матрасе, широко раскинув ноги. Кто‑то в футбольной форме и больше Александра.
– Футболист!
Я заорала, кинулась вниз, выскочила через боковое окно прямо в заросший сад и побежала к матрасу.
– Футболист! Футболист! – кричала я, стоя над его распростертым телом.
Он открыл глаза и уставился на меня:
– Трейси?
– Футболист! Ты жив! – вскрикнула я, опустившись перед ним на колени.
– Ух, Трейси! Не знал, что тебе не все равно! – захихикав, воскликнул он.
Я быстро щелкнула его по носу:
– Хватит, идиот! Ты что, упал?
– Нет, просто лежу себе, отдыхаю.
Я дотронулась до его руки. Она была ужасно холодной, а рубашка мокрой.
– Ты что, здесь всю ночь пролежал? С ума сошел!
– Ага. Это про меня. Сумасшедший, чокнутый. Все про меня.
– Ты и вправду такой, – сказала я. – А теперь еще заболеешь.
– И что тогда будет?
– В футбол не сможешь играть!
– Нет, смогу!
Он дотянулся до футбольного мяча, который лежал рядом с матрасом, и подбросил его в воздух. Попробовал поймать, но мяч выскользнул у него из рук и закатился в густую траву. Футболист выругался, но даже не подумал встать. Он продолжал лежать и щелкать у себя над головой папиной зажигалкой. Руки его не слушались.
– Уронишь зажигалку и еще подожжешь себя, чокнутый! Кончай!
– Я пытаюсь согреться.
– Сейчас я тебя согрею.
Я стала растирать его ледяные посиневшие пальцы. Он схватил меня за руки и потянул к себе.
– Во что ты играешь?
– Составь мне компанию! А, Трейси?
– Почему нельзя пойти в дом?
– Мне нравится, когда холодно. Я тогда почти ничего не чувствую.
– Ага, ты настоящий тупица, – сказала я, но легла рядом с ним на вонючий и старый матрас. Было так сыро, что, казалось, сквозь спину меня заполнили доверху водой.
– Кажется, будто меня тащат все глубже и глубже в землю, – заерзав, сказала я.
– Ага. Давай так вместе и останемся здесь. Ты и я в нашем собственном маленьком мире.
Что, если нам остаться в этом саду навсегда? Мы с Футболистом лежали бы на этом матрасе, как мраморные статуи на надгробной плите. Пусть бы по нашим телам полз плющ, скакали белки, а в волосах птицы свили гнезда. Ни один мускул у нас не дрогнет, как будто нам все равно.
Только мне не все равно! Я хочу добраться до счастливого конца своей сказки. Я готова теперь всю оставшуюся жизнь прожить счастливо.
– Эй! Пора вставать! Давай поиграем в футбол! – Я нашла мяч и стукнула им по голове Футболиста, чтобы привести его в чувство.
Выругавшись, Футболист вскочил на ноги. Хотел выхватить у меня мяч, но не тут‑то было.
– Я Трейси Бикер Великая, быстрая как ветер. Ура, мяч у меня!
– Отвали, это я великий! – сказал Футболист и попробовал схватить меня. Его огромный ботинок угодил не по мячу, а прямо мне по щиколотке.
– Уууу! Больно! Верзила чокнутый! Амбал в ботинках!
– Прости. – Футболист уставился на мою ногу. – Покраснела, – озадаченно сказал он.
– Это же кровь!
– Я не нарочно, – пробормотал Футболист.
– Нет, нарочно, – ответила я, озабоченно вытирая кровь со щиколотки. – Ты никогда не следил за своей ногой, и теперь она живет по своим законам. Подумать только – целый кусок из моей ноги выдрала! Между прочим, мне больно!
– Прости меня, пожалуйста, Трейси. – Казалось, Футболист вот‑вот расплачется. – Никогда в жизни тебя не трону! Ты так много для меня значишь, малышка! А, Трейси? – И он попробовал меня обнять.
Я вывернулась у него из рук:
– Отстань!
– Да ладно тебе, ты же знаешь, я тебе тоже нравлюсь.
– Особенно сейчас, когда ты мокрый и вонючий! Фу, когда ты в последний раз мылся, Футболист?
– Заговорила прямо как моя мать. Все вы одинаковые. Все пилите. Думаешь, ты и вправду мне нужна? Вот еще! И вовсе ты мне не нужна! Ты никому не нужна, Трейси Бикер!
– Я нужна своей маме! – заорала я.
От моего крика птицы взвились в воздух. Люди, которые направлялись по своим делам, прямо застыли на месте. Машины врезались друг в друга, а в небе столкнулись самолеты.
– Я НУЖНА СВОЕЙ МАМЕ!
Я НУЖНА СВОЕЙ МАМЕ!
Снова дома у мамы
На этот раз в гостях у мамы было уже по‑другому. И мама тоже была другой. Даже под слоем грима ее лицо было очень бледным. На ней были темные очки, и, когда мы крепко обнялись, из‑под пудры пахнуло чем‑то затхлым. В доме тоже чем‑то пахло. Сигаретами и выпивкой. Шторы были задернуты.
Я хотела их раздвинуть, но мама меня остановила.
– Не надо яркого света, дорогуша, – сказала она, держась за лоб.
– Ты с похмелья, мама?
– Что ты сказала? Конечно нет! Не глупи, родная. Нет, это проклятая мигрень. Меня она без конца мучает. Все на нервной почве.
Она зажгла сигарету и глубоко затянулась.
– Это не из‑за меня, мама? – спросила я.
– Ну что ты, родная! Лучше посмотри, что я тебе купила.
– Еще один подарок!
Я надеялась, что это не шоколадные конфеты, потому что меня подташнивало. Тоже на нервной почве. Я пошла в маму.
Подарок был большой и мягкий. Не шоколадные конфеты.
– Это тряпичная кукла или плюшевый мишка? – осторожно поинтересовалась я, пытаясь нащупать лапу или голову сквозь красивую бумагу.
– Посмотри!
Я осторожно развернула оберточную бумагу. На этот раз чрезвычайно аккуратно. И обнаружила потрясающие штаны в военном стиле с этикеткой, от которой можно сойти с ума!
– Ура! Вот это да! – воскликнула я и завертелась на месте, прижимая к себе штаны и заставляя плясать то одну штанину, то другую.
– Тебе нравится? – спросила мама.
– Очень. Они действительно крутые! Жаль, у меня к ним нет подходящей куртки.
– Ты на что намекаешь? – улыбаясь, спросила мама.
Я решила не сдаваться.
– Конечно, и старые кроссовки к ним не подходят, – продолжала я. – Для полного счастья к этим штанам мне нужны новые, фирмы «Найк».
– Я денег не печатаю, – сказала мама. – Для меня это большая трата. Ха! Да я за тебя ни пенни не получаю, а этой Кэм столько платят!
– Но ведь я этого достойна, правда, мама? – спросила я, придвигаясь поближе.
– Ну конечно, родная. Только не топай так громко. У меня голова раскалывается.
Я сварила маме крепкий черный кофе. Она села на диван и стала его потягивать. Потом она откинулась на подушку. Она лежала очень тихо и не отвечала, когда я к ней обращалась. Казалось, она заснула, хотя из‑за темных очков я не видела ее глаз.
Я медленно обошла вокруг дивана, глядя на нее и не в силах поверить в то, что она действительно моя мама и теперь мы вместе и будем вместе всегда, навеки. Я так часто представляла себе нашу встречу, что теперь не могла в это поверить. Все смотрела на нее и смотрела, пока у меня в глазах не зарябило, но мама не исчезла. Она лежала в своем блестящем свитере и леопардовых брюках. Прекрасная, особенная, добрая. И очень сонная.
Вставать она не собиралась. Мне нравилось на нее смотреть, но вскоре стало скучно. Я прошлась по комнате, вытряхнула содержимое пепельницы в мусорное ведро, унесла стакан и пустую бутылку на кухню, как настоящая маленькая мамина помощница. Заглянула в кухонные шкафы и в холодильник, но пожевать там было нечего – одни пакеты с морожеными полуфабрикатами да продукты для тех, кто сидит на диете. И выпивка.
Я немного поиграла в классики на кафельном полу в кухне, а потом сняла кроссовки и поиграла в фигурное катание. Наигравшись, я шмыгнула в комнату: мне послышалось, что мама вздохнула, но она только повернулась на другой бок и продолжала изображать спящую красавицу. Одна ее черная замшевая туфелька на высоком каблуке свалилась. Я ее померила. Потом аккуратно сняла вторую. Теперь у меня были собственные туфли на высоких каблуках. Немного походила по комнате, чтобы к ним привыкнуть и не падать, а затем, пошатываясь, прошла в спальню, чтобы полюбоваться собой в зеркале.
В гардероб я тоже заглянула. Сама не понимаю, когда я успела нацепить мамин мохеровый свитер и кожаную юбку? Стала очень похожа на маму и притворилась, что я – это она, и пообещала своей маленькой Трейси, что буду всегда ее любить и никогда не брошу. Что бы ни случилось!
Потом мама вошла в спальню, потирая глаза, и закурила.
– Вот ты где! Я на пять минут отключилась. Ах ты хитрюга! Уже влезла в мои вещи! А ну, снимай! И поосторожней с юбкой – она стоит бешеных денег!
– Ну мама, позволь мне еще немножко походить в твоих вещах. Еще одну минуту. Я в них такая красивая, прямо как ты, – взмолилась я.
Потом стала рыться в ее шкафу.
– Мне нравится твое красное платье. Можно мне его примерить? А эту фиолетовую штуку? А это что за черное платье? Выглядит очень даже сексуально.
– Трейси! – захихикала мама. – Ладно, давай наряжаться.
Это было ЧТО‑ТО! Мама стала меня наряжать, и мы обе чуть не лопнули со смеху, когда я примерила черное платье. Потому что его вырез был мне прямо до пупка – у меня не только сверху ничего не было, но и снизу тоже. В конце концов я снова оказалась в мамином мохеровом свитере, кожаной юбке и черных замшевых туфлях на высоких каблуках. Я расхаживала по комнате, как модель, а мама стала мне показывать, как нужно правильно двигаться. Я из кожи вон лезла, чтобы научиться ходить, как она. Потом мы поиграли немного в рок‑звезд. У мамы все прекрасно получалось. Она чудесно пела и пританцовывала. У нее удивительный голос! Мама сказала, что в пабе она лучше всех поет под караоке, поэтому ее всегда просят спеть.
– Кстати, сегодня – вечер караоке, – сказала она.
– Здорово! А мы туда пойдем? Мне бы очень хотелось посмотреть, как ты будешь петь.
– Тебе нельзя в паб. Ты еще ребенок.
– Однажды я туда ходила с Кэм, Джейн и Лиз. Мы сидели в саду, я выпила коктейль и съела три пакета соленых чипсов с уксусом.
– Ну, в моем пабе нет сада, и там нельзя сидеть на улице. Нет, я думала, не пойти ли мне туда самой?
– А я?
– Я тебе постелю на диване, и ради такого случая ты сможешь немного посмотреть телевизор.
– Ты хочешь меня оставить одну? – спросила я. Сердце у меня сильно забилось.
– Не ной, Трейси! Ты ведь не маленькая!
– Я не люблю оставаться одна, – сказала я. – Мама, неужели ты не можешь побыть дома и поиграть со мной?
– О чем ты говоришь, Трейси? Разве я мало с тобой сегодня играла? А ты меня и на часок не можешь отпустить с друзьями в паб? Пропущу там пару стаканчиков – вот и все. И приду домой задолго до закрытия, клянусь! Ты все равно будешь уже спать.
– А что, если я не засну?
– Тогда посмотри телевизор, я же сказала.
– Сегодня ничего хорошего не показывают.
– Тогда посмотри видео. Ох уж эти дети! Сразу видно, ты избалована. Делай, что тебе велят, если хочешь, чтобы мы поладили.
– Ты не должна от меня уходить!
– Я буду делать то, что хочу, юная леди! И смени тон! Ты хочешь, чтобы я тебя снова в детский дом отправила?
Я покачала головой и не смогла произнести ни слова.
– Ну ладно. Не упрямься! Вылезай из моих вещей и переодевайся в пижаму.