Неужели ни капли тепла
У тебя для меня не осталось?!»
Порою от этих бесконечных дум сердце сжималось, как в тисках, и я физически ощущал эту боль. Никогда ранее, когда я задумывался о возможном разрыве с Ксюшей, я даже представить себе не мог, как мне может быть тяжело. Пытаясь как-то успокоить себя, я пробовал разобраться в том, что произошло. Мысленно раскладывал всё «по полочкам», задавал и сам себе отвечал на вопросы:
«Люблю ли я её?» - «Да, люблю».
«А она?» - «Не могу сказать «да», но и «нет» сказать не в состоянии. Не могу даже предположить, что всё, что было между нами, было просто так!»
«Есть ли у неё кто-то»? - «Думаю, что нет, но появится, а это значит, что её выбор может быть и не в мою пользу».
«А что будет, если это произойдёт?» - и я теряюсь, не зная, что себе ответить, но мелькает спасительная мысль:
«А может быть последнее письмо просто проверка её собственных сомнений, и я зря тревожусь?» - и очень хочется так думать, но в этом нет никакой уверенности.
«Ну а если допустить сумасшедшую мысль, что она вернётся и выйдет за меня замуж, а любовь так и не придёт?» -«Тогда этот будет полной катастрофой и ошибкой на всю жизнь»,- подвожу я невесёлый итог.
Не в состоянии всё это выдержать, написал письмо Томке в Оленегорск, куда она получила направление после окончания института, излив в строчки всю свою душевную боль. Стало чуть-чуть полегче.
Ответ пришёл даже быстрее, чем я ожидал.
…То, что ты очень переживаешь, это и не удивительно, более того – закономерно. Но так нельзя, успокойся. Может быть, она и в самом деле не стоит этого. Трудно представить, что она, которая была к тебе более чем неравнодушна, за какие-то полтора месяца смогла забыть даже твоё лицо? Зачем так писать? Вполне возможно, что она встретила кого-то, но тогда надо было об этом написать прямо и честно, а делать какие-то петли и увёртки и сваливать на свою «девичью» память, это совсем ни к чему и не делает ей чести.
Твоё решение, уехать в Саратов раньше, думаю, что оправдано. Но не будь настойчив и упрям при встрече с Ксенией. Ты же в ней не уверен, и пусть этот разрыв произойдёт сейчас, как бы тяжело, обидно и горько тебе не было, но сейчас. Для проверки её чувств, хватило непродолжительного времени - она забыла тебя. А если бы прошёл год или хотя полгода?- Убеждена, в её памяти от тебя не осталось бы ничего.
В том, что ваши отношения зашли так далеко, виноват ты сам, её винить нельзя. Сколько раз она говорила тебе, что не уверена в своих чувствах и предлагала разойтись? Но ты сам не хотел этого и всячески этому препятствовал.
Мысли о возможности возобновления ваших прежних отношений, к сожалению, не будут покидать тебя ещё долго, но это не правильно, и, когда будешь разговаривать с ней, не настаивай ни на чём и не унижайся. Пусть будешь не с ней - видно так надо матушке-судьбе. Не огорчайся и не теряй надежды, встретится ещё и не такая. Будь хладнокровней, не изводи себя – ты же мужчина!
Жаль, что меня нет рядом, я привела бы тебя в чувство. А это изобилие табака меня просто пугает, лучше бы ты в такие минуты вместо папиросы брался за перо - это предпочтительней во всех вариантах. И, ради нашей дружбы, береги себя, очень тебя прошу…
Письмо немного успокоило, но чем ближе был день отъезда, тем взвинченней я становился. Мысленно пробовал представить нашу встречу, но она, почему-то, рисовалась мне всё время в мрачных тонах, а Ксюша холодной и замкнутой. Пробовал увидеть её с улыбкой - и не мог. В сознании возникали картины нашей будущей встречи. Я видел, как я прихожу к ней, и мы идём куда-то, и я спрашиваю её, действительно ли она сомневается в моей порядочности? Вряд ли она ответит утвердительно, а если ответит, то нам больше не о чем будет говорить, и я уйду. Хотелось, чтобы после нашего расставания, ей было больно, и в то же время было жгучее желание разубедить и пошатнуть её уверенность в необходимости нашего расставания, по крайней мере, посеять в её душе сомнения. Почему-то думалось, что это будет вечером. Я закрывал глаза и видел её лицо, лишённое каких-либо эмоций, слышал бесстрастный голос, произносящий безжалостные слова.
Как я боялся этого и со щемящим беспокойством ждал нашей встречи! Хотелось быстрей увидеть её и в то же время что-то безотчётное, слепое сдерживало и останавливало меня. Мозг осознавал необходимость встречи, сердце жаждало её, а в сознании одна только мысль, - только так можно разрешить все сомнения, ответить на все вопросы, мучающие меня и главный из них - действительно ли это конец всему? И как результат этих душевных метаний, безотчётная оторопь от боязни такого конца.
ПЯТЫЙ КУРС. ПЕРВЫЕ ДНИ
Серым прохладным субботним вечером я сошёл на перроне Саратовского вокзала. Хотелось быстрее снять с души тягостный груз, заглянуть в её глаза, встретившись лицом к лицу, избавиться от этой неизвестности и неопределённости. Но я не пошёл к ней, устроившись в общежитии и наскоро переодевшись, рванул в институт на танцы, в надежде встретить её там. Многие с нашего курса были уже здесь.
Радостные приветствия и рукопожатия, обмен впечатлениями о практике и каникулах и просто дружеский трёп. Ксюшу я не нашёл, хотя неоднократно переходил из танцевального зала в актовый, где также танцевали между рядами кресел. Расспрашивать было неудобно, но и без моих расспросов я услышал о ней достаточно много и, почему-то, не лестных отзывов. Пусть что-то из сказанного было неправдой, но какая-то доля правды, видимо, была. Говорили, что после своего возвращения с каникул она очень активно развлекалась, на вопросы обо мне отвечала уклончиво или с безразличием. Сообщили, что у неё появилась новая привязанность и что их довольно часто видели вместе. После этих разговоров на душе стало муторно и тоскливо. Всё было бы понятно и объяснимо, не появись этот третий. От Ксении требовалось не так уж много - дождаться меня и разрешить всё при встрече. «Почему она поступила иначе? - спрашивал я себя и одновремённо сомневался: - А может быть это всё брехня?»
Неопределённость давила на меня, и я разрывался между желанием немедленно пойти к ней и всё разрешить и страшной обидой за обман, исключающий встречу. Чтобы не изводить себя понапрасну утром следующего дня уехал к Вите Одинокову, где провёл всё воскресение, а вечером вместе с ним снова поехали на танцы в институт. Скрывая волнение, я вошёл в зал, но ни среди танцующих, ни среди тех, что стояли вдоль стен, Ксении не было. Моё волнение, мало помалу, улеглось. В переполненном танцзале было душновато и жарко, и мы решили перейти в актовый. Пробираясь к выходу, я увидел в толпе Машу, подругу Ксении, и обернулся к Виктору.
- Витёк, смотри вон Маша, давай подойдём, - и стал пробираться к ней.
Маша заметила меня, но повела себя довольно странно, завертела головой, несколько раз обернулась, выражая непонятное беспокойство. Я в начале не придал этому внимания, но её поведение вызывало у меня всё большее недоумение. По мере моего приближения, она как-то неестественно поворачивалась в мою сторону, словно стараясь кого-то спрятать за собой. Я по-прежнему, ничего не понимая, поднял руку, издали, приветствуя Машу:
- Здравствуй, Маша!
И вдруг увидел, как за машиной спиной мелькнула белая блузка, сознание ожгла шальная мысль: «Ксюша!» Я замешкался, и в это время из-за спины Маши показалась Ксения. Я видел её какое-то мгновение. Белое от пудры лицо, на котором было какое-то подобие улыбки, белая блузка с поднятым воротником и чёрный сарафан. Кровь отхлынула от лица.
- Здравствуй, Ксюша, - только и успел сказать и в растерянности обернулся к подошедшему Виктору, сжал его руку, увидел его недоумённый взгляд, хотел сказать о Ксюше, но он уже всё понял по выражению моего лица.
Как я не ждал встречи, но она оказалась для меня настолько неожиданной, что я остолбенел, не зная, что делать, и пришёл в себя только от слов Виктора:
- Ну, что встал, иди к ней! - шепнул он мне на ухо. Я повернулся, намереваясь последовать его совету, но увидел, как Ксения и Маша уже удаляются от нас, пробираясь к выходу. Больше на танцах я их не видел, видимо вернулись в общежитие. По всей вероятности Ксения решила избежать нашего разговора.
Где-то уже «под занавес» встретил Валю Харитонову. Несказанно обрадовались друг другу. Разговорились. Валя сообщила мне, что выходит замуж, и пригласила на свадьбу. Обратила внимание на моё, не соответствующее обычному, настроение. Сочувственно взяла за руку.
- Расстраиваешься из-за Ксении? - и, не дожидаясь ответа, продолжила: - А ты не расстраивайся, у Ксении тяжёлый характер, тебе было бы с ней очень нелегко. Поверь мне.
- Но кому-то всё равно придётся с ней жить? - возразил я, памятуя слова Вали, в своё время сказанные ею Ксюше, - «Тебе не такой нужен».
- А ты не думай об этом, пусть болит голова у другого, - она тепло взглянула на меня, и, сжав мои ладони, добавила: - Не расстраивайся, встретишь ты девушку лучше Ксении.
Как много мне хотелось сказать в этот вечер этой милой девчушке, у которой я встретил такое искреннее сочувствие. Ведь как устроен человек - порой, нужно всего капельку внимания и он раскроется перед тобой нараспашку, вот так и я. Витёк, видя моё состояние, убедил меня и эту ночь заночевать у него. По дороге в автобусе высказал своё мнение:
- Ты что, смирился что ли? Возьми себя в руки, иди к ней, переговори, выясни в чём дело, а то ходишь, как потерянный.
- А чего выяснять? Она же специально стала ходить с другим, чтобы дать мне понять, когда я приеду, что всё между нами кончено, и пресечь мои попытки что-либо наладить или изменить. Да и что налаживать? Всё закончилось!
- А если закончилось, то и веди себя соответствующим образом, а то на твоём лице всё написано, как ты изводишься.
Поздно вечером, когда мы улеглись спать, мне в голову пришла шальная мысль: «А может быть, Ксюша просто обиделась на меня и потому так повела себя на танцах, когда узнала, что я приехал накануне и не зашёл к ней сразу же? - я похолодел от этой догадки. - Неужели я потерял по своей глупости такую возможность всё выяснить сразу же?» - Эта мысль долго не давала мне уснуть, я ворочался с боку на бок пока, наконец-то, не уснул измученный и физически разбитый от противоречивых измышлений и домыслов.
Скучно в старом общежитии, но теперь это наше постоянное место проживания на весь пятый курс. Жаль, в новом общежитии у девчат было лучше, да и веселей, но Володя Шмургалкин, наш председатель студсовета, убедил нас сменить место проживания. Пять выговоров и два выселения за год для нашей компании из 109 был явный перебор. Шмургалкин так и сказал:
- Ребята, радуйтесь, что вас переводят. Видит Бог, я защищал вас, как мог, но есть предел и возможностям студсовета, а терпению коменданта, в особенности.
А ведь если вспомнить за что нас наказывали, то ничего сверх крамольного и не было. Новое общежитие планировалось, как сугубо женское, но не получилось, пришлось добавить «мужское поголовье», а вот тут-то мы, видимо, оказались «наиболее активными», и все наши «дела» сразу становились общеизвестными.
Помню наш первый день пребывания в этом общежитии, который мы отметили ящиком пива и танцами перед дверями нашей комнаты, расположенной напротив лестничной площадки, где коридор был значительно шире, а у нас с Сашко был прекрасный проигрыватель и куча пластинок. Угомонились где-то уже около двенадцати, но ещё долго не могли уснуть. И вдруг в полоске света, что проникал из коридора через щель под дверью, стало быстро расти тёмное пятно. Кто-то лил нам под дверь воду! Но пока мы очухались, «злоумышленников» и след простыл. Перед нашими глазами был длинный, слабоосвещённый коридор с вереницей дверей по обе стороны. Решение наказать виновных было единогласным, и, чтобы не ошибиться, мы добросовестно налили воду под двери всех комнат нашего этажа.
«Разбор полётов» состоялся на следующий день. Комендант общежития уже утром подал докладную в деканат, настаивая на нашем выселении. Мы своей вины не признали, ссылаясь на то, что под нашу дверь воды было вылито больше всех, поскольку лужа была чуть ли не до окна. Дело решил протест студсовета, который возмутился беспардонностью коменданта, рискнувшего обратиться в деканат по вопросам компетенции студсовета, даже не поставив его в известность. А поскольку прямых доказательств нашей вины у коменданта не было, дело «прикрыли», но в лице коменданта мы приобрели серьёзного противника нашего проживания в вверенном ему общежитии.
За год, что мы там прожили, нам за разного рода провинности объявили пять выговоров и два нереализованных выселения, и в этом плане разве что поход в женский день по пятому этажу под видом дружинников, с изъятием спиртного в комнатах первокурсниц, выходил за рамки «дозволенного», да и то ходили не мы, а наши гости, и возглавлял этот поход Юра Фокин, заскочивший к нам на огонёк. А когда мы посетовали, что горячительного маловато, подбросил и реализовал эту идейку вместе с Сенотом, нацепив на руки красные повязки. Но, грех был, пили вместе, а что касается остального, то «кто не без пятен»? Но свои пропуска в новое общежитие, после переезда, мы с Сашко, на всякий случай, «замылили».
В старом корпусе наша компашка из 109 распалась. Мишка со Славкой ушли к ребятам из своей группы, мы же с Сашко и с Юрой Вячиным разместились в трёхместном «люксе». Юра был вместе с нами в Жигулёвске, прекрасный парень, душевный, хваткий, надежный товарищ. Два года назад он познакомился с девушкой, это была одна из самых длительных связей с противоположным полом среди ребят нашей группы, и многие ему завидовали.
Сижу в комнате в одиночестве, ребята уехали в кино, звали меня, но я отказался и зря. Снова один на один со своими мыслями. За стеной играет радиола, где-то дальше звуки аккордеона, с улицы девичий смех, в коридоре то и дело хлопают двери, а я как сторонний наблюдатель.
Сегодня утром из окна случайно увидел Ксению. Словно током ударило. А я ведь её даже не сразу и узнал, думал не она. Лишь разглядев в бинокль лицо, вздрогнул от неожиданности. Сердце учащённо забилось. Как можно спокойнее сказал Сашко:
- Вон Ксения идёт.
Саша подошёл к окну, взял бинокль, который я привёз из дому, взглянул на проходившую мимо Ксению, хмыкнул и глубокомысленно заметил:
- А она изменилась и не в лучшую сторону.
Но что бы мне не говорили о ней, я был, словно, глух к этим высказываниям, перелопачивая в голове одни и те же мысли. Быстрее бы всё закончить и баста! Я уже боюсь, что не выдержу всего этого. Гнетущие мысли не покидают меня. Бывают минуты, что я готов разрыдаться и, сломя голову, бежать к ней. И, буквально тут же, поднимается страшная злость на неё, но проходит и это, и остаётся только отчаяние и беспредельная тоска.
Любовь… Какое светлое и волшебное чувство! Как она окрыляет и возвышает человека! Но какая несусветная боль от неразделённой любви, от непонимания, от отсутствия взаимности! Мой милый друг неоднократно предостерегала меня, что если я буду так сильно отдаваться своим чувствам, то меня на долго не хватит. Но если я не могу иначе?! Если я хочу любить так, чтобы каждая клеточка моего тела трепетала от этой любви? Чтобы каждый Божий день был заполнен ею до отказа, чтобы я мог боготворить ту, в которую я влюблён!
Нет, такого конца я не ждал. Лёг, взял книгу. Немного отвлёкся, но прошёл час, и желание читать пропало. Залез с головой под одеяло, зарылся в подушку, но сон бежал от меня. Прошёл ещё час, ощутил лёгкую полудрёму, но уснуть не смог. Высвободил голову из-под одеяла, полупустая серая комната, в коридоре какие-то голоса. Ещё раз мысленно пробегаю по событиям последних дней от её письма до встречи на танцах. Как бы я хотел переложить на неё хоть часть своего душевного груза, чтобы и она почувствовала, как бывает больно! По крайней мере, для моего сердца это непомерная нагрузка.
Никак не войдём в учебный ритм. До сих пор не получили задание по курсовому проектированию, отнесли на сегодня, но время скоро восемь, а мои друзья и не думают вставать. Да и меня, честно сказать, подняло не учебное рвение. Хотелось ещё раз увидеть Ксюшу, когда она пойдёт в институт. Из нашего окна дорога от их общежития до института, как на ладони.
Стараясь не разбудить хлопцев, присел на кровати, она у меня у окна, и взял в руки бинокль. Дорога запружена студентами. Их лица можно разглядеть и без бинокля, это какие-то метров тридцать - сорок, не более, но хочется хоть немного приблизить её лицо. В окулярах мелькают десятки лиц, но вот и она. О чем-то переговаривается с подругами, наверное, из её комнаты. Она в зелёном шерстяном платье, которое ей так к лицу. Несколько пополнела за эти три месяца, что мы не виделись, не даром я её не сразу узнал вчера, когда она шла в общежитие. Отложил бинокль, юркнул под одеяло. Неплохо бы встретить её в институте. С утра у них лекции в 201 аудитории (ещё вчера я списал её расписание).
Поваляться больше не удалось, в комнату заскочил Вовка Бурлаков, сказал, что задания по курсовым работам будут выдавать в девять. В институт подошли ко второму звонку, перерыв закончился, начался второй час лекций. Возле буфета стояли ребята из нашей группы. Оказывается, задания ещё не выдавали. Ждут. Завязался разговор. А в голове одна мысль - как сделать так, чтобы была возможность задержаться здесь, рядом с 201, до следующего перерыва.
Просить Сашко «притормозить» было как-то неудобно, хотелось, чтобы это произошло само собой. И мне повезло. Когда пошли обратно, на площадке у 201 встретили Алмаза Шарафутдинова. Слово за слово, а я как на иголках, стараюсь затянуть разговор. Минут за пять до звонка подошёл Дьяк и спас положение. Прозвенел звонок, из аудитории повалили студенты. А вот и она. Какой-то отчуждённый взгляд. Отворачиваюсь. Заметила или нет? Не выдерживаю, поворачиваюсь снова, но она уже идёт по коридору.
Получив задание, сразу же ушли из института, на этот день учебной нагрузки для нас было достаточно, пусть «грызут гранит науки» наиболее ретивые. Поехали в кино на «Девушку в чёрном». Прекрасный кинофильм, временами слёзы туманили глаза. Как хотелось бы посмотреть этот фильм вместе с ней!
В общежитие вернулись около пяти. Зашёл Саша Шмыгин. Разговор коснулся Ксении.
- А я вчера видел её с корешем, - сообщил Саша.
- Ну и каков он? - поинтересовался я.
Саша улыбается и делает неопределённый жест рукой, словно не в состоянии выразить это словами.
- А она, дёйствительно, подурнела. Я сегодня в институте пригляделся к ней повниматльней, - заметил Сашко.
В голове суматошная мысль: «Значит, это правда! Откладывать разговор больше нельзя, надо обязательно переговорить. Но как? А если она не захочет разговаривать?» - ищу и не нахожу ответа на эти мучительные вопросы, а казать хочется так много!
О Боже! Помоги мне небо и земля, предоставь возможность провести с ней вечер и сказать хотя бы часть того, что наболело! Ведь всего не скажешь за какие-то часы, если даже для этого будет возможность.
Вечером вместе с Сашко идём с визитом в женское общежитие. Когда поднялись на четвёртый этаж, учащённо забилось сердце. Засмеялся.
- Ты что это? - обернулся ко мне Сашко.
- Да вот сердечко забилось, - и смущённо улыбаюсь.
В 180 нас постигла неудача, девчонки взяли билеты в театр. Пока они собирались, поболтали. Потом зашли к девчонкам в 108 и просидели до десяти. Зоя весь вечер убеждала нас, что вышла замуж, а Галка поддакивала. Когда мы уже засобирались уходить, Зоя заметила:
- А ты, Серёжа, сильно изменился.
- И это в какую же сторону? - поинтересовался я, пытаясь свести её замечание в шутку, но Зоя, не приняла шутки.
- Взрослее стал, словно внутри у тебя, что-то перевернулось.
Я вспомнил, как год назад, в одну из наших первых встреч, когда мы ещё только обосновывались в женском общежитии, я, будучи в гостях у них в комнате, взбрыкнулся по какому-то поводу, деланно возмутившись: «Я что, не мужчина что ли?!» А Зоя -улыбка во весь рот: «Не -е», - говорит. Я удивился: «А кто же я, по-твоему, в таком случае?» - «Мужчинчик!» - и заливисто засмеялась.
«Видимо, на моём лице написано всё то, что происходит со мной. Надо взять себя в руки», - решил я, на обратном пути к себе в общежитие, размышляя по этому поводу.
Вернулись уже около одиннадцати, так и не достигнув цели своего визита, но мысли самому зайти в комнату Ксении даже не возникало, хотя прекрасно понимал, что разговор откладывать не следует. Я, как река после половодья, с душевной болью входил в прежние берега.
РАЗВЯЗКА
- Вот и всё готово. Арбуз, что надо. Сашко, разрезай.
За столом с нехитрой закуской и возвышающимся по средине арбузом наша троица. Юрий разливает портвейн, и над столом дружно сходятся два стакана и алюминиевая кружка. Ребята опорожняют посуду, а я ещё раздумываю, пить не хочется, но сегодня среда, сегодня танцы, а там может быть…За первым тостом следует второй, третий.... Вино развязывает языки.
- Как твои дела, Серёжа?
Поднимаю глаза, встречаю заинтересованный Юркин взгляд, пробую поделиться наболевшим:
- Знаешь, Юра, я и сам не разберусь. Творится что-то непонятное. Всё было хорошо и вдруг письмо, как ушат холодной воды,
Юрка внимательно слушает, не отводя взгляда. Сашко откинулся на койке, смотрит куда-то в сторону, но тоже внимательно слушает, хотя я уже делился с ним своими неувязками.
- Ты что, дома только одно письмо от неё получил?
- Одно, через две недели после того, что пришло в Жигулёвск и так обрадовало меня.
- Да, ты тогда весь цвёл, - бросил реплику Сашко.
- Эти два письма так разительно отличались друг от друга, что трудно было что-либо понять. Прочитав первое, можно было смело предположить, что она уже готова выйти за меня замуж, а во втором она, словно наотмашь, рубила все концы, но, тем не менее, я не поверил, что это конец, и написал ей.
- А на что ты рассчитывал? - спросил Сашко.
- На здравый смысл. У меня за период нашего общения сложилось впечатление, что при всей эмоциональности у Ксении здравый смысл, если и не преобладает над чувственностью, то, по крайней мере, уравновешивается с ней. А это шанс для меня при её выборе между мной и кем-то ещё. Конечно, выбор может быть и не в мою пользу.
- Что и получилось, - подбил итог Сашко.
- А что ты сразу к ней не пошёл, как приехал?
- Трудно объяснить. Пока устроился, уже начались танцы, думал она там. Да и комнаты её я не знал, надо было спрашивать у девчонок, а афишироваться не хотелось. Когда же на танцах услышал про кореша, разозлился страшно, а после встречи на следующий день голова пошла кругом. Я же растерялся, когда её с Машей увидел, а пока ширился, они уже смотались. Может быть, обиделась, что не сразу подошёл, или узнала, что приехал накануне и не захотел зайти.
- Да струсила она, испугалась! - рубанул рукой Сашко.
- Н-да… - протянул что-то невнятное Юрий и уже более решительно, добавил: - Нет, ты иди прямо к ней, скажи, мол, надо перетолковать, и без всяких!
- Конечно надо, но как? Идти прямо к ней, не хочу. Да и она может увильнуть от разговора под тем или иным предлогом, а это унизительно. Разговор всё равно состоится, но хотелось бы, чтобы это произошло быстрее, но как-то иначе. Если сегодня встречу на танцах и представится возможность, переговорю. А поступила она гадко, хотя в то же время никак не пойму, она же дважды говорила мне, что готова выйти за меня замуж.
- Вот тебе и ещё одно объяснение, почему у вас всё расстроилось, - резюмировал Сашко.
- Что ты имеешь в виду?
- Что, что… То, что она тебе так говорила, надо было и понимать буквально, а ты рот раззявил, а надо было в ЗАГС тащить. Ты, видимо, в тот момент не прореагировал должным образом, а вернее всего прореагировал, но не так, как она ожидала, вот тебе и результат. В общем оба вы с чайниками.
Я обернулся к Юрию.
- Неужели и ты кончил?
- Пока нет, но дело идёт к этому. Я же как чувствовал тогда в Жигулёвске! Приезжаю в Саратов, захожу к ней. Замечаю, что Лидия что-то жмётся. Спрашиваю: «В чём дело?» - а она поломалась, а потом говорит, что познакомилась с парнем, когда ездила по турпутёвке в Болгарию. Он вместе с ней был в группе. Говорит, влюбился в неё по уши, признался и предложил жениться. Я выслушал и говорю: «Кончай это дело, я об этом кореше не знал, и знать не хочу», - после того вроде бы всё наладилось. Уехал домой, а она здесь, оказывается, снова начала с ним ходить. Оправдывается, мол, он за ней по пятам ходит. Пришлось ещё раз поговорить серьёзно.
- Он что, тоже из педагогического?
- Нет, в том-то и дело. Работает на ламповом заводе технологом, а фамилии она не говорит.
Я вспомнил, как год назад, после ссоры с Юрием, Лида познакомилась на танцах с каким-то пареньком и стала встречаться с ним. Узнав об этом, Юрка на очередных танцах отыскал нового ухажёра, потребовал у него Лидин гардеробный номерок и «попросил» не мешаться. После этого случая отношения с Лидой снова наладились, и дело шло к свадьбе, о которой уже во всю говорили в группе, и вот «новый расклад».
- А как же сейчас? - спросил я.
- Да вроде бы ничего, а в общем-то, полная неопределённость. И со мной хочет ходить, и его бросать не думает.
- Но ведь так нельзя!
- Да я и сам так же думаю, но как это разрешить?
- Оба вы влипли, - снова вмешивается Сашко, - хватит базарить, пошли на танцы.
Начинаем собираться. Пока переодеваюсь, Юрка снова переводит разговор на Ксению.
- Тебе тоже надо разрешать свои дела, не затягивая.
- Да я понимаю, переговорить надо, но как?
- Может перетолковать с тем пацаном?
- А что толку? Он же здесь не при чём. Если бы она не захотела сама, его бы не было, - и ожесточённо добавляю: - Чёрт возьми! Настроение такое, так бы и врезал кому-нибудь!
- Подожди, вот выйдем на улицу, я тебе очки сшибу, и весь пыл сойдёт, - незлобиво подшучивает Сашко.
Затягиваем галстуки, одеваем пиджаки. Сашко, как всегда, напоследок обмахивает себя щёткой. Гасим свет, выходим. На улице морозно. Холод проникает под костюм, холодит рубашку. Поёживаясь, поднимаем воротники пиджаков, поглубже засовываем руки в карманы брюк, прячем головы в поднятые плечи, убыстряем шаг. Чуть подзахмелевшие, вваливаемся в танцзал. Сегодня здесь на редкость просторно. Ни Ксении, ни её подруг в зале нет. Перебрасываемся шутками со знакомыми и незнакомыми девчонками. Приглашаем, танцуем.
Где-то около десяти, или чуть пораньше, я ушёл с танцев, оставив в неведении Ёлку, с которой протанцевал чуть ли не весь вечер. Без всякой цели вышел на улицу. Ветра уже не было, падал редкий снежок. Не обращая внимания на холод, иду по аллее. Справа чёрной громадиной нависает пятый корпус института, а слева через ветки деревьев пробиваются весёлые огоньки окон нового общежития. Чуть поколебавшись, сворачиваю туда, и уже через пять минут улыбаюсь в дверях сто восьмидесятой. Девочки искренне обрадовались моему приходу. Пожаловались на скуку.
- А почему не пришли на танцы?
- Так надо же собираться, вот если бы здесь кто организовал! Ты говорил, что привёз новые пластинки, может, принесёшь? - предлагает Нина.
- Не за многим дело, несите проигрыватель,- отзываюсь я и оперативно сматываюсь за пластинками.
Не прошло и получаса, как веселье было в полном разгаре. Настроение поднялось, да и не могло быть иначе в обществе этих хохотушек. Зашли девчата из соседней комнаты, пришлось сдвинуть кровати, чтобы прибавить места для танцев.
Ксения появилась примерно через час, как-то вдруг возникнув в дверном проёме с вызывающим блеском в глазах и с ярко накрашенными губами. Безусловно, я ждал её, неоднократно выходил в коридор, и, тем не менее, её появление для меня оказалось полной неожиданностью. Я успел заметить, как Нина с Любашей многозначительно переглянулись.
- Привет всем, - бросила Ксения с порога и прошла в комнату, - ваша музыка слышна по всему этажу, трудно пройти мимо, - подошла ко мне.
- Здравствуй, Серёжа.
- Здравствуй, Ксюша. А я думал, что ты избегаешь меня.
- Как видишь, пришла.
- И на том спасибо, нам давно следует поговорить. Может, пройдём?
- Пошли.
Шёл двенадцатый час ночи, когда мы зашли в нашу, точнее, теперь уже не нашу, гладилочку. Встали у окна.
- Может быть, ты объяснишь мне, что произошло? Почему ты так изменилась? Чем было вызвано твоё последнее письмо?
- А что объяснять? Нам давно следовало расстаться. Вот я и решила это сделать.
- Мы с тобой только и делаем, что расстаемся, чуть ли не с первых дней нашего знакомства, но чем больше мы об этом говорим, тем дальше и глубже заходят наши отношения и создают благоприятную почву для дальнейшего сближения.
- Но я не хотела этого.
- Не надо лукавить, Ксюша. Кого ты обманываешь? Себя или меня? Или обеих сразу?!
Гнев, вперемежку с болью, переполнил меня, я сжал её плечи и рывком притянул к себе. Опомнился, только когда услышал:
- Отпусти, мне больно.
Я разжал пальцы, но она не отстранилась, а лишь подняла голову, её взгляд, словно сверлил, словно спрашивал о чём-то. Её лицо было так близко! Тёмные зрачки глаз, вздёрнутый носик, пухлые губки - всё рядом! Голова пошла кругом, и я не смог сдержаться, снова обнял её и стал целовать взахлёб эти сумасшедшие глаза, пухленькие щёчки, бархатистые бугорки губ. Она, не менее пылко, отвечала мне. Сколько это продолжалось, я не знаю, только вдруг я представил себе, что, может быть, ещё час или два назад, она точно так же целовалась с Новичковым, своим новым воздыхателем, о котором мне говорили ребята, и меня словно откинуло от неё. Ксения почувствовала это, а может быть, и подумала о том же, и как бы сжалась в комок. Мы продолжали стоять лицом к лицу, постепенно приходя в себя. Еле сдерживаясь от переполнившей сознание обиды на Ксению, пытаюсь разобраться в совершенно непонятных для меня метаморфозах наших отношений:
- Как ты могла так поступить? Ты же собиралась за меня замуж! Разве ты об этом не говорила?
- Говорила, что могла бы выйти за тебя замуж, а о том, что выйду, не говорила.
- А что это меняет? Разве это решение не от тебя зависит?
- От меня. Вот я и решила всё закончить.
- Но ты не ответила, почему?
- Ты вёл себя и поступал, как эгоист.
- А себя к какому разряду ты относишь? Допустим, добиваясь и удерживая тебя, я думал о себе, а ты, когда заводила новый «роман», обо мне думала? Каково было мне услышать от других в первый же день своего приезда, что у меня появилась «замена»? Ты что, действительно, удержаться не можешь и дня, чтобы рядом не было очередного воздыхателя?
Ксения отодвинулась от меня, прижалась спиной к подоконнику.
- Ты хочешь обидеть меня? Я понимаю, что тебе больно и обидно, и ты хочешь, чтобы было больно и мне. Но какой ответ ты ждёшь от меня? Ведь чтобы я не ответила, это всё равно не будет ответом, поскольку тебе ответ и не нужен, ибо ты не задаёшь вопрос, ты утверждаешь это. А ты не допускаешь, что я, как всякая девушка, просто хочу сделать свой выбор. Или мне это запрещено?
- Неужели так трудно было дождаться моего приезда, всё разрешить, а уж потом пускаться «во все тяжкие»?
- А что бы изменилось?
- По крайней мере, это было бы порядочней и честней. И потом, со времени твоего последнего письма прошёл всего месяц! А ты словно боялась не успеть, едва приехав в Саратов, стала встречаться с Новичковым.
- Это что, девочки тебе доложили?
- Причём тут девочки! И без них было, кому и что сказать! Ты поступила подло по отношению ко мне.
- Думай, как хочешь, но поверь, на это были свои причины. Я не хочу с тобой ссориться, давай закончим этот разговор и останемся друзьями. Ты же хотел этого!
- Да, не спорю, я говорил об этом, но тот разговор был от безысходности. Я же в то время любыми способами хотел удержать тебя! Теперь же ты предлагаешь остаться друзьями после всего, что было между нами?! Ты хоть сама-то веришь в это? Ты даже усомнилась в моей порядочности!
- Я так не думала. Ты просто меня неправильно понял.
- Но ты же написала «если ты будешь честным человеком».
- А ты замени слово «будешь» на слово «останешься», и всё встанет на свои места. Я писала о том, что от этого зависит твоё будущее.
- Со своим будущим я, как-нибудь, разберусь сам, а вот что мне делать со своим настоящим? - Ксения ничего не ответила, продолжая стоять спиной к окну, лишь отвернула голову в сторону. Не дождавшись ответа, я продолжил: - Сейчас я не скажу, что ты когда-нибудь пожалеешь о том, что между нами всё так закончилось, или, как я выразился: «Когда тебе будет плохо, ты вспомнишь обо мне, но будет поздно». Тогда в ответ ты заметила, что я третий, кто говорит тебе так, чем я был несколько обескуражен. Сейчас я не скажу тебе ничего подобного. Сожалеть о прошлом - это удел слабых. Я прекрасно понимаю, что между нами всё кончено, и не буду надоедать тебе своим присутствием. Я бы и сегодня не пришёл к тебе выяснять отношения, если бы ты сама не зашла к девчатам.
- Я поняла это, потому и пришла.
- Не хочу лукавить, мне тяжело осознавать, что я окончательно тебя теряю, а наличие «двойника» бьёт по самолюбию. Скажи, ты могла бы выполнить хотя бы одну мою просьбу?
Заинтересованный взгляд в мою сторону.
- Какую?
- Прекрати ходить с Новичковым.
Ксения не ответила, лишь отрицательно покачала головой.
- Нет? Значит, ты хочешь, чтобы и с ним повторилось то же самое? Ты же его не любишь! Или в течение месяца твоя любовь вспыхнула, как взрыв сверхновой звезды? Хотя о чём я прошу?! Я же совершенно не подумал, что в этом случае тебе снова придётся кого-то искать и тратить время, чтобы влюблять в себя! Ты оказалась хуже, чем я думал.
- Ты тоже. Ты злой и недобрый.
- Ты научила меня быть таким.
Наш разговор был то сумбурным, то, более-менее, спокойным, но чаще резким и обидным. Я так долго ждал его и так много на него возлагал надежд, что, когда он произошёл, в душе осталась только одна горечь. Ксюша не была искренней и явно что-то не договаривала.
Шёл второй час ночи, когда я проходил мимо заспанной вахтёрши, с удивлением посмотревшей, как я открываю дверь на улицу. Видимо, она хотела спросить, куда же я так поздно, но промолчала, обратив внимание на мой обозлённый вид. Вахтёрши нового общежития до сих пор считали нас проживающими в нём, а мы с Сашко не спешили их разуверить.
.
Только что закончились занятия. Сидим с Сашко в столовке, заканчиваем трапезу. Юрка уже убежал по каким-то делам. Сашко отодвигает тарелку.
- Давай не томи, рассказывай. А то я смотрю ты, как на иголках, и на лекциях был какой-то сам не свой.
Сашко верно подметил моё состояние. Ребята уснули, не дождавшись меня, а утром мы все проспали и едва успели на второй час лекций. Пока шли в институт, Юрка поинтересовался, удалось ли мне встретиться с Ксенией. Я подтвердил, но переговорить так и не удалось, и я весь извёлся, вспоминая до мелочей нашу встречу с Ксенией. Ночью долго не мог уснуть, да и на лекциях, по сути, не слышал, что говорили преподаватели.
И вот сейчас всё то, о чём думал, вновь предстало перед глазами. Я посмотрел на Сашко, в раздумье ответил:
- Да всё произошло так, как и предполагали.
- Что же ты решил?
- А что решать? Она всё за меня решила!
- И что собираешься делать?
- Ничего. Конец, так конец. Не хочу унижаться.
- А в чём же всё-таки причина?
- Да не сказала она толком ничего! Одно талдонит - я решила, что так будет лучше для нас обеих.
- Ты-то как сам считаешь?
- Думаю, что она права.
Сашко мотнул головой, хмыкнул, словно удивляясь чему-то, что не укладывалось в его сознании, и с чем он был, явно, не согласен, но дискуссировать не стал. Помолчал, взглянул на меня, улыбнулся и спросил:
- Ты хоть поцеловался с ней на прощание?
- Ты знаешь, Сашок, самое удивительное, что мы с ней целовались, как после долгой разлуки, неистово целовались. Казалось, что предложи я ей в эти минуты пойти в загс, и она согласится. А потом представил себе, что она вот так же, может быть час или два назад, целовалась с Новичковым, и как отрезвел. А она, видимо, почувствовав это, тоже ушла в себя, а я тут, вгорячах, ещё и наговорил ей всякой всячины.
- Так, может быть, всё ещё поправимо?
- Нет-нет. Не верю я в это, да и сподличала она.
- Ну, тогда и не дёргайся. Возьми себя в руки, и виду не показывай, что тебе тошно, а то у тебя все переживания на лице.
Безуслов