Нередко бывает, что у религиозных людей благочестие сочетается с осуждением. Морализирующая нетерпимость по отношению к внешним считается чуть ли не доблестью, доказательством истинной веры. Отец Александр Шмеман отмечал «мучительное „раздражение“, с которым „церковные“ христиане, и в первую очередь духовенство, относятся к миру. Он им так очевидно мешает, и они решительно не знают, что с ним делать. Если бы его не было, как упоительно можно было бы погрузиться в „церковные дела“»[87]. Источник этой раздраженной нетерпимости в том, что мы легкомысленно присваиваем себе право судить, которое принадлежит только Богу.
Прежде чем нести в мир христианскую истину, неплохо задать себе вопрос, насколько мои нравственные качества позволяют мне быть ее носителем. То, что в Евангелии истина и жизнь явлены во всей полноте, для нас несомненно. Однако, как замечает Мирослав Вольф, «вопрос в том, могут ли христиане, желающие утвердить универсальную Божью справедливость, вершить суд над различными культурами с божественной непогрешимостью. Ответ – нет. <…> Мы должны провести различие между нашим представлением о Божьей справедливости и самой Божьей справедливостью »[88].
Правда Божья найдет себе путь, в этом можно не сомневаться. Желание биться за правду, сражаться с врагами Церкви, напротив, имеет сомнительный источник. Слишком велика здесь опасность гордыни, самоутверждения, упоения не Божьей правдой, а собственной правотой. Не будем забывать, что Господь явился нам как Царь Мира, Который трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит (Мф. 12: 20). Если мы хотим быть Его учениками, нам придется научиться у Него смирению.
Вера – человек воцерковленный, преподает в воскресной школе, а ее свекор Анатолий Петрович – убежденный агностик. Каждый визит к родителям мужа проходит по одному сценарию: сначала все мирно беседуют, потом пропустивший рюмочку свекор начинает задавать Вере разные вопросы «про Бога». Она старается находить аргументированные и убедительные ответы, свекор ставит новые вопросы и иронизирует, мало‑помалу атмосфера накаляется. Наконец Вера говорит раздраженно и сокрушенно: «Анатолий Петрович, ну с вами же невозможно разговаривать! Вы же ничего и слышать не хотите!» – и собирается уходить.
По дороге домой муж просит Веру: «Будь со стариком помягче, он ведь так любит внуков, так нам помогает». Она возражает: «Да ведь это богохульство, то, что он говорит. Как можно это терпеть?»
Когда мы вступаем в общение с неверующими или иначе, чем мы, верующими людьми, мирность, способность слушать, открытость будут более убедительной проповедью христианства, чем верные слова, сказанные в духе борьбы и непримиримости.
Проповедь апостола Павла состоялась во многом благодаря его смирению и умению вести диалог с другим: …будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобрести: для иудеев я был как иудей, чтобы приобрести иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона – как чуждый закона, – не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, – чтобы приобрести чуждых закона; для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых. Сие же делаю для Евангелия, чтобы быть соучастником его (1 Кор. 9: 19–23).
Широта апостола Павла – вовсе не уловка, которую он использует для распространения христианского учения. Когда он говорит, что идет навстречу всем ради того, чтобы быть соучастником Евангелия, имеется в виду мирное расположение сердца, вводящее человека в общение с Иисусом, Царем Мира, и через это общение позволяющее любить других.
Священник Александр Мень составил такую короткую молитву: «Люблю Тебя, Господи, люблю Тебя более всего на свете, ибо Ты – истинная радость, душа моя. Ради Тебя, Господи, люблю ближнего моего, как самого себя». Принятие других – лучшая проповедь Евангелия: прощая и принимая другого ради Христа, мы свидетельствуем о том, что Бог есть Прощение и Любовь.
Вера не предполагает жесткости и упрямства. Человек, причастный свободе и радости Христа, обретает широту души. Сердце наше расширено (2 Кор. 6: 11), – говорит апостол Павел. Принятие становится естественным для такого человека. Он преодолевает собственную ограниченность и прямолинейность и начинает с доверием воспринимать многообразие жизни: «Христианство помещает нас в одно и то же время в целый ряд различных измерений; мы, если можно так выразиться, вмещаем в себя Бога и весь мир»[89].
Будучи чуждым вражде и осуждению, принятие не имеет ничего общего и с теплохладной толерантностью, тотальным равнодушием к миру и людям. Настоящее принятие – это встреча: «В сущности это мы, люди, мешаем друг другу быть „хорошими“, то есть жить тем „добро зело“, которое заложено в каждом. Мешаем недоверием, равнодушием, быстрым и злорадным установлением „дурного“, судом и расправой. Но тут недостаточно одного „благожелательства“, то есть все того же равнодушия. Нужна встреча, пускай даже внешне ни в чем не выраженная…»[90]Встреча предполагает создание личных отношений с другим, тогда как толерантность – абстрактный принцип, распространяющийся на абстрактные категории людей.
Смиренное принятие скрывает в себе силу и победу. Об этом говорил владыка Антоний Сурожский: «Прощение начинается в момент, когда я еще чувствую рану и могу сказать: „Хорошо, я этого человека принимаю, какой он есть, сколько бы он мне боли ни причинил, я его приму, как Христос меня принимает, и я буду нести его, если нужно, либо как пропавшую овцу (если он дается), либо как крест, на котором я должен умереть, чтобы он жил“; потому что у креста я смогу сказать: „Прости ему, Господи, он не знал, что творит“. Потому что жертва всегда получает божественную власть отпустить грехи»[91]. То, что с точки зрения мира сего выглядит как слабость и поражение, становится победой и источником жизни с точки зрения Христа.