- Да всё я понимаю! Каждый из нас мог сделать, или попытаться сделать, значительно больше в части совместного времяпровождения, но не сделали ни я, ни она. Безусловно, большая вина моя, но ведь мы договорились о встрече восьмого, а десятого идём на концерт!
- Тогда дерзай и не вешай носа! Она интересная девчонка, но и ты отличный парень!
- Между прочим, она обмолвилась, что ты опытный человек.
- Это, в каком плане? - заинтересовался Володя.
- По-моему, она имела ввиду то, как ты легко раскусил Риту.
- Так она же была открыта, и особо не скрывала своих намерений, но боюсь, что твоя Элла - кладезь с двойным дном!
- Почему ты так думаешь?
Володя пожал плечами.
- Понимаешь, чувствую это, нутром чувствую, а объяснить не могу! - он посмотрел на меня, уловив мою растерянность, широко улыбнулся, и, сжав меня за плечо, добавил: - А может я и ошибаюсь!
Прежде чем идти на праздник, мы с Сашко «уговорили» бутылку вермута, так сказать, «для поднятия жизненного тонуса», что, безусловно, способствовало тому, чтобы мы чувствовали себя нормально, по сути, в новой для нас компании, поскольку семь человек из десяти были нам не знакомы. Но, оказалось, что вполне можно было обойтись и без этого «допинга», где-то уже после первых тостов все оказались «своими в доску». Мы пили, пели, танцевали, смеялись, болтали и спорили на разные темы, стараясь следовать лозунгу, который я поднял изначально: «Политику вон!»
Сашко, как всегда, был в фаворе чуть ли не у всех девчонок, и под конец вечеринки остановился на самой юной участнице - Катеньке, студентке первого курса консерватории. Я избрал своим объектом девчонку по имени Фрида, и заливал соловьём, рассказывая анекдоты, которых знал великое множество. Особенно удачными у меня получались анекдоты про евреев, не сразу сообразив, что Фрида одно из самых распространённых еврейских имён. С того далёкого времени в памяти сохранился один из тех анекдотов, что я рассказывал.
«Русский с евреем украли у зазевавшегося водилы запаску, а поскольку разделить её было невозможно, а продавать и делить деньги на двоих Абраму не хотелось, он и предложил: «Давай, кто кого испугает, того и резина, только я первый пугать буду», - Ванька согласился. А дело уже к вечеру было. Зашли они в лесок, Ванька сел на поляне на запаску, а Абрам по кромке леса ходит, то волком завоет, то медведем зарычит, то разной нечистью прикидывается, а Ваньке хоть бы хны. Устал Абрам, говорит Ивану: «Иди ты пугай, только без толку, меня тебе не испугать!» - Ванька ушёл, час проходит, потом другой, совсем стемнело, а Ваньки нет. Абрам обрадовался: «Заблудился, наверное, значит, резина мне достанется», - и так это размечтался и вдруг слышит из леса испуганный Ванькин голос: «Товарищ милиционер, это не я украл резину, это еврей, ЕВРЕЙ!»
Праздничный вечер прошёл «на ура», расходились уже под утро, а уже в шесть вечера я ждал Эллу на троллейбусной остановке, испытывая одновремённо и радость от предстоящей встречи и угрызения совести, что так прекрасно провёл вечер, а Элла просидела его дома. Но что это? Из троллейбуса выскочила Элла с каким-то свёртком в руке.
- Что это у тебя? - поинтересовался я.
- Туфли. Не в сапогах же мне танцевать?
- И куда же мы пойдём?
- Не знаю куда ты, а я в погранучилище на вечер.
На меня словно вылили ушат холодной воды.
- Но мы же хотели…
Элла не дала мне докончить:
- Ты понимаешь, вчера днём зашёл Витька и принёс пригласительные билеты. После того, как я не пошла с ним прошлый раз в театр, отказываться было просто неудобно. Ты уж извини, - она смотрела мне в глаза и улыбалась, словно то, что она говорила, было что-то самое обычное. Потом поинтересовалась: - Ну а ты как провёл праздники?
- Плохо, - соврал я.
- Почему?
Я отвечал односложно, но Эллу интересовали подробности, от которых я старался уйти, всё ещё не придя в себя от её фортели, свидетелем которой оказался. Я прекрасно понял, что это была её «маленькая месть» за моё праздничное невнимание.
- А нас с Ритой в праздники один мальчишка пригласил из нашей группы. Он давно звал нас, а тут встретились на демонстрации и согласились. И знаешь, было очень весело, - и она стала рассказывать о подробностях праздничного вечера, потом достала из кармана и показала мне пригласительный билет.
- Что ты мне его показываешь?! Я и так верю! - взорвался я. И было абсолютно понятно, что и этот жест был ещё одним подтверждением «маленькой мести». Я был наказан самым, что ни есть, доходчивым образом.
Я довёл Эллу до КПП училища и, стараясь быть сдержанным, простился. Договорились завтра сходить в кино. Настроение было никакое. Решил заехать к землячкам. Дома застал одну Римму. Тося незадолго до меня ушла на танцы в то же погранучилище. Римма засыпала меня градом упрёков, мол, я, совершенно забыл о том, что она существует. Оказывается, они с Тосей поссорились из-за какой-то ерунды, и она праздники провела одна, не выходя из квартиры. Рассказывает, а сама чуть не плачет. Эти упрёки как-то сразу вернули меня в нормальное состояние. Я сел к столу напротив Риммы, взял её ладошки в свои руки и постарался успокоить:
- Перестань расстраиваться, ерунда всё это! Помиритесь, только сама-то не тяни. Пусть она виновата, но зачем ждать, когда это дойдёт до неё, сама подойди, она потом тебе за это спасибо скажет! А у вас я не был всего неделю, ты уж извини.
Римма подняла на меня глаза и, неожиданно, предложила:
- Давай сходим на танцы, не в моготу сидеть дома!
У меня не было никакого желания куда-либо идти, но видя её такое состояние, согласился и не пожалел об этом. Из Дома учителя, где мы прекрасно провели время, возвращались где-то около одиннадцати. Римма взяла меня под руку и всю дорогу делилась со мной своими сокровенными мыслями о том, как однажды встретит человека, которого полюбит на всю жизнь, как будет о нём заботиться с первых же дней, даже ещё до того, как он близко узнает и полюбит её.
- А если он тяжело заболеет, - фантазирует она, - я накуплю ему подарков, на всю стипендию, и приду к нему, когда он будет лежать в беспамятстве и поцелую его. Пусть даже не знает, кто это сделал!
- Почему обязательно больной и в беспамятстве? - шучу я, пытаясь опустить Римму на землю. - Уж лучше люби здорового, и чтоб он знал, да и со здоровым целоваться приятней.
- Да ну тебя! - смеётся Римма. - И помечтать не даёшь! Настроение у неё стало лучше, да и мне полегчало, и я даже на какое-то время, забыл и о своих огорчениях.
На следующий день билеты в кино я купить не смог, и мы с Эллой снова гуляли по улицам. Элла неоднократно возвращалась к разговору об удачном и интересно проведённом вечере в погранучилище, и делала это с явным удовольствием. Рассказывала, что Виктор проводил её до дому, что вернулась она очень поздно, и что с мамой по этому поводу состоялся серьёзный разговор. Создавалось впечатление, что она хотела позлить меня, но я, понимая в чём дело, воспринимал это довольно спокойно и только заметил:
- Но ведь завтра ты тоже вернёшься поздно, начало концерта в девять и закончится он не раньше одиннадцати.
И тут разорвалась бомба.
- А я на концерт не пойду, - решительно заявила Элла.
- Так ведь мы же договорились об этом ещё 3 ноября. Я с таким трудом достал билеты! - опешил я от неожиданности.
- Нет-нет, что ты?! Я не могу идти! - запротестовала она, опять ссылалась на мать, что та не поймёт, заругается и даже не отпустит, и все мои попытки разубедить её оказались тщетны. Я сумел лишь доказать, что дело не в маме, а в ней самой, с чем она, в конце концов, согласилась.
- Да, я просто не хочу идти, - теперь уже безапелляционно заявила она, и все мои дальнейшие доводы, изменить её решение, были бесполезны, а объяснять своё нежелание не захотела.
Настроение моё упало ниже некуда. Я шёл и молчал. Да и о чем было говорить? Её отказ был не просто каприз или обида, это было нечто большее, ставящее под сомнение наши дальнейшие отношения. Элле видно было не по себе от моего молчания, но она, старалась скрыть это, продолжала рассказывать о широком круге своих друзей, о совместном времяпровождении и о многом другом, что могло бы затронуть меня, но ничего кроме обиды и злости на неё я не испытывал. Проходя мимо какого-то дома, она вдруг вспомнила:
- В этом доме живёт мой очень хороший друг, а вот там, - она показала дом напротив, - два моих одноклассника. Мы до сих пор общаемся и довольно регулярно.
- Меня они абсолютно не интересуют, меня интересуешь ты! - не выдерживаю я, но она словно не слышит. Вновь возвращается к нашему разговору о концерте, и снова повторив, что разговор на эту тему бесполезен, предлагает мне пригласить вместо неё другую девчонку.
- А что тут такого? - с наигранным удивлением восклицает она. - Неужели это так сложно?
- Я не хочу приглашать никакую другую девчонку, я хочу идти с тобой! Неужели это так трудно понять! - возмутился я.
Мы подошли к её дому, и она вдруг вспомнила, что завтра у неё семинар, что она совершенно к нему не готова и заспешила домой. Я не мог отпустить её так просто и задержал за руку, решив разрубить этот узел, и выяснить всё и до конца, посылая свои мысли, как солдат в атаку без артиллерийской подготовки:
- Элла, можно я задам тебе нескромный вопрос?
- Нельзя, - она отнимает руку и поворачивается, чтобы уйти.
Атака моих мыслей захлёбывается. Но что это? Элла останавливается и поворачивает голову.
- Ну, говори, я слушаю, - мои солдаты вновь в атаке и первые из них достигают окопов «противника».
- Скажи, зачем ты встречалась со мной?
- А ты? - как контрудар по моим солдатам, звучит её встречный вопрос.
- Ты мне нравишься, - мне хочется сказать «очень», но я проглатываю это слово. Мои солдаты вновь в атаке.
- Это неправда, - она смотрит на меня, потом поворачивается, чтобы уйти, но я вновь задерживаю её за руку.
- Это правда. И я хочу услышать твой ответ.
- Мне надо подумать…
- Ну и когда же ты ответишь?
- В понедельник, - она поворачивается и поспешно уходит. Первые смельчаки из атакующих цепей моих мыслей вновь достигают окопов и траншей «противника», но удержатся ли они там? Совершенно разбитый возвращаюсь домой. В голове полнейшая мешанина. Я не верю, что она придёт в понедельник. В глазах её лицо, когда я сказал, что она мне нравится.
Она не ожидала такого поворота событий и даже, на какое-то мгновение, растерялась и постаралась быстрей уйти.
Много позднее, перелистывая свои дневники того периода, я удивлялся, на сколько глубоко затронула меня эта девчонка. Казалось, что после этих нескольких встреч, у меня никак не должно было быть таких глубоких душевных волнений и переживаний, но, тем не менее, они были! И видимо дело было не столько в ней, сколько во мне самом. Я не мог, я был не в состоянии самоограничить себя в своих чувствах, если девчонка нравилась мне, я начинал разгораться, как бикфордов шнур, теряя чувство реальности. Так было и тогда, так было и позже.
Вечером, уже лёжа в постели, крутанул ручку настройки у приёмника и наткнулся на интересную передачу «Письма о любви». Задушевность беседы Анатолия Лапина, ведущего передачу, заворожила и как-то успокоила меня, более того, вдохнула уверенность, что всё ещё можно исправить. «В любовь надо верить!» - повторял Лапин, читая письма и отвечая на извечный вопрос, так или иначе, но звучащий почти в каждом из них - как быть в той или иной непростой ситуации?
Голову заполнили мысли об Элле. «Если между мной и Эллой есть что-то дающее нам надежду быть в будущем ближе друг к другу, - думал я, - значит, мы не разойдёмся, а если нет, то о чём жалеть? Нужно будет просто подавить в себе всё усиливающееся чувство симпатии и забыть о ней. Только при условии взаимности мы сможем найти общий язык, и я не хочу, чтобы надо мной смеялись! Не хочу! Возможно, я ей нравлюсь, иначе, зачем же она начала ходить со мной? Но и это не даёт ей право издевательски относиться ко мне, а её поведение в последний вечер я расцениваю именно так, хотя я и сам вёл себя не лучшим образом «погрузившись в молчанку», и вышел из этого положения только тогда, когда она заспешила домой».
Произошло то, что я и ожидал - Элла не пришла, видимо не сочла необходимым. А может быть, струсила? Вот только не пойму, зачем же было говорить о встрече? Не честнее ли было закруглить всё сразу? Ведь такая возможность у неё была! Часто задумываясь о честности в отношениях между ребятами и девчонками и возмущаясь над тем или иным рассказом, услышанным мною, где оказывалась обманутой та или иная сторона, я в то же время сам был далеко не безупречен в этом отношении. Ведь продолжая переписываться с двумя Тамарами, я, так или иначе, прикрываясь дружескими чувствами, давал и той, и другой какую-то надежду на взаимность, не думая всерьёз об этой взаимности. Так чем же я был лучше? Быть строгим и требовательным к другим, не будучи требовательным к себе самому, - честность ли это? Во мне словно жили две половинки: одна - это та, которая олицетворяла меня самого таким, каков я есть, другая - это мечта, это то, каким бы я хотел быть. К сожалению, эти половинки существовали отдельно друг от друга, а мне так хотелось бы, чтобы они соединились!
Дома, поразмыслив, не удержался и написал Элле письмо.
Здравствуй, Элла!
Опять наши отношения повисли в воздухе и грозят порваться и не по моей вине - я этого не хочу, но и не гадаю о причине, считая это бессмысленным. Да я хотел, чтобы между нами были более близкие, доверительные отношения, и чтобы мы друг другу не лгали, но ты не поняла меня.
Говорят, глупо признаваться в своих чувствах, а я не вижу в этом ничего предосудительного - умный поймёт и не осудит. Конечно, можно говорить о целесообразности такого признания, но ты, наверное, и так догадывалась, что не безразлична мне, так чего же скрывать, да и сказал я, по сути, забеспокоившись, что наши отношения могут прекратиться из-за непонимания, да и обидела ты меня своим отказом. Это было так не похоже на тебя, всегда, как мне казалось, такой искренней и открытой. Я же не навязываюсь тебе в друзья. Ну, не хочешь встречаться – скажи об этом, я бы понял. Сейчас легко знакомятся, и я не такой уж святой, были и у меня «лёгкие» знакомства. Вот только познакомившись с тобой, мне изначально хотелось более длительных отношений.
Возможно, я поспешил со своим признанием, рассчитывая на твою взаимность. Но даже если я ошибся, почему не придти и не сказать об этом? Не хочется думать, что ты струсила. Или причина в легкомыслии? Но это так на тебя не похоже! И я очень надеюсь, что всё разрешится при встрече и жду тебя в четверг 15-го, в шесть, там же. Если же ты, по каким-либо причинам, не можешь придти, то сообщи об этом. Не бойся сказать правду. Надеюсь, это для тебя не сложно?
До свидания. Сергей.
Не помню, как промелькнули эти три дня. В четверг сразу же после лекций я уже был дома, хотя времени до назначенного часа было более чем достаточно. Не успел войти в комнату, как в дверь, почти вслед за мной просунулась, Ниночкина головка.
- А тебе письмо и опять от той же!
Я обернулся, как ужаленный, настолько неожиданным для меня было это сообщение. Я предполагал получить письмо, как результат несостоявшегося свидания, хотя на положительный результат которого я где-то в глубине души ещё надеялся, но получить письмо в ответ на моё, отправленное три дня назад, было маловероятно. «Наверное, написала, когда не пришла в понедельник. Решила оправдаться», - подумал я и протянул руку.
- Давай! - Нина зашла в комнату, отдала письмо и застыла на пороге, пытаясь угадать суть его содержания по выражению моего лица.
Я, стараясь не показать своего волнения, вскрыл конверт и достал из него листочек в клеточку, исписанный наполовину.
Здравствуй, Серёжа!
Я не хотела отвечать на твоё письмо, думала, что ты поймёшь и так, но ты просишь написать правду.
Больше мне не пиши, так как это лишнее и ни к чему хорошему не приведёт. Я тебе много раз говорила, что мне нравится, и я дружу с Вовой, который учится в Ленинграде, поэтому давай всё прекратим и не будем больше встречаться и писать об этом. Это моё последнее письмо. Элла.
Видимо мне не удалось скрыть той боли, что я испытал при чтении этой короткой записки, и я понял это по расширенным глазёнкам Ниночки, всё ещё стоящей у двери и выскочившей из комнаты, как ужаленная, как только я поднял на неё глаза. Было действительно больно от обмана. Элла сама же говорила, что Вовка ей разонравился, и она прекратила переписываться с ним! И забыла об этом! А то первое её письмо, зачем его было писать? Не проще ли было всё закончить тогда?
Я ходил по комнате, не в силах успокоиться. В комнату зашла бабуля, поставила на стол чашку с чаем и молча вышла. Видимо внучка поведала ей о моём состоянии, и старушка решила удостовериться под благовидным «чайным» предлогом, но я не обиделся на неё, мне просто было не до этого. Вечером в прошедший понедельник, когда я вернулся с несостоявшегося свидания, я был на удивление спокоен и думал, что сумел взять себя в руки, но, оказывается, ошибался. Не в силах оставаться в четырёх стенах, я оделся и вышел из дома, и более двух часов бесцельно бродил по улицам. Вернулся, когда Вовчик был уже дома. Сели пить чай. Молчание прервал Вовчик:
- «Малявочка» поведала, что ты тут чуть не плакал.
- Нет, до этого не дошло, но что было больно, это верно.
- Нельзя, Сергей, так здорово увлекаться, свихнуться можно! Ты, порой, как не от мира сего, уж очень большое значение ты придаешь порядочности в отношениях с девчонками. Третий год с тобой живу и не пойму, что ты за человек, блажной какой-то! Ходишь, ходишь, а её давно обжать надо было, нацеловаться вдосталь, а ты вокруг да около, разговоры какие-то, рассуждения. Я криво усмехнулся, но ничего не ответил. Да и что было говорить?! А Володя, после недолгого раздумья, добавил:
- Сика она, вот кто!
Что это означает, я так и не понял. На мой вопрос Вовчик скривил рот и резко махнул рукой.
- Сика, она и есть сика!
Он завалился на койку и закурил, что делал в постели крайне редко. А я больше и не расспрашивал, и лишь позднее, заглянув в словарь Даля, узнал об истинном толковании этого костромского словечка, что в простонародье означало «свинья».
Прошло три дня, потом ещё неделя, а душевная боль не уходила, время от времени, накатываясь воспоминаниями и сдавливая физической болью грудную клетку. Моё состояние было самое чёрное, самое беспросветное, всё валилось из рук. Начинала болеть голова, а в висках словно кололи иголками. Видел Эллу во сне, словно я опоздал на свидание и, не встретив её, пришёл к ней домой, а её мать, взглянув на меня, спрашивает Эллу: «Так это и есть тот мальчик, про которого ты говорила?»
Видимо такой всплеск эмоций был вполне закономерен. Со времени моей первой школьной влюблённости, от которой, как мне казалось в то время, я чуть не сошёл с ума, прошли три года и подспудная, неосознанная потребность в любви вновь выплеснулась вспышкой эмоций на эту девчонку, чуть не утопив меня в собственных переживаниях. Вполне возможно, Элла почувствовала это и, не испытывая встречного чувства, решила всё своевременно разрешить. А может, всё было проще и прозаичней в границах обычного флирта? Может быть, но мне это стоило многих переживаний, и, слава Богу, что наши встречи так быстро завершились.
Это время ознаменовалось для меня ещё одним событием - я начал писать стихи. Некоторые попытки в этом плане были и ранее, но здесь было нечто большее, чем праздничные поздравления знакомым девчонкам, здесь были искренние чувства, вылившиеся в стихотворные строчки:
Сдавило грудь и в сердце горе,