(стр. 84-87 и стр. 90-91 Оригинала)
[ В книге Картье вместо полного перевода тайной «Автобиографии Фрэнсиса Бэкона» предоставлен лишь краткий пересказ глав. Собственно же Документ, то есть оригинал дешифрованной Автобиографии, опубликован на английском языке «как есть». То же самое сделано здесь. ]
Пересказ Главы II (стр. 84-87)
Фрэнсис Бэкон рассказывает о том, как Роберт Сесил на протяжении всей своей жизни не переставал настраивать против него королеву.
«Когда тайна моего рождения и подлинных родителей оказалась раскрыта, моя мать, королева Елизавета, часто демонстрировала мне немало признаков внимания, вне всяких сомнений испытывая некоторую естественную гордость за своего сына. Но всему, однако, мешал хитрый лис Сесил, постоянно пробуждая в ней жестокий дух ревности, и без того так часто часто терзавший королеву.»
Сесил рассказывал королеве, что в мыслях у юного Фрэнсиса лишь только одно – править целым миром, начиная с Англии. Что он уже задумал предложить народу Англии просить правление короля, что все помыслы его устремлены к обретению власти и короны, а радуют его лишь такие игры, где он правит на королевском троне.
Встревоженная и напуганная таким поворотом событий, королева вызвала к себе верного соратника «доброго Паулета» и устроила дела так, чтобы он отправился послом во Францию, под предлогом дел великой государственной важности увезя с собой туда и пятнадцатилетнего Фрэнсиса.
Ни слезы приёмной матери, Энн Бэкон, ни возражения сэра Николаса Бэкона никак не повлияли на замысел королевы, и в итоге всё обставили так, что на юного Фрэнсиса оказалась возложена собственная конфиденциальная миссия под патронажем сэра Эмиаса Паулета, а потому им надлежало незамедлительно отправляться в Париж.
|
|
«Коль скоро и мой первичный протест был отвергнут, все мои мысли обратились к фантазиям, рисующим мне новую жизнь в чужих странах».
«Слава весёлого французского двора уже тогда была мне известна, да и в целом было очень лестно отправиться за границу с той срочной и секретной дипломатической миссией, которую мне доверили. Так что не только охваченный большим интересом, но и отчасти беспокойством, я приготовился сопровождать сэра Эмиаса». (1576 год)
«Моё недолгое изгнание в прекрасную Францию, предназначавшееся для моего исправления, благодаря какому-то странному Провидению послужило подлинным замыслам моего сердца. Ибо именно там, придумав свой шифр, я сразу приступил к разработке нового метода письма, позволяющего секретно сообщить мою историю тем, кто находится за пределами королевства. И одновременно это не вызывало подозрений, поскольку подобные занятия были вполне естественны для того, кто сопровождал секретную миссию нашего посла при французском дворе.»
«По этим причинам ничто не мешало работам по поискам наилучшего средства для передачи моей тайной истории. Я разработал этот двухалфавитный шифр, который, как мне представляется, почти невозможно вскрыть, если дешифровальщик заранее не знает об отличиях алфавитов. Либо же ему должны помочь божественный дар и нечеловеческий инстинкт.»
Далее Фрэнсис Бэкон описывает историю своих романтических отношений с Маргаритой де Валуа, младшей сестрой короля Франции Генриха Третьего и женой короля Генриха Наваррского. Историю такой любви, как он пишет, которая сделала эту солнечную страну просто Эдемом для его невинного сердца.
|
|
«Во множестве маленьких книжечек на французском языке, совсем коротеньких и разбитых на несколько небольших частей, рассказывается история моей юношеской любви…»
«Я доверил многие из моих сокровенных тайн этим любовным, крошечным и бесполезным книжечкам. По её желанию они были сохранены, чтобы найти своих влюблённых читателей в будущих эпохах…»
Юного Бэкона терзает ревность из-за романа Маргариты с герцогом де Гизом, однако она предоставляет ему такое доказательство своей любви, которое на время успокаивает его сердце.
И даже тогда, когда у него уже не остаётся никаких сомнений в её вероломстве, он по-прежнему продолжает её любить. Маргарита остаётся для него прекраснее всех – даже самых красивых женщин всей Англии.
Эта юношеская любовь сохранилась на очень многие годы, и лишь после сорока Бэкон сумел забыть о Маргарите и жениться на другой женщине…
Возвращаясь к делам парижским, Бэкон рассказывает, как сэр Эмиас Паулет, узнав о любви юноши к Маргарите, попытался устроить между ними брак, ради чего начал попытки оживить уже отложенную в ту пору идею о её разводе с молодым гугенотом.
Одновременно с делами амурными Фрэнсис Бэкон весьма успешно завершил ту миссию, которая была на него возложена, а потому рассчитывал, что его достижения на тайном дипломатическом поприще помогут ему вернуть благосклонность королевы Елизаветы.
Что же касается идеи сэра Паулета о браке молодых людей, то она потерпела сокрушительный крах во всех отношениях, как у королевы Елизаветы, так и при дворе французского короля. Избежать двойного позора удалось лишь благодаря дипломатическому мастерству Паулета и его чутью опасности.
|
|
Фрэнсису Бэкону пришлось оставить все надежды и принять недостижимость мечтаний. Настало время расставания и возвращения в Англию. (1579 год)
Конец любовной истории подтолкнул Бэкона к тому, чтобы посвятить всё своё время и все усилия разума достижению такого прогресса в обучении и обретении знаний, чтобы добиться известности и почёта в качестве человека науки. Причём достичь этого не только ради собственного удовлетворения и прогресса человечества, но и в немалой степени ради того, чтобы завоевать благосклонность матери, ценившей чтение и образованность.
Козни Сесила, однако, по-прежнему продолжали разжигать ревность королевы, заставляя её поверить в то, будто все усилия Фрэнсиса Бэкона не имеют никакой иной цели, кроме как завоевать сердца народа и свергнуть Елизавету с трона, чтобы занять её место.
Все попытки Фрэнсиса Бэкона вызвать расположение королевы и на этот раз оказались неудачными.
#
Пересказ Главы III (стр. 90-91)
[ Фрэнсис Бэкон рассказывает о своих сложных чувствах к младшему брату Роберту. Родившемуся у королевы Елизаветы и графа Лестера через несколько лет после него, получавшему больше родительской любви и внимания, однако закончившему очень плохо. ]
«Я не требую ничего, кроме того, что естественно принадлежит мне по праву: чтобы я был объявлен подлинным наследником как первенец королевы, с титулом принца Уэльского, пока живы мои родители, а затем законным правителем с соответствующим именем Фрэнсис и титулом английского короля.»
У королевы Елизаветы [в 1565 или 1567 г.] родился второй сын, которого назвали Роберт, а официально записали в качестве ребёнка Уолтера Деверё.
«В случае отречения или смерти королевы, которая родила в законном браке сына Роберта, ныне известного как сын Уолтера Деверё, а также в случае того, что доселе неведомый дешифровальщик откроет двери гробницы и снимет покровы, скрывающие удивительную историю [должно стать известным, что] – это я, старший сын, кто по божественному праву и в соответствии с законом божьим, обязательным для человека, должен унаследовать скипетр и трон.»
И тогда, как считает Фрэнсис Бэкон, его страна вновь объединится, ибо у неё будет мудрый правитель.
Младший брат Бэкона получил своё имя по желанию и просьбе отца – Роберта Дадли, графа Лестера. А поскольку воспитывал его как собственного сына Уолтер Деверё, граф Эссекс, то поначалу его именовали Роберт Деверё, а позднее к этому имени добавился и графский титул второго отца.
Первый граф Эссекс, приёмный отец Роберта, принадлежал к числу смелых, доблестных и отважных людей, которых трудно не заметить. Поэтому не было ничего удивительно в том, что вскоре при дворе королевы появился и сын человека со столь благородной репутацией.
Однако никто, лучше королевы Елизаветы, не понимал истинной причины многих своевольных поступков молодого и властного Эссекса. Знание того, что он принц и законный сын королевы – несмотря на номинальное положение обычного придворного – естественно подпитывали его инстинкты и амбиции.
Насколько далеко он отваживался посягать на королевские полномочия, об этом ныне и так известно немало. Но лишь в зашифрованной истории Бэкона стало возможным открыть такие тайны, которые прежде всегда тщательно скрывались.
«Воистину дерзновенно перо того, кто пишет историю королей, пусть и в зашифрованном виде. Намного более дерзок тот, кто рассказывает это открыто. Лишь очень немногие решаются на такое, да и конец их рассказов мы узнаём не от них. Ибо мёртвые никаких историй уже не рассказывают»…
# #
(стр. 76-83 и стр. 87-90: дешифрованные тексты Оригинала)
BACON’S LIFE
AS HE TELLS IT IN THE BILITERAL CIPHER
Chapter II
A fox seen oft at our court in the form and outward appearance of a man named Robert Cecil — the hunchback — must answer at the Divine arraignment to my charge against him, for he despoiled me ruthlessly. The queen, my mother, might, in course of events which followed their revelations regarding my birth and parentage, without doubt having some natural pride in her offspring, often have shown me no little attention, had not the crafty fox aroused in that tiger-like spirit the jealousy that did so torment the queen.
From the first he was the spy, the informer to the queen, of all the boyish acts of which I had least cause or reason for any pride. This added fuel to the flame of her wrath, made me the more indiscret, and precipitated an open disagreement, which lasted for some time, between my foster mother, Lady Anne Bacon and the woman who bore me, whom, however, I seldom name with a title so sacred as mother. In truth, Cecil worked me naught save evil to the day which took him out of the world.
Through his vile influence on Elizabeth, he filled her mind with a suspicion of my desire to rule the whole world, beginning with England, and that my plan was, like Absalom’s, to steal the hearts of the nation and move the people to desire a king. He told her that my every thought dwelt on a crown; that my only sport amid my school mates was a pageant of royalty; that ’twas my hand in which the wooden staff was placed, and my head that wore the crown, for no other would be allowed to represent princes of their pomp. He informed her majesty that I would give a challenge to a fierce boyish fight, or a duello of fists, if any one presumed to share my honors or depose me from my throne.
In due time, the queen afraid of these ominous portens, sent for good Paulet and arranged that under pretext of great import, I should accompagny your embassage to France.
My sire, more even than my royal mother, was bent upon my dispatch thither, and urged vehemently that subsequent, artfully contrived business — concerning affairs of state — intrusted to me in much the same manner, I thought, as weighty affairs were laid upon Sir Amyas.
I was placed in the care of Sir Amyas and left the shores of my own fair land without a moment of warning, so to speak. The queen, by her power royal, and her rights maternal, readily overruled all our several objections. No tears on the part of my dear foster mother, nor entreaties on that of grave Sir Nicholas Bacon availed, while I, as soon as my first protest had been waived, occupied my fantasy hour after hour, picturing to myself the life in foreign lands.
The fame of the gay French court had come to me even then, and it was flattering to the youthful and most natural love of the affairs taking us from our native land, inasmuch as the secret commission had been entrusted to me, which required much true wisdom for safer, speedier conduct than it would have if left to the common course of business. So with much interested though sometimes apprehensive mind, I made myself ready to accompany Sir Amyas.
My summary banishment to beautiful France, which did intend my correction, by some strange Providence served well the purpose of my own heart; for making ciphers my choice, I straightway proceeded to spend my greatest labors therein, to find a method of secret communication of my history to others outside the realm. That, however, drew no suspicion upon this device, inasmuch as it did appear quite natural to one who was in compagny and under the instruction of our ambassador to the court of France; and it seemed, on the part of my parents, to afford peculiar relief, as showing that my spirit and minds had calmed, as the shipwreck below the gently rolling surface.
For such simple causes was I undisturbed in a search after a mean of transmitting my secret history. I devised this double alphabet cipher, which till a decipherer find a prepared or readily discovered alphabet, it seemeth to me a thing almost impossible, save by divine gift and heavenly instinct, that he should be able to read what is thus revealed.
That sunny land of the south I learned so supremely to love that afterwards I would have left England and every hope of advancement to remain my whole life there. Nor yet could this be due to the delights of the country, by itself, for the love of sweet Marguerite, the beautiful young sister of the king (married to gallant Henry, the king of Navarre) did make it Eden to my innocent heart.
So fair was she — no eyes e’er looked upon such a beauteous mortal, and I saw no other. I saw her — French Eve to their wondrous paradise — as if no being, no one in all high heaven’s wide realm, save only this one Marguerite did ever exist, or in this nether world, ever in all the ages to be in the infinity of time, might be created.
But there came in days, close in the rear, when I would fain have lived my honored days in this loving-wise, ruin worthy husband’s hopes, and many a vision, had there been only one single Adam therein, which should be, and was not, solely myself.
Marguerite willingly framed excuses to keep me, with other royal suitors ever at her imperial commandment. A wonderful power to create heaven upon earth was in that loved eye, and every winsome grace, or proud yet gentle motion of lily hand, or daintily tripping foot. To win a show of her fond favor, I was fain to adventure even my honor, or fame, to save and shield her.
Through love I dreamed out plays filled up — as we have seen warp in some hand-looms — with words Marguerite hath so oft, like to a busy hand, shot daily into a fair-hued web, and made a rich damask, vastly more dear. And should life betray an interior room in my calm but aching breast, on every hand shall her work be seen.
Many single livres in the French, very short and in several small divisions, tell a tale of love when life in its prime of youth and strength sang sweetly to mine ear, and in the heart-beats could one song e’er be heard, — and yet is heard — my love for my angelic-faced, soft-eyed Marguerite of the Southland, sweet White Rose of my lone garden of the heart. I have placed many a cherished secret in the little, loving, worthless books. They were kept for her wishes to find some lovely reader in future aeons. No amorous soilure taints the fair pages.
Love of her had power to make the Duke of Guise forget the greatest honors that France might confer upon him; and hath power as well to make all fleeting glory seem to me like dreams or pictures, nor can I name aught real that hath not origin in her. At one time a secret jealousy was constantly burning in my veins, for Due Henry then followed her day in and out, but she hath given me proof of love that hath now set my heart at rest on the query.
Far from angelic though man his nature, if his love be as clear or as fine as my love for a lovely woman — sweet as a rose and as thorny it might chance — it sweeteneth all the enclosure of his breast, oft changing a waste into lovely gardens, which the angels would fain seek. That it so uplifted my life who would ere question.
And even when I learned her perfidy, love did keep her like angels in my thoughts half of the time — as to the other half she was devilish, and I myself was plunged in hell. Memory doth paint her fairer still than the fairest of our English maidens — sweet traitress though I should term her — Marguerite, my pearl of women.
This lasted during many years and not until four decades or eight lusters of life were outlived, did I take any other to my sore heart. Then I married the woman who hath put Marguerite from my memory — rather, I should say, hath banished her portrait to the walls of memory, only, where it doth hang in the pure, undimmed beauty of those early days — while her most lovely presence doth possess this entire mansion of heart and brain.
Yet here I have a little disgressed, although the matter doth appertain unto my story at a later period. When Sir Amyas Paulet became advised of my love, he proposed that he should negotiate a treaty of marriage, and appropriately urge on her pending case of the divorce from the young Huguenot.
As hath been said, I was entrusted at that very time with business requiring great secrecy and expediency. This was so well conducted as to win the queen’s frank approval, and I had a lively hope, by means of this entering wedge, to be followed by the request nearest unto my soul, I should so bend her majesty’s mind to my wish.
Sir Amyas Paulet undertook to negotiate both treaties at once, and came thereby very near to a breach with the queen, as well as disgrace at Henry’s court. Both calamities, however, were averted by such admirable adroitness that I could but yield due respect to the finesse while discomfited by the death of my hope.
It was a sad fate befell our youthful love, my Marguerite. — The joy of life ebbed from our hearts with our parting, and it never came again into this bosom in full flood-tide. The hardwon happiness, as mist in summer morning, did roll away.
From that day I lived a doubtful life, swinging like a pendant branch to and fro, or tempest tossed by many a troublous desire.
At lenght I turned my attention from love, and used all my time and wit to make such advancement in learning, or achieve such great proficiency in studies, that my name as a lover of science should be best known and most honored, less for my own aggrandizement than as an advantaging of mankind, but with some natural desire to approve my worthiness in the sight of my book-loving and aspiring mother, believing that by thus doing I should advance my claim and obtain my rights, not aware of Cecil’s misapplied zeal in bringing this to her majesty’s notice, to convince her mind that I had no other thought save a design to win sovereignty in her lifetime.
He bad her observe the strength, breadth and compass, at an early age, of the intellectual powers I displayed, and even deprecated the generous disposition or graces of speech which won me many friends, implying that my gifts would thus, no doubt, uproot her, because I would steal away the people’s hearts.
I need not assert how far this was from my heart at any time, especially in my youth, but the queen’s jealousy so blinded her reason that she, following the suggestion of malice, showed little pride in my attempts, discovering, in truth, more envy than natural pride, more hate than affection.
#
Chapter III
I request but my natural right: that I be declared the true heir as the first born son to our queen, the Prince of Wales whilst my parent be living, but the proper sovereign with name and style quite distinct from others — English kings having so far no Francis on the scroll that containeth their worthy Christian names — in proper course of time.
In event of the abdication or death of the queen — who bore in honorable wedlock Robert, now known as son to Walter Devereux, as well as him who now speaketh to the yet unknow decipherer that will open the doors of the sepulchre to break in sunder the bonds and cerements of a marvellous history, — I, the eldest born, should, by Divine right of a law of God made binding on man, inherit scepter and throne.
And our land should rejoice, for it would have a wise sovereign. God endued me with wisdom, the gift granted in answer to Solomon’s prayers. It is not in me aught unmeet or heady rash to say this, for our Creator only is praised. None will charge here manifestation of wordly vanity, for it is but the pride natural to minds such as I enjoy, indeed, with all royal princes.
If it should be wanting, then might all men say I lacked the very essence of a royal or a ruling spirit, or judge that I was unfit to reign over mighty England. It is only one of our happy dreams of a day to come, that doth draw me on to build upon this ground, inasmuch as it shall be long, perhaps — if so bright a day dawn — ere I shall bask in his sunny rays.
My brother Robert, by the wish and request of our father, bore his Christian name. He, reared by Walter Devereux, bore naturally that name, after a time coming into the titles of Earl of Essex and of Ewe.
His early youth was lightly passed, but after he did know that ’twas the queen that gave him life, lie grew imperious and when brought to court by our truly ingenious father, whom an evil spirit much troubled — even a jealousy of some of the queen’s favored lords that did attend her -— his will showed its true source and revealed the origin of the young Caesar. And in after time it could well be discerned that he did draw deception from it.
Our fountain of life hath much earthy substance. Even in this royal source were slimy spots, and from it our blood took some slight poison which assuredly could not be accredited to the noble daughter of Sir Francis Knowles on the part of young Essex, and less on the part of myself, to a decendant of honorable Sir Anthony Cooke.
Essex was one of the adventurous, valiant, bold spirits not easily hidden in any place, and it was not, there fore, unseemly that the son of one so widely and favorably reputed as the first Earl of Essex, made so bold as to woo the goddess Fortune at court. None knew so truly as Elizabeth, our proud, unbending, royal mother, the cause of many of our willful Essex’ overbearing ways.
The knowledge he was princely in truth, despite pretense, and whilst at court his nominal place and standing was only the courtier’s, his rightful style was prince, the queen’s lawful son, — warmed into life and action the ambitions that were his inherited primal instinct.
How far he ventured upon this royal prerogative, this proper right of favor and advancement, history plainly relateth, yet only in my cipher history may seals be opened that guard the secrets hid long in silent halls; for’tis said, walls have ears, none say walls have a tongue — truly none who do visit courts. Daring, indeed, the pen that can write a royal story, though it be in cipher, — many times as daring, he that doth this task openly. There be few who will attempt it, and it shall not be by their pens we shall find out the result — dead men tell no tales.
# #
[ Продолжение следует ]
# # #
ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ ЧТЕНИЕ:
Три текста об устройстве акустической левитации, принцип работы которого впервые описан в одном из тех зашифрованных текстов Фрэнсиса Бэкона, что были прочитаны благодаря дешифровальным усилиям Элизабет Гэллап. Также о том, как в усадьбе Ривербэнк близ Чикаго в началае XX века была построена специальная Акустическая лаборатория для воссоздания этого акустического левитатора Бэкона. И о том, как в конце XX века реальный акустический левитатор таки был построен для NASA США – в городке Нортбрук неподалеку от Ривербэнка.
Наука a la Ривербэнк
Левитация и звук
О фибрах души, или Тонкости душевной организации
Тексты о непосредственных взаимосвязях между современными методами работы криптоспецслужб и древней криптосистемой Фрэнсиса Бэкона: Выпиливание реальности; Тайны криптографической могилы ( часть 1; часть 2; часть 3).
# #
ОСНОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ:
François Cartier, Un problème de Cryptographie et d’Histoire. Paris: Editions du Mercure de France, 1938
В данной части цикла публикуется особо важная глава книги Картье под названием «Новый документ ». Важность её обеспечивают сразу два обстоятельства. Во-первых, именно здесь предоставлено развёрнутое, с конкретными примерами объяснение того, как был выявлен и дешифрован уникальный исторический документ – тайная и полностью зашифрованная автобиография Фрэнсиса Бэкона.
А во-вторых, здесь же авторитетным профессионалом-криптологом дано бесспорно компетентное и абсолютно однозначное подтверждение того факта, что в текстах древних книг действительно содержится тайное послание потомкам, причём послание это расшифровано в целом правильно…
Для всей современной науки, однако, – от гуманитарных дисциплин типа истории или литературоведения и вплоть до точных математических, вроде криптографии, – этого уникального документа никогда не было и по сию пору словно не существует. И дабы стало понятнее, каким образом столь удивительные случаи массовой слепоты в образованном обществе могут происходить, очень полезно привести следующую характерную цитату из серьёзной современной книги, анализирующей именно эту тематику (Barry R. Clarke. The Shakespeare Puzzle: a Non-Esoteric Baconian Theory, 2007):
[В конце XIX века] Элизабет Уэллс Гэллап (1848-1934), американская астрологиня и директор средней школы, приняла криптографический вызов. Используя двухлитерный шифр Бэкона, она продемонстрировала много больше, чем её предшественники. Не только Фрэнсис Бэкон был тайным сыном королевы Елизаветы и графа Лестера, но также их сыном, оказывается, был ещё и граф Эссекс. Все эти «факты» она открыла в книге «Двухлитерный шифр Фрэнсиса Бэкона», опубликованной в 1899 году. К несчастью, как и Доннели до неё, она недооценила объём трудов и затрат, требующихся для типографского набора тайных посланий в тексте Первого Фолио с помощью шрифтов двух разных типов.
...
Уильям и Элизабет Фридманы, два профессиональных криптолога – Уильям возглавлял криптоаналитическое бюро Армии США в годы Второй мировой войны – в своей книге «Проверка Шекспировских шифров» (1957) пришли к заключению, что метод миссис Гэллап для выявления посланий в Первом Фолио не может быть воспроизведён другими, а потому является ненаучным.
Второй абзац цитаты – это единственное в данной работе упоминание о профессиональных криптологах, Уильяме и Элизабет Фридманах, а также об их знаменитой книге, якобы «окончательно поставившей крест» на всех криптографических аргументах в Бэкон-Шекспировском вопросе. На самом деле, однако, существуют неопровержимые и общедоступные доказательства, свидетельствующие о том, что книга Фридманов – это умышленная ложь, намеренно сфабрикованная для внедрения дезинформации по стандартным рецептам секретных спецслужб.
Самое же интересное, что главные документы, подтверждающие столь сильное заявление, подписаны лично авторами книги-фальсификации, Уильямом и Элизабет Фридманами. И убедиться в этом может кто угодно – если имеется доступ к бесценным хранилищам Интернет-архива…
Что же за документы на данный счёт можно найти среди сокровищ сайта https://archive.org/?
История прихода супругов Фридманов в область криптографии, что общеизвестно, началась с поместья Riverbank близ Чикаго, где текстильный магнат «полковник» Джордж Фабиан устроил свой частный научно-исследовательский институт или Ривербэнкские лаборатории. Одной из главных целей этого «института» стали расширение и популяризация дешифровальных работ миссис Элизабет Гэллап, а задачей другой – генетические исследования для улучшения сельского хозяйства.
Поскольку молодой учёный-биологУильям Фридман, приглашённый Фабианом в 1915 году возглавить генетическое подразделение, кроме того хорошо владел техникой фотографии, Фабиан попросил его помочь и подразделению криптографии миссис Гэллап. Где для задач анализа и дешифрования старинных книг были очень полезны увеличенные фотокопии страниц и фрагментов текста.
Молодой учёный, естественно, помочь даме согласился, а поскольку там же в поместье Фабиан наладил и печатание собственных книг для массового распространения успехов Лаборатории, в 1916 году вышел том под названием «Фундаментальные принципы Бэконовских шифров в приложении к книгам 16-го и 17-го столетий » (George Fabyan. Fundamental principles of the Baconian ciphers, and application to books of the sixteenth and seventeenth centuries. Riverbank Company, 1916. В интернет-архиве см. раздел https://archive.org/details/fundamentalprinc00faby).
Практически все иллюстрации в этой работе, подчёркивающие особенности двухлитерного набора текстов в книгах бэконовской эпохи, содержащих шифры, были сделаны Уильямом Ф. Фридманом. Причём каждая из таких фотокопий непременно Фридманом подписана – в правом нижнем углу.
Приведённая здесь иллюстрация с особенностями шрифтов – снимок страницы из Первого Фолио со списком актёров театра шекспировской труппы – особо интересна для нашей истории вот по какой причине.
В том же 1916 году Фабиан, расширявший криптографическое подразделение, нашёл в помощницы для миссис Гэллап молодую и смышлёную филологиню по имени Элизабет Смит. Быстро освоив устройство и принципы применения бэконовских шифров, девушка успешно сдала проверочные дешифровальные тесты – и надолго осела в Ривербэнкских лабораториях, став вскоре одной из ведущих криптографинь.
В архивах, что примечательно, сохранились листы этих проверочных тестов. Со временем данные материалы переместились в хранилища Нью-Йоркской публичной библиотеки, а ныне фотокопии листов – причём все с личной подписью Элизабет Смит – также можно найти в Интернет-архиве (раздел https://archive.org/details/ESFEarlyDeciphermentsAtRiverbank).
На приведённой здесь иллюстрации подписанный лист показывает, как Элизабет Смит успешно извлекает скрытое зашифрованное послание именно из той страницы Первого Фолио, что была подготовлена Уильямом Фридманом – из страницы со списком актёров шекспировской труппы.
Попутно с этими интересными делами между молодыми людьми – Фридманом и Смит – завязались романтические отношения, причём генетик-фотограф всерьёз увлёкся не только девушкой, но и её дешифровальными занятиями. Так что вскоре последовали не только восход «отца современной криптологии» Уильяма Ф. Фридмана, но также свадьба и очень долгий, продлившийся всю остальную жизнь супружеский союз двух выдающихся криптографов. Прославившихся, правда, уже потом и на сугубо государственной дешифровально-разведывательной службе…
Почему и с какой целью супруги Фридманы через сорок лет сфабриковали книгу, полностью искажающую правду о делах их молодости – на данный счёт, скорее всего, честных свидетельств с признаниями авторов просто не существует.
Но зато по-прежнему существует и постепенно становится общедоступным честное и компетентное свидетельство от другого очень авторитетного криптолога – книга генерала Франсуа Картье о Тайной автобиографии Бэкона, зашифрованной его двухлитерным шифром.
Плюс текст собственно Документа, ясное дело…
# #
[ начало фрагментов перевода ]
НОВЫЙ ДОКУМЕНТ
[ стр. 44-59 книги Картье ]
[В предыдущих главах] Мы указали, в чем заключается криптографическая система Фрэнсиса Бэкона, и привели два несколько озадачивающих примера коротких документов, зашифрованных данным методом. По сути дела, эти зашифрованные тексты не представляют никакого научно-исторического интереса, а потому вообще неясно, для чего кем-то было сочтено целесообразным их таким образом скрывать. Кроме того, можно лишь фантазировать, кто реальный автор не подписанного первого документа, и действительно ли Фрэнсис Бэкон является, судя по подписи, автором второго.
Но как бы там ни было, обширные исследования, проведённые над теми печатными трудами, что были опубликованы на территории Англии во времена Фрэнсиса Бэкона, дали весьма впечатляющие результаты, о сути которых мы расскажем с некоторыми подробностями. Прежде всего, достоверно установлено, что в шестнадцатом столетии некоторые печатники использовали для букв две формы шрифтов. Неоспоримым доказательством этого факта являются следующие две фотокопии страниц. Следовательно, использовать разные формы букв для встраивания в текст шифра было несложно.
На следующей иллюстрации мы приводим две формы букв, использованных в том конкретном примере шифрования, что имеется в работе Бэкона De Augmentis Scientiarum издания 1623 года.
Теперь же рассмотрим такой пример, приведённый в издании 1623 года и являющийся ничем иным, как первым письмом Цицерона, и в котором даже не особо натренированный глаз сразу же заметит резкое отличие двух типографских форм, используемых для каждой из букв, будь они заглавные или строчные.
Разобьём этот текст на группы по пять букв, отсчитывая от начала, и пометим точками буквы формы A и вертикальными штрихами буквы формы В. После чего, переведя пятёрки в буквы с помощью алфавита соответствий Фрэнсиса Бэкона, мы обнаружим, что зашифрованный так текст является ничем иным, как донесением спартанцам. Работа по дешифрованию представлена на следующей иллюстрации: мы разметили обе формы букв только в первых двух строках, оставив читателям, если это их заинтересует, труды по разметке и чтению остальной части текста.
Следует отметить, что издание, из которого взят вышеприведённый текст, содержит ошибку набора в двенадцатой строке, где следует читать qui pauci sunt вместо qui parati sunt.
Дешифрованный текст выглядит так:
Perditae Res. Mindarus cecidit. Milites esuriunt. Ne que hinc nos extricare, neque hic diutius manere possumus.
Как мы уже говорили ранее, те типографские формы, что практически использовались Фрэнсисом Бэконом, не столь легко поддаются распознаванию, как в приведённом выше примере. Рассмотренные же здесь тексты позволяют нам оценить трудности, связанные как с идентификацией двух форм шрифта A и B, так и с объёмами связанных с этим исследований.
Данные трудности, однако, не только не обескуражили тех американских криптологов, которых мы уже упоминали, но и не ослабили их проницательность. Полученные результаты делают большую честь полковнику Фабиану, возглавлявшему исследования, и в особенности миссис Элизабет Уэллс Гэллап и Кейт Уэллс, которые выполнили их непосредственно.
Тот факт, что зашифрованные данным методом документы ускользали от исследований всего мира на протяжении трёх столетий, – уже само по себе неоспоримое доказательство того, насколько превосходен оказался этот криптографический процесс для тех условий, в которых он применялся.
Само собой разумеется, что с технической точки зрения чистой криптографии, как мы уже указывали в выпуске журнала Mercure de France № 563 (от 1 декабря 1921 года), система Фрэнсиса Бэкона сводится к простой замене, которая, по сути дела, как шифр никакой стойкости не даёт. Но с практической точки зрения эта система способна обеспечивать высокую степень засекречивания, если грамотно варьировать алфавиты и использовать 32 возможных расположения двух форм букв в группах по 5.
Хотя две формы типографских знаков часто встречаются в очень большом количестве книг XVI века, для шифрования посланий они используются не всюду, а лишь в некоторых фрагментах текста. Распознать подобного рода места обычно можно благодаря тому факту, что знаки одной и другой формы распределены здесь равномерно по всему тексту.
В частности, для первичного анализа особо полезны оказываются буквы заглавные, потому что они, в отличие от букв строчных, не требуют для разглядывания увеличительного стекла, делающего это занятие в течение длительного времени весьма утомительным и даже ограничивающим продолжительность сеансов такой работы. Нет нужды, наверное, подчёркивать, что для подобного типа исследований необходимо идеальное зрение, в дополнение к которому требуются хорошая зрительная память и отточенные до совершенства навыки работы.
Поскольку документ, который мы будем публиковать далее в дословном и полном виде, скорее всего вызовет множество комментариев, а некоторые части этого документа почти наверняка столкнутся и с очень серьёзными возражениями, мы полагаем, что должны настаивать здесь на следующем факте. На том, что с криптографической точки зрения мы лично провели проверку целого ряда текстов, а потому считаем, что вся эта дискуссия должна оставить в стороне вопросы о достоверности собственно дешифрования, ибо для нас это выглядит бесспорным.
Для тех читателей, кого могут заинтересовать подробности этого анализа, мы предлагаем исследовать две формы знаков, обнаруживаемые в книге Бэкона Novum Organum издания 1620 года, один из экземпляров которой хранится в Национальной Библиотеке.
Для удобства работ по дешифрованию полезно так расположить две формы букв, чтобы они находились одна над другой, а буквы текста, подлежащие идентификации, последовательно сравнивать с шаблонами. Такого рода расположение элементов проиллюстрировано в следующей таблице, где надо вырезать прямоугольные окошки в затушёванных точками местах.
Если применить такие табличные транспаранты к странице 192 упомянутого документа, то можно самостоятельно проверить те принципы дешифрования, о которых идёт здесь речь.
Интересная часть страницы 192 выглядит так:
7.———————- n se rudimenta quaedam exilis Caloris habet, licet non hucus que, vt ad tactum percipiatur. Nam nee ea ipsa quae putrefacta soluuntur in animalcula, vt Caro Caseus, ad tactum percipiuntur Calida; neque lignum putre, quod noctu splendet, deprehenditur ad tactum Calidum, Calor autem in putridis quandoque se prodit per odores tetros et fortes.
8. Primus itaque Caloris gradus, exijs quae ad tactum humanum percipiuntur Calida, videtur esse Calor animalium, qui bene magnam habet graduum latitudinem; Nam infimus gradus (vt in insectis) vix ad tactum deprenditur; Summus autem gradus vix attingit ad gradum Caloris radio rum Solis in regionibus et temporibus maxime feruentibus; neque ita acris est, quinto.
Дешифрованное послание в этом фрагменте показано ниже, где буквы исходного текста сгруппированы по пять, форма A обозначена коротким тире «-», а форма В косой чертой «/».
Результат дешифрования выглядит так:
If he shall publish what is conceal’d herein let him winnowe it well. If he doe this not, the booke must displease which should afford pleasure.
Если он опубликует то, что здесь сокрыто, то пусть хорошенько просеет. Если же он этого не сделает, то книга вызовет недовольство [даже в том] что должно доставлять удовольствие…
В тексте этого фрагмента имеется явное указание на то, что в книге есть нечто сокрытое, а дешифрованное послание, скорее всего, как напутствие обращено к тому, кто займётся расшифровкой, сколь бы трудным это дело ни было.
Данные исследования не ограничивались изучением Novum Organum, они охватили всю библиографию того времени, все те книги, где различные формы букв, прописные или строчные, прямые или курсивные, могли приводить к предположениям о существовании криптографических текстов.
Результат этих расследований представлен ниже – это история самого Фрэнсиса Бэкона. Она не была обнаружена в какой-то одной книге, поскольку автор её, вероятно, посчитал более безопасным или благоразумным распределить её в большом количестве документов. Фактически, она была воссоздана по фрагментам, которые были найдены в следующих работах, несущих авторскую подпись Фрэнсиса Бэкона:
A Declaration of the Treasons of Essex, 1601;
Of the Advancement of Learning, 1605;
Novum Organum, 1620;
The Parasceve, 1620;
History of Henry the Seventh, 1622;
Historia Ventorum, 1622;
Historia Vitae et Mortis, 1623;
De Augmentis, 1623; De Augmentis, 1624;
The Essays, 1625;
New Atlantis, 1635;
Natural History, 1635.
Кроме того, что ещё более удивительно и, несомненно, поразит наших читателей, дешифровальные работы могли приводить к произведениям, подписанными другими именами:
Timothy Bright: A Treatise of Melancholy, 1586;
Robert Burton: The Anatomy of Melancholy, 1628;
Robert Greene: The Mirror of Modesty, 1584; Planctomachia, 1585; Euphues, 1587; Morando, 1587; Perimedes, 1588; Pandosto, 1588; The Spanish Masquerade, 1589;
Ben Jonson: The Folio, 1616;
George Peele: The Arraignment of Paris, 1584;
William Shakespeare: Midsummer Night’s Dream, 1600; Much Ado about Nothing, 1600; Sir John Oldcastle, 1600; Merchant of Venice, 1600; London Prodigal, 1605; King Lear, 1608; Richard the Second, 1615; The Whole Contention, 1619; Pericles, 1619; Romeo and Juliet (?); The First Folio, 1623;
Edmund Spenser: Shepherd’s Calendar, 1579-1611; Complaints, 1590-1591; Colin Clout, 1595; Fairy Queen, 1596-1613.
Фрагменты этой истории уже были опубликованы в Америке и породили разного рода дискуссии, особенно в отношении часто обсуждаемого вопроса о происхождении произведений Шекспира. Здесь же публике впервые представлен весь набор дешифрованных текстов, составляющих историю Фрэнсиса Бэкона. Мы приводим её в том виде, в каком она вышла как результат работы дешифровальщика; только лишь архаичные слова приведены здесь к их нынешнему виду для удобства чтения.
Какие выводы следует тут сделать с точки зрения истории литературы и вопросов об авторстве определённых произведений? Принимая решения на данный счёт, мы явно вышли бы за рамки нашей роли, которая заключается в том, чтобы просто распространить неопровержимые документы. Оставив для других заботы о том, как теперь выстраивать умозаключения и что делать с разваливающейся системой прежних взглядов.
Каждую главу английского текста оригинала сопровождает сокращённый до сути аналитический перевод. Полностью переведена только самая последняя глава, носящая название «К дешифровальщику «.
# #
ПРИЛОЖЕНИЯ
[ стр. 220-225 Оригинала ]
D
Фрэнсис Бэкон, похоже, испытывал некоторое беспокойство по поводу эффективности того метода, который он использовал, записывая свою историю таким образом, чтобы она ускользала от его современников, но была наверняка расшифрована криптологами будущего.